The Lion's heart (гет)

В царском шатре в большом множестве горели свечи. Барсин сидела перед зеркалом; никакая женщина не может обходиться без зеркала в долгом и трудном пути, поэтому Александр заботился о том, чтобы его царица имела все удобства, пока они с македонской армией направляются в Вавилон.

Холодный металл коснулся ее шеи. Золотое ожерелье с индийскими изумрудами — роскошное, богатое, с мастерским сложным плетением и камнями такого глубокого цвета, что этой глубине могли позавидовать полноводные реки Бхараты. Барсин убрала волосы, позволив Александру застегнуть ожерелье. Он оставил над застежкой поцелуй и прижался сзади, любуясь в зеркале тем, как его подарок смотрится на стройной смуглой шее персидской царевны. Барсин слегка улыбнулась.

— Надеюсь, эти изумруды из самого сердца Индии пришлись тебе по вкусу, — сказал он. — Ни одной женщине в мире они не подошли бы лучше.

— Они прекрасны, господин.

— Но даже они не могут затмить твоих глаз, Барсин. Почему я до сих пор вижу в них печаль?

— Это не печаль, — она поднялась со своего места и встала лицом к Александру, неловко и чуть стыдливо опустив взгляд под пожирающим огнем его зеленых глаз. — Слишком многое изменилось за последнее время, я все еще не могу к этому привыкнуть.

— Перемены это неотъемлемая часть жизни, Барсин. Подумай о том, какая счастливая жизнь ждет нас впереди.

— Свойства любых ран таковы, что они не заживают быстро, — тихо, но твердо проговорила Барсин. — Я еще не люблю вас, но я хочу вам верить. Пожалуйста, поддержите эту веру.

Александр поддел пальцами ее подбородок, заставив смотреть себе в глаза.

— Можно ли винить слепого человека за то, что он шел неверным путем, Барсин? Я был ослеплен своей гордыней и не мог разглядеть истину. А истина в том, что я люблю тебя.

У Барсин вырвался рваный вздох. Одной рукой она коснулась его руки и провела ею выше, огладив крепкие мускулы. Теперь, когда она имела власть над его сердцем, она могла бы отомстить за всю боль и унижения, которым он ее подвергал. Это была лучшая возможность расквитаться за свои страдания, но Барсин сразу отказалась от этой идеи. Ее душа больше не хотела мести, ее душа хотела покоя и… любви. Александр мог ей это дать.

— Я знаю, — продолжал он, — в глубине души ты все еще думаешь о Порусе. Ты приняла меня как своего правителя и мужа только потому, что он назвал меня своим другом.

— Вы знаете, я ненавидела вас за то, что вы сделали с моей землей и моим народом, — сказала Барсин. — Но сейчас я вижу вас иначе. Сейчас я вижу перед собой Александра Великого, человека, который покорил полмира. Теперь я спокойна за свой народ, потому как знаю, что вы хорошо о нем позаботитесь. Мой отец тоже не был святым — он совершил много ошибок и получил трон с помощью своей хитрости, и все же я его любила. Я не имею права судить вас за ваши ошибки и прошу простить мои.

— Барсин, — вздохнул Александр и привлек ее к своей груди. — Это я должен просить прощения. Я сожалею о каждой слезинке, которая пролилась из твоих глаз по моей вине. Клянусь, я сделаю тебя счастливейшей женщиной на свете. Зевс обязательно благословит нас сыном, и наш сын будет самым сильным, храбрым и мудрым, он будет лучшим и среди македонцев, и среди персов, потому что он будет нашим продолжением, а ты и я — одно.

Барсин прикрыла глаза и крепко обвила руками его стальной торс. Был ли Александр на самом деле полубогом или демоном, ей было хорошо с ним. Она прокляла бы себя за это раньше или назвала предательницей, недостойной жить, но время — удивительная вещь. Оно, как река, уносит обиды и невзгоды, а лучшего для себя Барсин и пожелать не могла.

* * *

Несколько недель Барсин ничего не чувствовала. Она была мертва. Нет, ее тело продолжало существовать, по настоянию обеспокоенных матери и сестры принимало пищу, забывалось сном на пару-тройку часов. Но ее душа была похоронена под толщами стыда и отчаяния. Александр сдержал свое обещание и уничтожил ее — некогда гордая и честолюбивая принцесса Персии была теперь бесправным, безвольным существом с единственной мечтой поскорее отправиться к праотцам и освободиться из-под гнета чудовища, называемого ее мужем, императором Азии.

Однако новый удар судьбы все же привел ее в чувство. Это случилось днем, когда измученная слабостью, страдающая полной потерей аппетита Барсин упала в обморок у себя в покоях. Ее тщательно осмотрел и расспросил царский лекарь, после чего с пафосной улыбкой сообщил, что царицу благословил Зевс, и она скоро подарит императору Александру наследника.

Даже пески персидской пустыни позавидовали бы той буре, которая поднялась в ее душе. Как же Бог допустил, чтобы столько страданий обрушилось на ее бедную голову? За что это ей?! Неужели расплата за трусость? Не лучше ли было с честью умереть на поле боя, чем до конца жизни терпеть позор и унижение?

В ярости Барсин опрокинула столик с едой. Золотая посуда, фрукты, сладости — все рассыпалось по полу, кровавой лужей из кувшина выплеснулось вино. Грохот в покоях царской жены привлек внимание Гефестиона, который был поблизости, словно сторожевой пес.

— Все в порядке, госпожа? — войдя, с презрительной учтивостью спросил он.

Барсин обернулась и окинула его взглядом, полным ненависти.

— Да, так и передай своему господину.

Она двинулась к выходу, но Гефестион преградил ей путь.

— Куда вы идете?

— Почему я должна отчитываться? Я все еще пленница?

— Нет, вы не пленница. Но вы должны очень хорошо запомнить кое-что: теперь за каждым вашим шагом будут тщательно следить, — он цедил каждое слово с каким-то садистским удовольствием. — Вы не сделаете ни шагу из своих покоев, если на то не будет воли императора Александра, вам это ясно, царица?

— Отчего такая забота? Уж не оттого ли, что мне повезло носить в своем чреве наследника?

— Вы правы. В этом ваша единственная ценность и причина, по которой вы до сих пор живы.

Гефестион замолчал, надеясь насладиться ее унижением, но на лице Барсин не было ничего, кроме торжествующей усмешки. Он даже растерялся на мгновение от этого лихорадочного, зловещего блеска, появившегося в ее темных глазах. Дни плача окончились, пора было снова начинать борьбу — кровь персиянки кипела; казалось, все ее предки целым войском стояли у нее за спиной.

— Ты ведь хорошо знаешь Александра, верно? — с издевкой спросила она. — Ты знаешь историю его жизни и то, как он поступил со своим отцом? Уверена, что знаешь. Я даже уверена, что он посвящал тебя в те свои планы. Как думаешь, за что он ненавидел отца? А теперь спроси себя, что помешает его сыну поступить с ним так же?

Утонченные черты македонца искривились.

— Как вы смеете!

— Разве я говорю неправду? Если ваш бог Зевс послал мне ребенка, я использую это на свое благо и воспитаю в нем такую ненависть к Александру, что этот ребенок уничтожит его собственными руками!

Гефестион в бешенстве схватился за рукоять своего меча и показательно вытащил его из ножен на треть.

— Еще одно слово, царица…

— И что ты сделаешь? Убьешь меня, а вместе со мной императорского наследника?

— Не забывайтесь! Ваше положение не дает вам права распускать язык. Вы говорите о Великом Александре, завоевавшем весь мир, сыне греческого бога! Вы недостойны даже поднимать на него глаза, царица, — последнее слово Гефестион презрительно выплюнул сквозь зубы.

— Ты можешь говорить все, что хочешь, — спокойно ответила Барсин. — Ты не навредишь мне, пока не получишь приказ своего господина. Как бы то ни было, я царица, а ты просто слуга Александра, хоть он и называет тебя своим другом. Помнишь, что случилось с Клитом? Если хочешь знать, в том была моя вина.

От гнева Гефестион едва не задыхался.

— Вы поплатитесь за это! Император Александр убьет вас!

Барсин рассмеялась.

— Если бы он хотел меня убить, — сказала она низким голосом, — то убил бы уже давно.

Александр тем временем отдыхал у себя в покоях. Его вид, как и всегда, не выражал ни тени беспокойства или неуверенности; он походил на сытого и довольного льва, который возлежит в джунглях в жаркий полдень и никуда не торопится. Тем снисходительнее он поглядывал на свою мать, которая стояла у окна в видимой тревоге.

— Что вас так беспокоит, мама? — спросил он и налил себе вина в золотой бокал. — Вы не рады новости?

— Было бы чему радоваться, Александр, — хмыкнула Олимпия. — Считай, что ты подписал себе смертный приговор.

— Вы драматизируете. Не нужно искать совпадений там, где их нет. Вы переоцениваете Барсин, если сравниваете ее с собой.

Олимпия повернулась и бросила на сына гневный взгляд.

— Я не сравниваю Барсин с собой! Я говорю, что вопиющей глупостью с твоей стороны было жениться на ней и унизить, а потом ждать появления наследника. Она опаснее, чем ты думаешь. Если не хочешь для себя печального конца, у тебя всего два пути: избавиться от нее или наладить с ней отношения.

— Наладить отношения? — насмешливо переспросил Александр и отпил немного вина. — Это лишнее. Я уже сделал то, что заставит Барсин покориться мне.

— Осторожнее, Александр, ты играешь с огнем! Не нужно недооценивать женщин. Однажды она чуть не ударила тебя кинжалом, пока ты спал, а теперь ее месть будет долгой и изощренной. Теперь, когда Барсин беременна…

— Барсин беременна?! — услышали они.

Роксана незаметно вошла в покои и стала невольной свидетельницей их разговора. Ее огромные карие глаза, устремленные на мужа, горели возмущением и гневом. Олимпия подошла к ней, почуяв, как за одно мгновение обстановка между супругами накалилась до предела.

— Роксана, хорошо, что ты здесь, — начала она.

— Царица-мать, — строго и не слишком учтиво перебила ее невестка, — я хотела бы поговорить со своим мужем. Наедине.

Олимпия оскорбленно повела плечом. Она на дух не переносила, когда кто-либо задирал перед ней нос, тем более собственная невестка, но, учитывая обстоятельства, проглотила эту дерзость и ушла.

Александр невозмутимо взглянул на жену и сделал жест рукой, приглашая ее сесть напротив. Роксана гордо вскинула голову так, что на ее диадеме зазвенели золотые подвески.

— В чем дело, Роксана?

— В чем дело? Вы спрашиваете меня, в чем дело?! Вы меня обманули!

Александр встал и медленно подошел к ней, держа златокудрую голову немного набок. Этот его взгляд любого заставлял чувствовать, что все его помыслы открыты для императора как на ладони. Роксана не раз испытывала на себе действие этого взгляда, но сейчас она сама была готова испепелить Александра глазами.

— В чем же я обманул тебя, Роксана?

— Вы забрали у меня право родить вашего первенца и отдали его Барсин!

— Все было не так. Барсин заслуживала наказания, и я ее наказал. Что касается первенства, то лишь наш с тобой сын будет иметь право на трон, в этом даже не сомневайся.

— Я сыта по горло вашими речами! Вы всегда говорите, что вам нет до нее дела, но ваши поступки свидетельствуют об обратном. Вы женились на ней якобы из-за политики, якобы ради наказания стали делить с ней ложе тайком от меня. С тех пор как Барсин появилась здесь, не проходило ни дня, чтобы все события, вся жизнь во дворце не крутилась вокруг нее! Не многовато ли для той, до кого вам нет дела?

Александр усмехнулся про себя и величавой поступью прошествовал к окну. Этот воздух, эти индийские панорамы пьянили его куда сильнее вина из винограда, собранного в садах Македонии.

