Обратная сторона луны (джен)

Из палаты Грэхема Причарда Сандра Фоссет вышла первой. Вернее, почти что выскочила — и, невнятно простившись с Пиксом (и радуясь, что Причард зачем-то попросил Долиша задержаться), почти сбежала из Мунго, даже не вспомнив о своём уже традиционном визите к О'Нил. Никто не предупредил их о том, что слепота Причарда сохранилась, и этот факт оглушил Сандру — словно реальность дала ей неожиданную пощёчину, жёстко напомнив о том, что прошлое не исчезает бесследно и ничего уже никогда не будет как прежде. Все эти месяцы она так ждала, что Грэхем придёт в себя, но совершенно не ожидала, что он очнётся слепым и настолько слабым, и первой её реакцией на это известие стало совершенно детское возмущение и желание крикнуть «Это несправедливо!» Моахейр давно уже гнила где-то в земле — её колдовство должно, просто обязано была спасть! Конечно же, рациональная часть Сандры Фоссет говорила ей, что так бывает далеко не всегда, и она хорошо знала, что множество заклинаний приводят к непоправимым изменениям — но…

Видеть Причарда таким беспомощным, больше напоминающим иссушенный труп, чем живого нормального человека, было невыносимо — может быть, потому, что они, несмотря на всё, что их отличало, в некоторых вещах были слишком похожи. Будь они конкурентами и работай в одном отделе, они наверняка бы развязали войну — но они пришли в Аврорат в разное время и отделы выбрали разные, поэтому могли быть просто коллегами или чем-то несколько большим. Им удавалось не только отлично сотрудничать, но и дружить, хотя их отношения довольно быстро стали напоминать, скорее, родственные — и она была не прочь иметь младшего брата вроде него. Порой они совершали совместные набеги на разные заведения, с удовольствием обсуждая за порцией чего-нибудь крепкого их посетителей и порой соревнуясь друг с другом за внимание какой-нибудь хорошенькой незнакомки.

Человек, которого она увидела в больничной палате, ничем не напоминал того острого на язык, решительного и резкого Грэхема, которого знала и чьего пробуждения так ждала Сандра — ему даже говорить сил хватало с трудом…а ведь ей поговорить с ним было просто необходимо! Но говорить о чём-то серьёзном с человеком в том состоянии, в котором пребывал Причард, она не была готова... она вообще уже не была уверена, что вообще сможет заговорить о том, что случилось в том коридоре и теперь мёртвым грузом висело на них двоих.

Но она сумела, конечно, выдавить из себя несколько положенных фраз. Ничего особенного — но, по крайней мере, немного собравшись, как все остальные, смогла рассказать Причарду о том хорошем, что случилось с ней за последние месяцы, об Академии, старшем инструкторе Сэвидже, соседках по комнате и вечерах, потраченных на библиотечную пыль. А обнимая и целуя его на прощанье, чувствуя под своими руками истощённое костлявое тело и кожу, больше похожую на пергамент, нежели на живую человеческую, она едва не выругалась и не расплакалась. Так не должно было быть… он не может быть вот таким — кто угодно, но только не Грэхем! Она не назвала бы его «хорошим человеком» — но никого более земного и живого просто не знала.

Какое-то время после ухода из Мунго Сандра просто бесцельно бродила по улицам маггловского Лондона, то бессильно и зло пиная какой-нибудь мусор, то останавливаясь и глядя на проезжающие мимо машины. До Сохо она добралась, когда день уже померк и сменился сумерками — Фоссет зашла в первый попавшийся бар, заказала себе виски безо льда и, сделав первый глоток, вдруг вспомнила, как года четыре назад они вместе с Причардом сидели то ли здесь, то ли в каком-то очень похожем месте, и спорили на то, кто первым доложит Поттеру что-то весьма неприятное… она уже не помнила, разумеется, что именно это было, но помнила и сам спор, и компанию хорошеньких девочек, которых они пригласили к себе за столик, и дурацкое, но весёлое завершение вечера у неё дома, куда они так все вместе и завалились.

Она оттолкнула от себя недопитый стакан, сунула бармену смятую пятифунтовую купюру и, кусая губы, чтобы не разреветься, ушла — и на сей раз вернулась домой.

В конце концов, залить в себя виски можно было и дома. Хоть всю бутылку, хоть две — всё равно у неё ещё целые сутки до возвращения в Академию.

Войдя в квартиру, она не стала зажигать свет, а, сняв ботинки, прошла босиком в освещённую лишь светом уличных фонарей гостиную и, краем глаза заметив тёмную фигуру, сидящую на диване, испытала определённое облегчение. Он снова там был, её личный призрак — но сейчас она была почти рада ему. Потому что знала, что он ей скажет — и знала, что это именно то, что ей, может быть, не слишком хотелось, но нужно было услышать со стороны.

Пусть даже и от собственной галлюцинации.

Фоссет расстегнула верхние пуговицы своей рубашки, потом стянула её через голову и, бросив на пол, решила начать всё-таки первой:

— Я видела Грэхема, — она потянулась к выключателю и щёлкнула им, зажигая свет. — Сегодня. Он, наконец, проснулся, — она, не оборачиваясь, прошла к окну и начала опускать жалюзи. — И даже в себе — главное, он в себе, — торопливо заговорила она. — И, в общем-то, цел… хотя не видит пока и вряд ли даже ложку сам сможет поднять. Целители говорят, что он встанет со временем…

Закончив с жалюзи, она обернулась и, ожидая встретить полный едкой иронии взгляд своего собеседника, однако поняла, что с дивана на неё молча смотрит Амин Саджад.

