Бесконечный январь (джен)

В некотором роде (если забыть о том, чем все закончилось) это был идеальный день. С наслаждением уничтожив свой аккаунт на сайте фанатов Поттера и сняв остаточный стресс чашкой чернейшего кофе (с маффином из «МакДональдс»!), я неторопливо приняла душ (в своей собственной ванной!), оделась (в джинсы и свитер!), накинула пальто и прогулялась (пешком!!!) до ближайшего магазина за колой. Та оказалась слишком приторной и неприятно колкой (чудесно приторной, восхитительно неприятной). У продавщицы была до щемления в сердце родная кислая мина, и сдачу, отсчитанную почти позабытыми рублями, она, разумеется, дала неправильно — милый, милый, милый дом. Все глубже сползая в тихую эйфорию, я побродила по отсыпающемуся тихому городу, разбудила звонком подругу и взахлеб пересказала ей подробности своего «кошмара на школьную тему», теперь, когда он миновал, представляющегося даже захватывающим. Она, разумеется, спросила, переспала ли я с Малфоем. Я, разумеется, соврала, что да, но во время последовавшего допроса с пристрастием быстро запуталась в показаниях и была вынуждена расписаться в собственной невостребованности. Но даже от этого было почему-то весело. Обиняками она поинтересовалась моим самочувствием после новогоднего инцидента, и только тогда я вспомнила о своем статусе свежеброшенной, но и эта боль была восхитительно нормальной, наконец-то нормальной, почти как старые хиты Бритни, и Яндекс-новости, и недосмотренный норвежский сериал — милые обычные вещи, в которые я нырнула с головой.

…На этот раз удара не было. Я просто покачнулась на свои (своих ли?) высоких каблуках и судорожно вскинула в поисках опоры руки, борясь с подступающим обмороком. Слева обнаружилась крепкая надежная стена, на которую я немедленно оперлась. На стене был гобелен. На гобелене — играющие в пятнашки лев и барсук. Здравствуй, здравствуй, милый Хогвартс. Кусая губы, чтобы не заорать в голос, я машинально побрела в сторону своей старой спальни. Пароль, естественно, сменился, и я довольно долго болталась в темном тупичке, чертыхаясь и перебирая варианты вроде «магия — сила» и «смерть грязнокровкам». После тридцать девятой ошибки на сырых камнях проступили очертания оттопыренного среднего пальца. Я совсем было уже собралась впасть в истерику, но тут откуда-то сзади послышались шаги, а еще через минуту рядом оказались Гойл и Малфой.

— Эй, а ты что здесь делаешь? — лицо Драко выражало смесь злости с изумлением.

«Поссорилась Милисент с ним что ли?» — вяло подумала я, одновременно пытаясь по виду однокурсников сообразить, в какое из хогвартсовских «когда» меня на сей раз занесло. Судя по тому, как вымахал Грегори, все было не так страшно, курс пятый-шестой. Впрочем, соображалось так туго, что…

— Я спросил, что ты тут делаешь? — юноша изволил гневаться.

— Да вот… — я издала неубедительное хихиканье, — пароль забыла…

— От гостиной Слизерина? — уточнил Драко. — Даже не знаю, кого тут звать, то ли Филча, то ли целителей из святого Мунго. Вали отсюда, пока не получила по шее. И будь уверена, Снейп непременно узнает о том, что гриффиндорцы пытаются тут что-то вынюхивать.

В этот момент стена со скрежетом поползла в бок. В открывшемся проеме показалась до боли знакомая квадратная фигура.

— Мальчики, что вы застряли? — проговорила Милисент и, заметив меня, отзеркалила рассерженно-изумленную малфоевскую мину. — А ты что здесь трешься, Браун?

Пока Дамблдор сосредоточенно отмеривал для меня семьдесят восемь капель экстракта донника, я рассеянно разглядывала содержимое пакета «Стандартный комплект подселенца (Гриффиндор)». Чистых платков было на порядок меньше, паролей и явок несколько больше, но, в общем и целом, различий немного. Разве что на самом дне обнаружился хрустальный флакон с чем-то, поименованным как «Эликсир отваги». Мелкий рукописный текст пониже названия строго воспрещал принимать зелье чаще двух раз за лунный месяц и превышать указанную дозу под угрозой развития острого идиотического бесстрашия. Заметив мой недоуменный взгляд, ректор повел плечами и пояснил: «Слизерин ведь не участвовал в битве за Хогвартс, а остальным волей-неволей приходится. У тех, кто помоложе или поумнее, часто сдают нервы».