— Ты все поняла неверно, Роксана, — сказал он, обозревая с высоты левый берег реки Джелам. — Барсин для меня не больше, чем эта земля, по которой я хожу. Она желанна для меня до тех пор, пока моя нога не ступит на нее. Пока Барсин не подчинится мне полностью, ее народ тоже будет думать, что для него остались пути к освобождению. А кроме того, привязанность Барсин к Порусу тоже весьма символична, разве тебе так не кажется?

— Нет, не кажется, — мрачно ответила Роксана. — Такие игры мне чужды и непонятны. Я хочу знать, что мой муж любит меня, а не грезит день и ночь о другой женщине, пусть даже она для него всего лишь грязь под ногами.

— Роксана, — Александр вновь подошел к первой жене и взял ее за руки. — Я думал, моя любовь к тебе не нуждается в доказательствах и уверениях.

Роксана отняла руки.

— И все же я требую доказательство, господин.

— Какое?

— Не признавайте этого ребенка.

Александр нахмурил брови.

— Как это возможно?

— Это не моя печаль. Ребенок Барсин не должен называться вашим сыном или дочерью!

— То, о чем ты меня просишь, не может быть исполнено, — категорично заявил Александр. — Проси о чем угодно еще, Роксана, но этого я не сделаю.

— Очень хорошо, господин, — ядовито произнесла Роксана. В ее глазах отразилась страшная мысль: «Я улажу это по-своему».

Барсин долго не могла уснуть. На полотне шатра колыхались серые тени, будто призраки прошлого. Кажется, целая жизнь прошла с тех пор, как она впервые увидела Александра — еще не его самого, а только его тень на таком же белом шатровом полотне. Тогда его воинственный силуэт был знаком беды, и Барсин никогда не забыть леденящего душу страха, который она испытала в ту минуту. Александр ворвался в ее жизнь, как врывается ураган: быстро, беспощадно, уничтожая все на своем пути за считанные мгновения. Теперь, мирно спящий рядом с ней на постели, он уже не походил на тот ураган. И все же было в его лице что-то почти божественное, величественное, какая-то особая печать судьбы, которую Барсин не дано было разглядеть раньше. Она поймала себя на мысли, что любуется его мужественным профилем: и этим высоким лбом, и греческим носом с благородной горбинкой, и волевой линией подбородка.

— Мне нравится, когда ты смотришь на меня так, — вдруг проговорил он, не открывая глаз.

Барсин вздрогнула от неожиданности. Александр улыбнулся ее смущению, нашел рукой ее руку и переплел ее пальцы со своими.

— Я думала, что вы спите, — зачем-то попыталась оправдаться Барсин, словно ему нужны были ее оправдания.

Александр подвинулся ближе и приподнялся на одном локте, чуть нависнув над ней. Пальцами он поглаживал ее лицо: вел ото лба по линии бровей к вискам и скулам, задержался на пухлых губах, очертил точеный подбородок, спустился к шее. В такие моменты Барсин замирала и переставала дышать, но не от страха, как раньше, а потому, что ее сердце волновалось от этого гораздо сильнее, чем она сама себе могла признаться. Вот такая близость, глаза в глаза, дыхание к дыханию, совсем рядом, открыто, давалась ей сложнее, чем исполнение пресловутого супружеского долга, когда она могла просто закрыть глаза и позволить Александру делать то, что он хочет. К его чести, он всегда был с ней нежен и внимателен, как будто старался загладить вину за то зверство, которое содеял однажды.

— Когда мы вернемся в Македонию, я хочу каждый день проводить с тобой, — говорил он. — Я хочу прожить с тобой каждое мгновение своей жизни. Будь всегда рядом со мной, Барсин.

У нее кончились слова, во рту пересохло. Барсин могла лишь завороженно смотреть на венценосного супруга широко распахнутыми глазами, как кролик, которого гипнотизирует змея.

— Я… — она сглотнула, пытаясь собраться с мыслями. — Я буду. Обещаю, я буду с вами каждое мгновение вашей жизни.

Александр прикрыл на секунду глаза и мысленно вознес короткую благодарственную молитву, а затем приник к губам Барсин и начал целовать жадно, напористо, но не грубо. Барсин почувствовала странную слабость в теле, будто ее подхватило бурным потоком сокровенных желаний и несет прямиком к водопаду — смертельно опасному, но такому маняще красивому. Александр чутко уловил это движение ее сердца и разорвал поцелуй на короткое мгновение, лишь для того чтобы прошептать:

— Ты теперь моя, Барсин. Ты только моя…

* * *

Решетки на окнах таксильского дворца были для Барсин как тюрьма. Конечно, индийцы знали толк в архитектуре; это персидская царевна поняла еще во времена своего пребывания в царстве Пауравы. Она не раз ловила себя на мысли, что ей безумно не хватает тех лазурных оттенков, которыми в Паураве отделывают буквально все от мостовых до башен. Возможно, это была лишь грусть по тем далеким временам, когда Барсин казалось, что в мире нет человека могущественнее ее отца, императора Персии Дария. Это была тоска по чувству защищенности и благополучия. Нынче ее участью было смотреть на мир через решетку миндального цвета — без перспектив, без собственных желаний и без надежды на спасение для себя. С ребенком в чреве, к которому она не испытывала ничего, кроме злобы и гадливости.

Это дитя было недоразумением, плодом насилия и жестокости, ее личным проклятием. Однако Барсин твердо приняла решение не сдаваться и обратить это проклятие против своего мучителя. Ее ребенок станет для Александра тем, кем он сам стал для македонского царя Филиппа. Это не ребенок, это оружие в ее руках. Барсин коварно усмехнулась тому, как глупо Александр повторил ошибку своего отца.

В покои на золотых подносах внесли богатые и разнообразные кушанья. Барсин затылком почувствовала на себе чей-то тяжелый, прожигающий взгляд, и здесь не понадобилось особой проницательности, чтобы понять, что вместе со служанками к ней вошла Роксана.

— Я пришла поздравить тебя, Барсин, — холодно и высокомерно проговорила она. — Все эти угощения для тебя, поешь. В твоем положении нужно хорошо питаться.

— Меня не с чем поздравлять, — обернувшись, ответила Барсин. — Не стоило утруждаться, царица.

Роксана насмешливо воскликнула:

— Надо же, какая невинность! Передо мной ты можешь не изображать жертву, Барсин. Ты такая же, как твой отец — хитрая, подлая и трусливая. Я прекрасно знаю, что ты постараешься обратить ситуацию в свою пользу, поэтому хочу напомнить тебе кое-что, — она вплотную приблизилась к сопернице и бросила ей прямо в лицо: — Ты можешь только подбирать объедки с моего стола, и не пытайся претендовать на большее. Твой ребенок не меняет ничего. Так что давай, ешь.

Барсин плотно сжала челюсти и вздернула подбородок, глядя Роксане в глаза. Порой ее посещало желание вцепиться ей в волосы, и, судя по взгляду Роксаны, это желание было обоюдным.

— Не хочу, — ответила она довольно дерзко.

— Что ж, посмотрим, проголодаешься ли ты через сутки. Я лично прослежу, чтобы всю еду в твои покои доставляли только через мои руки. Чтобы ты не забывала, где твое место.

— Мне все равно, от кого принимать еду в Таксиле. Это царство предателей, здесь вся пища скверная. Ваши руки сделают не намного хуже.

Глаза Роксаны вспыхнули гневом.

— Давай, дерзи, пока можешь. Клянусь, Барсин, ты не продержишься здесь долго.

— Ты думаешь, что все это мне нравится? — не выдержав, возмутилась Барсин. — Думаешь, мне нравится быть пленницей без права голоса и постоянно терпеть унижения? Думаешь, мне не надоело бояться за свою жизнь и жизнь своих родных? Думаешь, мне был нужен этот ребенок?! Если ты поможешь мне выбраться отсюда, я буду только благодарна тебе, Роксана.

— Конечно, тебе это не нравится, — усмехнулась Роксана. — Но если бы ты и вправду хотела сражаться, ты бы сражалась. Ты предпочла выйти замуж за моего мужа, а не противостоять ему на поле битвы, а все потому, что ты трусиха. Трус вынужден пресмыкаться перед сильным, но он всегда, как змея, ждет удобного момента, чтобы ужалить. Знай, Барсин, я не позволю тебе ужалить Александра, хоть бы мне для этого пришлось тебя убить.

С этими словами она вышла из покоев соперницы с высоко поднятой головой. Едва Роксана вышла в коридор, как достала припрятанный в лифе платья пустой стеклянный пузырек и удовлетворенно улыбнулась:

— Посмотрим, что будет с тобой теперь, Барсин.

Барсин же с едой не спешила. От одного взгляда на жареное мясо ее начинало тошнить, и она, поморщившись, снова отвернулась к окну. Вскоре старшую сестру зашла навестить Дрипетида, ее единственная, помимо матери, отрада в этом проклятом дворце. Дрипетида была очень взволнована и расстроена, на ее бледном лице Барсин заметила следы слез.

— Дрипетида! — воскликнула она, обняв сестру. — Прошу, не надо так убиваться из-за меня! Все не так уж плохо.

— Все не просто плохо, все ужасно! Барсин, — она сочувствующе погладила ее по щеке, — как же ты справляешься? Мы с мамой так о тебе переживаем!

— Идем, присядем, — Барсин за руки отвела ее к кровати и заботливо усадила на шелковое покрывало, а сама села рядом. — Послушай, еще не все потеряно. Война не окончена, я буду продолжать бороться. Пусть Александр думает, что я слаба и сломлена, мне это только на руку. Увидишь, как однажды я расквитаюсь с ним за все.

— Будь осторожна, Барсин! — встревожилась Дрипетида. — Не рискуй своей жизнью.

Барсин покачала головой.

— Нет, Дрипетида, моя жизнь вне опасности, будь уверена в этом. Сейчас я поняла, что Александр не станет убивать меня, что бы ни произошло. Ему не нужна моя смерть, ему нужны мои страдания.

Дрипетида тяжело вздохнула, подошла к столику с кушаньями, налила для сестры фруктовый сок из кувшина и подала хорошо пропеченную греческую лепешку.

— Возьми, Барсин, поешь немного! Тебе нужны силы.

Барсин откусила от лепешки небольшой кусок и запила соком. Беременность странным образом изменила ее вкус. Теперь любая еда, малейший запах благовоний, так любимых индийцами, казались ей до невозможности противными, как будто ее естество вместе с нежеланным ребенком отвергало саму жизнь.

— Скажи мне, есть ли какие-нибудь известия о Порусе? — спросила она, подкрепившись пищей.

— Нет, ничего, — развела руками Дрипетида. — Нас почти все время держат взаперти, мы не знаем даже о том, что творится за стенами дворца.

Барсин помолчала и печально устремила взгляд куда-то вдаль.

— Я верю, что скоро Порус одержит победу. Это единственное, что дает мне силы жить. Прежней жизни мне это не вернет, но закончатся страдания многих невинных людей.

Вдруг она почувствовала резкую, скручивающую боль внизу живота, от которой застонала и согнулась пополам.

— Барсин! — испугалась Дрипетида и бросилась к сестре. — Барсин, что с тобой?

— Мне… очень больно, — прошептала Барсин побелевшими губами.

Внутри у нее будто проворачивали ножом без остановки, к горлу подступила тошнота, сердце заколотилось так, что едва не выскочило из грудной клетки. Она морщилась от боли и часто дышала, хватая ртом воздух. Дрипетида придержала ее за плечи и принялась укладывать на постель.

— Тебе нужно лечь! Я позову лекаря. Вот так, ложись, — приговаривала она и вдруг увидела нечто, что заставило ее прижать руку ко рту и вскрикнуть: — Барсин!

