Берлинский монстр (гет)

— Ты какая-то хмурая. Не рада мне? — спросил Рон за ужином. Он успел распаковать вещи и теперь с аппетитом уплетал салат с баклажанами и ростбифом, приготовленный Гермионой специально к его приезду.

— Конечно рада, просто… мне грустно.

— Ив-ва чего? — У Рона была привычка набивать рот пищей, как хомяк, отчего его речь становилась неразборчива.

— Да так…

— Только не овои, шо это ив-ва Беинского монсра.

— Рон, ты можешь сначала прожевать? Я не понимаю, что ты говоришь.

— М-м-м, салат просто потрясающий! Я говорю, это из-за Берлинского монстра?

— Нет.

— Что мне сделать, чтобы моя жена снова улыбалась? — спросил он мягко.

Она пожала плечами, уголки её губ слегка приподнялись, словно не могли больше, словно им мешала какая-то тяжесть.

— Просто будь рядом.

— Я и так рядом. Я ведь рядом сейчас.

— Мне очень не хватало тебя в это Рождество.

— Понимаю, — он вздохнул. — Но это была действительно важная командировка. Я не мог отказаться.

— Надеюсь, Новый год мы проведём вместе?

Гермиона вдруг почувствовала себя собакой, выпрашивающей крохи внимания у вечно занятого хозяина, и ужаснулась этому. Её взбунтовавшаяся гордость продиктовала ей следующие слова:

— Я, конечно, могу и с кем-нибудь другим отметить, если ты опять будешь занят.

— С кем это? — В голосе Рона зазвучали нотки ревности.

— Найду с кем. Коллеги устраивают новогодние посиделки в школе. А ещё Урсула звала меня отпраздновать вместе. Или ты думаешь, у меня тут друзей нет?

Гермиона блефовала. С Урсулой они не были столь близки, а коллеги на работе воспринимали её лишь как обслуживающий персонал. Единственный друг, с которым она могла бы встретить праздник, отвернулся от неё.

— Да нет, просто… ну, я рад, если так.

— Так что в итоге? Мне строить планы на Новый год с тобой или без тебя?

— Я как раз хотел обсудить это. Смотри, у нас намечается корпоратив тридцать первого, где-то с восьми до десяти, а потом все уходят отмечать к семьям. Ты ведь не захочешь на него пойти? Поэтому…

— Почему не захочу? — перебила Гермиона.

— Ну… ты ведь там никого не знаешь.

— Вот и познакомлюсь.

— Но они все говорят на немецком. Тебе будет некомфортно.

— Я вполне могу поддержать светскую беседу на немецком. Мы с Урсулой, например, большую часть занятия общаемся только на немецком.

— Эм… Ну, э-э.

— Если ты стыдишься меня перед коллегами, так и скажи.

— Да нет! Что ты! Выдумываешь! — Рон нервно хохотнул. — Ладно, если хочешь, мы пойдём на этот корпоратив.

Как могло всё повернуться на сто восемьдесят градусов, думала Гермиона, греясь в такси, пока за окном проносились улицы, по которым они гуляли с Северусом. Так быстро и необратимо их дороги разошлись. Она зажмурилась, и на мгновение ей показалось, что до конца понятна, до конца обнажена земная жизнь — горестная до ужаса, унизительно бесцельная, бесплодная, лишенная чудес… Интересно, где он сейчас. Наверняка встречает Новый год один, в пустой квартире. На неё вновь нахлынула жалость, которая сменилась злостью и негодованием. «Он не имел права признаваться в своих чувствах и всё портить», — а после эта злость перекинулась на Рона. «Ну почему он не может быть таким же внимательным и понимающим. Почему он не может обожать и боготворить меня так же, как Северус». Ей было горько от этих мыслей, но она продолжала крутить их в своей голове без остановки, как будто самого ножа в груди было недостаточно и нужно было провернуть его в мясе, чтобы сделать себе ещё больнее. И, в конце концов, она злилась на себя. «Ты законченная эгоистка, Гермиона! Посмотри на себя, у тебя прекрасная жизнь, надёжный муж, о котором мечтают миллионы женщин, ты в дорогом платье и золотых серьгах, которые стоят как месячная зарплата стоматолога, едешь в такси бизнес-класса на вечеринку с дорогими закусками и литрами шампанского. Ну чего тебе не хватает?! Чего?!».

