Дневники Семьи Малфой. Скорпиус (гет)

Однажды мы с отцом гуляли в Центральном парке. Мне на тот момент было шесть лет. Мы стояли у одного из озер и кормили уток. Мимо нас прошла сильно беременная женщина. Это заинтересовало меня. Я сказал отцу:

— Эта леди так странно выглядит. Она больна?

— Нет, сынок, она не больна, — отозвался отец. — Эта леди скоро станет мамой.

— Почему?

— У нее в животе живет малыш. Поэтому ее живот такой большой.

Эти слова сильно озадачили меня.

— Как это? Ребенок ведь большой, он там не поместится.

— Да нет же, — ответил отец. — Сначала все дети очень маленькие, такие, например, — он развел большой и указательный палец на расстояние, не превышающее двух сантиметров, — и еще меньше. Потом они растут в течение девяти месяцев опять же в животе у матери. А затем выбираются оттуда в наш мир. Так у людей появляются дети, а наш мир обретает новых людей.

— О, — только и мог сказать я, потому что все услышанное было большим открытием для меня. — А как они туда попадают?

— Кто? — не понял отец.

— Ну, дети, — пояснил я. — Они ведь не всегда там живут, да?

— Да.

— И они же должны как-то попасть в живот мамы, да? Как? Все мамы пьют какое-то специальное зелье? — спросил я и увидел, что отец озадаченно и смущенно смотрит на меня.

Мне это показалось странным. Я ни разу за свою короткую жизнь не видел его таким, и меня самого немного сбило с толку это его выражение лица, хотя в то время я, конечно, не понял, в чем дело, а только ощутил это странное чувство. Он подумал над моим вопросом какое-то время, а затем сказал:

— Знаешь, сынок, тебе лучше спросить об этом маму, она расскажет гораздо лучше, чем я.

— А почему?

— Ну, — протянул отец. — Твоя мама… она лучше знает этот вопрос.

Любопытство разгорелось во мне не на шутку.

— Я очень хочу знать! — пылко воскликнул я.

— Ну, вот и спроси маму, — подвел итог папа.

Когда мы пришли домой, я первым делом кинулся к матери с вопросом:

— Мама! Откуда берутся дети в животе?

— Что? — мама, наполовину непонимающе, наполовину вопросительно посмотрела на нас с отцом.

До этого она сидела в гостиной и что-то читала.

— Я говорю, откуда дети берутся в животе?! — повторил я. — Папа рассказал, что сначала они растут в животе у мамы, но они ведь как-то туда попадают! Он сказал, чтобы я спросил у тебя, — довольно протараторил я свой вопрос, а мама, поняв, о чем речь, усмехнулась.

— Ну, класс! Скинул неудобную тему на меня? — насмешливо спросила она отца.

— Прости, милая, но я не могу. Это выше моих сил, так что объясняйся с ним сама, — ответил отец, подняв руки.

— Да, ну что ты?! — продолжала иронизировать мать.

— Нет, Гермиона, даже и не думай!

— Да? И как же ты, дорогой, будешь вести с ним большой взрослый разговор, когда придет время?

— Время еще не пришло! — парировал отец.

— А почему это неудобная тема? — встрял я. — И что такое, большой взрослый разговор? Расскажите сейчас.

Отец посмотрел на мать слегка возмущенным взглядом.

— Милый, она удобная, просто, ее, эту тему, так принято называть.

— Кем принято? И почему принято? — не унимался я.

Мама глубоко вздохнула, захлопнула книгу и сказала:

— Сынок, давай лучше я расскажу тебе, откуда все взялось.

— Давай! — живо согласился я, прыгая рядом с ней на диван.

Отец тут же оставил нас, и мама рассказала мне. Она не придумывала всякой чуши про аистов и другие байки, которые окружают вопрос человеческого зачатия. Позже, через год, когда мама забеременела Морти, я прочел в учебнике анатомии о зарождении новой человеческой жизни. И честно говоря, совсем не понял, что же в этой информации было такого, что необходимо скрывать или считать ее неудобной? И почему мой отец впервые в жизни отказался обсуждать со мной какую-то тему.