Барсин бросила взгляд вниз и увидела расплывающееся сзади на платье и на покрывале большое кровавое пятно. Догадавшись о том, что происходит, она вцепилась сестре в руку и из последних сил произнесла:

— Роксана! Она отравила меня!

— Барсин! Сестра, не закрывай глаза! Барсин!!! — в панике причитала Дрипетида. — Лекаря! Приведите скорее лекаря!

Перед глазами у Барсин заплясали темные мушки. Их становилось все больше, а голос Дрипетиды звучал все глуше, дальше, и в конце концов персиянка провалилась в забытье.

Александру сообщили новость только вечером, когда он вернулся во дворец из военного лагеря. Услышав о том, что Барсин потеряла дитя, он испытал необъяснимую смесь гнева и растерянности.

— Как она могла потерять ребенка, Гефестион?! — в искреннем недоумении допрашивал он своего друга и военачальника.

— Я не знаю, господин, — отвечал тот. — Она могла устроить это специально, с помощью какого-нибудь снадобья. У этих женщин полно разных хитростей!

— А разве не для этого я приказывал следить за ней день и ночь? — рассердился Александр. — Разве не для этого я приставил к ней стражу, служанок, своего лучшего лекаря? Немедленно приведи его сюда!

— Да, ваше величество, — ответил Гефестион и покинул императора.

Александр рухнул на золоченое кресло без сил, как пьяный. Рука машинально потянулась к кувшину с вином, но, не в состоянии сосредоточиться, он только расплескал вино мимо бокала и отшвырнул его в угол. Из глубины царских покоев вышла Олимпия — вездесущая, наблюдательная и, конечно, на все имеющая свое мнение. Ее пурпурное платье маячило ярким пятном на фоне спокойных коричневых тонов интерьера.

— Я благодарю Зевса за то, что это дитя не увидело света, Александр, — сказала она. — Тебе не остается ничего другого, как принять Его мудрую волю.

Александр обернулся и смерил мать испытующим взглядом. Олимпия встречала его взгляд с абсолютным спокойствием, хотя и не без сожаления в глазах.

— Мама, — произнес он пугающе тихо, — скажите, что ваше колдовство здесь ни при чем.

Царица-мать приняла надменно-оскорбленный вид.

— Ты знаешь, что я не одобряла твоего поступка. Но ты должен ясно понимать: никогда, ни при каких обстоятельствах я не стала бы вредить своему внуку, в котором течет твоя кровь, а значит, и кровь Зевса. Это было бы немыслимым кощунством с моей стороны.

— Что ж, я в любом случае доберусь до правды очень скоро, — Александр откинулся на спинку кресла и молча уставился в одну точку, словно хотел прожечь глазами дыру в стене.

Олимпия подошла к сыну и искоса посмотрела на него сверху вниз.

— Отпустить Барсин сейчас было бы лучшим твоим решением, Александр. Этот брак не принесет тебе счастья, не говоря уже о бедняжке Барсин. Если хочешь одержать победу над Порусом и завладеть Золотой птицей Индии, твоя семья должна быть для тебя тылом и поддержкой, а не еще одним полем боя.

— Довольно, мама! — Александр повелительно вскинул руку. — Барсин останется в Таксиле до тех пор, пока я этого хочу. Жаль, что вы такого плохого мнения о моих способностях, если считаете, будто ее присутствие может помешать мне разбить Поруса.

Их разговор прервал Гефестион, который вернулся вместе с придворным лекарем. Старый грек неловко опускал глаза и мямлил от страха перед яростью императора.

— Говори, почему Барсин потеряла ребенка? — сурово спросил он.

— В-ваше величество, — заикаясь, отвечал лекарь, — я предполагаю, что причиной послужило… особое вещество. Если угодно, яд, который убивает ребенка, но не смертельно опасен для матери.

Александр побелел лицом и резко выпрямился в полный рост. Несчастный лекарь молился про себя всему Олимпу, чтобы его миновала жестокая кара, но удар царского гнева целиком принял на себя Гефестион.

— Как это могло попасть в ее покои, Гефестион?! Я велел досматривать все, что туда несут! Еду, лекарства, одежду, даже драгоценности! Как она выпила этот яд, кто его принес?!

— Господин, все досматривалось тщательным образом, — оправдывался Гефестион. — За еду для Барсин отвечала царица Роксана.

Александр удивленно нахмурил брови, а затем его будто поразило молнией.

— Роксана! — прошептал он единственное слово и грозным вихрем вылетел из своих покоев.

Роксана была у себя. Она с ровной спиной сидела перед зеркалом и вынимала из ушей тяжелые золотые серьги с аметистами. Избавившись от них, она облегченно встряхнула головой и поймала в зеркале взбешенный взгляд своего мужа, которого здесь не было еще мгновение назад.

— Господин? — удивилась она. — Почему вы вошли без предупреждения?

— Мне не нужно получать разрешение, чтобы входить куда угодно и когда угодно в своих владениях, — сказал Александр и тяжелым шагом вошел в спальню жены. — Что ты наделала, Роксана?

Роксана поднялась на ноги и смело, с вызовом посмотрела ему в глаза.

— И что же я, по-вашему, наделала?

— Ты отравила Барсин.

— Если бы это было так, она была бы уже мертва. Я отравила ее ребенка.

Александр в одну секунду пересек оставшееся между ними расстояние, едва сдерживая ярость. Он никогда не поднимал руки на Роксану, он не мог даже подумать об этом, но сейчас ему хотелось схватить ее за волосы и швырнуть на пол, настолько гнев застил ему глаза.

— Как ты посмела? Как?!

Роксана не терялась. В ее глазах не было ни тени страха, ни отблеска раскаяния, только полная и непоколебимая уверенность в своей правоте.

— Я всего лишь вернула себе свое законное право, которое у меня отобрали.

— На твои права никто не посягал! Покушаться на моего ребенка — все равно что покушаться на меня. Это измена, и она не прощается, Роксана.

Она возмутилась до глубины души.

— Скажите мне, кого вы защищаете? Кого?! Эту женщину, которая пыталась вас убить? Она не изменница? Но нет, ее вы помиловали. Ее вы не только не наказали должным образом, но подарили ей ребенка и право называться матерью вашего первенца! Разве это справедливо?

— Знаешь, в чем разница между врагом и предателем, Роксана? — прищурился Александр. — От врага ты всегда ждешь неприятностей, а предатель нападает подло, с тыла. Барсин мой враг, я читаю ее намерения так же ясно, как намерения любого из своих врагов, но ты нанесла мне удар в спину. Ты разбила мое сердце. И будь на твоем месте кто угодно другой, он бы уже лишился головы.

— Кто угодно, но не Барсин, — с горькой иронией заметила бактрийская принцесса. — Ей бы вы простили все.

Александр отошел от нее и отвернулся, сложив руки за спиной. Роксана сразу почуяла холод, который начал исходить от его величественной, словно высеченной в камне, фигуры.

— Вели служанкам собрать твои вещи, — сказал он наконец. — Завтра на рассвете ты отправляешься в Македонию.

— Что?! — вся напускная самоуверенность слетела с Роксаны, как шелуха. Она подбежала к мужу и вцепилась в его локоть. В ее глазах заблестели слезы. — Вы не можете так со мной поступить! То, что я сделала, я сделала не ради себя, а ради вас! Я люблю вас, я одна люблю вас, вы не можете отказаться от меня из-за Барсин!

— Это приказ императора, Роксана, — Александр выдернул руку из ее хватки и оставил ее одну, раздавленную и убитую горем.

По пути в зал совета он остановился возле крыла, где находились покои Барсин. Какая-то непреодолимая сила вдруг потянула его туда, хотя на самом деле в эту минуту Александр меньше всего хотел видеть Барсин. С потерей его, Александра, ребенка она перестала иметь для него всякую ценность, как какая-нибудь сломанная, ненужная вещь. Он вообще не был тем человеком, который оглядывается на руины, поля сражений и сожженные мосты — тем более странным было это возникшее из ниоткуда влечение.

Барсин лежала в горячке. Возле нее взволнованно и скорбно сидели мать и сестра, хлопотали служанки и помощники лекаря, которые прыснули в разные стороны, точно испуганные мыши, едва Александр появился на пороге спальни. Статира, вдова Дария, встала с постели больной дочери и сдержанно поклонилась ему. Александр бегло скользнул по ней взглядом и устремил глаза к Барсин.

— Что с ней такое? — спросил он. — Это действие яда?

— Нет, ваше величество, — ответила Статира, еле сдержав горестный всхлип. — Лекарь сказал, что организм Барсин испытал большое потрясение. Мы все молимся, чтобы она поправилась.

Александр с хмурым лицом подошел ближе. Барсин была необычайно бледна — ее смуглая кожа имела желтовато-серый оттенок, беспокойно подрагивали ее ресницы, а сухие запекшиеся губы что-то постоянно шептали. Александр быстро и без труда разобрал, что именно.

— Пуру… Пуру… — в бреду звала Барсин. Из уголка ее глаза покатилась горячая слезинка.

Статира и Дрипетида сжались, ожидая гнева Александра. Казалось, еще чуть-чуть, и огонь из его глаз сожжет Барсин заживо. Имя заклятого врага всегда действовало на него так, а имя врага из уст жены, пусть и нелюбимой, было способно вызвать смертоносный вихрь его ярости. Понимали это и все остальные. Не дыша, они следили за его реакцией. Александр долго, пристально вглядывался в болезненное лицо Барсин, отрешившись от всего остального мира, а затем повернулся и направился к выходу, сказав одну-единственную фразу:

— Позаботьтесь о том, чтобы она выздоровела.

К суетливой походной жизни невозможно было привыкнуть. Ночевки в шатрах посреди лесов, дневная жара, дорожная пыль и москиты, окрики солдат и погоняющих и, конечно, купание в реках. В целом, Барсин не жаловалась, но воспоминание о роскошной купальне во дворце Персеполя иногда навевало легкую грусть. Она разделась до короткой туники и аккуратно попробовала босой ногой воду, после чего вошла в реку по пояс и начала свое омовение. Теплые струйки воды приятно ласкали кожу и освежали голову после страшного сна, приснившегося Барсин накануне. В нем Александр верхом на своем Буцефале, которого он не так давно потерял, исчезал в песчаной буре, и сколько бы Барсин ни звала его, сколько бы ни пыталась отыскать в этой смертоносной мгле, у нее ничего не получалось.

Некоторое время спустя она почувствовала, что за ней наблюдают, и улыбнулась. Александр даже не пытался прятаться — он стоял на берегу и с нескрываемым удовольствием любовался женой.

— Зачем вы стоите здесь, господин? — спросила персиянка, скрутив мокрые волосы в узел.

— Слежу, чтобы тебе ничего не угрожало, Барсин, — с улыбкой ответил Александр. — В этих местах водятся крокодилы.

— В таком случае, я не завидую крокодилу, который осмелился бы на меня напасть.

Барсин вышла из воды, словно Афродита. Александр однажды сравнил ее с этой греческой богиней, а она до сих пор не могла привыкнуть к его обожающему взгляду, скользившему по ее полуобнаженной фигуре. Однако в этот раз он зорко усмотрел беспокойство, царившее в ее душе.

— Что с тобой, Барсин? Ты выглядишь встревоженной.

— Ничего такого, — ответила она, промокая кожу махровым персидским полотенцем. — Просто я видела сон. Ночной кошмар.

— Какой сон? — заинтересовался Александр.

— Это… — Барсин в смятении опустила взгляд. — Это касается вас, господин.

— Я внимательно тебя слушаю.

— Просто… была песчаная буря, и вы поехали прямиком в нее. Мне стало так страшно за вас, я звала вас, но вы не слышали. Вы исчезли.

— И что же? — Александр с проницательной улыбкой посмотрел ей в глаза.

— Я посчитала это дурным знаком.

