Посмотри в глаза чудовищ (джен)

Робардс побледнел и, отступив назад, запер дверь и коротко велел:

— В Мунго!

Они побежали к лифтам. И, ожидая их, Гарри как никогда жалел и злился на отсутствие здесь лестницы. Почему так? Мало ли, что тут произойдёт — лифты могут и сломаться! И они все просто будут заперты тут и застрянут — почему же здесь нет лестниц?!

Один из лифтов наконец открылся, но он шёл вниз, однако Робардс рявкнул, нажимая сперва «стоп», а затем кнопку с цифрой 0:

— Нам вверх — и это срочно! — и это прозвучало так, что никто из пятерых пассажиров даже не подумал возражать, благо, речь шла всего-то об одном этаже.

Выскочив из лифта, Гарри с Робардсом бросились к выходу и, поднявшись, аппарировали к Мунго. Где почти угодили в счастливую толпу — кажется, семейство -радостно покидающую Мунго. Покуда они там толкались, Гарри всем своим существом ощущал утекающие драгоценные секунды — а ведь дальше их там снова ждали лифты, а потом коридоры пятого этажа. И ведь здесь тоже не было лестниц!

Наконец, они с Робардсом добрались до пятого этажа и снова побежали — и буквально ворвались в кабинет к Уингеру, оттолкнув ступившую было им навстречу медиковедьму и даже не постучав.

И увидели крайне изумлённое лицо целителя… хотя нет — сначала направленную на них его палочку, затем — палочку Лестрейнджа и его не менее удивлённое лицо, и уже за ними — перепуганное лицо Эйвери и… наверное, вернее всего было бы сказать «встревоженное» лицо Энноры.

— Здравствуйте, господа главный и младший авроры! — громогласно пробасил Уингер. — И какого Мордреда?

— Прошу прощения, — сказал Робардс, старательно выровняв дыхание. — Можно вас на пару слов?

— Простите, мисс, — любезно проговорил Уингер. — У нас тут невоспитанный глава аврората — я отойду буквально на минуту. Не тревожьтесь — это наши местные дела.

Он вышел, буквально выдавив их в приёмную, закрыл дверь и прорычал, ткнув пальцем в грудь Робардса:

— Если ты ещё раз так сделаешь, я на тебя такую жалобу накатаю, что ты даже младшим аврором не останешься. Понятно?

— Извини, — Робардс взял его за палец и отодвинул руку в сторону. — Надо было постучать. Но я боялся не успеть.

— Успел? — осведомился Уингер, демонстративно вытирая палец о свою лимонно-жёлтую мантию.

— По-видимому, — Робардс любезно протянул ему платок, но тот поморщился и извлёк из кармана собственный и продолжил протирать свой палец. — Я не знаю, что там с этой девушкой, но её отец — Пожиратель смерти, на котором крови море. И Авад. И он заплакал, когда узнал, что мы отправили её сюда. В Мунго. А мать изображает инфери и твердит, мол, вы не представляете, что сделали, и теперь всё. Конец. И больше ничего не будет.

— Ух ты, — сказал Уингер. — Интересно как. Ну заходите, — разрешил он, но тут же снова ткнул только что вытертым пальцем в грудь Робардса. — Научись стучать, главный аврор. А ну как она была бы внутри голой? А ты не бери с него пример, — велел он Гарри, и тот кротко кивнул.

— При Дольфе и при Эйвери она была бы голая за ширмой, — разумно возразил Робардс. — Здесь их не было — следовательно, они внутри. А значит…

— Мне-то не ври, — пренебрежительно бросил Уингер и, открыв дверь, вернулся в кабинет, и Гарри с Робердсом тихо вошли следом. — Извините, дорогая, — пророкотал Уингер, подходя к Энноре. — Эти господа о вас переживают и желают проследить, что я вас не обижу.

— Я — Гавейн Робардс, — сказал тот. — Со мною Гарри Поттер.

— А где мама? — спросила Эннора. Она сидела на кушетке рядом с Эйвери и держала его за руку — и это почему-то не вызывало у Уингера ни малейших возражений. Более того — по другую сторону от Энноры прямо на кушетке лежал и её пёс.

— В аврорате, — коротко ответил Робардс. — С ней мой коллега.

— Продолжим? — спросил Уингер, подходя к Энноре. — Поднимите голову, пожалуйста… вот так, — проговорил он удовлетворённо, когда она слегка запрокинула её, подставляя под его направленную на неё палочку лицо. — Прошу тишины, — предупредил Уингер, и Гарри вместе с Робардсом тихонько прошли к сидящему возле стола Лестрейнджу и остановились рядом — стульев больше не было.

Эннора сидела молча и вроде бы спокойно — если бы так не сжимала руку Эйвери, что её ногти и его кожа побелели. Похоже, руки у неё были сильные, потому что на лице Эйвери отражались терпение и боль, но он молчал и даже гладил иногда её по тыльной стороне руки.

— Мисс не возражает, если я приглашу коллегу? — вдруг спросил Уингер очень доброжелательно, и Эннора спросила:

— Если я скажу вам «нет», то вы не станете?

— Конечно, стану, — Уингер рассмеялся.

— Тогда зачем вы спрашиваете? — сказала она резко, и он засмеялся:

— Виноват. Пытался быть повежливее. Я сейчас — мне требуется помощь… чаю?

— Нет, — отрезала она.

Уингер, разумеется, другим ничего подобного не предложил и вышел — и едва за ним закрылась дверь, Эннора вдруг закрыла глаза и, выпустив руку Эйвери, подхватила пса и прижала его к себе — и замерла так. Эйвери начал было тихо растирать свою руку, но почти сразу перестал и очень осторожно прикоснулся к плечу Энноры, и она слегка к нему приникла.