«Два года, всего два чертовых года, — твердила себе я, ковыляя по бесконечным лестницам в поисках своего нового факультета. — Все могла быть и хуже. Все и БЫЛО хуже. Не начинать снова со второго курса. Не этот тошнотный Слизерин. И теперь я хотя бы красотка… Терпи, просто сожми зубы и терпи. Ну, или расслабься и получи удовольствие, тоже вариант. От истерик и отрицания все равно ничего не изменится, ты уже пробовала». Логика была бесспорной, гипотетические утешения несомненными. Но накладные (или там магически наращенные, не в курсе) ресницы мисс Браун то и дело слипались от непрошенных, злых, абсолютно бессмысленных слез. Целые стаи юных ня, не сомневаюсь, вырывали бы друг другу мелированные челки за право оказаться на моем месте. Но здесь были не они, а еще в прошлой жизни накушавшаяся Хогвартсом по самое не могу я. И это было нечестно. Просто нечестно. Мучительнее же всего было то, что в своих растрепанных чувствах я все никак не могла сообразить, кто она, собственное, такая, эта самая Лаванда Браун, и, соответственно, что именно мне предстоит сделать после того, как наревусь до головной боли. Понятно, что в конце Волдеморт должен сдохнуть, ну а до того? В голове назойливо вертелся лишь тот (с ума сойти, какой важный!) факт, что вроде бы у нее/меня был кролик по имени Пушистик. Или пушистик по имени Кролик. Впрочем, судя по ресницам и каблукам, время спать в обнимку с игрушками и зверюшками давно прошло.

Полной Дамы на месте не оказалось, и мне пришлось провести добрых полтора часа в холодном коридоре. За это время запас выданных Дамблдором носовых платков сократился наполовину, а Лавандин… ну, т.е. теперь уже мой макияж приказал долго жить. Кое-как я успокоилась, вернее, впала в безразличие. Благоухая скипидаром, забежала на минутку Дама, бросила на меня нетерпеливый взгляд, но, поняв, что я не собираюсь заходить, снова улизнула. По-хорошему, надо было воспользоваться случаем и зайти, но у меня не было для этого сил. Быть может, я так и просидела бы там до утра, но часов в одиннадцать дверь гостиной вдруг с треском распахнулась, и в коридор выбежал высокий рыжеволосый парень. Он метнулся было дальше по коридору, но споткнулся об одну из сброшенных мною туфель и, едва удержавшись на ногах, с гневом повернулся ко мне. Только тогда я узнала Рона Уизли: больше по вот этому самому гневно-обиженному выражению, чем непосредственно по лицу, которое я в бытность Милисент видела вблизи не столь уж часто.

— Рональд Уизли — наш король, — на автомате промурлыкала я, силясь подобрать туфли, — Рональд Уизли — наш герой… — из-за долгого плача голос прозвучал немного хрипло и чуть таинственно.

— Ты издеваешься, Браун? — вскинулся он, но я уже видела, как его гнев тает, уходит, вытесняемый чем-то вроде недоумения, или жажды, или даже торжества, ведь я ни в коем случае не издевалась… и он видел это… и факелы мерцали на стенах, а по коридору бродило гулкое эхо. В следующий момент мы уже целовались. Вернее, это он целовал меня напряженными губами: жадно, неумело и отчаянно, крепко зажмурившись, словно вложил в первое прикосновение всю свою смелость, а теперь боялся остановиться и увидеть мое лицо. А я, притиснутая спиной к стене, захваченная неожиданностью этого нападения (так и просится штамп «чувственного нападения», но здесь, по правде говоря, слюны было не меньше, чем чувства), неуклюже отвечала, растерянная, испуганная, но отчасти и утешенная. Это было именно то, что мне нужно: хоть что-то настоящее, не отдающее на вкус горьким клеем театрального задника. Это я здесь уныло таскала чужую маску, а вот для него все было взаправду. И этот поцелуй, первый или около того, тоже был очень настоящим. Я приняла его с благодарностью.

Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Рон вдруг отпустил меня и не отошел даже, а отскочил назад, словно обжегся о мою кожу. Мгновение мы смотрели друг на друга: равно, пусть и по разным причинам, беззащитные. А потом он улыбнулся углом рта, и мне пришлось прикусить губу, сдерживая смешок: уж слишком явно на его лице читалась гордость самца, приволокшего в пещеру свою первую самку. Мальчик, смешной хороший мальчик. Мы еще улыбались друг другу, когда дверь гостиной растворилась и Гермиона Грейнджер не слишком канонично, зато очень и очень дежавюшно вырубила меня ударом по голове.

В больничном крыле было темно и тихо. Где-то поодаль тикали часы, от окна тянуло сквозняком. Приглядевшись, я увидела в смутном пятне окна девичий силуэт. Гермиона сидела на подоконнике, качала ногой и, судя по отчетливому запаху, курила. Меня накрыло чувство облегчения: неужто снова вместе? Не то, чтобы мы близко общались в прошлый раз, но…

— Коля? — несмело позвала я.

— Коля? — псевдо-Гермиона спрыгнула с подоконника, у ее лица вспыхнул небольшой огонек. — Какой еще Коля… аааа, вот оно что. Ты тоже из наших, из подселенцев? Это же просто круто! Меня Ликой зовут, а тебя?

— Эмили.

— Эмили? — насмешливо изогнула она бровь.

— Лика? — отзеркалила ей я.

Псевдо-Гермиона расхохоталась, откинув кудрявую голову.

— Клей звездочку на монитор, подруга, это реально мой ник. Любимый! — она назидательно подняла палец. — Ты это… извини, что я тебя шарахнула. Как-то не ожидала совсем. Думала, сейчас придется импровизировать и за что-то там на этого обормота рыжего обижаться, а тут, прикинь, Браун!

— А тут Браун… — повторила я и вдруг вспомнила. Вернее, даже не вспомнила, а ВСПОМНИЛА! Какие нафиг кролики-пушистики, я же девушка Рона Уизли!!! Об этом, определенно, стоило поразмышлять подробнее, все же роль чьей-то девушки как-то не очень на мне сидела вот так сразу после утраченного на просторах реала «долго и счастливо». Особенно, если учесть, что новоявленный бойфренд вдвое меня младше. Но все это потом, потом. Несовпадения. Да, Гермиона влюблена в него, она и должна злиться, но вроде бы нападала она не на Лаванду, а на Рона? Или нет? Не помню точно, но было это однозначно не в коридоре… И потом, что это значит: «за что-то там на этого обормота обижаться»?

— А как же… как же канон? — с ужасом пробормотала я.

— Фигово все с каноном, — махнула рукой Лика. — Идет он лесом уже пятый год как… Эй, да не трясись так! Ты теперь с нами, а значит, все непременно наладится. У нас ведь именно из-за тебя, ну, то есть из-за Лаванды… слышь, Эмили… я понимаю, что не принято вот так колоться перед едва знакомыми, но ты часом не мужик?

— Ээээ… что?!

— Фу-у-ух, ну, слава Роулинг! Значит, теперь все совершенно точно наладится.

Отчаявшись хоть что-нибудь понять, я откинулась на подушку и закрыла глаза. В моей несчастной голове, которая и без того адски болела после удара, кипела жирная наваристая каша. Заметив мое состояние, Лика закурила новую сигарету и принялась, активно жестикулируя, вводить меня в курс дела. А дела, как меня и предупредили сразу, шли из рук вон. Как и положено, новый круг Хогвартс-ада начался вторым курсом. И Лавандой Браун в этом раскладе стал некий Марк («Он втирал, что ему тридцать пять, ля-ля-тополя, пытался поначалу Дамби отжать, ну ты знаешь, — тараторила Лика. — Но я тебе как девушка девушке скажу, пацан он был совсем, из тех, кто к нам заглядывает поработать ручкой, почитывая забористую поттер-групповушку. Ну и дочитался-домечтался, идиот»). Как бы то ни было, вот в роли именно Лав-Лав мой предшественник себя представлял слабо, и по мере полового созревания учеников дурил все больше и больше, вплоть до того, что к четвертому курсу чуть не убедил родителей перевести его в Шармбатон. Отступления, само собой, цеплялись за отступления, сюжет местами отчетливо трещал по швам и держался более или менее каноничного курса только благодаря отчаянным усилиям Дамблдора и мобилизованных им подселенцев. Последних, к сожалению, набралось всего ничего: сама Лика, какой-то угрюмый тип в шкуре Филча да две самосочиненных мерисьюшки на Гриффиндоре, которых к месту любого из четко описанных в книгах событий нельзя было подпускать даже на пару этажей. В конце концов, когда неканоничность Лаванды начали замечать даже отличники Хапплпафа, Дамблдор поставил перед парнем вопрос ребром: либо он, аки нежная голубка, делает все, что положено (целуется с Роном в темных коридорах, к примеру) по доброй воле, либо отыгрывает все то же самое, но уже под заклятием Империус. Бунтарь взял сутки на подумать и… сбежал из сюжета.