— Иди сюда, Барсин, — вздохнул он и заключил ее, мокрую после купания, в свои крепкие объятья. Барсин охотно прильнула к его груди. — Сны, пророчества — они ничего не значат. Я знаю, о чем говорю. Когда-то оракул из Дельф предсказала моей матери, что я не вернусь назад, если достигну Индии. Она также сделала предсказание, что в Индии меня ожидает роковая встреча с человеком, которому суждено меня остановить.

— В самом деле?.. — нахмурилась Барсин, пряча лицо у него на плече.

— Как видишь, оракул ошибалась, и я доказал это. Хотя, признаюсь, то пророчество привело меня в ярость и в некотором смысле сделало безумным. Как бы то ни было, я сам хозяин своей судьбы, Барсин. Взгляни на своего мужа — в стольких битвах ни одно оружие, будь то меч, копье или стрела, не уязвило его настолько, чтобы он понес хоть сколько-нибудь значимый урон. Я сын бога. Если ни меч, ни яд не могут мне навредить, стоит ли бояться простого сна?

— Александр…

— Твое беспокойство обо мне дает надежду, что скоро я услышу те слова, которых так жду от тебя, Барсин, — довольно заметил он. — Улыбнись, мы уже почти достигли Вавилона.

* * *

Барсин открыла глаза и несколько мгновений пустым взглядом блуждала по орнаменту потолка своих покоев. Последнее, что она помнила, это то, как она истекала кровью, как напуганная Дрипетида кричала и звала на помощь. Еще до того, как облечь свою мысль в словесную форму, Барсин таинственным образом почувствовала пустоту в своем чреве и все поняла. Едва зародившаяся внутри нее жизнь оборвалась так же быстро и нелепо, и она испытала облегчение, как будто само Провидение избавило ее от муки быть матерью нежеланного и нелюбимого дитя.

— Барсин, слава Богу! — услышала она радостный голос матери.

— Барсин, ты пришла в себя! — улыбаясь, вторила Дрипетида.

Вдвоем они помогли ей приподняться на подушках. Барсин поморщилась и взялась рукой за отяжелевшую голову. Все тело было словно тряпичное и плохо ее слушалось.

— Сколько времени прошло? — спросила она.

— Почти сутки, — ответила Статира. — Мы молились каждую минуту, чтобы ты пришла в себя.

— Да, Барсин. Мы ужасно за тебя испугались.

— Я… — Барсин облизнула сухие губы, чтобы продолжить: — Ребенок. Я потеряла его?

— Да, дочка. Бог милостив, он не мог допустить, чтобы твои страдания умножились.

— Ты не представляешь, что сделал Александр! — воскликнула Дрипетида. — Он отослал Роксану в Македонию из-за того, что она сделала!

— В самом деле? — удивилась Барсин.

— Никто не ожидал этого. Царица Олимпия пыталась его отговорить, но Александр не хочет ничего слышать. Роксана была так унижена! Если бы ты не была больна, я бы непременно вышла посмотреть, с каким лицом она уезжала из Таксилы. Роксана думала, что любовь Александра делает ее особенной, но она так и не поняла одну важную вещь: такие, как он, не способны любить никого.

— Дрипетида, не нужно утомлять Барсин разговорами, — осадила младшую дочь Статира. — Она должна отдыхать и восстанавливать силы. Сейчас я позову лекаря, чтобы он осмотрел ее.

Лекарь явился быстро и заверил пациентку и ее родных, что всякая опасность миновала и скоро царица пойдет на поправку. Не прошло и получаса после его визита, как покои Барсин снова посетили. На этот раз — Гефестион.

— Император Александр рад вашему выздоровлению, царица, — слегка поклонившись, доложил он. — Он хочет видеть вас сегодня вечером у себя в покоях, поэтому будьте готовы.

Три персидские женщины напряженно переглянулись между собой.

— Но, господин, Барсин еще не окрепла, — возразила Статира. — Она не может принять приглашение императора.

— Нет, я приду, — сказала Барсин к великому удивлению матери и сестры. — Передай это императору, Гефестион.

На лице Гефестиона промелькнула еле заметная ухмылка. Он отвесил поклон и размашистым шагом удалился. Статира обеспокоилась:

— Барсин, что ты делаешь? Не нужно было соглашаться!

— Пусть это поскорее закончится, мама, — бесцветным голосом ответила Барсин. — Мне нужно знать, чего Александр хочет от меня на этот раз. Дрипетида, у тебя еще остался тот яд?

— Барсин! — ужаснулась Дрипетида.

— Не бойся, я не буду применять его без крайней нужды. Но если Александр только попытается дотронуться до меня, я выпью этот яд быстрее, чем он успеет что-нибудь понять. Во второй раз я этого просто не переживу.

Мать сквозь слезы улыбнулась ей печальной улыбкой и погладила по щеке.

— Мужайся, моя девочка. Помни, что честь и доброе имя дороже всего.

Барсин поцеловала ее руку и приложила ко лбу, испрашивая материнского благословения. Внутренне она была готова к смерти; единственное, о чем она жалела, это о том, что ей не придется увидеть победу Поруса, равно как и поражение Александра. И если уж ей не хватило духу принести жертву во имя этой победы раньше, она охотно пожертвует сейчас. Собой.

Часы текли невыносимо медленно, но вот уже на горы начали опускаться сумерки, из сада, что под дворцовыми окнами, ушла душная дневная жара. Барсин держала спину ровно, хотя ей все еще трудно было даже сидеть от слабости. Служанки привели ее в порядок, расчесали и завили волосы, одели в чистое платье, подали драгоценности. Когда приготовления были закончены, Барсин встала и обреченно посмотрелась в зеркало. От прежней Барсин, гордой красавицы, пышущей жизнью, осталась одна тень. «Если моим мучениям суждено закончиться сегодня, — подумала она, — так тому и быть». С этой мыслью, сжав в руке флакончик с ядом, она отправилась к Александру.

Он явно ждал ее прихода. В покоях был накрыт богатый стол с ужином на двоих, и одно место пока пустовало. Увидев, что Барсин пришла, Александр прекратил увлеченную беседу с Гефестионом и посмотрел на нее долгим въедливым взглядом.

— Я рад, что тебе стало лучше, Барсин, — сказал он серьезно, но с уловимой насмешкой в голосе. — Прошу, поужинай со мной.

Ноги Барсин словно приросли к полу. Она не находила в себе сил сделать ни шагу, а вместе с ногами ей отказал и язык.

— Вы слышали, что сказал император, царица? — спросил Гефестион, недовольный отсутствием ее реакции.

Александр изящным жестом велел ему не вмешиваться.

— Что такое, Барсин? Ты не голодна? Может быть, тебе не по душе мое общество?

Она наконец отмерла и с опущенной головой проследовала к столу, по-прежнему не говоря ни слова. Александр переглянулся с другом.

— Оставь нас, Гефестион, — сказал он и обратился к Барсин: — Можешь мне не верить, однако я совершенно искренен.

Барсин метнула на него осторожный взгляд из-под густых темных ресниц. Она была уверена, что он смеется над ее горем и пользуется ее уязвимостью, осталось только понять, с какой целью. Ведь Александр ничего не делает просто так.

— Ты все еще молчишь, — он подал знак слуге, чтобы Барсин налили вина. — Я могу тебя понять. Прямо сейчас ты гадаешь, зачем я позвал тебя, и поэтому тебя так сковало страхом.

— Это правда, — неожиданно призналась Барсин. — Не знаю, для чего на этот раз, но я нужна вам.

Губы Александра тронула самодовольная улыбка.

— Приятно, когда тебя понимают с полуслова. И все же твои догадки не совсем верны, Барсин. Ты можешь не прятать от меня яд — уверяю, у тебя не будет повода использовать его.

Она медленно достала из-под стола руку, разжала ее и поставила флакон с ядом на стол — так, чтобы он стоял в безопасном месте и в случае необходимости оказался под рукой. Александр удовлетворенно кивнул.

— Кажется, мы только что совершили первый шаг на пути к доверию. Мне это нравится. Возможно, тебя это удивит, но я считаю, что нам с тобой пора оставить разногласия в прошлом.

Барсин от удивления широко распахнула глаза. Она не понимала, какую игру ведет Александр, но эта игра определенно заставляла ее нервничать.

— Почему вы вдруг заговорили об этом? — спросила она.

— Видишь ли, — он потянулся рукой к подносу с фруктами и взял яблоко, — прошедшие сутки заставили меня о многом задуматься. Например, о том, как много значит такая вещь, как точка зрения. Допустим, ты, Барсин. Мне известно, что ты презирала Индию и все индийское, когда впервые приехала сюда с отцом. Так что же переменило твое отношение? Почему ты так сочувствуешь индийцам сейчас?

— К чему эти вопросы? — Барсин хлопала ресницами, упорно отводя взгляд.

— Ты можешь не отвечать, ответ я знаю сам. Это все Порус. Твое восхищение им так велико, что оно слепит тебе глаза, и ты не видишь очевидного — ему никогда не одержать надо мной победы. Но вместо того, чтобы принять эту простую истину, ты продолжаешь стоять на своем, и в конечном итоге единственное, что стоит между нами, — Александр взял нож и принялся методично чистить яблоко, которое держал в руках, — единственный, кто стоит между нами, это Порус.

— Вы ошибаетесь. Я очень уважаю Поруса и за многое ему благодарна, однако для меня как для принцессы Персии нет ничего дороже чести и безопасности моего народа.

— Это тоже неправда, — вальяжно возразил Александр. — Ты доказала, Барсин, что личные привязанности значат для тебя больше, чем благо народа.

— Вам легко судить! — осмелев, вознегодовала Барсин. — Вам, мужчинам, никогда не понять, что чувствуют женщины, вы не знаете, что значит быть в зависимом и уязвимом положении, когда даже царская корона не спасает от жестокости! Вы не знаете, каково это, когда за вас все решают, когда вы не вправе распоряжаться своей судьбой! Не стоит судить о моих чувствах, император. Вам все равно никогда их не понять.

От показного благодушия Александра не осталось и следа. Его ястребиный взгляд уперся в Барсин, заставив ее похолодеть изнутри. Он встал нарочито медленно, обогнул стол и наклонился к ней. Барсин толком некуда было отпрянуть, и она просто вжалась в спинку кресла.

— Хорошо, — проговорил Александр угрожающе тихо. — Если ты считаешь, что я не могу понять твоих чувств, потому что ты женщина, я буду говорить о них как мужчина. Знаешь ли ты, что твой Порус ни капли не дорожит тобой? Если бы он дорожил, то не позволил бы случиться тому, что с тобой случилось. Он отправил тебя в Персию, прекрасно зная, какой опасности ты подвергнешься. Будь он немного умнее, он бы опередил меня и женился на тебе, но Порус слишком правильный для этого. Он не может жениться на девушке, которую не любит, даже ради блага своей родины, о котором так много разглагольствует. Видишь, Барсин? Я заставил тебя взглянуть на ситуацию с другой точки зрения, и вот уже в твоих глазах появились слезы.

Он оттопырил большой палец и поднес к лицу Барсин, намереваясь вытереть предательски выступившие в уголках глаз слезинки, но она отвернула голову с выражением глубокого отвращения. Рука Александра застыла в воздухе. Он с хрустом сжал пальцы в кулак.

— Можешь звать Поруса в своих ночных кошмарах сколько угодно, — зло процедил он. — Он больше никогда не придет за тобой. И не потому, что не может, а потому, что не хочет.

Александр оставил на пустой тарелке перед Барсин очищенное от кожуры яблоко и воткнул рядом нож с такой силой, что тот задрожал. После этого он, не оборачиваясь, ушел прочь.