Вытерев слёзы и поправив макияж, Гермиона ступила каблуками на мокрый асфальт. Таксист уехал, посмотрев на неё с жалостью и пожелав «Einen angenehmen Abend»приятного вечера с сильным турецким акцентом.

Неприятности начались уже на входе. Девушка на ресепшене отказалась впустить Гермиону, так как та не являлась сотрудником и в списке приглашённых не значилась. Рона, который обещал её встретить, поблизости не было. Ожидая мужа в фойе первого этажа Гермиона смотрела сквозь большие панорамные окна на дождь и уже предчувствовала, что ничем хорошим этот вечер не окончится. Рон появился спустя пять минут, извинился, что заставил ждать, — сам не заметил, как заболтался с коллегой.

— Давай уже поскорее уйдём отсюда. Меня бесит эта высокомерная девица.

— Какая? На ресепшене?

— Ага. Она смотрела на меня так, будто я какая-то голодранка, пытающаяся прорваться в высшее общество.

— Да брось. У неё синдром вахтёра.

— Точно, — улыбнулась Гермиона.

С восемьдесят четвёртого этажа небоскрёба открывался потрясающий вид на город. Шампанское лилось рекой, обилие людей, музыки, лакомств заставило на время забыть о тягостных переживаниях. Перед глазами мелькали роскошные дамы и галантные мужчины. Поначалу Гермиона не отходила от мужа, но, когда освоилась, стала проявлять больше инициативы, памятуя о совете, который дала ей Урсула: «Общайся, общайся и ещё раз общайся, несмотря на свои ошибки, несмотря ни на что, ибо только так ты научишься говорить на немецком свободно».

Гермиона заметила, что люди разделились на группки по два-пять человек. Были дамы, выпивающие в одиночестве, ожидающие, что к ним подойдёт какой-нибудь кавалер. Самые яркие и красивые из них получали мужское внимание быстро, остальные так и стояли одни. Были группки программистов, державшиеся особняком, группки исполнительного персонала, к которым относился и Рон, а также группки среднего и высшего руководства. Рон хорошо ладил со всеми, перемещаясь от одних к другим, обмениваясь историями и шутками с третьими и четвёртыми. «Какой он у меня дружелюбный, — подумала Гермиона, — с такими навыками его здесь ждёт быстрый карьерный рост. Надо бы помочь мужу. Кажется, Рон говорил, что его начальник ценит семейных людей».

Гермиона подошла к Олафу Мюллеру, начальнику мужа, и ненавязчиво включилась в беседу. Сам Рон оказался в другом конце зала.

Далее идёт разговор на немецком.

— Закуски тут что надо, — причмокнул Олаф, сняв со шпажки канапе с королевской креветкой. Держался он по-простому дружелюбно. Ничто не выдавало в нём большого начальника.

— Не верится, что уже через час наступит Новый год, — сказала Гермиона.

— Вы неплохо говорите по-немецки.

— Спасибо. Я учу его уже месяц с небольшим

— Всего месяц?! Тогда ваши успехи заслуживают двойной похвалы. Откуда вы?

— Из Англии.

— Точно. А я и думаю: где-то я этот акцент уже слышал. У меня несколько ребят приехали недавно оттуда. Не хотите потанцевать, мисс..?

В этот момент заиграл припев популярной песни и ди-джей прибавил звук. Гермиону обдало лихорадочной музыкой, грубой и жаркой, как пар от сырого мяса. Своей весёлой грубой дикостью она задевала самые примитивные инстинкты. Многие из гостей вечеринки уже были пьяны и не стеснялись размахивать конечностями самым нелепым образом.

