Обратная сторона луны (джен)

Скабиор наверняка бы проспал назначенный визит — если бы не его крестник, который поднял их с Гвеннит в половине восьмого утра возмущённым и горьким плачем.

— Я волновалась, — сказала Гвеннит сонно потягивающемуся Скабиору, беря сына на руки и усаживаясь, чтобы его покормить.

— Извини, — зевнул тот. — Я уйду около одиннадцати… а спать уже, видимо, не придётся?

— Иди к себе, — улыбнулась она. — Я разбужу тебя в десять, хочешь?

— Угу, — кивнул тот — и, даже не собрав брошенную рядом с кроватью одежду, поплёлся в соседнюю комнату — досыпать.

Проснулся сам — повалялся, потом неторопливо оделся в уже выглаженные и чистые вещи… и вдруг подумал, что вполне привык уже к таким мелочам, которых у него в жизни никогда прежде не было, и, кажется, никогда, ни разу не поблагодарил Гвеннит за это.

Он сбежал вниз — Гвеннит готовила завтрак, развлекая Кристи маленькими красными птичками, которые порхали перед малышом и никак не давались ему в руки.

— Спасибо, — сказал Скабиор, приобняв её и чмокнув в макушку.

— За что? — улыбнулась она, переворачивая шкворчащий на сковородке бекон.

— За всё, — засмеялся он. — Я буду очень поздно сегодня… или не буду вообще. Не жди.

— У тебя всё в порядке? — очень привычно уже спросила она — и получила довольно странный ответ:

— Понятия не имею. Вернее, — он задумчиво потёр пальцами переносицу, не замечая, что жест этот когда-то был им скопирован у Грейбека, — не знаю, как правильно определить текущее положение дел. Я тебе расскажу — но чуть позже.

Нет, это немыслимо! Он даже ей не знает, как сообщить подобные новости — а что с остальными? Как он теперь в том же Лютном покажется? А в «Спинни»?! И, говоря о «Спинни»: надо будет уболтать мадам разрешить ему аппарировать прямо к ним — будет глупо, если его сфотографируют там — а потом та же Скитер сочинит свою очередную статью…

Кстати, о Скитер. Надо же написать ей…

Он поднялся наверх и, набросав несколько строк, отправил совушку Гвеннит с посланием — и спустился, наконец, завтракать.

Однако время приближалось к одиннадцати — и, хотя идти ему совсем не хотелось, сбегать после данного обещания было стыдно. Так что, ровно в одиннадцать он был в атриуме министерства — и, пройдя процедуру проверки палочки, отправился в тот отдел, куда, как он был абсолютно уверен прежде, не должен был попасть никогда. Это было так странно — идти совсем одному по коридорам, ждать лифта, а затем ехать в нём… одному. Вернее, конечно же, в лифте с ним ехали какие-то люди, но они не имели к нему ни малейшего отношения, и он был всё равно, что один. Скабиор вдруг почувствовал себя ребёнком, мальчишкой, впервые вышедшим на улицу без мамы или кого-нибудь старшего — и, сам улыбнувшись этому ощущению, постучал в знакомую дверь.

На его стук дверь сразу же распахнулась — и на пороге обнаружилась крохотная старушка. Маленькая, хрупкая, седая, в идеально отглаженной бледно-жёлтой блузке с высоким воротом, заколотым камеей с изображением головы Медузы Горгоны, в горчичной мантии, она весело смотрела на него удивительно молодыми глазами глубокого голубого цвета.

— Добро пожаловать, мистер Винд, — сказала она, отступая, чтобы пропустить его в крохотный холл, в который выходили две двери. В прошлый свой визит, с мадам Монаштейн сотоварищи, Скабиор побывал в помещении, располагавшемся за левой дверью — а теперь старушка распахнула перед ним правую. — Я — Грета Сакнденберг, секретарь и заместитель мадам Спраут. И, по совместительству, самая старшая здесь, — она первая рассмеялась своей шутке почти беззвучно. — Прошу вас, входите.

Скабиор оказался в не слишком просторной комнате с четырьмя столами вдоль стен, в дальней располагалось единственное зачарованное окно, из которого падал свет иллюзорного весеннего солнца. Здесь пахло старыми бумагами и… зверем. Неизвестным ему и, кажется, диким. Столы были завалены папками и бумагами, за которыми совсем не было видно тех, кто за ними сидит, а одном из углов располагался высокий, под потолок, вольер, в котором сидел тот самый с порога учуянный им зверь. Скабиор никогда не видел такого: на первый взгляд тот был очень похож на хорька, только был раза в два больше.

— Кто это? — удивлённо спросил Скабиор, подходя к клетке.