— Что он делал? — спросила она тихо. — Со мной? Что?

— Можно, я отвечу? — так же тихо спросил Лестрейндж. — Это Радольфус.

— Можно, — Гарри видел, что тонкие пальцы девушки подрагивают, когда она гладила собаку.

— Уингер — специалист по проклятьям, — проговорил Лестрейндж. — Он проверяет, нет ли их на вас. Каких угодно — от наследственных до приобретённых. Если он найдёт их, он вам скажет, и вы вместе с ним решите, что вам делать.

— Я здорова, — вновь сказала Эннора. — Остальные так сказали.

— Здесь были и другие целители, — пояснил Лестрейндж Робардсу и Гарри. — Эннора действительно физически и ментально вполне здорова. Они чуть позже пришлют заключение.

— Это замечательно, — ответил Робардс. Впрочем, выглядел он всё равно встревоженным, и, хотя его голос прозвучал вполне спокойно, Эннора, видимо, что-то услышала, потому что спросила настороженно:

— Что-то не так? Почему вы вдруг пришли?

— Это… — начал было Робардс, однако Лестрейндж вдруг тронул его за руку и покачал головой, а затем проговорил, указав взглядом на Эннору:

— Скажи как есть.

— Меня встревожила реакция ваших родителей на известие о том, что вы в госпитале святого Мунго, — ответил Робардс. — Скажите, вас когда-нибудь показывали целителям?

— Родителей? — переспросила Эннора. — Папа ведь в тюрьме?

— Сейчас он в аврорате, — сказал Робардс, и Лестрейндж одобрительно кивнул.

Она что, живой детектор лжи? Чем иначе объяснить такую странную реакцию Лестрейнджа? Гарри ужасно хотелось задать все эти вопросы, но пока что приходилось ждать — и он молчал.

— Я хочу поговорить с ним! — заявила Эннора. Она даже, кажется, немного успокоилась — по крайней мере, перестала с такой силой прижимать к себе собаку. — И с мамой тоже.

— Сейчас это невозможно, — ответил Робардс. — Ваш случай, безусловно, уникален и, возможно, позже я смогу это устроить — но обещать не стану. И это будет точно не сейчас.

— Обещайте, что я с ними поговорю, — упрямо потребовала Эннора, и Робардс вдруг сказал:

— Без палочки. Я позволю вам поговорить, но без волшебной палочки и только в моём присутствии.

— Хорошо, — неожиданно легко согласилась Эннора — и тут вернулся Уингер с двумя незнакомыми Гарри целителями: индианкой лет, наверное, сорока и довольно молодым мужчиной. Они подошли к Энноре и, столпившись возле, быстро и тихо заговорили на латыни — и вот тут Гарри ощутил себя неполноценным, потому что, кажется, все остальные латынь знали. Все! Хотя, возможно, Робардс… Гарри вглядывался в его лицо, но ничего понять не мог — а вот на Лестрейнджа смотреть было намного интересней: чем дольше он вслушивался в разговор, тем сложнее становилось выражение его лица. Ни саму Эннору, ни Эйвери Гарри за целителями не видел, но он был уверен, что тот точно латынь знает — и от понимания этого ему было ещё более досадно.

— У меня есть новость! — провозгласил, наконец, Уингер. — У нас тут очень, очень интересное заклятье — и мы точно можем его снять. Мисс Джервис, — серьёзно проговорил он, — на вас при рождении было наложено заклятье. Вернее, если быть точным, ещё в утробе, но сработало оно в момент рождения. И мы можем его снять.

— Но за что? — тихо спросила Эннора — которую, к вящей досаде Гарри, закрывала от него целительница-индианка — и её голос прозвучал растерянно. Она не удивилась, а расстроилась, подумал Гарри, потому что всё уже услышала и поняла.

— Скорее, почему, — возразил Уингер. — Господам аврорам пояснения нужны? — осведомился он, и, к радости Гарри, Робардс сказал:

— Да, пожалуйста. Моя латынь слегка несовершенна.

— На мисс наложено заклятье переноса, — сказал Уингер. — Но не болезни, а заклятья на болезнь — невероятно тонкая работа, должен сказать. Однако — как любой перенос — его можно отменить, и вернуть заклятье той, кому оно предназначалось.

— Той? — переспросила Эннора, и её вопрос заставил Гарри вздрогнуть. И, кажется, не только его, потому что голос Робардса прозвучал отрывисто и глухо:

— Почему вы полагаете, что это женщина?

— Потому что перенос такого рода возможен только на дитя того же пола, — ответил Уингер. — И дитя близкородственное, — подчеркнул он.

Тишина, воцарившаяся после его слов в кабинете, напоминала ту, что возникает в судебном зале прямо перед оглашением приговора. И нарушила её Эннора:

— У меня есть только мама, — сказала она чётко. — Папа, братья и племянники. Кроме меня с мамой у нас женщин нет.

— Насколько близким должно быть родство? — спросил Робардс. — Скажем, тётка? Или кузина?

— К сожалению, — ответил Уингер, — родство должно быть прямым. Хотя племянники возможны — иногда и в крайнем случае — если переносят не на младенца, разумеется. Но не тётка. И не при этом варианте переноса.

— Что произойдёт, если умрёт та, с которой было перенесено заклятье? — спросил вдруг Лестрейндж.

Бабка, вспомнил Гарри. У Джермейна Джервиса ведь была мать — и она точно была жива, когда родилась Эннора.

— Тогда, к сожалению, заклятье навсегда останется на месте, — ответил Уингер. — С переносом фокус «умер-спало» не работает. Мертвецу же ничего вернуть нельзя.

— Мать её отца была жива, когда заклятье наложили, — сказал Лестрейндж. — Она умерла в девяносто восьмом.