Живописный внутренний сад с фонтаном был самым тихим и уединенным местом в вавилонском дворце. Под сенью его деревьев отдыхали величайшие цари минувших столетий, и, возможно, именно здесь в их умах созревали решения, которые меняли судьбы целых народов. Стенки фонтана, выложенные мозаикой, были такими широкими, что на них легко было уместиться сидя или лежа. Александр с закрытыми глазами лежал на таком парапете, голову уместив на коленях Барсин. Одна ее рука покоилась в его руке на груди, другой она невесомо водила по его золотым кудрям. Александр блаженно улыбался ее прикосновениям и тихому журчанию воды.

— О чем вы думаете? — спросила Барсин.

— Я вспоминаю Македонию, — ответил он, не открывая глаз. — Я думаю о том, как давно не видел свою родину.

— Скоро мы будем там, господин. Ваша мать очень ждет вашего возвращения.

— Да, Барсин. Мы не задержимся в Вавилоне надолго, пусть только воины немного отдохнут. Они очень устали в походах и битвах.

Улыбка вдруг исчезла с его лица, уступив место какому-то беспокойству. Барсин заметила это и насторожилась:

— Все хорошо, Александр?

Александр поднял голову с ее колен и сел, неловко и как-то виновато отводя взгляд.

— Есть кое-что, о чем я должен был сразу рассказать тебе. Роксана родила сына в Македонии.

Нельзя сказать, что эта новость очень обрадовала Барсин, но она нашла в себе силы улыбнуться и поддержать мужа.

— Должно быть, вам не терпится увидеть сына?

— Это так, Барсин, — с облегчением и благодарностью улыбнулся Александр. — Я рад, что ты меня понимаешь. Но…

— Что?..

— Наш ребенок должен был родиться раньше.

Барсин никогда прежде не видела такого глубокого сожаления в его глазах, такого раскаяния. Она даже не представляла, что боль Александра настолько велика. Она попыталась утешить его, как могла:

— Это было давно, господин. Не нужно вспоминать о том, что кануло в прошлое.

— Нет, Барсин, нужно, — сказал Александр, убрав ее ладонь со своей щеки. — Его потеря сильно по мне ударила, даже если все выглядело иначе. Я до сих пор не могу простить Роксану за то, что она сделала, но прежде всего я не могу простить себя.

Барсин ужасно не любила вспоминать то время, те дни. Это было черное пятно на ткани ее жизни, которую она теперь так тщательно ткала вместе с Александром. Новое полотно получалось светлым, красочным, расшитым золотыми нитями любви. Но то черное уродливое пятно… Был ли способ когда-нибудь вывести его?

От неприятных и тяжелых воспоминаний они спрятались в объятиях друг друга. Барсин скрестила руки на спине мужа, прижимавшего ее к груди.

— Все наладится, Александр, — ласково говорила она. — Как только вы окажетесь дома, то поймете, что я была права. А кроме того, у меня для вас тоже есть новость.

Александр немного отстранился и с немым вопросом посмотрел на нее. Искорки волнения в его глазах подсказали Барсин, что он догадался, о чем она собирается сообщить, и теперь в радостном предвкушении не может даже дышать.

— Я долго не была уверена, — смущенно сказала она, — но сейчас я могу совершенно точно сказать, что ношу ваше дитя.

— Барсин… — прошептал Александр, несколько мгновений перед этим не в состоянии произнести ни звука, а затем припал к ее груди и заплакал.

* * *

Шли дни. Александр, одержимый стремлением отыскать для своей армии путь через Джелам, казалось, совсем забыл о Барсин и вообще о чем бы то ни было, кроме своей цели, чему Барсин была только рада. Каждый раз, когда он уезжал, и уезжал надолго, она провожала его с балкона и просила Бога, чтобы он снова потерпел неудачу. Олимпия, напротив, благословляла сына, но в ее глазах при этом всегда таился страх за его жизнь, так заметный на фоне презрения и равнодушия, с которыми взирала на Александра ее невестка.

— Я знаю, Барсин, твои молитвы не с мужем, — сказала Олимпия, когда ворота Таксилы в очередной раз закрылись за македонским отрядом. — Как его мать я не могу одобрить этого, но как женщина я хорошо тебя понимаю.

Барсин взглянула на свекровь, удивленная ее словами.

— Я ни о чем таком не думала, ваше величество.

— Нет, думала. На твоем лице написано, что ты до сих пор ненавидишь Александра и желаешь ему поражения и смерти.

— Я не желаю смерти вашему сыну, царица. Я хочу только, чтобы от его руки не гибли другие люди. Они тоже чьи-то сыновья.

Олимпия криво улыбнулась.

— Я прекрасно знаю, что чувствует женщина, которую взяли как военный трофей, Барсин. В том, что происходит с Александром, есть моя вина. Я хотела, чтобы весь мир расплачивался за мое унижение, это я с детства говорила Александру, что его владения будут простираться до самой Индии. Но сейчас, глядя на все это, я думаю, что ему лучше было оставаться в Македонии и жить долгой спокойной жизнью с женщиной, которая бы его любила. Единственное, чего по-настоящему хочет мать, это видеть свое чадо счастливым и в благоденствии.

Она говорила с волнением и затаенной болью в голосе, совсем не так надменно и царственно, как обычно, и Барсин невольно прониклась состраданием к ее материнской печали.

— Я могу понять ваши чувства, царица-мать, — сказала она мягко. — Однако ваш сын давно взрослый, он сам несет ответственность за свой выбор и свою судьбу.

Олимпия повернулась и неожиданно для Барсин взяла ее за руки.

— Ты вольна молиться за кого хочешь, Барсин, но я прошу тебя, не иди по моему пути. Не нужно желать зла моему сыну, лучше пожелай ему прозреть и оставить мечту об Индии, пока не случилось непоправимого.

С этими словами она отпустила ее руки и ушла с балкона. Барсин задумчиво поглядела ей вслед, а затем снова на городскую стену, за которой вереницей потянулись вдаль шлемы и македонские знамена.

Так продолжалось много месяцев. Барсин порой казалось, что земля Индии и впрямь наделена особым покровительством местных богов, которые охраняют ее от любых чужестранцев. Сама земля будто отторгала их — сначала ее отца, а теперь Александра. Каждый день Барсин надеялась и уповала на эту мистическую защиту для страны, которая стала ей так дорога, но однажды ее чаяниям суждено было разбиться.

Многодневное, кровопролитное побоище на реке Джелам окончилось поражением войск Пауравы. Весть о гибели махараджа Бамни причинила Барсин такую боль, как если бы это был ее собственный отец. Но Пуру… Пуру оставался жив, и это давало Барсин пусть малую, но надежду. Ничто в мире не могло подорвать ее веры в этого человека, и если бы Пуру вдруг не стало, Барсин потеряла бы последнюю причину держаться за эту жалкую жизнь.

Александр велел привезти ее вместе с Олимпией в свой лагерь на том берегу реки, почти у самых стен Пауравы. На его пути к полной победе оставался последний рубеж — городские ворота. Очевидно, Александр хотел, чтобы Барсин присутствовала при их штурме. Вечером он вошел к ней в шатер в своих боевых доспехах, вымотанный битвами, с впалыми щеками и отросшей щетиной на лице, но все с тем же дьявольским огнем в глазах. Она демонстративно не стала вставать при его появлении.

— Хорошо, что ты здесь, Барсин, — сказал он, расхаживая около нее походкой хищника, играющего с жертвой. — Завтра день моего главного триумфа, и ты, равно как и моя мать, должна видеть его собственными глазами.

— Вы привезли меня сюда, чтобы унизить, — нехотя ответила Барсин. — Не нужно прикрываться красивыми словами, Александр. Говорите мне все прямо.

Александр подошел к ней, протянул руку и убрал за ухо прядь волос. Барсин от его прикосновения гадливо поморщилась и чуть отшатнулась в сторону. Он усмехнулся.

— Барсин, ты нисколько не меняешься. Всегда такая гордая, непокоренная. Как знать, быть может, вид павших ворот Пауравы и Поруса в цепях наконец собьет с тебя спесь?

Барсин устремила на него взгляд, полный презрительной жалости, с какой обычно смотрят на умалишенных.

— Вы долго воюете с Порусом, но так ничего и не поняли про него.

— Правда? Так поведай мне, Барсин. Я не шучу, я буду очень признателен, если ты поделишься со мной своими наблюдениями о Порусе.

— Вы можете заковать в цепи его тело, но не дух. Он никогда не склонится перед вами, император.

Уголок рта Александра приподнялся в насмешливой ухмылке.

— Твоя вера в него поистине восхищает. Будет интересно увидеть выражение твоего лица, когда Порус окажется у меня в плену и поклонится моим стопам, как у них здесь принято. Скажи мне только одно, Барсин: что такого есть в этом человеке, что ты так боготворишь его?

Барсин, немного помедлив, ответила:

— В нем есть то, чего нет в вас. Я вовсе не влюблена в Поруса, как вы думаете. Если бы в вас была хотя бы частичка той любви, которая наполняет его сердце, любви к родной земле и людям, вы бы поняли, о чем я говорю.

— Не стоит путать любовь с глупостью, — покачал головой Александр. — Ты напрасно думаешь, что я не способен любить. Просто мою любовь, как и мое уважение, и мое доверие, нужно заслужить. Глупо любить тех, кто этого недостоин, вот почему Поруса так часто предают. Это его главная слабость, а мир принадлежит сильным, Барсин. Я понимаю, — он снова протянул руку к ее волосам и погладил издевательски нежно, — тебе сложно это принять, ведь тогда получится, что твоя вера была пуста.

Барсин подняла на него глаза. Александр, слегка прищурившись, открыто встречал ее испепеляющий взгляд. Если бы она могла сделать хоть что-нибудь, чтобы помешать ему! Как унизительно было это чувство собственной беспомощности!

— Я ненавижу вас, — произнесла она хрипло.

— Я знаю. По этой причине ты сейчас здесь.

Барсин вопросительно нахмурила брови. По глазам Александра она поняла, что он предвидит каждую ее фразу, угадывает каждую мысль; он читает ее, как развернутый свиток. С самой первой встречи. Но у этой медали была и обратная сторона — со временем Барсин научилась читать Александра почти так же хорошо, как он ее.

— Вы поэтому оставили меня в живых, — догадалась она. — Ради этого дня.

— Ты знаешь, я не люблю, когда кто-то мне не покоряется. Тот, кто не покоряется мне, умирает. Так было бы и с тобой, если бы я с самого начала не знал причину твоего непокорства. Порус сейчас в моих руках, Барсин. Ничто не может спасти его, никто и ничто. Мне даже жаль, — его голос понизился до загадочного полушепота, — видеть эту боль в твоих глазах. Они созданы для того, чтобы сиять, а не для того, чтобы из них проливались слезы. Жаль, что ты выбрала для себя такую печальную судьбу.

— Не говорите мне о выборе. Вы лишили меня всякого выбора, как только появились в моей жизни! Жить с вами или умереть от вашей руки — это не выбор, а ультиматум, — бесстрашно обличала его Барсин. — Завоюйте весь мир, заставьте каждого человека в нем поклониться вам, это не изменит моего отношения, Александр!

Раскрасневшись, она закончила свою гневную речь и замолчала. Александр выслушал ее с непривычной серьезностью — не так, как раньше, когда ее обвинения значили для него не больше, чем крики капризного ребенка.

— Твои слова довольно смелые, Барсин. Я ценю откровенность. Возможно, именно поэтому ты занимаешь особое место в моей жизни.

— Хотела бы я никогда не быть частью вашей жизни.

Александр снисходительно усмехнулся и сказал, приподняв ее голову за подбородок:

— Как знать, Барсин. Может быть, есть совсем другая причина, по которой я хочу видеть тебя рядом с собой в самый важный день моей жизни. Но все решится завтра. Может быть, мы узнаем друг о друге нечто такое, чего никогда бы не узнали раньше, Барсин. Подожди до завтра. Обещаю, того, что произойдет, ты не забудешь до конца своих дней.

