The Lion's heart (гет)

В царском шатре в большом множестве горели свечи. Барсин сидела перед зеркалом; никакая женщина не может обходиться без зеркала в долгом и трудном пути, поэтому Александр заботился о том, чтобы его царица имела все удобства, пока они с македонской армией направляются в Вавилон.

Холодный металл коснулся ее шеи. Золотое ожерелье с индийскими изумрудами — роскошное, богатое, с мастерским сложным плетением и камнями такого глубокого цвета, что этой глубине могли позавидовать полноводные реки Бхараты. Барсин убрала волосы, позволив Александру застегнуть ожерелье. Он оставил над застежкой поцелуй и прижался сзади, любуясь в зеркале тем, как его подарок смотрится на стройной смуглой шее персидской царевны. Барсин слегка улыбнулась.

— Надеюсь, эти изумруды из самого сердца Индии пришлись тебе по вкусу, — сказал он. — Ни одной женщине в мире они не подошли бы лучше.

— Они прекрасны, господин.

— Но даже они не могут затмить твоих глаз, Барсин. Почему я до сих пор вижу в них печаль?

— Это не печаль, — она поднялась со своего места и встала лицом к Александру, неловко и чуть стыдливо опустив взгляд под пожирающим огнем его зеленых глаз. — Слишком многое изменилось за последнее время, я все еще не могу к этому привыкнуть.

— Перемены это неотъемлемая часть жизни, Барсин. Подумай о том, какая счастливая жизнь ждет нас впереди.

— Свойства любых ран таковы, что они не заживают быстро, — тихо, но твердо проговорила Барсин. — Я еще не люблю вас, но я хочу вам верить. Пожалуйста, поддержите эту веру.

Александр поддел пальцами ее подбородок, заставив смотреть себе в глаза.

— Можно ли винить слепого человека за то, что он шел неверным путем, Барсин? Я был ослеплен своей гордыней и не мог разглядеть истину. А истина в том, что я люблю тебя.

У Барсин вырвался рваный вздох. Одной рукой она коснулась его руки и провела ею выше, огладив крепкие мускулы. Теперь, когда она имела власть над его сердцем, она могла бы отомстить за всю боль и унижения, которым он ее подвергал. Это была лучшая возможность расквитаться за свои страдания, но Барсин сразу отказалась от этой идеи. Ее душа больше не хотела мести, ее душа хотела покоя и… любви. Александр мог ей это дать.

— Я знаю, — продолжал он, — в глубине души ты все еще думаешь о Порусе. Ты приняла меня как своего правителя и мужа только потому, что он назвал меня своим другом.

— Вы знаете, я ненавидела вас за то, что вы сделали с моей землей и моим народом, — сказала Барсин. — Но сейчас я вижу вас иначе. Сейчас я вижу перед собой Александра Великого, человека, который покорил полмира. Теперь я спокойна за свой народ, потому как знаю, что вы хорошо о нем позаботитесь. Мой отец тоже не был святым — он совершил много ошибок и получил трон с помощью своей хитрости, и все же я его любила. Я не имею права судить вас за ваши ошибки и прошу простить мои.

— Барсин, — вздохнул Александр и привлек ее к своей груди. — Это я должен просить прощения. Я сожалею о каждой слезинке, которая пролилась из твоих глаз по моей вине. Клянусь, я сделаю тебя счастливейшей женщиной на свете. Зевс обязательно благословит нас сыном, и наш сын будет самым сильным, храбрым и мудрым, он будет лучшим и среди македонцев, и среди персов, потому что он будет нашим продолжением, а ты и я — одно.

Барсин прикрыла глаза и крепко обвила руками его стальной торс. Был ли Александр на самом деле полубогом или демоном, ей было хорошо с ним. Она прокляла бы себя за это раньше или назвала предательницей, недостойной жить, но время — удивительная вещь. Оно, как река, уносит обиды и невзгоды, а лучшего для себя Барсин и пожелать не могла.

* * *

Несколько недель Барсин ничего не чувствовала. Она была мертва. Нет, ее тело продолжало существовать, по настоянию обеспокоенных матери и сестры принимало пищу, забывалось сном на пару-тройку часов. Но ее душа была похоронена под толщами стыда и отчаяния. Александр сдержал свое обещание и уничтожил ее — некогда гордая и честолюбивая принцесса Персии была теперь бесправным, безвольным существом с единственной мечтой поскорее отправиться к праотцам и освободиться из-под гнета чудовища, называемого ее мужем, императором Азии.

