The Lion's heart (гет)

Живописный внутренний сад с фонтаном был самым тихим и уединенным местом в вавилонском дворце. Под сенью его деревьев отдыхали величайшие цари минувших столетий, и, возможно, именно здесь в их умах созревали решения, которые меняли судьбы целых народов. Стенки фонтана, выложенные мозаикой, были такими широкими, что на них легко было уместиться сидя или лежа. Александр с закрытыми глазами лежал на таком парапете, голову уместив на коленях Барсин. Одна ее рука покоилась в его руке на груди, другой она невесомо водила по его золотым кудрям. Александр блаженно улыбался ее прикосновениям и тихому журчанию воды.

— О чем вы думаете? — спросила Барсин.

— Я вспоминаю Македонию, — ответил он, не открывая глаз. — Я думаю о том, как давно не видел свою родину.

— Скоро мы будем там, господин. Ваша мать очень ждет вашего возвращения.

— Да, Барсин. Мы не задержимся в Вавилоне надолго, пусть только воины немного отдохнут. Они очень устали в походах и битвах.

Улыбка вдруг исчезла с его лица, уступив место какому-то беспокойству. Барсин заметила это и насторожилась:

— Все хорошо, Александр?

Александр поднял голову с ее колен и сел, неловко и как-то виновато отводя взгляд.

— Есть кое-что, о чем я должен был сразу рассказать тебе. Роксана родила сына в Македонии.

Нельзя сказать, что эта новость очень обрадовала Барсин, но она нашла в себе силы улыбнуться и поддержать мужа.

— Должно быть, вам не терпится увидеть сына?

— Это так, Барсин, — с облегчением и благодарностью улыбнулся Александр. — Я рад, что ты меня понимаешь. Но…

— Что?..

— Наш ребенок должен был родиться раньше.

Барсин никогда прежде не видела такого глубокого сожаления в его глазах, такого раскаяния. Она даже не представляла, что боль Александра настолько велика. Она попыталась утешить его, как могла:

— Это было давно, господин. Не нужно вспоминать о том, что кануло в прошлое.

— Нет, Барсин, нужно, — сказал Александр, убрав ее ладонь со своей щеки. — Его потеря сильно по мне ударила, даже если все выглядело иначе. Я до сих пор не могу простить Роксану за то, что она сделала, но прежде всего я не могу простить себя.

Барсин ужасно не любила вспоминать то время, те дни. Это было черное пятно на ткани ее жизни, которую она теперь так тщательно ткала вместе с Александром. Новое полотно получалось светлым, красочным, расшитым золотыми нитями любви. Но то черное уродливое пятно… Был ли способ когда-нибудь вывести его?

От неприятных и тяжелых воспоминаний они спрятались в объятиях друг друга. Барсин скрестила руки на спине мужа, прижимавшего ее к груди.

— Все наладится, Александр, — ласково говорила она. — Как только вы окажетесь дома, то поймете, что я была права. А кроме того, у меня для вас тоже есть новость.

Александр немного отстранился и с немым вопросом посмотрел на нее. Искорки волнения в его глазах подсказали Барсин, что он догадался, о чем она собирается сообщить, и теперь в радостном предвкушении не может даже дышать.

— Я долго не была уверена, — смущенно сказала она, — но сейчас я могу совершенно точно сказать, что ношу ваше дитя.

— Барсин… — прошептал Александр, несколько мгновений перед этим не в состоянии произнести ни звука, а затем припал к ее груди и заплакал.

* * *

Шли дни. Александр, одержимый стремлением отыскать для своей армии путь через Джелам, казалось, совсем забыл о Барсин и вообще о чем бы то ни было, кроме своей цели, чему Барсин была только рада. Каждый раз, когда он уезжал, и уезжал надолго, она провожала его с балкона и просила Бога, чтобы он снова потерпел неудачу. Олимпия, напротив, благословляла сына, но в ее глазах при этом всегда таился страх за его жизнь, так заметный на фоне презрения и равнодушия, с которыми взирала на Александра ее невестка.