В древнем зале шумел большой пир. Александр в царской ложе лениво наблюдал из-за наполовину прикрытых век за тем, как извиваются под восточную музыку вавилонские танцовщицы в расшитых бисером полупрозрачных одеждах. Он взял руку Барсин, в своих лучших драгоценностях сидевшей по правую сторону от него, и медленно, с упоением расцеловал. От смущения на ее смуглых щеках вспыхнул румянец — отчего-то она чувствовала себя так, словно он посадил ее себе на колени и поцеловал в губы при всех. Зная Александра, она подумала, что он вполне был способен это сделать, если бы не уважал ее так сильно.

— Тебе нравится праздник? — спросил он с обворожительной улыбкой.

— Праздник чудесный, — улыбнулась Барсин. — Я никогда прежде не бывала в Вавилоне и не знала, что здесь так красиво.

— Да. Но я бы предпочел сейчас остаться с тобой наедине, — сказал Александр, чем еще больше вогнал ее в краску. — Праздники для правителя это скорее обязанность, чем удовольствие, но это мои люди, я хочу, чтобы они разделили мою радость со мной. А ты, Барсин? Я хочу знать, счастлива ли ты.

— Вы и так это знаете, господин.

— Нет, — он чуть сильнее сжал ее руку и серьезно посмотрел в глаза. — Мне нужен твой ответ.

— Счастлива ли я? Как женщина, которая сначала потеряла все, а потом обрела в стократ больше, я знаю о счастье, как никто другой. Поверь, Александр, моя жизнь еще никогда не была такой полной, как сейчас. У меня есть уважение народа, любовь моего мужа, а теперь будет ребенок. О чем еще я могу мечтать?

Удовлетворенный ее словами, Александр встал и простер руку. Музыка, разговоры и смех смолкли в одну секунду. Золотая корона на его волосах мерцала отблесками свечей, он обвел гордым взглядом толпу пирующих и произнес к ним речь:

— Мои верные воины и подданные! Сегодня настал особый день в жизни Македонии. Сегодня Македония получила весть о своем будущем наследнике. Мой сын, который родится от благословенного союза с вашей царицей Барсин, продолжит дело своего отца и будет укреплять мощь Македонской империи и заботиться о ее людях. Его силе, храбрости и милосердию не будет равных, его имя золотыми буквами впишут на страницы истории. Его имя будет… — Александр сделал торжественную паузу. — Геракл!

Толпа возвеселилась. Барсин чувствовала себя невероятно гордой и счастливой, но приливу нежности суждено было резко смениться приступом тревоги. Сквозь шум и ликование она заметила, что Александр, всегда твердо стоявший на ногах, неловко покачнулся. Она тут же вскочила со своего места, чтобы поддержать его.

— Александр! Вам плохо, господин?..

Он встряхнул головой в попытке прийти в себя и через силу улыбнулся любимой. Кровь отхлынула от его лица, сделав его каким-то уставшим и болезненным.

— Все в порядке, Барсин. Должно быть, я слегка утомился. Я…

Его глаза закатились под веки, и он рухнул, как подрубленный. В зале раздались испуганные крики, императора мгновенно обступили со всех сторон — слуги, лекари, приближенные. Барсин отрезало от него этой людской волной, и сразу все вокруг померкло.

— Александр! — в ужасе кричала она, пытаясь прорваться к мужу. — Александр! Что с ним такое?

— Не извольте беспокоиться, ваше величество, — принялся успокаивать ее подоспевший главный лекарь. — Император нуждается во врачебном осмотре и отдыхе.

— Я могу быть с ним?

— Не стоит. О нем позаботятся, царица.

— Но…

Бесчувственного Александра подхватили на руки и понесли в покои, а Барсин осталась смотреть вслед этой тревожной процессии и горячо молилась о том, чтобы внезапная разлука не стала вечной.

* * *

Оборона крепости длилась не один день. Одному Богу известно, где Паурава находила силы сопротивляться, однако, каково бы ни было сопротивление, все понимали, что после поражения в генеральной битве шансы индийцев призрачны.

Барсин почти не покидала своего шатра. Видеть, как воины Александра штурмуют стены, с которыми ее так много связывало, было выше ее сил. Она вспоминала, как впервые увидела эти величественные синие башни с корабля, на котором плыла с отцом по реке Джелам. Вспоминала пристань, где их встречали с таким гостеприимством и радушием — а ведь планы ее отца были далеко не благими. Вспоминала главную площадь и ее яркие праздники, длинные дворцовые коридоры с барельефами, роскошное убранство тронного зала, уют гостевых покоев. Каждый угол в Паураве был дорог ей. Больно было думать о том, что все это вот-вот будет попрано и растоптано македонскими сапогами. Да что там говорить о стенах и залах — сама Барсин была как это несчастное, истерзанное и обескровленное, но не теряющее своего достоинства царство.

Оглушительный грохот, треск и победные крики солдат возвестили о том, что ворота все-таки пали. Сердце Барсин умылось кровью. Она знала, что Пуру внутри и будет сражаться до последнего вздоха, но минуты его сочтены. Ей было ужасно стыдно перед ним. Если бы она однажды не смалодушничала и не поддалась на шантаж Александра, вместе с Порусом они могли давно разбить его. Не было бы ничего этого: этих смертей, этого горя и поражения. И ее мук и позора тоже не было бы.

Непродолжительное время спустя воин, охранявший шатер, вошел внутрь с сообщением.

— Царица Барсин, — поклонился он, — император Александр желает видеть вас на главной дворцовой площади.

— Я никуда не пойду, — гордо вскинула голову Барсин. — Если император пожелает, он может вынести отсюда мой труп, но пока я жива, я не сойду с места.

— Царица, — смутился воин, — это очень важно. Армия Македонии покидает Паураву.

Глаза Барсин широко распахнулись от изумления.

— Что?! Это какая-то шутка?

— Нет, госпожа. Император помиловал царя Поруса и вернул ему его царство.

В полном смятении Барсин выбежала из шатра и направилась к сломанным городским воротам, благо крепость была рядом. Там, на площади, она застала удивительную картину: полсотни македонских воинов сложили оружие, следы крови на мостовой свидетельствовали о недавнем бое, однако сейчас никакого боя не было. Александр стоял в самом центре спиной к Барсин, но, угадав ее появление, обернулся и посмотрел на нее. Барсин замерла под его взглядом. Непонимание в ее глазах побудило Александра усмехнуться и отступить немного в сторону, как бы в доказательство того, что он ее не обманывает.

Прямо за ним стоял Пуру. Весь украшенный боевыми ранами, но счастливо и тепло улыбающийся. От радости персиянка потеряла голову и бросилась к нему, но вовремя остановилась — слишком много свидетелей было вокруг.

— Пуру! — пелена слез застилала ей глаза. — Я так рада, что ты в порядке! Но как… Что случилось?

— Я скажу тебе, что случилось, Барсин, — ответил за него Александр. — Своей храбростью Порус показал не только мне, но и всему миру пример того, как человек должен любить и ценить родную землю. Он заслужил править своим царством, и я не вправе отнимать у него трон.

Площадь заполнили крики ликования. Барсин растерянно смотрела на Александра, не понимая, как ей реагировать на его поступок. Словно ища поддержки у Пуру, она перевела взгляд на него и получила легкий, деликатный кивок одобрения.

После этого Барсин обратила внимание на Лачи: молодая царица Пауравы дружески улыбалась ей, стоя по правую руку от мужа. Нежно-голубое сари скрывало ее округлившийся живот, но вместо того чтобы порадоваться за счастье друзей, Барсин почувствовала щемящую грусть. Не потому, что ревновала, а потому, что между этими двоими была такая трогательная, нежная и чистая любовь, какой ей уже, наверное, не испытать никогда в жизни.

— Я рад снова видеть тебя, Барсин, — сказал Пуру, а затем взглянул на нее испытующе, как бы немного в шутку, но вместе с тем серьезно, и спросил тише: — Скажи мне, к тебе относятся с должным почтением? Никто не обижает тебя?

Барсин затравленно посмотрела на Александра и, глотая слезы, отрицательно покачала головой. Тот задумчиво усмехнулся и отвел глаза.

Их провожали как гостей: Александра, его мать, военачальников и, конечно, жену. Несмотря на общую радость, Барсин покидала Паураву с тяжелым сердцем, так как понимала, что ей вряд ли когда-нибудь еще придется посетить эту страну. Что-то важное оставалось позади, какая-то недосказанность осела камнем в душе. Впрочем, какое значение имели ее личные чувства, когда непостижимым чудом спасено целое царство?

На пути из Пауравы они сделали короткую остановку в Таксиле, чтобы Александр мог завершить оставшиеся в Индии дела. Служанки собрали вещи Барсин и ее семьи, когда Александр вошел в ее уже бывшие покои. Барсин испытала странное, но естественное смущение — она попросту не знала, как ей теперь вести себя с мужем и что ему говорить. Александр, как обычно, взял инициативу в свои руки.

— Я обещал тебе, — сказал он, — то, что произойдет, не оставит тебя равнодушной. И я вижу, что это так.

— Вы правы, — ответила Барсин, избегая смотреть ему в глаза. — Я очень удивилась вашему решению. Вы поступили достойно, это следует признать.

Александр подошел и непривычно мягко положил руки ей на плечи.

— В этот день я многое понял, Барсин. Не только Порус вызывает мое восхищение, но и ты.

— Я? — изумленно переспросила она.

— Да, Барсин, — искренне подтвердил Александр. — Столько испытаний выпало на твою долю, но ты всегда оставалась верной себе. То, что я считал строптивостью и неповиновением, было проявлением силы твоего духа. Ты женщина, однако стоишь десятка мужчин. Я восхищаюсь тобой и горько сожалею, что явился причиной твоих страданий. Но, — он неторопливо сместил ладони вниз с женских плеч и взял ее за руки, — если сейчас ты примешь мое покровительство и добрую дружбу, я сделаю все возможное, чтобы ты больше не чувствовала себя обделенной в чем-либо.

— Если бы это было так просто, ваше величество, — покачала головой Барсин. — Пропасть между нами слишком велика, чтобы ее можно было преодолеть одним прыжком.

— Понимаю. Я причинил тебе много боли, твое недоверие ко мне оправдано. Однако там, где нельзя перепрыгнуть пропасть, люди начинают возводить мосты, не так ли?

Барсин осторожно вынула руки из его больших ладоней и отошла в сторону. Глаза Александра не отпускали ее ни на секунду.

— Хотела бы я обладать таким же великодушием, каким обладают индийцы. После всего, что было, они простили вас от чистого сердца. Я не знаю больше никого в этом мире, кто был бы способен на такое.

Александр встал у нее за спиной. Его близкое присутствие заставляло Барсин волноваться — скорее, по привычке, чем по какой-либо реальной причине. Он заговорил с ней в доверительном тоне:

— Когда Порус задал тебе вопрос, я понял свою главную ошибку, Барсин. Я понял твое истинное отношение к нему. Все дело в том, что Порус был к тебе добр, а я — нет. Я пытался подчинить тебя себе с помощью силы и страха, но я не понимал, что сила и страх не порождают ни верности, ни уважения. Даже раба нельзя расположить к себе этим, что говорить о женщине?

— Удивительно слышать от вас такие слова.

— Если бы у меня был шанс, я дал бы тебе сотню поводов удивиться, Барсин. Ты узнала бы совсем другого Александра.

— Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить вас так, как это сделал Порус, — после короткого молчания проговорила Барсин, неловко хлопая ресницами. — Я слишком привыкла… ненавидеть вас. И все же я хочу, чтобы вы знали: мое уважение сегодня с вами, Александр.