Однако новый удар судьбы все же привел ее в чувство. Это случилось днем, когда измученная слабостью, страдающая полной потерей аппетита Барсин упала в обморок у себя в покоях. Ее тщательно осмотрел и расспросил царский лекарь, после чего с пафосной улыбкой сообщил, что царицу благословил Зевс, и она скоро подарит императору Александру наследника.

Даже пески персидской пустыни позавидовали бы той буре, которая поднялась в ее душе. Как же Бог допустил, чтобы столько страданий обрушилось на ее бедную голову? За что это ей?! Неужели расплата за трусость? Не лучше ли было с честью умереть на поле боя, чем до конца жизни терпеть позор и унижение?

В ярости Барсин опрокинула столик с едой. Золотая посуда, фрукты, сладости — все рассыпалось по полу, кровавой лужей из кувшина выплеснулось вино. Грохот в покоях царской жены привлек внимание Гефестиона, который был поблизости, словно сторожевой пес.

— Все в порядке, госпожа? — войдя, с презрительной учтивостью спросил он.

Барсин обернулась и окинула его взглядом, полным ненависти.

— Да, так и передай своему господину.

Она двинулась к выходу, но Гефестион преградил ей путь.

— Куда вы идете?

— Почему я должна отчитываться? Я все еще пленница?

— Нет, вы не пленница. Но вы должны очень хорошо запомнить кое-что: теперь за каждым вашим шагом будут тщательно следить, — он цедил каждое слово с каким-то садистским удовольствием. — Вы не сделаете ни шагу из своих покоев, если на то не будет воли императора Александра, вам это ясно, царица?

— Отчего такая забота? Уж не оттого ли, что мне повезло носить в своем чреве наследника?

— Вы правы. В этом ваша единственная ценность и причина, по которой вы до сих пор живы.

Гефестион замолчал, надеясь насладиться ее унижением, но на лице Барсин не было ничего, кроме торжествующей усмешки. Он даже растерялся на мгновение от этого лихорадочного, зловещего блеска, появившегося в ее темных глазах. Дни плача окончились, пора было снова начинать борьбу — кровь персиянки кипела; казалось, все ее предки целым войском стояли у нее за спиной.

— Ты ведь хорошо знаешь Александра, верно? — с издевкой спросила она. — Ты знаешь историю его жизни и то, как он поступил со своим отцом? Уверена, что знаешь. Я даже уверена, что он посвящал тебя в те свои планы. Как думаешь, за что он ненавидел отца? А теперь спроси себя, что помешает его сыну поступить с ним так же?

Утонченные черты македонца искривились.

— Как вы смеете!

— Разве я говорю неправду? Если ваш бог Зевс послал мне ребенка, я использую это на свое благо и воспитаю в нем такую ненависть к Александру, что этот ребенок уничтожит его собственными руками!

Гефестион в бешенстве схватился за рукоять своего меча и показательно вытащил его из ножен на треть.

— Еще одно слово, царица…

— И что ты сделаешь? Убьешь меня, а вместе со мной императорского наследника?

— Не забывайтесь! Ваше положение не дает вам права распускать язык. Вы говорите о Великом Александре, завоевавшем весь мир, сыне греческого бога! Вы недостойны даже поднимать на него глаза, царица, — последнее слово Гефестион презрительно выплюнул сквозь зубы.

— Ты можешь говорить все, что хочешь, — спокойно ответила Барсин. — Ты не навредишь мне, пока не получишь приказ своего господина. Как бы то ни было, я царица, а ты просто слуга Александра, хоть он и называет тебя своим другом. Помнишь, что случилось с Клитом? Если хочешь знать, в том была моя вина.

От гнева Гефестион едва не задыхался.

— Вы поплатитесь за это! Император Александр убьет вас!

Барсин рассмеялась.

— Если бы он хотел меня убить, — сказала она низким голосом, — то убил бы уже давно.

Александр тем временем отдыхал у себя в покоях. Его вид, как и всегда, не выражал ни тени беспокойства или неуверенности; он походил на сытого и довольного льва, который возлежит в джунглях в жаркий полдень и никуда не торопится. Тем снисходительнее он поглядывал на свою мать, которая стояла у окна в видимой тревоге.

— Что вас так беспокоит, мама? — спросил он и налил себе вина в золотой бокал. — Вы не рады новости?

— Было бы чему радоваться, Александр, — хмыкнула Олимпия. — Считай, что ты подписал себе смертный приговор.