— Я знаю, Барсин, твои молитвы не с мужем, — сказала Олимпия, когда ворота Таксилы в очередной раз закрылись за македонским отрядом. — Как его мать я не могу одобрить этого, но как женщина я хорошо тебя понимаю.

Барсин взглянула на свекровь, удивленная ее словами.

— Я ни о чем таком не думала, ваше величество.

— Нет, думала. На твоем лице написано, что ты до сих пор ненавидишь Александра и желаешь ему поражения и смерти.

— Я не желаю смерти вашему сыну, царица. Я хочу только, чтобы от его руки не гибли другие люди. Они тоже чьи-то сыновья.

Олимпия криво улыбнулась.

— Я прекрасно знаю, что чувствует женщина, которую взяли как военный трофей, Барсин. В том, что происходит с Александром, есть моя вина. Я хотела, чтобы весь мир расплачивался за мое унижение, это я с детства говорила Александру, что его владения будут простираться до самой Индии. Но сейчас, глядя на все это, я думаю, что ему лучше было оставаться в Македонии и жить долгой спокойной жизнью с женщиной, которая бы его любила. Единственное, чего по-настоящему хочет мать, это видеть свое чадо счастливым и в благоденствии.

Она говорила с волнением и затаенной болью в голосе, совсем не так надменно и царственно, как обычно, и Барсин невольно прониклась состраданием к ее материнской печали.

— Я могу понять ваши чувства, царица-мать, — сказала она мягко. — Однако ваш сын давно взрослый, он сам несет ответственность за свой выбор и свою судьбу.

Олимпия повернулась и неожиданно для Барсин взяла ее за руки.

— Ты вольна молиться за кого хочешь, Барсин, но я прошу тебя, не иди по моему пути. Не нужно желать зла моему сыну, лучше пожелай ему прозреть и оставить мечту об Индии, пока не случилось непоправимого.

С этими словами она отпустила ее руки и ушла с балкона. Барсин задумчиво поглядела ей вслед, а затем снова на городскую стену, за которой вереницей потянулись вдаль шлемы и македонские знамена.

Так продолжалось много месяцев. Барсин порой казалось, что земля Индии и впрямь наделена особым покровительством местных богов, которые охраняют ее от любых чужестранцев. Сама земля будто отторгала их — сначала ее отца, а теперь Александра. Каждый день Барсин надеялась и уповала на эту мистическую защиту для страны, которая стала ей так дорога, но однажды ее чаяниям суждено было разбиться.

Многодневное, кровопролитное побоище на реке Джелам окончилось поражением войск Пауравы. Весть о гибели махараджа Бамни причинила Барсин такую боль, как если бы это был ее собственный отец. Но Пуру… Пуру оставался жив, и это давало Барсин пусть малую, но надежду. Ничто в мире не могло подорвать ее веры в этого человека, и если бы Пуру вдруг не стало, Барсин потеряла бы последнюю причину держаться за эту жалкую жизнь.

Александр велел привезти ее вместе с Олимпией в свой лагерь на том берегу реки, почти у самых стен Пауравы. На его пути к полной победе оставался последний рубеж — городские ворота. Очевидно, Александр хотел, чтобы Барсин присутствовала при их штурме. Вечером он вошел к ней в шатер в своих боевых доспехах, вымотанный битвами, с впалыми щеками и отросшей щетиной на лице, но все с тем же дьявольским огнем в глазах. Она демонстративно не стала вставать при его появлении.

— Хорошо, что ты здесь, Барсин, — сказал он, расхаживая около нее походкой хищника, играющего с жертвой. — Завтра день моего главного триумфа, и ты, равно как и моя мать, должна видеть его собственными глазами.

— Вы привезли меня сюда, чтобы унизить, — нехотя ответила Барсин. — Не нужно прикрываться красивыми словами, Александр. Говорите мне все прямо.

Александр подошел к ней, протянул руку и убрал за ухо прядь волос. Барсин от его прикосновения гадливо поморщилась и чуть отшатнулась в сторону. Он усмехнулся.

— Барсин, ты нисколько не меняешься. Всегда такая гордая, непокоренная. Как знать, быть может, вид павших ворот Пауравы и Поруса в цепях наконец собьет с тебя спесь?