— Я рад это слышать. Теперь, после того, как я завоевал твое уважение, я буду стремиться завоевать твою верность и в качестве подтверждения своих слов дам тебе то, чего никогда не давал прежде. Я дам тебе выбор. Ты можешь остаться со мной, Барсин. Можешь взять свою семью и вместе с моей матерью поехать в Македонию, чтобы ожидать там моего возвращения. И, наконец, ты можешь получить развод и вернуться в Персию. До конца жизни ты будешь защищена и обеспечена всем как царица, но при этом ты будешь свободна. Не торопись, Барсин, у тебя есть время подумать до завтра. Я хочу, чтобы твое решение было взвешенным и исходило от чистого сердца.

Сказав это, он повернулся и направился к выходу. Барсин в смятении смотрела ему вслед. Даже по прошествии лет она не могла сказать, что побудило ее в эту минуту остановить его.

— Александр!

Нога Александра застыла в шаге от порога спальни. Он обернулся и посмотрел на Барсин долгим, проникающим в самую душу взглядом. Огонек, мелькнувший в его глазах, дал ей понять, что он заранее знал, что она его остановит.

— Я… приняла решение, ваше величество.

— Ты хорошо его обдумала? Оно не должно быть поспешным. Сейчас ты решаешь свою судьбу, Барсин. От того, что ты выберешь, будет зависеть вся твоя дальнейшая жизнь.

— Я знаю, — твердо произнесла она. — Я не боюсь ответственности, которую повлекут за собой мои слова, я готова к ней. И я готова дать вам ответ.

Александр с волнением ждал. Безупречный стратег, на этот раз он не мог разгадать Барсин, и она впервые за долгое время почувствовала хозяйкой положения себя.

— И что же ты выбрала?..

— Я останусь с вами.

Радость на лице Александра развеяла последние сомнения Барсин в его искренности. Он подошел к ней и сделал то, чего никогда раньше не делал, — обнял ее. Барсин странно ощутила себя в его объятиях, как будто все происходит не с ней или не наяву.

— Я благодарен тебе за шанс исправить ошибки, — прошептал Александр. — Ты не пожалеешь о своем решении, Барсин.

Она несмело подняла руки и, упершись ладонями в его грудь, отстранилась, как бы проводя черту между ним и собой.

— Это пока еще всего лишь намерение быть верной вам, — напомнила персиянка. — Оно не означает, что я нахожусь в полной вашей власти.

— Да, Барсин, конечно. Конечно, — понимающе улыбнулся Александр. — Я не причиню тебе зла и не сделаю ничего против твоей воли. Ты примешь меня тогда, когда будешь готова это сделать, я не стану навязываться тебе.

— Скажите мне кое-что, — вдруг спросила Барсин, — когда вы собирались на штурм ворот, вы уже приняли решение заключить мир с Порусом и оставить Индию?

Выдержав многозначительную паузу, он принялся ходить по покоям неторопливым размеренным шагом.

— Все не так просто, Барсин. Да, я был готов отпустить Поруса и уйти. Думаю, эта готовность созрела уже давно, но мне всегда чего-то не хватало, чтобы претворить ее в действительность. Я ждал, когда Порус оступится, когда совершит нечто такое, после чего я мог бы сказать: «Вот, этот индиец ничем не отличается от прочих людей, его благородство напускное и фальшивое». Но этого не случилось. Точно таким же образом, — Александр повернул голову и посмотрел на жену влюбленным взглядом, — я давно втайне был очарован тобой. Твоя борьба, смелость и жертва, которую ты принесла ради спасения своей семьи, заслуживают большого уважения. С самого начала я желал, чтобы ты была на моей стороне, но также с самого начала я знал, что на моей стороне ты не будешь, и оттого обращался с тобой так жестоко. Я очень сожалею об этом, Барсин.

Напряжение последних нескольких дней дало о себе знать — эмоции взяли верх, и Барсин заплакала. Она стыдливо попыталась спрятать свои слезы от Александра, но тот развернул ее к себе за плечи и очень нежно и старательно вытер мокрое лицо рукой.

— Не стоит плакать, моя царица, — так непривычно ласково говорил он. — Я осушу твои слезы. Сегодня ты и я начинаем новую историю, которая прославится в веках. Она будет счастливой, Барсин. Твое имя будут знать как имя величайшей женщины в судьбе Александра, женщины, которая изменила его к лучшему.

— Мне не нужна громкая слава, ваше величество, — сказала Барсин, подняв на него прояснившиеся глаза. — Я хочу получить от вас только два обещания.

— Какие же? Ты можешь просить о чем угодно.

— Первое — уважение и безопасность для моей семьи. Второе — уважение и безопасность для моего народа.

Александр поднес ее руку к губам и клятвенно поцеловал.

— Обещаю, пока я жив, твоя семья и твой народ находятся под моей защитой. Никто и ничто не сможет навредить им.

Барсин оттаяла и робко улыбнулась:

— Теперь я спокойна.

— Твоя улыбка так прекрасна, — зачарованно произнес Александр, очертив пальцами овал ее лица. — Я хочу видеть еще тысячи твоих улыбок, Барсин. Не имеет значения, как начинался наш с тобой путь, важно лишь то, как мы пойдем по нему дальше, ты согласна со мной?

Его большие глаза гипнотизировали Барсин. До сих пор она испытывала лишь страх и отвращение, глядя в них, но теперь мутное стекло вражды не заслоняло ее взора, и она могла разглядеть то, чего не видела раньше. Этого Александра Барсин не знала, ей только предстояло его узнать, и потому она смело вложила свою руку в его. На этот раз добровольно и по зову сердца.

Весь Вавилон поднялся на уши — император Александр тяжело заболел. В его покои то и дело бегали слуги и лекари с тазами кипяченой воды, снадобьями и припарками, снаружи стояла стража и никого, кроме них, не впускала. Барсин сходила с ума от неизвестности; ей никто ничего не докладывал, никто толком ничего не объяснял. Все были так обеспокоены состоянием Александра, что оставили ее один на один со своей бедой, но она не бросала попыток добиться правды и прорваться к мужу.

— Почему я не могу войти? Что с моим мужем? Он пришел в себя? — расспрашивала она придворного врача, пойманного возле дверей.

— Царица, мы делаем все, что в наших силах, — заверил ее тот.

Барсин хотелось топнуть ногой с досады. Ведь не за слабоумную же, в конце концов, ее здесь принимают?

— Я хочу видеть его. Сейчас.

— Боюсь, это невозможно, царица.

— Почему?! Что вы скрываете от меня?

Врач виновато опустил глаза.

— Мы предполагаем, что это тиф, госпожа.

— Тиф! — с ужасом воскликнула Барсин. Она еще помнила, в каких муках недавно скончался от этой болезни Гефестион. — Но ведь… ведь можно же что-то сделать! Пожалуйста, позвольте мне навестить его!

— Простите, я не могу этого позволить. Вам следует беречь себя в вашем положении.

Барсин с усилием сглотнула вставший в горле комок слез. Беспомощность. Она так ненавидела чувствовать беспомощность.

— Хотя бы ненадолго! — взмолилась она. — Пожалуйста. Поймите, я не могу оставить его одного.

Лекарь скрепя сердце дал добро, и ее пропустили в покои. Лихорадка свалила Александра с ног, сделала из сильного воина немощного больного. Желтовато-бледная кожа, покрытый испариной лоб, черные круги под глазами — он был так не похож на себя, крепкого и преисполненного жизни, но это все еще был он. Какая-то часть сознания Барсин отказывалась верить в увиденное, другая настойчиво и безжалостно шептала: это конец. На подкашивающихся ногах она подошла к его одру и, собрав воедино все душевные силы, позвала очень нежно:

— Александр!

Он пошевелился на звук ее голоса, разлепил отяжелевшие веки и взглянул на нее мутными от болезни глазами.

— Барсин!.. — слабо улыбнулся Александр.

— Я здесь, господин! Я с вами.

— Барсин… Я умираю.

— Нет! — горячо замотала головой Барсин. — Нет, это не правда, вы не умрете! Вас вылечат!

Его белые зубы сверкнули в горькой усмешке.

— Барсин, любой воин легко узнает приближение смерти. Послушай… я хотел тебе сказать…

Вдруг лицо императора скривилось от боли, он закричал, схватившись за живот. Вокруг все забегали, засуетились, лекарь попытался оттеснить Барсин к дверям:

— Ваше величество, вам лучше уйти!

— Нет! — задыхаясь от острого приступа, воспротивился Александр и потянул к ней руку. — Барсин!

Барсин наплевала на все предостережения, схватила обеими руками его кисть и прижала к сердцу.

— Я с тобой, Александр! Пожалуйста, сражайся ради меня, — говорила она, заливаясь слезами. — Ты лучший воин в мире, ты непобедим, прошу, сражайся ради меня и нашего ребенка!

Боль немного отступила, и Александр коротко, устало выдохнул.

— Моя Барсин… Я умираю и уже не могу защищать тебя. Послушай, ты должна бежать как можно скорее.

— Что?.. — удивилась персиянка. — Куда бежать?

— В Паураву. Порус единственный человек, которому я могу доверить твою безопасность и безопасность нашего сына.

— Что вы такое говорите, любимый! — сердобольно гладила она его по взмокшим от жара волосам.

— Я говорю правду, Барсин. Ты не представляешь, какими жестокими бывают люди на пути к власти. За все однажды приходит расплата, ты видишь? У роз… есть шипы. Шипы…

Он все сильнее впадал в забытье и начинал бормотать какую-то бессмыслицу. Барсин, следуя примеру врачей, принялась усердно растирать его ладонь и пальцы.

— Александр, приди в себя! Ты не можешь уйти вот так!

— Барсин! — его взгляд снова обрел осмысленность, и в нем появился настоящий страх. — Тебе нельзя в Македонию одной. Обещай, что отправишься в Паураву сразу после моей смерти!

— Александр…

— Обещай!

Не в силах произнести такое обещание вслух, Барсин уверительно кивнула. На запекшихся губах Александра появилась еще одна улыбка.

— Теперь я могу спокойно уйти. Порус однажды сказал, что я оставлю Индию с пустыми руками. Смотри: человек, завоевавший мир, покидает его с пустыми руками.

— Нет, мой господин! Где бы вы ни были, в этом мире или в том, с вами всегда будет моя любовь.

Александр посмотрел на нее полным нежности и признательности прощальным взглядом.

— Барсин… Я приобрел много сокровищ на своем пути, но ты была лучшим из них. Прости, что разрушил твою жизнь.

Он снова впал в беспамятство, которое чередовалось с короткими минутами просветлений еще несколько дней. Умер он не на глазах Барсин; птица их счастья рухнула камнем вниз и разбилась, не успев набрать высоты.

Пока готовилась траурная церемония, Барсин сидела в покоях в полном онемении чувств. Единственное, что придавало смысл ее дальнейшему существованию — это ребенок Александра под сердцем. Ради него она не имела права сдаваться.

— Барсин, дочка, я знаю, как тебе сейчас тяжело, — пыталась утешить ее Статира. — Я знаю, каково терять мужа. Александр умер, но…

— Александр не умер.

Мать и сестра посмотрели на Барсин с недоумением и легким испугом — после пережитого ею неудивительно было повредиться рассудком.

— Что ты говоришь, Барсин! — пробормотала Дрипетида.

— Я говорю правду. Александр не умер, его убили. Тот, кто сделал это, не остановится. Его следующая цель — я и мой ребенок.

— Почему ты так решила?

— Не спрашивай меня, Дрипетида. Я знаю, что это так.

— Предположим, что ты права, Барсин, — сказала Статира. — Но что нам делать в таком случае?