— Вы драматизируете. Не нужно искать совпадений там, где их нет. Вы переоцениваете Барсин, если сравниваете ее с собой.

Олимпия повернулась и бросила на сына гневный взгляд.

— Я не сравниваю Барсин с собой! Я говорю, что вопиющей глупостью с твоей стороны было жениться на ней и унизить, а потом ждать появления наследника. Она опаснее, чем ты думаешь. Если не хочешь для себя печального конца, у тебя всего два пути: избавиться от нее или наладить с ней отношения.

— Наладить отношения? — насмешливо переспросил Александр и отпил немного вина. — Это лишнее. Я уже сделал то, что заставит Барсин покориться мне.

— Осторожнее, Александр, ты играешь с огнем! Не нужно недооценивать женщин. Однажды она чуть не ударила тебя кинжалом, пока ты спал, а теперь ее месть будет долгой и изощренной. Теперь, когда Барсин беременна…

— Барсин беременна?! — услышали они.

Роксана незаметно вошла в покои и стала невольной свидетельницей их разговора. Ее огромные карие глаза, устремленные на мужа, горели возмущением и гневом. Олимпия подошла к ней, почуяв, как за одно мгновение обстановка между супругами накалилась до предела.

— Роксана, хорошо, что ты здесь, — начала она.

— Царица-мать, — строго и не слишком учтиво перебила ее невестка, — я хотела бы поговорить со своим мужем. Наедине.

Олимпия оскорбленно повела плечом. Она на дух не переносила, когда кто-либо задирал перед ней нос, тем более собственная невестка, но, учитывая обстоятельства, проглотила эту дерзость и ушла.

Александр невозмутимо взглянул на жену и сделал жест рукой, приглашая ее сесть напротив. Роксана гордо вскинула голову так, что на ее диадеме зазвенели золотые подвески.

— В чем дело, Роксана?

— В чем дело? Вы спрашиваете меня, в чем дело?! Вы меня обманули!

Александр встал и медленно подошел к ней, держа златокудрую голову немного набок. Этот его взгляд любого заставлял чувствовать, что все его помыслы открыты для императора как на ладони. Роксана не раз испытывала на себе действие этого взгляда, но сейчас она сама была готова испепелить Александра глазами.

— В чем же я обманул тебя, Роксана?

— Вы забрали у меня право родить вашего первенца и отдали его Барсин!

— Все было не так. Барсин заслуживала наказания, и я ее наказал. Что касается первенства, то лишь наш с тобой сын будет иметь право на трон, в этом даже не сомневайся.

— Я сыта по горло вашими речами! Вы всегда говорите, что вам нет до нее дела, но ваши поступки свидетельствуют об обратном. Вы женились на ней якобы из-за политики, якобы ради наказания стали делить с ней ложе тайком от меня. С тех пор как Барсин появилась здесь, не проходило ни дня, чтобы все события, вся жизнь во дворце не крутилась вокруг нее! Не многовато ли для той, до кого вам нет дела?

Александр усмехнулся про себя и величавой поступью прошествовал к окну. Этот воздух, эти индийские панорамы пьянили его куда сильнее вина из винограда, собранного в садах Македонии.

— Ты все поняла неверно, Роксана, — сказал он, обозревая с высоты левый берег реки Джелам. — Барсин для меня не больше, чем эта земля, по которой я хожу. Она желанна для меня до тех пор, пока моя нога не ступит на нее. Пока Барсин не подчинится мне полностью, ее народ тоже будет думать, что для него остались пути к освобождению. А кроме того, привязанность Барсин к Порусу тоже весьма символична, разве тебе так не кажется?

— Нет, не кажется, — мрачно ответила Роксана. — Такие игры мне чужды и непонятны. Я хочу знать, что мой муж любит меня, а не грезит день и ночь о другой женщине, пусть даже она для него всего лишь грязь под ногами.

— Роксана, — Александр вновь подошел к первой жене и взял ее за руки. — Я думал, моя любовь к тебе не нуждается в доказательствах и уверениях.

Роксана отняла руки.

— И все же я требую доказательство, господин.

— Какое?

— Не признавайте этого ребенка.

Александр нахмурил брови.

— Как это возможно?

— Это не моя печаль. Ребенок Барсин не должен называться вашим сыном или дочерью!

— То, о чем ты меня просишь, не может быть исполнено, — категорично заявил Александр. — Проси о чем угодно еще, Роксана, но этого я не сделаю.

— Очень хорошо, господин, — ядовито произнесла Роксана. В ее глазах отразилась страшная мысль: «Я улажу это по-своему».