— Миссис Гермиона Уизли. Простите, боюсь, моему мужу это не понравится, — сказала Гермиона.

— Ваш муж мистер Уизли? Уверен, он не будет против. Я же не на медленный танец вас приглашаю.

— Я не думаю, что…

— Просто делайте, как я.

Олаф принялся танцевать, делая широкие жесты локтями и поворачиваясь корпусом то в одну, то в другую сторону. К нему тут же присоединилась женщина, стоявшая рядом. Как Гермиона узнала ранее, это была его личная ассистентка Марта. Когда музыка кончилась, Олаф протёр платком свой высокий лысеющий лоб.

— Уф. Совсем забыл представиться. Олаф Мюллер, а это Марта Кауфман.

— Знаю. Рон мне о вас рассказывал.

— Рассказывал, как ненавистный босс его загонял? — усмехнулся Олаф.

— Наоборот. Я о вас слышала только хорошее. Хотя лично я считаю, что командировка на Рождество — это перебор.

— Чего? — переспросил Олаф.

— Ну, вы Рона отправили в командировку на несколько дней, которые выпали на Рождество.

— Никуда я никого не отправлял. У нас вообще не было командировок в этом квартале. Может, вы имели ввиду что-то другое?

Олаф подумал, что случилась ошибка: Гермиона из-за плохого знания языка перепутала слово командировка с каким-то другим. Более проницательная Марта смотрела на Гермиону со смесью жалости и любопытства. Соблюдая женскую солидарность, она не стала просвещать Олафа о том, почему Гермионе срочно потребовалось отлучиться в дамскую комнату.

Гермиона стояла над раковиной, опустив лицо в ладони с холодной водой. Ей было так больно, что хотелось выть. В груди ощущалась тяжесть, мешающая сделать полный вдох, будто в сердце вонзили нож.

Далее разговор идёт на английском.

— Не сдерживайся, — услышала она женский голос. Марта стояла, облокотившись о тумбу возле соседней раковины.

— Вы говорите по-английски? — удивилась Гермиона.

— Мой бойфренд американец, пришлось выучить.

Вода шумно била из крана в дно раковины. Гермиона снова подставила руки под струю.

— Я не могу… я просто не понимаю, — сказала она, захлёбываясь подкатывающими к горлу рыданиями. — Я просила его остаться, а он — срочная командировка…

Марта невесело усмехнулась.

— Так это классика — сказать что командировка, а сам у любовницы.

Гермиона не сдержала вопля и снова опустила лицо в холодную воду.

— Я думала, у нас идеальный брак.

— Все так думают, — равнодушно отозвалась Марта.

— Я не понимаю, что я сделала не так. Я старалась... — её дальнейшие слова поглотил всхлип.

— Прекрати, — холодно сказала Марта. — Не ищи в себе причин того, что мужик оказался мудаком. Ему плевать на тебя. И чем раньше ты это поймёшь, тем быстрее отпустит.

На этих словах Марта покинула её. Гермиона ещё несколько минут смотрела на бегущую из крана воду. Она хотела стать этой водой, хотела ничего не чувствовать, слиться с потоком, убежать, утечь из этого мира.

В зал она вышла, когда немного успокоилась. Рон по-прежнему болтал с коллегами. При взгляде на него Гермиона ощутила, как в душе разливается горький яд пустоты. Она верила ему. Она считала их брак идеальным. Какая же она дура. Гермиона отвернулась. Ей не хотелось ни видеть его, ни слышать. Она проскользнула к выходу и никем не замеченная покинула вечеринку.

Служба такси работала с перебоями. Она десять минут ждала сначала одну машину, потом другую. Оба заказа сбросились, а техподдержка сказала, что у них какой-то сбой, но скоро они всё починят. На вопрос «как скоро?» она получила невразумительное бормотание и, плюнув на всё, поехала на метро.

