Обратная сторона луны (джен)

…Едва выйдя вслед за Поттером из камина, Скабиор замер, только-только вступив в комнату. Женщина, которую он увидел, была, разумеется, Андромедой Блэк, и он отлично понимал это — но видел на её месте он другую сестру. Оживший призрак Беллатрикс Лестрейндж смотрел на него пристальным, очень холодным взглядом, и, когда она сделала шаг вперёд, он инстинктивно попятился и, споткнувшись о борт камина, едва в него не упал. Поттер подхватил его под руку, помогая устоять на ногах, и встревоженно на него посмотрел — Скабиор слегка оттолкнул его и шагнул к Андромеде навстречу. Больше всего на свете ему хотелось сжать сейчас в руке палочку и ощутить её теплую и надёжную древесину, но он знал, что это будет с его стороны проявлением слабости, знал — и терпел, уступив себе лишь в самом малом: сунул руки в карманы пальто и уже там сжал их в кулаки так, что ногти вонзились в ладони. Ожидание было настолько невыносимым, что он вдруг обернулся к Поттеру и сказал внезапно осипшим голосом:

— Дайте нам поговорить наедине. Возьмите, если хотите, — он резко протянул ему свою палочку.

Ту, которая была основной.

Вторая, трофейная, привычно лежала в специально сделанном для неё внутреннем кармане пальто.

— Оставь нас, — негромко произнесла Андромеда, своей палочки, впрочем, не доставая.

Гарри молча кивнул и ушёл, плотно закрыв дверь в гостиную. Далеко он, впрочем, не пошёл, и, сев на нижнюю ступеньку лестницы, прислонился плечом к стене и принялся ждать.

Оставшись наедине, Андромеда и Скабиор долго разглядывали друг друга, храня непроницаемое молчание. Эта женщина, сейчас до дрожи похожая на одну из тех немногих, кого за всю свою длинную жизнь Скабиор по-настоящему боялся, стояла близко — и знала, что это он убил её мужа. И ей — он понимал — было совершенно всё равно, что на самом деле вовсе не он оборвал его жизнь. Он даже приказа не отдавал! Просто стоял там… да ему, к Мордреду, вообще не было дела до той возни! Это Грейбек спустил на добычу свору своих жадных до крови волчат, они их и растерзали… можно подумать, кого-то в тот момент вообще интересовало его, Скабиора, мнение!

— Вы могли бы убить меня, — сказал, наконец, он, не отводя взгляда от изучающих его чёрных глаз под тяжёлыми веками. Тишина в комнате вдруг стала невероятно плотной, почти осязаемой, и ему внезапно захотелось сбежать — просто шагнуть в камин и очутиться у себя дома. Зачем он вообще согласился на эту встречу? Лицо держал перед Поттером? Для чего?

— Могла бы, — согласно кивнула Андромеда. — Но если бы я решила сделать это, то выбрала бы другое место и не стала пачкать этот дом вашей кровью. Я бы сказала, что вы можете не бояться — но вы не боитесь. Я вижу.

— Смерть — не то, чего стоит бояться, — слегка пожал он плечами, подходя ближе и без всякого приглашения с её стороны опускаясь на ближайший к нему стул. В этом её «могла бы» прозвучала… нет, не угроза — а констатация вполне очевидного факта. Ему вдруг захотелось спросить, почему же она не сделает этого — но он вовсе не был уверен, что хочет услышать ответ.

— Отнимая чужие жизни, честно не слишком ценить свою, — сказала Андромеда после достаточно долгой паузы. — Вы настолько ненавидите нас? Волшебников?

— Теперь это уже слишком сильное слово, — подумав, ответил он. — Тогда — да, ненавидел. Сейчас — просто не люблю.

— В своей ненависти вы отдавали предпочтение магглорождённым или ненавидели всех?

— Всех, — он слегка удивился. — Какая, в общем, разница-то? Волшебник остается волшебником.

— Почему? — спросила Андромеда. — У ненависти должна быть причина.

— Не помню уже, — ответил он сухо. — Я ведь сказал: это было давно.

— Вы лжёте, — сказала она. — Всё же, почему?