— Это как?

— Это из окна шестого этажа, — Лика зябко повела плечами. — Насмерть, блин.

— И все — из-за… — пораженная, я почти машинально поднесла руку к губам.

— Ох, кто ж его знает. Может, местные пейринги изнутри оказались не такими уж… ну, ты поняла. А может потому, что он как раз накануне подселения шестой фильм пересмотрел, ну и сдрейфил, конечно.

— А что там, в фильме? — недоумевающе спросила я. — Видела, конечно, сто лет назад, но…

— Вот и не бери в голову! — с неожиданной жесткостью отрезала Лика. — Канон у нас книжный, фильмы тут ни при чем. Дамби это Марку сто раз втолковывал, а он… ну дурак ведь, дурак. И его жалко, и себя жалко. Мы сразу вообще решили, что всему теперь трындец. Еще трепыхались, конечно, но на самом деле думали, что без толку. А тут — ты. Хорошо-то как…

Когда она ушла, за окном уже занималось хмурое осеннее утро. Я еще долго глядела на клубящийся над озером туман, а в голове одна за другой всплывали медленные усталые мысли. Почему-то о моем неудачливом предшественнике не думалось совсем: слишком страшно, зябко, словно наступать на собственную могилу. Наоборот, все больше приходила на ум всякая ерунда. О том, каково, например, было прожить шесть лет в образе Гермионы тому же Коле. Там ведь тоже приходилось не только палочкой махать, и ничего, справился (что значит правильно ориентированный выживальщик!). Или о том, как улыбался Рон, после того, как мы… А где-то фоном за всем этим тосковала моя утрата, моя так и не отплаканная любовь. Почему-то в свой первый визит в Хогвартс я почти не помнила о ней, словно это случилось не со мной, уж слишком большая дистанция была между Эмили и Милисент. Между Эмили и Лавандой пропасть была, конечно, не меньше, но она имела другое качество. Они все стояли передо мной — юные, шестнадцатилетние, застигнутые на самом пороге своих неловких опытов, первых трепетаний сердца. А я смотрела на них с другого конца лежащего перед ними пути, опустошенная и усталая. И губы мои кривила сочувственно-циничная улыбка… а душа внутри корчилась в муках. Закрыв глаза, я на несколько мгновений позволила себе забыть, где я и что мне предстоит. Из-под сомкнутых век потекли медленные безмолвные слезы. Так, в слезах, я и заснула.

Наутро снова потянулись недели, месяцы и годы. Ударными темпами устраняя накопившиеся несоответствия, мы уже к Рождеству вплотную приблизились к канону. Для остальных это означало команду «вольно». Псевдо-Филч, настоящего имени которого я так никогда и не узнала, вернулся в свои излюбленные подвалы, мерисьюшки ушли в загул, напропалую соблазняя третьестепенных персонажей, Дамблдор отправился в очередной тур охоты за крестражами. Гиперактивная Лика, энергии которой хватило бы на полдюжины Гермион, успевала не только учиться, сердиться и что там еще положено по сценарию, но и, приняв изрядную дозу оборотного зелья, не пропускать ни одной вечеринки в Хогсмиде. Благо тень Волдеморта, нависшая над магическим миром, провоцировала у окружающих не только острую паранойю, но и приступы прямо таки истерического веселья. Огненное виски в тавернах лилось рекой, а спрос на влажные хлопушки и телепорт-справочники «Самые горячие ведьмы Годриковой Впадины» был лишь немногим меньше, чем на щитовые чары. Звали на такие пирушки и меня, но перспектива уныло надираться в уголке (ни на что другое я не чувствовала себя годной) не слишком привлекала.