* * *

Появление на свет младшего брата Мортимера стало одним из самых сильных и запоминающихся впечатлений моего детства.

Я хорошо помню тот выходной сентябрьский день, когда мы с сестрой остались дома с няней, потому что родители куда-то ушли вдвоем. Потом они вернулись домой счастливыми и сияющими. Вечером нам было объявлено, что скоро у нас появится младший брат. Теперь уже Кассия спросила у родителей, откуда берутся дети. И опять, разъяснять этот вопрос пришлось маме. Мне же было просто любопытно, каким он будет, этот новый ребенок. Я не преминул тут же спросить об этом родителей:

— А вы не знаете, каким будет наш брат?

— Судя по тому, что мой организм меня ненавидит, скорее всего, он будет похож на вас троих, — сказала мама, и отец тут же ухмыльнулся.

— Почему он тебя ненавидит? — озадаченно спросил я.

— Милый, я шучу. На самом деле непонятно, каким образом происходит так, что ребенок похож, например, только на одного родителя, а не на обоих. Так получилось, что ты и Кассия похожи на папу, — сказала она, хотя сожаления я в ее голосе не услышал.

— Тебя это беспокоит? — спросил отец.

— Да нет, — улыбнулась мать. — Я не против.

— Вообще-то глаза наш старший ребенок унаследовал все-таки от тебя, — добавил отец с ответной улыбкой. — И, кроме того, возможно, третий малыш как раз будет в большей степени похож на тебя: с каштановыми кудряшками и карими глазами. За твоим организмом должок.

Мой отец был прав, Мортимер действительно был больше похож на маму, чем мы с сестрой. У него, правда, не было кудряшек, как говорил отец, но волосы у младшего брата действительно были каштановыми. И губы чуть полнее, чем у нас с Кассией. Правда, вот глаза были серыми, как у отца и Кассии, а не как у меня и мамы. Ну, и знаменитый греческий нос, отличавший меня, отца и сестру, он тоже унаследовал.

С наступлением третьей беременности мамы произошло еще несколько странных событий. Однажды я шел в библиотеку и услышал истошный крик сестры, который, судя по звукам, доносился из спальни родителей. Я прибежал туда и увидел, что дверь их ванной комнаты открыта, а мама стоит на коленях перед унитазом, вцепившись в его ободок. Ее рвало.

— Мамочка, ты что умираешь?! — голосила сестра, обливаясь слезами и нарезая вокруг матери круги.

— Нет-нет, милая, — поспешила успокоить ее мама. — Все нормально, нормально.

Кассия продолжала плакать навзрыд, а я, тоже напуганный, спросил ее:

— Ты что, болеешь?

— Нет, дорогие, я не болею, — выдавила мать и тут же исторгла из себя еще один поток рвоты.

Позже, когда мама закончила рвать и умылась, нам было разъяснено, что при ожидании ребенка ее может тошнить и это вроде как нормально. Хотя мне это нормальным вообще не показалось. И я впервые ощутил беспокойство за свою маму. Я решил поделиться своей тревогой с отцом.

Однажды, когда он сидел в своем кабинете, а мама еще не вернулась из университета, я зашел поговорить. Папа сидел за столом и что-то рассматривал. Когда я закрыл дверь, он поднял глаза на меня.

— Что ты смотришь? — тут же спросил я, подбегая к его столу.

Он улыбнулся мне, вытащил палочку и с ее помощью приманил еще одно кресло. Я сел и увидел, что мой отец рассматривает фотографии.

— Ты как мама, — изрек я. — Она тоже все время смотрит свои снимки.

— Мы давно вместе, так что не удивительно, что я набрался от нее некоторых привычек.