— Потому что не вижу ни единой причины пускать вас в свою душу, — ответил он. — Мадам, мне жаль, что ваш муж мёртв — и вдвойне жаль, что он умер так, как он умер, потому что, выживи он, или случись это как-то иначе, лично мне сейчас было бы куда проще. Но искренне сожалеть о его смерти я не могу: я не убивал вашего мужа — я знать не знал ни его, ни вас. И я не сентиментален.

— Вы искренни, — помолчав, проговорила она. — И, пожалуй, впервые в жизни для меня это практически не говорит в пользу моего собеседника. Я хочу, чтобы вы кое-что посмотрели, — сказала Андромеда. — Подойдите, — велела она — и он подчинился.

Она указала на стол, на котором стояла широкая плоская чаша, в которой переливалась какая-то странная субстанция. Андромеда провела кончиками пальцев по её краю и, глянув ему в глаза, спросила:

— Знаете, что это?

— Да, — он нахмурился. Обстановка совсем не способствовала проявлению какого бы то ни было любопытства — ему было неуютно здесь, рядом с ней, и не потому, что Хель знает, когда в его присутствии кто-то убил её мужа, а потому что от этой женщины тянуло силой и холодом, за которыми скрывалось что-то ещё, и Скабиору меньше всего хотелось узнать, что это.

Андромеда кивнула и достала из кармана небольшой тёмно-зелёный флакон. Скабиор снова нахмурился. Омут памяти… Он пользовался им только дважды, и знал о них очень немного, хотя… Какого Мордреда? Ещё он только каких-то обиженных баб не боялся!

Андромеда тем временем открыла флакон и вылила из него что-то мерцающее-серебристое, дымным облачком растворившееся в Омуте. Сделав короткий приглашающий жест, она сделала шаг назад — словно одна мысль о том, чтобы коснуться Скабиора, представлялась ей даже не отвратительной, а невозможной. И это ощущение оказалось для него неожиданно болезненным — потому что он не сталкивался с таким и не представлял, как на подобное реагировать. Презрение, отвращение, брезгливость, ненависть, даже жалость — всё это было Скабиору вполне привычно, но с подобным отрицанием возможности любого контакта он повстречался впервые. Он даже сравнения подобрать не мог — он был для неё словно нечто чужеродное, что-то вроде кислоты или обжигающего ядовитого плюща, который ведь никому не придёт в голову потрогать голыми руками.

Скабиор немного замешкался — а потом, взяв себя в руки, шагнул к столу и, опершись на него ладонями, опустил голову в сосуд.

…Он стоял на лесной поляне и смотрел на себя самого, со скучающим видом наблюдавшего за тем, как стая убивает тех, кто посмел им сопротивляться. Скабиор плохо помнил тот день: он, в целом, мало отличался от целой серии точно таких же… разве тем, что тогда им попался гоблин… гоблины — целых два. Он помнил, как, наблюдая за дракой, больше, сказать по правде, похожей на избиение, оценивал действия каждого из участников и думал о том, что и Хель бы с ними, с волшебниками, но вот то, что волки убили второго гоблина, немного досадно, потому что за гоблинов при должной сноровке можно было выручить куда большую сумму, чем за каждого магглорождённого. Видеть себя со стороны было странно и непривычно. Скабиор медленно и осторожно — потому что всё вокруг было настолько реальным, что, хотя он и знал, что это всего лишь фрагмент из чужой памяти, отделаться от ощущения, что всё это происходит в реальности, у него до конца не получалось — подошёл сам к себе и к Грейбеку и начал пристально разглядывать. Сам он себе, пожалуй, понравился… но это скучающее, равнодушно-брезгливое выражение собственного лица, показалось ему более, чем неуместным. А вот в лице Грейбека он сейчас прочитал то, чего тогда не заметил: одобрение, возбуждение и жестокий охотничий азарт.

Он оглянулся и посмотрел на дерущихся. Всех волков тут он помнил — и сообразил вдруг, что ведь знать не знает, что с ними случилось. Не все же погибли в том Адском пламени — здесь были не только постоянные члены стаи, и кто-то вполне мог выжить. А те, на земле… Скабиор пригляделся к ним. Кто из них её муж, интересно? Уж точно не гоблин, пошутил он сам с собой — тогда кто? Жаль, ему не сказали, как он умер… понять бы ещё, зачем их убили. Это же просто нерационально — сдали бы министерству или тому же Лорду…

Скабиор подошёл поближе, вглядываясь, в основном, в лица бойцов, а не жертв. Сейчас они показались ему скорее опьянёнными и, если уж не врать самому себе, туповатыми — и он неожиданно поймал себя на мысли, что симпатия его, скорее, на стороне пленников. Не потому, что ему было их жаль — но это была достойная смерть, хотя и не сказать, что красивая. Они бились до последнего… а забить втроём одного ни смелости, ни таланта не надо.