Прогуливаться по Хогвартсу Лавандой Браун оказалось неожиданно трудно. Помимо критично возросшего со времен Милисент количества выходов на условную сцену, напрягала какая-то неотчетливая, почти беспричинная тревога. Впрочем, беспричинная ли? По мере продвижения к собственной смерти Дамблдор выглядел все более обеспокоенным и раз за разом вызывал меня к себе в кабинет. «Я не смогу сам проследить за вашей безопасностью, — повторял он, — но тревожиться не о чем, абсолютно не о чем. Главное помните, что книга была раньше фильма, и держитесь сюжета. Я, конечно, не присутствовал при финале, но, если верить сообщениям призраков, вам ничего не угрожает». Каждый раз после такого внушения я чувствовала себя не в своей тарелке. Хоть бы они уже сказали, что там, в этом фильме! Неужели меня покалечили? Или изуродовали? Насколько все страшно? Все отмалчивались, и история катилась своим чередом. Порой будущее приходило ко мне в ярких кровавых кошмарах, содержание которых я никак не могла вспомнить.

Но и наяву проблем хватало. Наши отношения с Роном запутывались сразу на двух уровнях: том, где я была глупенькой Лавандой, и том, где собой. Буря чувств, сопровождавшая первый поцелуй, никогда больше не повторилась. Он был, в сущности, ребенком, наивным, капризным, требовательным и добрым. Да еще и стопроцентным продуктом надменного волшебного мирка, где знали, как разлить по флаконам эйфорию, но так и не научились использовать бумагу, предпочитая строчить контрольные на выделанных шкурках убиенных коров. Разные вселенные, разные поколения. Но даже если бы мне как-то удалось забыть об этом, оставалась разница ключевая. Рон просто был не тем, кого жаждала моя душа, к кому за долгие годы привыкло мое тело. Он был выше и тоньше в кости, иначе пах, иначе поворачивал голову на мой зов. И эти бесконечные мелкие отличия сводили на нет все мои старания расслабиться. Я лишь терпела его. И еще очень жалела, как один извергнутый из рая жалеет другого. Он, вероятно, действительно любил свою настырную умницу Гермиону, вот только вместо нее раз за разом получал Лику, Колю и всяких разных прочих, пока его единственная была… А где, собственно, она была?

Не уверена, что я с таким вялым настроем вообще вытянула бы наш скоротечный игрушечный роман, если бы не одно очень благоприятное обстоятельство. Канон диктовал мне быть дурочкой, а это — одна из тех немногих ролей, которая человеку с чувством юмора дается без особого труда и позволяет попутно извлечь массу субъективных утешений. Ай, какие фееричные скандалы я ему закатывала! Какие немыслимые прозвища придумывала! Какие сферически гламурные презенты получал к нашим заветным датам (две недели и один день!) мой небритый суслик! Думаю, он простился со мной с огромным облегчением.

После похорон Дамблдора я проделала свой любимый трюк исчезновения с радаров, благо весь седьмой год обучения подавляющая часть персонажей смело могла проводить где угодно и как угодно. Лика, чувствовавшая себя оставленной за старшую, расцеловала меня на прощание и последний раз предупредила: «Ну, смотри, не забудь, собираемся вечером первого мая в Выручай-комнате!». Я обещала не забыть и тронулась в путь. На этот раз прятаться и не отсвечивать было сложнее, чем в случае Милисент. Давние нарушения канона тому виной, или же эта вращающаяся по кругу вселенная в принципе давала небольшой разброс событий, но мрачные времена выдались не в пример более мрачными. По дорогам шлялись беглые гоблины, министерство хватало даже чистокровок, а магловские водители, у которых голова шла кругом от хронической передозировки изменяющих память чар, вовсю путали полосы и педали. Промыкавшись две недели, но так и не сумев добраться хотя бы до дома Лаванды, я решила, что лучшее — враг хорошего, и, коль скоро нет места безопаснее Хогвартса, логичнее вернуться туда. Лики и Дамблдора не было, фокус событий ушел далеко на север. Конечно, были Кэрроу, и пытки, и комендантский час, и вся эта мишура, долженствующая продемонстрировать читателю тяготы жизни под властью мрачного тирана. Но, если по правде, Пожиратели так и не выучили нас всех в лицо, и, если не нарываться и не писать по ночам на стенах «Дамблдор жив!», проблемы возникали редко. Раз-другой мне чуть не досталось за нежелание наказывать активистов ОД Круциатусом, но и тут отлично выручила репутация дуры. После того, как я, хихикая и потирая ладошки от нетерпения, выронила палочку, и заряд магии просвистел в миллиметре от уха Алекто, от этой общественной нагрузки меня освободили. Осталось ждать. Смирно сидеть на занятиях, спать в своей постели. Часами лежать в гамаке Выручай-комнаты, грызть выпрошенные у домовиков яблоки и грезить о том уже недалеком дне, когда все это, наконец, закончится. «Сто восемьдесят два дня до того, как Волдеморт сдохнет, — писала я кончиком палочки прямо на стене. — Сорок шесть дней до того, как Волдеморт сдохнет. Три дня до того, как Волдеморт…».

