Обратная сторона луны (джен)

Понедельник начался для всех очень рано: Арвиду нужно было быть в Академии уже в семь, и в шесть он, Гвеннит и Скабиор уже собрались на кухне — позавтракать. Арвид был ещё в халате, но выглядел собранным и, как показалось Скабиору, одновременно и нервным, и сосредоточенным. Гвеннит грустила, но держалась изо всех сил — и даже шутила и улыбалась, стараясь то и дело вроде бы случайно коснуться мужа рукой. Кристи с ними сегодня не было — вечером накануне, предчувствуя непростое утро, его отправили ночевать к матери Гвеннит.

После завтрака Арвид с Гвеннит поднялись наверх — и спустились за несколько минут до отбытия. Арвид на сей раз был в форме, которую Скабиор увидел впервые — авроров на своем веку он видел немало, но сталкиваться с курсантами ему прежде не доводилось. Его зять держал в руках совсем небольшой чемодан, размеры которого, впрочем, могли обмануть только магглов. День обещал быть ясным и солнечным, и провожать Арвида они все вышли на улицу — и когда тот, обняв жену на прощанье, аппарировал, Гвеннит тут же расплакалась, спрятав лицо на груди у Скабиора. И он, утешающе её обнимая и гладя по вздрагивающим плечам, смотрел на уже поднявшиеся над крышей дома стены башни, опутанные лесами, на которых нежился на утреннем солнышке Лето, которому, Скабиор знал, Арвид полушутя поручил приглядеть за стройкой.

Впрочем, как бы Гвеннит ни расстраивалась, плакать у неё времени практически не было: работу никто не отменял, и в девять они вдвоём привычно отправились камином в министерство. Расстались в лифте, и Скабиор закопался в бумагах, а затем, как обычно, вернулся домой на ланч — и, поев вместе со всеми, остался ещё на пару часов, а затем отправился по делам, с очень серьёзным лицом тоже попросив приглядеть за работами Лето — и тот, похоже, воспринял это со всей ответственностью. Во всяком случае, он действительно наблюдал за строителями, как это делал всегда, устраиваясь где-то поблизости, в относительно спокойном и безопасном месте — к примеру, на подоконнике или в густой траве. Впрочем, лежал он там, только если дома не было Кристи, однако, когда тот оставался в доме с кем-то из взрослых, книззл буквально ходил за ним по пятам, загораживая ему дорогу, если тот пытался пробраться в какое-то опасное место, а то просто и вцепляясь зубами в край его рубашки. На возмущённые крики Кристи Лето не обращал никакого внимания — и даже порой предостерегающе шипел на него, впрочем, ни разу его не поранив.

Книззл давно и достаточно быстро стал всеобщим любимцем, и рабочие, перешучиваясь, называли его не иначе как «мистер Лето» и «сэр», и он снисходительно принимал подобное обращение, сохраняя удивительные достоинство и полную невозмутимость. Любые попытки кого-либо, кроме членов семьи, его угостить книззл игнорировал, но обедать приходил вместе со всеми, и, закончив трапезу первым, запрыгивал на кухонные шкафчики и оттуда наблюдал за тем, что происходит на кухне. За столом, как правило, велась какая-нибудь лёгкая и непринуждённая беседа. Говорили обо всём — о погоде, о новостях, о политике, о жёнах и детях, о стройматериалах, о строительных хитростях, об инструментах… а затем перескакивали на охоту, рыбалку и разные сорта эля и виски — и только упоминания об Ирландии обычно заставляли Скабиора невольно морщиться. Для него подобная болтовня была естественна и привычна, и раз уж эти люди строят для него дом, ему было любопытно узнать их получше. Заодно во время обеда обсуждали и внутреннюю отделку, которую пока что решили сделать по минимуму, ограничившись укладкой хороших дубовых полов и простейшей шлифовкой стен. Впрочем, как Скабиор знал, Гвеннит уже раздумывала о шторах и мебели, а сам он грезил… о ванной.

Той, что должна была в скором времени появиться в подвале, сверкая новеньким кафелем и сияя горящими на потолке звездами.

Размышляя о ней, Скабиор поймал себя вдруг на совершенно несвойственном ему сожалении, что теперь не придётся больше вламываться в чужие дома, чтобы вымыться, и с удивлением осознал, что уже давным-давно так не делал. И тут же сам себе задал вполне логичный вопрос, почему, собственно, он должен отказываться от такого замечательного развлечения, долгое время привносившего в его жизнь массу приятных моментов? Вряд ли его поймают… а даже если и так, то ведь в его действиях нет ничего особо преступного: он даже мыло и полотенца с собой приносит. А бывать в незнакомых домах так любопытно и возбуждающе…

После обеда Скабиор отправился в «Лес» — а, вернувшись оттуда пораньше, застал дом пустым. Это было привычно — он столько раз за полтора года отсутствия Арвида бывал здесь один — и странно, потому что он уже привык к тому, что здесь всегда кто-нибудь есть. Настолько странно, что Скабиор медленно обошёл дом, принюхиваясь, будто был здесь впервые… но потом вернулись Гвеннит и Кристи, и понять, что же он такое почувствовал, Скабиор уже не успел.