Я посмотрел внимательнее и заметил, что отец смотрит снимки нас с сестрой в младенческом возрасте. Я повертел головой и остановил свой взгляд на фото, висевшем на стене прямо у стола. На нем мой отец с умиленным выражением лица держал на руках младенца.

— Это я или Кассия?

— Это ты, сынок, — услышал я ответ. — А Кассия — вот, — и он кивнул на аналогичное фото, висевшее рядом.

— Почему маме так плохо? — задал я свой главный на тот момент вопрос. — Она правда в порядке?

— Она в порядке. Хотя сейчас ее нужно беречь особенно сильно. Ей нельзя волноваться и переутомляться. И тем более расстраиваться.

Отец говорил все это с тревогой в голосе, и я понял, что он тоже переживает за маму.

— Тогда почему ты волнуешься, если с мамой все хорошо?

Отец задумался.

— Это сложно объяснить. Ты все поймешь в свое время, когда сам будешь готовиться стать отцом.

— А если я не захочу иметь детей?

— Значит, не захочешь и, вероятно, тогда их у тебя не будет, — спокойно ответил папа.

— То есть можно не становиться отцом?

— Да, можно, — подтвердил он. — Единственная причина, по которой стоит заводить детей, — это твое желание и желание твоей второй половины.

— То есть вы с мамой хотели нас?

— Да, — широко улыбнулся отец. — Мы очень хотели вашего появления на свет.

— И вы захотели еще одного ребенка?

— Да, мы захотели третьего ребенка. Но это не значит, что вас с сестрой мы с мамой станем меньше любить, когда малыш появится на свет, — проговорил отец, приобняв меня за плечи.

Его глаза светились весельем.

— Я и не думал об этом, — ответил я.

Мне и правда, подобная мысль даже в голову не приходила.

— Вот и хорошо, — сказал он. Но потом вдруг посерьезнел и продолжил: — Послушай, когда родится ваш братишка, он будет маленьким, слабым и беззащитным, понимаешь? Он будет постоянно плакать и кричать. И ему понадобится наша с мамой помощь и забота. И, возможно, мы будем меньше времени проводить с тобой и с твоей сестрой. Это не значит, что мы вас будем меньше любить, просто…

— Наш брат родится маленьким и слабым и будет нуждаться в вас, — закончил я за отца.

— Да.

— А это страшно — быть отцом? — вдруг спросил я.

— Нет, — рассмеялся папа, потом, подумав, добавил: — Но, ты всегда будешь бояться за своих детей.

— Разве это хорошо, все время бояться?

Он задумчиво посмотрел на меня.

— Это не тот страх, сынок. Не такой, как если бы ты увидел большую крысу, например. Ты поймешь меня, когда вырастишь.

Насупившись, я сложил руки на груди. Папа, посмотрев на меня, расхохотался.

— Да, помню, ты уже большой и взрослый мальчик, но есть вещи, которые ты начинаешь понимать только годам к двадцати, например. Так уж устроен человек. И отвечая на твой вопрос, скажу: не знаю, что думают другие люди по этому поводу, но от себя могу сказать, что родительство определенно стоит трудностей, связанных с ним.

Он сказал это с улыбкой, и я вдруг вспомнил, как мама когда-то говорила нечто подобное. Затем я сменил тему, и мы поговорили о других вещах, прежде чем она вернулась. Тогда мы сели обедать, и после обеда мама поднялась в спальню, а отец с сестрой ушли гулять. Они и меня звали, но я не захотел. Я посидел немного в кабинете отца, рассматривая фотографии разных лет. А потом, когда это занятие мне надоело, пошел к маме. Она была в спальне, и я, прежде чем открыть дверь, постучал. В то время я уже знал, что прежде чем войти в чью-то комнату, нужно стучать.

— Заходи, дорогой, — услышал я ее нежный голос.

Я вошел. Моя мать лежала на кровати и с интересом что-то читала.

— Можно, я полежу с тобой? — спросил я.

— Конечно, милый, — улыбнулась она. — Иди сюда.