Несмотря на все расчеты, битва за Хогвартс подкралась ко мне незаметно. Все это, на мой обывательский взгляд, просто совсем не выглядело войной. Кто-то куда-то побежал. Где-то вдали грохнуло. Коридоры наполнились движущимися доспехами и спешно эвакуирующимися слизеринцами. Тут бы испугаться, но был мой выход: очередная девичье-девичья реплика насчет санузла. Оттарабанив ее, я ретировалась в угол и снова принялась ждать. Машинально собрала вещи. Сложила в рюкзак. Вытряхнула и сложила заново. Перевязала последним носовым платком какого-то мальчишку, стонавшего, хватаясь за обожженную руку. Из небольшого пореза на его лбу капала кровь. И, вдохнув ее медный запах, я вдруг остро вспомнила свой первый день на Гриффиндоре, темный коридор, поцелуй Рона… Кровь тоже была настоящей. Ужас, сковавший мое тело, был подобен судороге или прыжку в ледяную воду. Я не могла пошевелиться. Не могла дышать. Просто не могла. Когда хватка паники чуть ослабла, я подползла к так и не уложенному до конца рюкзаку, нашарила дрожащими руками два года провалявшийся среди моего белья флакон с эликсиром отваги и одним глотком осушила его.

Спустя три удара сердца на меня снизошла блаженная тишина. Покой и уверенность, настолько глубокие, что стало нестерпимо стыдно за недавний страх. Этот момент настал и миновал. Я почувствовала, что поднимаюсь на ноги и зачем-то достаю волшебную палочку. А дальше не чувствовала уже ничего, кроме гнева. Вокруг мелькали какие-то цветные пятна, кто-то вопил, кто-то бежал. Я сама вопила и бежала, посылала заклинание за заклинанием, на избытке азарта путая Роулинг со Скоттом и восклицая: «Сдохни, гнусный кузикс!». Потом была темная тень, что-то лохматое, сюрреалистически очерченное, и мы катались по полу, пытаясь не то придушить, не то загрызть друг друга. В попытках нашарить палочку, я нашарила стул и била, била, била по этой фантастической твари, пока та окончательно не перестала шевелиться… или это утратила способность шевелиться я? Перед глазами все плыло и пьяновато покачивалось. Ноги отказывались повиноваться. Спустя вечность надо мной склонилось знакомое лицо. «Л-л-л-лика, — пролепетала я. — Что это со мной?». «С тобой, походу, передоз, подруга, — мрачно ответила она. — Попробуй отползти к стене и не высовывайся. Нам нужно бежать, сама понимаешь — канон». Канон. Нон. Нон-но-о-ом. Серьезно, ом-м-м. Ом-м-м-ном-м-м-м. Я кое-как собрала себя в кучу и начала подниматься. А в следующую секунду перед глазами расцвели фейерверки, и я упала навзничь. Многострадальное сознание угасло почти сразу, но я все-таки успела увидеть лицо перегнувшейся через перила Сивиллы Трелони, ее близоруко сощуренные глаза и хрустальный шар в трясущейся руке. «У меня еще есть! — вопила она. — Сколько хотите!». Канон, будь он проклят.

Очнувшись в своей постели, я, пошатываясь, добрела до кухни и долго пила воду прямо из-под крана. А потом набрала в Гугле «Гарри Поттер и Дары Смерти. Часть 2». Искомое видео обнаружилось почти сразу. Я наугад ткнула мышкой куда-то ближе к концу, и весь экран вдруг заняло неподвижное девичье лицо. Мертвое. Как обычно, между актрисой и героиней лежала пропасть, но на этот раз я сразу поняла, кто передо мной. И зашлась в беззвучном крике.