Гермиона сидела в пустом вагоне, прокручивая в голове, что она скажет Рону, когда он вернётся домой. Плоский круг лампочки в потолке над её головой зловеще моргал, готовый погаснуть в любой момент. А может, тихо собрать вещи и переночевать в гостинице? Взять билет на ближайший рейс в Англию? Гермиона ненавидела скандалы. Уйти, оставив гневно-обвинительную записку, было таким заманчивым решением.

Пока Гермиона обдумывала, как поступить, в пустой вагон зашёл и сел напротив неё мужчина. Гермиона подняла на него глаза и оцепенела от ужаса.

Бывают такие моменты в жизни, после которых ты чувствуешь, что уже ничего не будет как прежде. На неё смотрел Юрген Ланге.

«Ты-дыщь, ты-дыщь», — Гермионе слышался стук её сердца, созвучного стуку колёс поезда и готового пробить грудную клетку. Ей казалось, что и Юрген его слышит. Она начала судорожно соображать. Так, пустой вагон. Но повсюду камеры! Не факт, что они его остановят. Баллончик в сумке! Слишком далеко. Ох, Северус, как же ты был прав. Господи, она должна ему написать. Гермиона, стараясь выглядеть непринуждённо, открыла сумку, чтобы достать телефон, и в этот момент пассажир напротив заговорил.

— Ты слишком часто пялилась на меня в окно. Сначала меня это озадачивало. — Его голос был бесцветным и невыразительным, словно с нею говорил робот, а не человек. — А потом ты помахала мне. И я подумал: как это приятно, когда такая красивая девушка обращает на тебя внимание.

— Я замужем, — быстро сказала она.

Его лицо исказила мерзкая ухмылочка.

— Но это не мешает тебе весело проводить время с другими мужчинами.

«Тот мужчина был мой друг», — хотела возразить она, но промолчала: ещё не хватало оправдываться перед этим уродом. Гермиона уткнулась в телефон, ничего не ответив. Как же хорошо, что она так и не решилась удалить номер Северуса. Руки дрожали, набирая сообщение: «Умоляю, помоги. Я в пустом вагоне с НИМ. Встреть меня возле метро, умоляю!». Сообщение упорно не отправлялось, экран сотового показывал отсутствие связи. Звонить в полицию было рискованно, индикатор заряда батареи горел красным — один процент.

В вестибюль станции Heinrich-Heine-Straße она вылетела пулей, из других вагонов высыпало ещё несколько человек, Юрген затерялся в толпе. Гермиона полезла за телефоном, схватив его, ощутила вибрацию в руке, на экране всплыло сообщение от Северуса, она коснулась его, и в этот момент экран погас, а телефон превратился в бесполезный кирпич.

Гермиона ещё немного посидела в метро, а потом вышла на улицу, не имея возможности ни вызвать такси, ни позвонить. Ночной воздух пронизывала сырость. Каблуки отстукивали по мокрому асфальту тревожный ритм, на левой ступне за целый вечер натёрлась мозоль, и сейчас её походка напоминала поступь раненой лани. Она остановилась в арке жилого дома, оперлась о стену рукой, чтобы протиснуть ногу ближе к носку туфли. Замерла.

Кто-то стоял у неё за спиной. Она видела тень, длинную тонкую тень и, кажется, слышала чье-то дыхание. «Сейчас он меня схватит. Надо сбросить туфли и бежать». Но она не могла пошевелиться. Внезапно Гермиона поняла, что сейчас умрёт. И тут к ней прикоснулись. Рука, горячая словно грелка, наполненная кипятком, легла ей на шею. В нос ударил тяжёлый дух немытого тела. Гермиона хотела закричать и не смогла. Крик бился в груди, запертый. Сейчас к первой руке присоединится вторая и её начнут душить.

«Вот и всё», — подумала она. По спине прокатился холодок, живот скрутило. Чужие пальцы сомкнулись на горле и стали сдавливать его, словно это был сочный фрукт. Чужое прерывистое дыхание в ухо. В глазах потемнело. Перед внутренним взором пронеслись картины последних дней жизни в Берлине и Северус. Его образ был далёким и недоступным. Где-то сбоку блеснуло лезвие. Затем наступила тьма.