Фоссет тихо вскрикнула от неожиданности и попятилась, пытаясь что-то сказать, но горло перехватило, и она лишь беззвучно шевелила губами и продолжала отступать назад, пока не споткнулась и не упала на стул, подвернувшийся ей под ноги. И это было кстати, потому что они стали, как ватные, а сердце билось о рёбра, оглушая Сандру, путая её и так прыгающие с одного на другое мысли.

— Мне… Мне так жаль, — наконец, пробормотала она и опять замолчала и просто посмотрела ему в глаза, снова и снова пытаясь выжать из себя еще что-нибудь, но так и не издав ни звука. Зато она смогла заставить себя не опустить взгляда, и теперь они молча глядели друг на друга — полуодетая женщина с коротко стрижеными волосами и мужчина в форменной мантии. Они сидели и смотрели друг другу в глаза, и в его взгляде Сандра искала злость, осуждение, даже ненависть — но видела лишь спокойное любопытство, и это было неправильно и почти так же больно, как та бессмысленная пустота, которую она запомнила в его взгляде последней, то, какими безмятежно-туманными стали его глаза после её Империо… и с которым она отправила его убивать, и он до конца выполнял её волю — сначала убил ту женщину, размозжив ей голову камнем, а затем и сам был убит.

Сандра поймала себя на мысли, что раньше не замечала того, насколько красивыми были его глаза — большими и тёмные, с длинными густыми ресницами. Тёмно-карие… Умные и спокойные, и взгляд такой, что при других обстоятельствах она бы определенно… Она не додумав, жёстко оборвала эту мысль, потому что это было неправильно, странно, и дико в такой ситуации, и обретя, наконец, голос, постаралась говорить почти что спокойно:

— Мне правда жаль… так, что трудно представить, но я… я всё равно сделала бы всё то же самое, даже если бы знала, чем кончится, — она облизнула пересохшие губы и, встав, медленно начала подходить к нему. — Я должна была это сделать, — она умолкла, надеясь, что он что-то ответит, но он молча смотрел на неё, а она подходила всё ближе и ближе, не совсем осознавая, что делает, продолжая смотреть ему прямо в глаза. — Не было у нас… у меня выбора в тот момент. И даже если б не Грэм, я обязана была принять это решение. Так они все говорят. И я бы его приняла … — она подошла к Саджаду почти вплотную, но он всё молчал, глядя на неё спокойно и, кажется, размышляя, слегка склонив теперь голову набок. И она сорвалась — сжала кулаки, стукнула ими по воздуху, крикнула: — Они мне все говорят, что я не должна переживать — и ты думаешь мне от этого легче? Говорят — и ждут, что мне станет… но сказать, что ни драккла ни становится, я могу тебе — прямо в глаза, потому что ты просто моя галлюцинация.

— Откуда тебе наверняка это знать? — его голос — приятный и низкий — прозвучал слишком неожиданно для неё, и Сандра почувствовала, как от нахлынувшего адреналина странные мурашки побежали по её спине, и в груди стало жарко. А затем, когда она поняла, на что похожи её ощущения, то её накрыла волна липкого холода и отвращения к самой себе. Она вздрогнула и замерла, задохнувшись, но потом, шумно и глубоко втянув носом воздух, сказала твёрдо, впиваясь ногтями в ладонь:

— Я ЗНАЮ, что ты мне лишь кажешься.

Он тихо рассмеялся, а она вдруг подумала, что он прав — и что она ведь даже голос его плохо помнит: он ещё в самом начале их плена говорил очень мало, а потом и вовсе умолк, а до начала операции она его не встречала…

— Откуда тебе знать, что настоящий я сказал бы что-то другое? — пояснил он. — Ты почти не знала меня.

— А теперь, наверное, ты мне скажешь, что мог бы меня понять и простить? — нервно и зло усмехнулась она и неестественно рассмеялась.

— Может быть, да, — слегка кивнул он, — может быть, нет. Ты уверена, что тебе нужно именно моё прощение? И ты бы его приняла? — спросил он, как ей показалось, с искренним интересом. Она вспомнила вдруг ту лицемерную церемонию награждения, лица его жены и сестёр и зажмурилась, отгоняя это видение.

— Мне больно от твоей смерти, — севшим внезапно голосом прошептала она, — и мне так и жить с ней теперь.

— Это глупо, — возразил он.

— Ты не должен был так умереть! — разозлившись вдруг, воскликнула Сандра.

— Мне следовало умереть как-то иначе? — с этой его мягкой восточной и показавшейся ей не слишком-то искренней вежливостью, уточнил он.

— Ты вообще не должен был умирать, — она стиснула кулаки, задыхаясь от боли. — Мы должны были все выбраться! И все должны были быть в порядке… а мы… ты, — она всхлипнула и, упав рядом с ним на диван, обхватила руками голову и уткнувшись лицом в свои колени.

А затем почувствовала, как ей на голову опустилась в успокаивающем и личном прикосновении его рука. На секунду ей стало легче от этой тихой поддержки, и она замерла, чувствуя в своих волосах его тёплые пальцы, медленно скользящие по её голове сперва на шею, а потом вдоль позвоночника. Ласковое, мягкое касание успокаивало — и когда Сандра поняла, что буквально тянется всем своим существом за этой тёплой рукой, она задохнулась, подавившись всхлипом, шарахнулась в сторону, неловко вскочила, поскользнувшись на деревянном полу, и вылетела из комнаты, а после и из квартиры, с такой силой захлопнув за собой дверь, что на пол посыпалась штукатурка.

В подъезде было светло — и она, спустившись бегом на пару лестничных пролётов, начала успокаиваться. Дойдя до первого этажа, устало остановилась и, постояв немного, вернулась назад — однако в гостиную заходить не стала, а взяла в шкафу первую попавшуюся футболку, брошенную на полку у двери сумочку и ушла, надеясь на всю ночь раствориться в огнях неспящего Сохо.