Первый вечер в отсутствии Арвида прошёл очень тихо: Гвеннит грустила, но пока Кристи, которого она после работы забрала у родителей, не спал, держалась, отвлекаясь на сына и стараясь быть с ним такой же, как и обычно, но едва уложив его, подсела к Скабиору и, обняв его за шею, расстроенно зашмыгала носом. А он, привычно усаживая её к себе на колени, подумал, что вот опять они остались втроём — она, он и Кристи — но теперь это уже совсем другое втроём. Развивать эту мысль себе он не дал и, заговорив с Гвеннит ласково и немного насмешливо, просто постарался утешить её и отвлечь.

Спать они легли вместе — но после возвращения Арвида и, особенно, удивительных откровений Кристи Скабиору неловко было ночевать с Гвеннит, как прежде. Этическую дилемму он решил просто: спать одетым ему было не привыкать, а при том, что с утра ему теперь было, во что переодеться и где принять душ, подобный способ проводить ночь вообще не представлял для него никакой проблемы.

Гвеннит заснула быстро, а он долго лежал, глядя в окно, где виднелся серебряный кусочек луны. Тени от ветвей и листвы, сквозь которые струился свет, ложились на пол и стены комнаты тёмными линиями и пятнами, в рисунке которых Скабиор любил, размышляя, находить звериные и человеческие фигуры и лица. Он давно заметил, что любые тени, если их разглядывать достаточно долго, всегда складываются в те образы, которые интересуют или тревожат тебя сейчас сильнее всего, и иногда даже использовал этот метод для того, чтобы разобраться в себе и понять, что именно его мучает. Сейчас ничего особо мучительного в его жизни не было, но метод, всё же, сработал, и этой ночью колышущиеся тени складывались то в фигуру машущего руками мальчика, то в пару, слившуюся в трогательном и хрупком объятии, то в стоящую над обрывом троицу, то в причудливо извивающуюся то ли реку, то ли дорогу…

— Ты не спишь, — сказала вдруг Гвеннит, и он, вздрогнув, удивлённо ответил:

— Ты тоже.

— Почему? — спросила она, приподнимаясь на локте и заглядывая ему в лицо.

— Думаю, — откровенно поделился с ней он.

— О чём? — Гвеннит зевнула, прикрыв рот рукой, и снова легла, положив голову ему на плечо.

— В основном, о тебе, — сказал он, потягиваясь и устраиваясь поудобнее. — Спи давай.

Он, в общем-то, не солгал — просто сказал не всё. Он действительно думал о своей названной дочери — и о том, что было бы с ним самим, пройди он тогда мимо замёрзшей девочки на мосту или вообще оставшись ночевать, например, в «Спинни». Где бы он был сейчас? «В Азкабане», — чётко ответил себе Скабиор. Даже если бы он не сел за кражу или за контрабанду, то письмо тогда он вскрыл бы самостоятельно — и страшно представить, сколько народу он бы убил или покалечил, а, возможно, и обратил бы, если в том пригороде нарвался бы на волшебников прежде, чем авроры успели его бы остановить. Ну, или просто убили бы… а, впрочем, какой Азкабан? Никакого аконитового в то время в Азкабане не выдавали — этот закон ведь приняли позже, так что он так и так сдох бы тогда, или в том бристольском пригороде, или же позже, в маленькой тесной камере, разбив о её стены голову.

А даже если б и нет… Лежал бы он сейчас, например, на Оркнеях в своей избушке, завернувшись в старое пальто, и не было бы ни Фонда, ни Эбигейл с её волчатами — вернее, они бы были, конечно, но вряд ли он сам имел бы к ним хоть какое-то отношение — ни Гвеннит, ни, конечно же, Кристи… ни, наконец, этого дома, в котором у него скоро будет его собственная комната… а то даже и две. И что, собственно, было бы у него в жизни? Одиночкой быть хорошо — но это хорошо в юности. А чем старше становишься — тем больше хочется… Он задумался, пытаясь оформить идею у себя в голове... Хочется кому-нибудь передать что-то после себя, хочется знать, что, когда ты умрёшь, кто-то будет тепло тебя вспоминать, хочется, наконец, иметь дом, где кто-нибудь тебя обязательно ждёт. Поэтому, вероятно, многие со временем начинают искать учеников, или просто поучать окружающих, или, спаси Моргана, женятся вдруг, ни с того, ни с сего… Пожалуй, то, как сложилась его жизнь — лучшее, что вообще можно было придумать, даже если бы он тогда подобрал Гвеннит нарочно, планируя будущее лет на десять вперёд.

Да и прятаться по оврагам и ущельям с контрабандистами, или влезать в чужие дома, каждый раз рискуя нарваться на какую-нибудь экзотическую пакость, с которой не сможешь справиться, рано или поздно надоедает. Одиночество, конечно, прекрасно — но в жизни есть вещи куда более интересные и приятные.

В конце концов, менять чьи-нибудь жизни — это куда интереснее, чем торговать краденым.