Барсин встала и подошла к окну, за которым приготовляли путь для похоронной процессии. Перед смертью Александр велел усыпать его золотом и драгоценными камнями из своей сокровищницы, чтобы все видели, что земные сокровища это всего лишь пыль под ногами. С минуты на минуту из дворца должны были вынести гроб с его телом, чтобы повезти в Македонию со всеми почестями. Золото и камни переливались на солнце, но их блеск еще никогда не навевал столько печали на тех, кто его видел.

— Сейчас не время для скорби, мама, — тускло проговорила Барсин. — Если мы хотим спастись, нам нужно немедленно отправляться в Паураву.

* * *

Барсин осторожно вошла в полутемный шатер. Всего несколько часов назад последний ком земли был брошен на могилу Гефестиона, а еще вчера в это время он задыхался в агонии, перестав узнавать кого-либо. Не то чтобы Барсин очень потрясла его смерть, но страдания Александра, потерявшего своего лучшего друга, не могли оставить ее равнодушной. Он сидел спиной к входу, сутулый от горя. Она старалась ступать тихо, но он сразу почувствовал ее присутствие и завертел головой, словно слепец, оставшийся без поводыря.

— Барсин! Это ты, Барсин?

— Да, Александр, — ответила она и вышла из тени. — Я пришла узнать, как вы.

— Подойди ко мне, Барсин!

Барсин выполнила его просьбу. Александр судорожно схватил ее тонкую руку, как утопающий хватается за брошенную ему ветку, и прижал к себе. Она впервые видела его таким искренним, несчастным, уязвимым и… человечным. Его сердце вовсе не было каменным, как ей всегда казалось, и сейчас он открывал его ей. Открывал очень доверчиво, как-то по-детски, не боясь получить удар кинжалом в грудь.

— Побудь со мной! Не оставляй меня одного.

— Нет, я не уйду, — как можно мягче сказала Барсин. — Я буду здесь, пока вам не станет немного легче.

Некоторое время Александр молчал, неподвижно глядя перед собой в полумрак.

— Мне страшно, Барсин, — вдруг произнес он. — Смерть больше десяти лет ходит рядом со мной, и я думал, что умею не обращать на нее внимания. Но никогда… никогда еще она не подбиралась так близко. Оказывается, я слаб, Барсин. За столько лет войн и сражений я не научился справляться с этим.

— Это пройдет, господин. Когда теряешь кого-то, поначалу всегда кажется, что мир рухнул.

Александр взметнул на нее воспаленный взгляд. В нем было столько жара и немой мольбы, что у Барсин перехватило дух.

— Барсин, ты не оставишь меня?

Сглотнув, она отрицательно мотнула головой. Он протянул к ней руки и прильнул, как дитя. Барсин неуверенно занесла ладонь над его макушкой, а затем опустила на взлохмаченную копну золотых волос и провела сверху вниз — раз, другой… А потом это стало просто и естественно: то, как она его гладила, как он прижался головой к ее животу и обхватил руками за бедра. Словно ничего другого в их жизни никогда и не было.

Пошел восьмой год с тех пор, как Барсин с матерью, сестрой и двумя сыновьями поселилась в Айодхье. Древний священный город на востоке Индии приютил их и укрыл от козней врагов, хотя Барсин прекрасно понимала, что это лишь временное пристанище для ее семьи. Она любила этот город, но обстоятельства, которые вынудили ее поселиться здесь, персиянка предпочла бы забыть.

Семь лет назад Барсин плыла в Паураву с надеждой в сердце. После смерти Александра она потеряла способность плакать, и лишь воды Джелам могли помочь ей выпустить наружу поток невыплаканных слез. Ей хотелось поскорее добраться до Пауравы, увидеть Пуру и поведать ему свою боль. Барсин верила, что ее ноша перестанет быть такой тяжелой, когда он возьмет на себя ее часть, и говорила об этом своему еще не рожденному сыну. Ведь Пуру сам вырос вдали от родного дома, будучи наследным принцем; кто, как не он, смог бы понять ее, бежавшую царицу с царским ребенком?

Корабль проплывал мимо небольшого речного острова, когда в его борт вонзилась стрела с посланием. Оно гласило: «Царица Македонии Барсин, с прискорбием сообщаем, что нынче Паурава враждебна для вас и вашей семьи, так как находится под властью царя Таксилы Амбираджа и наместника Селевка. Вы должны оставить корабль и плыть к острову, на котором вас встретят и перенаправят в безопасное место». К письму прилагалась личная печать мудреца Чанакьи. Барсин побелела и выронила послание из рук.

— Барсин, что там написано? — встревожилась Статира, которая еще во время чтения поняла по лицу дочери, что стряслась какая-то беда.

— Да, Барсин, в чем дело? — волновалась Дрипетида. — На нас хотят напасть?

— Плохие новости, — хрипло ответила Барсин. — С Порусом что-то случилось. Его царство захвачено, он никогда бы не позволил этому произойти, если бы… был жив.

Три женщины поняли друг друга без слов. По их приказу с корабля на воду спустили лодку, и они поплыли к острову, следуя указанию Чанакьи. Он сам встретил их на берегу, с которого была выпущена стрела. Его серьезное лицо не выражало всех эмоций, но Барсин все прочла в его глазах.

— Чанакья, скажите нам, что произошло? — дрожащим голосом спросила она. — Что с Пуру?

— Махарадж Пурушоттама оставил этот мир, как и ваш муж, царица, — сообщил мудрец с великой скорбью. — Прошу, Барсин, пойдемте со мной.

Веря и не веря услышанному, Барсин повиновалась просьбе. Вместе они пришли в небольшой ашрам⁽¹⁾ в глубине острова и остановились возле бамбуковой хижины, вход в которую был завешан звериной шкурой.

— Зачем вы привели меня сюда, Чанакья? — недоумевала персиянка.

Он отдернул шкуру и жестом пригласил ее войти. Внутри стояла колыбель с грудным ребенком. Младенец лежал, завернутый в голубое одеяльце, и тихо, как-то несчастно попискивал. У Барсин до боли сжалось сердце.

— Кто этот ребенок?..

— Это Малайкету, наследный принц Пауравы. В день гибели его родителей один из моих учеников нашел его в водах Джелам и привез сюда.

— Какой ужас! — потрясенно прошептала Барсин. — Значит, Лачи…

— Махарани Лачи тоже была убита, — подтвердил Чанакья.

Барсин медленно подошла к колыбели и всмотрелась в пухлое смуглое личико младенца. Ее собственное горе вдруг перестало иметь значимость в сравнении с горем этого маленького невинного создания. Он был таким крохотным, беззащитным и одиноким, что Барсин твердо решила — отныне их судьбы будут связаны.

— Это невозможно! Какая чудовищная жестокость, — с негодованием покачала она головой, — оставить дитя без отца и матери!

— Увы, Барсин, человеческая слепота порой порождает безмерную жестокость, — сказал Чанакья. — Я возлагал надежды на нового правителя Таксилы, когда он еще был моим учеником, но теперь вижу, что махарадж Амби утвердился на порочном пути своего отца и даже превзошел его. Оставаться здесь небезопасно, поэтому я отправлю вас в Айодхью, где у меня есть надежные люди, которые о вас позаботятся.

Барсин бережно взяла ребенка на руки и прижала к груди. Он не испугался, не заплакал, напротив — притих и погрузился в крепкий сон. До этого момента она и не подозревала, сколько в ней чисто материнской нежности. Нет, Барсин уже тогда любила своего Геракла, но до того, как взять на руки Малайкету, она не могла себе представить, что значит быть матерью.

Эти двое мальчиков стали смыслом ее жизни. Они были разными, как день и ночь, но росли как братья, и никому из окружающих даже в голову не могло прийти, что их великие отцы когда-то вели между собой кровопролитную войну. Малайкету был подвижным, находчивым и острым на язык, он часто подначивал не по годам рассудительного, но вспыльчивого Геракла. Тем не менее, как бы ни ссорились названные братья, они всегда мирились и прибегали к ногам матери. Одной рукой Барсин благословляла золотистую голову родного сына, другой касалась черных прядей приемного. Она не делала между ними никаких различий и любила обоих, как когда-то любила их отцов — немного разной, но сильной и искренней любовью. Их черты Барсин видела в обоих детях и радовалась тому, что после всех злоключений судьба подарила ей счастье воспитывать наследников двух величайших мужчин, оставшихся не только в истории, но и в ее сердце. Счастье было бы полным, если бы не пара серьезных «но».

— Почему в жизни все так несправедливо? — спросила она однажды у Чанакьи, приехавшего навестить их. — Моя Персия по-прежнему изнывает под гнетом Селевка Никатора, а Паурава разорена и унижена предателем Амбикумаром. Ни Порус, ни Александр не хотели такой судьбы своим царствам. Неужели то, за что они боролись, погибло?

— Поколения сменяются, Барсин, — ответил мудрец, прохаживаясь с ней вдоль речной пристани. — Любым плодам нужно время, чтобы созреть, пока старые запасы гниют и приходят в негодность.

— Этого я и боюсь, ачарья, — призналась Барсин. — Я бы хотела, чтобы Геракл никогда не ступал на землю Македонии, но также я уверена, что сын Роксаны, который объявлен наследником, не позаботится о Персии так, как это мог бы сделать мой сын. Что касается Пауравы, мой долг перед Пуру — вырастить его сына и помочь ему вернуть то, что у него было незаконно отобрано. Однажды мне придется рассказать им обоим правду, и в тот день наша жизнь изменится навсегда.

С противоположного конца пристани вдруг послышались испуганные крики, и Барсин незамедлительно ринулась туда. Ее чуть не хватил удар из-за того, что она увидела: Геракл лежал на берегу весь мокрый и надсадно кашлял, выплевывая из легких воду, такой же мокрый с головы до ног Малайкету склонился над ним и усиленно давил ему на грудь, вокруг столпились переполошившиеся горожане.

— Геракл, сынок! — бросилась она к мальчику, подхватила его на руки и прижала к себе. — Что с тобой случилось?

— Мама! — тот обхватил ее шею ручонками, прильнув к материнской груди.

— Это я виноват, мама, — с покрасневшими от стыда ушами признался Малайкету. — Мы с Гераклом поспорили, кто из нас дольше продержится под водой, а ты ведь знаешь, как долго я могу не дышать. Я сразу увидел, что моему младшему брату стало плохо, и вытащил его из реки. Я же не могу позволить, чтобы с ним случилось что-то плохое!

— Малайкету! То, что я младше, не значит, что я слабее! — возмутился окончательно пришедший в себя Геракл. — Я и сам могу тебя спасти!

— Мальчики, я много раз говорила вам, чтобы вы не играли у воды, — строго сказала Барсин. — Больше вы сюда без моего надзора не придете!

— Но, ма-ама! — одновременно захныкали дети.

— Ничего не желаю слышать. Хорошо, что в этот раз все обошлось, но могло закончиться и хуже. Тогда мое сердце разбилось бы от горя, а вы ведь этого не хотите?

Геракл и Малайкету виновато замотали головами. Барсин присела на корточки и крепко обняла обоих.

— Больше всего на свете я не хочу потерять кого-нибудь из вас, — прошептала она. — Вы должны беречь себя и друг друга, обещайте мне это, хорошо?

Получив от сыновей клятвенные заверения, она отпустила их. Чанакья проницательно взглянул на нее и сказал:

— В тебе сейчас говорит мать, Барсин, а не царица. Каждый человек приходит на землю с определенной миссией. Их отцы выполнили свое предназначение, но однажды настанет черед сыновей совершить то, что уготовано для них судьбой.

Барсин выпрямилась и задумчиво устремила взгляд на священные для индийцев воды Гхагхары.

— Они все, что осталось у меня в жизни, ачарья. Я знаю, как никто другой, что любому счастью рано или поздно приходит конец. Придет день, когда я отпущу моих мальчиков навстречу их судьбе, а пока… пока я просто хочу быть счастливой.

1) Поселение отшельников.

Вернуться к тексту