Почему же они их прикончили? Да ещё не просто волшебников — гоблина! Который один мог стоить, как десяток… Да нет — им тогда от имени Лорда заплатили больше, чем за пару десятков волшебников. Зачем? Бессмысленная какая-то бойня… Он с неприязнью отошёл и вернулся назад, разглядывая теперь Грейбека. Одобрение… возбуждение… нет — всё не то. Что-то было ещё в его хищном, поросшим напоминающими шерсть прямыми жёсткими волосами лице, но что это, Скабиор распознать не сумел, только заметил трепет ноздрей и отсутствие какого бы то ни было веселья в глазах. А потом ещё раз посмотрел на себя — куда более молодого и куда более глупого, чем сейчас. И вдруг разозлился — на это выражение своего лица, на котором прежние скука и равнодушие сменились теперь, после пролившейся крови, отчётливым опьянением, охватывающим Скабиора всегда, когда он чуял поблизости кровь, на трепет ноздрей и нервно и возбуждённо облизывающий губы язык, на то, как явно проступило на его лице точно такое же, как сейчас у Грейбека, совершенно звериное выражение… И на то, как потом они все вместе волокли оставшихся пленников в Малфой-мэнор, с грязными шутками и гиканьем, предлагая поиграть по дороге в квиддич, используя гоблина в качестве квоффла и пиная раненого перепуганного мальчишку…

...Скабиор вынырнул — и вопросительно посмотрел на Андромеду.

— И что? — спросил он, так и не дождавшись никаких объяснений. Ему было неприятно — очень неприятно и неуютно, однако показывать это? Ей? Ни за что!

— Таким я вас вижу уже много лет, — сказала она. — Пусть и вы теперь, глядя в зеркало, будете видеть себя вот таким, то равнодушным и скучающим, то возбуждённым и опьяневшим от крови бездушным наблюдателем — и задумываться иногда, не увидят ли вас однажды таким и ваши близкие. У вас ведь есть, насколько я знаю, крестник и дочь? — холодно спросила она. — Не я буду той, кто покажет им это, — пообещала она. — Но я хочу, чтобы вы жили с мыслью, что однажды подобное — или что-то похожее — вполне может случиться, и они поймут, кого всё это время любили.

Она замолчала, и в глазах её полыхнул отблеск огня, неумолимо пожиравшего дрова в камине — лишь на мгновенье, но в этот момент она показалась Скабиору до жути похожей на свою старшую, давным-давно уже мёртвую сестру, настолько, что он инстинктивно отшатнулся и едва не опрокинул на пол Омут. И сделал бы это, если бы Андромеда не удержала чарами на месте и артефакт, и самого Скабиора.

— Гарри! — громко позвала Андромеда. — Мы закончили.

И когда тот вошёл, вопросительно и встревоженно на них глядя, сказала:

— Мы всё обсудили. Я готова принять твоё предложение и войти в совет попечителей Фонда. Мы с мистером Виндом сможем работать вместе, пока в этом будет оставаться необходимость.

— Если я вам больше не нужен, я пойду, — сказал Скабиор, подходя к камину — и, не дожидаясь ответа, зачерпнул горсть пороха из стоящей на каминной полке миски, бросил его в камин и ступил в полыхнувшее зеленью пламя.

Как Авада, подумал он — и вспомнил, чем ему когда-то очень давно так не понравился этот способ передвижения. Слишком уж это пламя напоминало Аваду — и всё внутри него, Скабиора, противилось тому, чтобы идти туда добровольно.

Едва вернувшись домой, он поднялся к себе и, что называется, припал губами к бутылке, залпом выпив никак не меньше стакана. Отставив её, наконец, Скабиор продышался, мотая время от времени головой и бормоча себе под нос ругательства, а потом снова жадно сделал несколько больших глотков.

Ощущение, что его не стали убивать просто потому, что не сочли достойным, было омерзительным, и никакой виски не мог его смыть.