— Это джарви — Помона привезла его из… — начала было объяснять мисс… или миссис? Сакнденберг, когда «хорёк» вдруг метнулся к решётке, поглядел на Скабиора — и… гаркнул:

— Ликантроп Вульгарис — выкидыш криминальной статистики!

Скабиор от неожиданности вздрогнул и шарахнулся назад, едва не сбив с ног старушку — и услышал весёлый смех, принадлежащий нескольким людям.

— Джарви, — проговорила Спраут, выходя из боковой двери — Скабиор с изумлением увидел, что под мантией на ней надеты… джинсы, — умеют разговаривать. Причём, разговаривают они исключительно нецензурно — наш вот понабрался у нас канцелярита и использует, в основном, его. А ещё они очень больно кусаются — я бы на вашем месте не пыталась открывать клетку.

— Я слышал о них, — сказал Скабиор, — но вблизи никогда не встречал.

— Я привезла его из Штатов — и это один из самых крупных экземпляров, что мне довелось встречать, — сказала Спраут.

— Из Штатов? — переспросил Скабиор — и удивился второй раз, услышав небрежное:

— Я училась в Илверморни. Ну, давайте я вас познакомлю со всеми.

Скабиор обернулся, и встретившись взглядом с забавным молодым человеком, мгновенно опознал мистера Квинса, которого Спраут сразу и представила:

— Мистер Кевин Квинс.

— Наслышан, — не сумев сдержать усмешку, впрочем, постаравшись превратить её в улыбку, Скабиор протянул ему руку. Тот ответил — рукопожатие у него вышло нервным и, видимо, поэтому демонстративно крепким.

— Я тоже, — с лёгким вызовом проговорил молодой человек.

— Мистер и миссис МакФейл, — продолжила Спраут, представляя оставшихся сотрудников — похоже, семейную пару средних лет.

— Анна, — сказала женщина, первой протягивая Скабиору руку с коротко остриженными ногтями. Её кожа была сухой и тонкой, а рукопожатие — уверенным и спокойным. И сама она — шатенка с прямыми волосами до плеч, в которых очень заметна была уже седина — производила такое же впечатление и располагала к себе с первого взгляда. Её взгляд, хоть и был пристальным, но не пугал и не смущал при этом — это был прямой взгляд хорошего, сильного человека, и он понравился Скабиору.

— Теодорик, — представился мужчина — тоже шатен и тоже полуседой, с не слишком короткой стрижкой и с совсем седыми усами, плотный, высокий, больше похожий на фермера или строителя — то есть человека, много работающего руками на свежем воздухе. Рука Скабиора — не такая уж и маленькая — буквально утонула в его ладони, и тот пожал её аккуратно, как делают только по-настоящему сильные люди.

— Мы рады, что вы решили влиться в наш коллектив, — сказала Анна, — и мы собирались пить чай. Вы присоединитесь?

— Да, с удовольствием, — кивнул Скабиор.

— Я надеюсь, со временем вы принесёте сюда свою чашку — а пока выбирайте любую, — сказала она, открывая одну из створок шкафа, занимающего почти всю стену, за которой обнаружилось что-то вроде небольшого буфета с посудой и жестянками самого разного размера и вида.

Она скрылась за той дверью, откуда только что вышла Спраут, и Скабиор с любопытством пошёл за ней. Он оказался в маленькой комнатке, где удивительным образом умещались письменный стол, заваленный бумагами, диван, небольшой столик и несколько табуретов, задвинутых под него, чтобы оставался хотя бы узкий проход. На стене — ибо на столе места для подобных вещей явно не было — висела колдография юной, но весьма узнаваемой Спраут в школьной мантии и с надписью поверх снимка «Илверморни, выпуск 1998 г». Рядом с колдографией — диплом той же школы с гордым американским орлом, перед которым Скабиор и застрял, разглядывая его. Он никак не мог уложить в голове факт, что эта Помона Спраут никакого отношения не только к Хаффлпаффу — к Хогвартсу не имеет. Заставив себя, наконец, отвлечься — потому что такое пристальное внимание должно было, наверное, навевать мысли о подозрениях в подлинности диплома — он развернулся и спросил первое, что пришло ему в голову, просто чтобы начать разговор:

— Миссис МакФейл, а вы давно здесь работаете?

— Давно, — кивнула она, наливая только что вскипячённую в старом металлическом чайнике воду в большой фарфоровый чайник, имеющий вид большой оранжевой тыквы, куда она только что бросила гость сухих чайных листьев. — Восемнадцать лет — с того момента, как отдел был восстановлен после войны.

— А почему? — с любопытством поинтересовался он, присаживаясь на самый край дивана.