Барсин устремила на него взгляд, полный презрительной жалости, с какой обычно смотрят на умалишенных.

— Вы долго воюете с Порусом, но так ничего и не поняли про него.

— Правда? Так поведай мне, Барсин. Я не шучу, я буду очень признателен, если ты поделишься со мной своими наблюдениями о Порусе.

— Вы можете заковать в цепи его тело, но не дух. Он никогда не склонится перед вами, император.

Уголок рта Александра приподнялся в насмешливой ухмылке.

— Твоя вера в него поистине восхищает. Будет интересно увидеть выражение твоего лица, когда Порус окажется у меня в плену и поклонится моим стопам, как у них здесь принято. Скажи мне только одно, Барсин: что такого есть в этом человеке, что ты так боготворишь его?

Барсин, немного помедлив, ответила:

— В нем есть то, чего нет в вас. Я вовсе не влюблена в Поруса, как вы думаете. Если бы в вас была хотя бы частичка той любви, которая наполняет его сердце, любви к родной земле и людям, вы бы поняли, о чем я говорю.

— Не стоит путать любовь с глупостью, — покачал головой Александр. — Ты напрасно думаешь, что я не способен любить. Просто мою любовь, как и мое уважение, и мое доверие, нужно заслужить. Глупо любить тех, кто этого недостоин, вот почему Поруса так часто предают. Это его главная слабость, а мир принадлежит сильным, Барсин. Я понимаю, — он снова протянул руку к ее волосам и погладил издевательски нежно, — тебе сложно это принять, ведь тогда получится, что твоя вера была пуста.

Барсин подняла на него глаза. Александр, слегка прищурившись, открыто встречал ее испепеляющий взгляд. Если бы она могла сделать хоть что-нибудь, чтобы помешать ему! Как унизительно было это чувство собственной беспомощности!

— Я ненавижу вас, — произнесла она хрипло.

— Я знаю. По этой причине ты сейчас здесь.

Барсин вопросительно нахмурила брови. По глазам Александра она поняла, что он предвидит каждую ее фразу, угадывает каждую мысль; он читает ее, как развернутый свиток. С самой первой встречи. Но у этой медали была и обратная сторона — со временем Барсин научилась читать Александра почти так же хорошо, как он ее.

— Вы поэтому оставили меня в живых, — догадалась она. — Ради этого дня.

— Ты знаешь, я не люблю, когда кто-то мне не покоряется. Тот, кто не покоряется мне, умирает. Так было бы и с тобой, если бы я с самого начала не знал причину твоего непокорства. Порус сейчас в моих руках, Барсин. Ничто не может спасти его, никто и ничто. Мне даже жаль, — его голос понизился до загадочного полушепота, — видеть эту боль в твоих глазах. Они созданы для того, чтобы сиять, а не для того, чтобы из них проливались слезы. Жаль, что ты выбрала для себя такую печальную судьбу.

— Не говорите мне о выборе. Вы лишили меня всякого выбора, как только появились в моей жизни! Жить с вами или умереть от вашей руки — это не выбор, а ультиматум, — бесстрашно обличала его Барсин. — Завоюйте весь мир, заставьте каждого человека в нем поклониться вам, это не изменит моего отношения, Александр!

Раскрасневшись, она закончила свою гневную речь и замолчала. Александр выслушал ее с непривычной серьезностью — не так, как раньше, когда ее обвинения значили для него не больше, чем крики капризного ребенка.

— Твои слова довольно смелые, Барсин. Я ценю откровенность. Возможно, именно поэтому ты занимаешь особое место в моей жизни.

— Хотела бы я никогда не быть частью вашей жизни.

Александр снисходительно усмехнулся и сказал, приподняв ее голову за подбородок:

— Как знать, Барсин. Может быть, есть совсем другая причина, по которой я хочу видеть тебя рядом с собой в самый важный день моей жизни. Но все решится завтра. Может быть, мы узнаем друг о друге нечто такое, чего никогда бы не узнали раньше, Барсин. Подожди до завтра. Обещаю, того, что произойдет, ты не забудешь до конца своих дней.