Я лег на кровать рядом с ней, и мама, притянув меня, обняла и поцеловала в лоб. От нее исходил аромат защищенности. Ее животик к тому времени уже немного округлился. Я посмотрел на него, а потом перевел взгляд на маму.

— С тобой правда все в порядке? — спросил я.

— Да, милый, все хорошо. То, что меня тошнит иногда — это нормально.

— Я очень тебя люблю, — пробормотал я, теснее прижимаясь к ней.

— И я тебя люблю, — ответила она, нежно поглаживая мою голову.

Она обняла меня крепче, а я вдруг вспомнил, как был совсем маленьким, пяти лет, и прибежал к родителям среди ночи после того, как мне приснился кошмар. Сейчас я уже не помню, что мне тогда приснилось. Но только было так страшно, что я разрыдался и в панике побежал к ним. Дверь их спальни оказалась запертой, и я принялся колотить в нее и звать их.

— Сейчас, сынок! — услышал я из-за двери.

За дверью послышалась какая-то возня, после чего она открылась, и я как ураган влетел к ним в спальню. Отец подхватил меня на руки и после того, как я рассказал им о кошмаре, меня уложили на кровать между ними. Я боялся закрывать глаза, но мама сказала:

— Не бойся сынок, мы с папой рядом, ничего плохого с тобой не случится.

Они оба обняли меня, и тогда я, успокоенный, смог заснуть.

* * *

Третья беременность моей матери привела в наш дом бабушку Нарциссу. Раз в год она приезжала к нам из Франции. И в этот раз бабушка решилась приехать в гости на несколько месяцев раньше. Ее приезд заставил меня задуматься над вопросом, которым я раньше никогда не задавался.

Однажды вечером я задал отцу вопрос:

— Пап, а где твой папа?

Этот невинный вопрос согнал с лица моего отца расслабленное спокойствие, обдав его странным чувством, название которому мне тогда было не известно. Сейчас же я назвал бы ту эмоцию оторопью.

— Почему ты спрашиваешь сынок?

— Ну, вот смотри: у меня есть ты и мама — вас двое. Но у тебя есть только твоя мама. А где твой папа?

Он глубоко вздохнул.

— Его нет, сынок.

— Почему нет? Если он твой папа, то должен быть с тобой.

— Он… э… живет в другой стране.

— А почему он никогда не приезжает в гости? Вот бабушка…

— Он не может приехать к нам в гости, — быстро сказал отец, оборвав меня.

Я видел, что он сильно напряжен, и для меня это было странно. Мое разыгравшееся любопытство продолжало подстегивать меня задавать все новые и новые вопросы.

— Но почему? — спрашивал я.

— В этой стране живут люди, которые закончили свой земной путь, то есть умерли.

— О-о-о, так мой дедушка умер?

Отец коротко кивнул. Мы замолчали. Он смотрел на меня каким-то странным взглядом. Внимательным и печальным.

— Тебе грустно из-за твоего папы? — спросил я, нарушив тишину.

Отец коротко кивнул, и я почувствовал, что он вот-вот закроет эту тему. И тогда я снова задал ему вопрос, стараясь взять от этого разговора все что мог:

— А где мама и папа нашей мамы? Почему я ни разу их не видел? Они тоже умерли?

— Нет, но они… — отец вдруг замялся. — Они не могут быть с нами.

Мне снова стало до смерти любопытно. Наверное, в тот момент испытываемые мной эмоции так явно отразились на моем лице, что отец нахмурился.

— Послушай, — серьезно сказал он, — я знаю, что тебе очень интересно, но ты не должен расспрашивать маму о ее родителях. Уверен, что придет день, и она расскажет тебе сама, или, в крайнем случае, я расскажу. Но это грустная история, сын, и тебе не стоит ее расстраивать, особенно сейчас. Поэтому не спрашивай ее, хорошо.

Я кивнул, ничего не понимая. Все эти ответы пришли ко мне позже, изменив мой мир навсегда.