— Мы с Дереком после войны решили помочь кому-то, кому никто помогать не хочет, и пришли с этим к только занявшему тогда министерский пост Шеклболту… Дерек знал его немного по школе. Он и предложил нам пойти сюда: после войны оборотней боялись и ненавидели, а ведь в то время обратили очень и очень многих, и далеко не все из них творили зло — но людям тогда это было безразлично. Нас в девяносто восьмом вообще было трое: мы и Грета. Она, знаете, — Анна улыбнулась неожиданно весело, — даже смогла сохранить архив — просто забрала его и спрятала у себя дома. Вы поспрашивайте её — она изумительно рассказывает, как её увольняли и как Долорес Амбридж её допрашивала и признала, в конце концов, слабоумной. У неё даже заключение на руках осталось, — она рассмеялась. — Какое-то время она отдел формально и возглавляла, хотя всегда была здесь секретарём — но потом появилась Помона, и всё вернулось на круги своя к вящему её удовольствию. Грета говорит, что рождена быть секретарём, а в начальственном кресле у неё ломит поясницу и ноги до пола не достают, — она засмеялась снова — и, заглянув в чайник, спросила: — Ну а вы? Почему решили прийти к нам?

— Да я не решал, — почему-то признался он честно. — Так вышло. Никогда не работал в министерстве… и вообще — я никогда не работал, — сказал он с усмешкой.

— Мы тоже до того, как прийти сюда, никогда не работали, — кивнула она. — Но ведь это и не работа… в обычном понимании этого слова. Правда, здесь приходится заполнять много бумаг — но ведь не бывает идеальных занятий, верно? — она улыбнулась и, снова заглянув в чайник, позвала: — Чай готов! Мы начнём без вас и съедим остатки самого вкусного печенья, если вы немедленно к нам не присоединитесь! Хотя вы ведь, наверное, не любите анис? — спросила она Скабиора.

— Не люблю, — очень удивлённо кивнул он. — Как вы…

— Я не встречала ещё ни одного оборотня, который любил бы его, — пояснила она. — Даже не знаю, почему так… анис вам не вреден — может быть, запах слишком резкий? Но у нас есть другое — угощайтесь, — она придвинула ему жестяную коробку с явно домашним, пахнущим орехами и ванилью, печеньем.

— Он пахнет как бадьян, — пояснил Скабиор. — Кто же лекарства просто так ест?

— Думаете, сходство запахов даёт и сходство действия? — спросил Теодорик, подсевший к ним во время последних реплик.

— Учитывая популярность, как печенья, так и настойки бадьяна — вряд ли, — разумно возразил Скабиор — и они рассмеялись. — Просто лекарства не должны быть едой… я так думаю. Но каждому своё… это вы пекли? — с подчёркнутым восхищением спросил он, откусывая от орехового печенья. — Изумительно!

— Тут всё печёт исключительно Грета, — сказал Теодорик. — Мы все зовём здесь друг друга по именам, но если вам это непривычно, то вы, разумеется, можете оставаться мистером Виндом, — любезно предложил он.

— По-моему, — разумно возразил Скабиор, — это будет выглядеть странно — если я стану называть миссис Сакнденберг Гретой, а она меня — мистером Виндом. Не говоря уже о мадам Спраут.

— Мадам я на людях, — возразила та, тоже подсаживаясь к ним и беря анисовое печенье. — А здесь мы действительно пользуемся исключительно именами… но Дерек прав: если вам неудобно, мы…

— Да всяко удобнее, чем «мистер Винд», — махнул плечом Скабиор. — Кристиан будет отлично.

Ему показалось, что мистеру Квинсу, как раз присоединившемуся к ним вместе с миссис Сакнденберг, всё это не слишком понравилось — и понял его: наверное, слыша к себе обращение «Кевин» вместо солидного «мистера Квинса», он чувствовал себя ещё большим мальчишкой, чем являлся… а кстати, интересно было бы узнать его возраст. Выглядел он вообще школьником — но Скабиор знал такой тип лиц, которые лет до сорока могут казаться мальчишками… а потом зачастую начинают терять волосы и, соответственно, приобретать более взрослый вид.

— Это правильно, — кивнула миссис Сакнденберг… Грета, наливая в свою чашку в виде цветка голубого колокольчика чай. — Я замечала, что люди, которые держатся за все эти «мадам» и «мистер», на самом деле меньше всего заслуживают, чтобы их так называли. Вот, помнится, Долорес Амбридж была так возмущена, когда я её на своём слушании назвала «мисс» — наверное, тогда-то она и решила, что я окончательно впала в маразм. — И все рассмеялись.

Чаепитие оказалось именно тем, чем и было анонсировано — знакомством. О работе почти не говорили — но договорились встретиться на той неделе и уже тогда обсудить будущее сотрудничество. Домой Скабиор уходил с коробкой ванильно-орехового печенья, от которого просто не сумел отказаться — и с ощущением полнейшей нереальности происходящего.

Потому что не мог же он, егерь, шулер и вор, целый час дружески пить чай в Отделе защиты оборотней.