Ведьмино отродье (hag born) (джен)

...после ужина в Большой зал вошел мрачный суровый Дамблдор и объявил, что профессор Квиррел умер...

* * *

— Есть такая притча, — мрачно сказала Элайн:

Однажды, давным-давно, шел по лесу волшебник, молодой, но подающий надежды. Вдруг навстречу ему вышел лич, восставший из кала.

— Я тебя съем! — взревел лич.

— Нет! Это я тебя съем! — выкрикнул волшебник и съел лича.

А мораль притчи: это победа. Но у победы — странный вкус.

Гарри хотел было улыбнуться, но вместо улыбки вышла лишь кривая гримаса.

— И что же нам делать? — спросил Рон, глядя на Гарри и Элайн глазами с расширенными от испуга зрачками.

— А мы-то тут при чем? — твердо сказала Элайн, — мы вообще не при делах! Кто нас видел?! Отрицаем всё!

— Верно! — обрадовался Рон, но сразу же добавил с сомнением, — если только у нас не найдут этот Прах. Вдруг его действие можно опознать?

— Значит, нужно его спрятать, — сказала Элайн.

— Где? — спросил Гарри .

— Точно не в наших комнатах, — ответила Элайн, — если и устроят обыск, то там будут искать в первую очередь. А без метлы нам тяжеловато будет прямо сейчас выбраться за пределы Хогвартса и вернуться обратно незамеченными. Попробуем для начала в замке спрятать. В крайнем случае временно, а завтра выйдем наружу днём вместе со всеми и спрячем где-нибудь в лесу уже как следует. Рон, побудь на виду. Если нас будут искать, скажи, что мы, не знаю, в библиотеке. Гарри, пошли со мной. Если кого встретим, отвлечешь их как-нибудь, ты же знаменитость.

Рон и Гарри серьезно кивнули.

Через несколько минут Гарри и Элайн уже быстро поднимались по лестницам, рассчитывая найти укромный уголок на верхних этажах замка. Ведь заброшенную аудиторию, где в конце концов оказалось Зеркало Еиналеж, они нашли именно так, хотя конкретно это помещение для хранения зелья использовать было, конечно, нельзя — слишком многие уже о нем знали. Но они надеялись найти там что-то подобное — какой-нибудь чулан, укромный угол или нечто вроде этого. Но, несмотря на поздний час, они постоянно слышали голоса учащихся, бродящих по коридорам. В основном, это были парочки старшекурсников, так же, как и они, ищущие укромный уголок, правда, совершенно с другими целями. Так они дошли до восьмого этажа и сейчас быстро шагали по коридорам, прислушиваясь. Пройдя мимо огромного гобелена, на котором Варнава Вздрюченный учил троллей балету, они услышали впереди какой-то шум и с досадой повернули обратно, но вернувшись к началу коридора, вновь услышали какие-то голоса.

— Да что ж такое! — пробормотала Элайн, — они сегодня все решили шляться по замку! Пошли обратно, может там уже ушли.

Они вновь вернулись к противоположному концу коридора, пройдя мимо гобелена. Гарри, беспрестанно оглядывающийся назад, бросив очередной взгляд через плечо, остановился и окликнул подругу.

— Элайн! Смотри!

В стене напротив гобелена отчётливо виднелась маленькая невзрачная дверь, почти сливающаяся со стеной.

— Что за черт! — пробормотала Элайн, — мы же тут только что проходили? Как мы могли ее не заметить?

— Может, она фальшивая? — предположил Гарри и, подойдя к двери, дёрнул за ручку. Дверь послушно отворилась. За ней оказалось помещение размером с собор — тусклый свет пробивался откуда-то сверху, весь огромный объем был забит невероятным количеством самого разнообразного хлама, в основном сожженной, полурастворенной и иным способом сломанной мебелью, плакатами, дверями, котлами, бутылками, старыми книгами и пергаментами. Присутствовали метлы, в основном сломанные, ржавые мечи и даже огромный топор, лезвие которого было покрыто чем-то, подозрительно напоминающим кровь, засохшую лет пятьдесят назад. И это только то, что было видно со входа.

— Ну ничего себе! — воскликнула Элайн, появляясь рядом с Гарри, — ты слышал когда-либо об этом месте?

— Никогда, — ответил Гарри, заходя внутрь.

— А ведь друг папы говорил, что где-то здесь расположена тайная лаборатория Равенкло, — тихо произнесла Элайн, захлопывая дверь изнутри и оглядываясь, — что-то не очень это похоже на лабораторию, но может, она спрятана среди этого хлама? Поэтому ее до сих пор и не нашли? Судя по всему, тут не убирались пару веков. Идеальное место, чтобы спрятать что угодно! Даже лучше, чем в лесу. Давай пристроим зелье в укромном месте и быстренько пробежимся вокруг. Не стоит сейчас надолго пропадать — вдруг мы под подозрением.

И они пошли между куч покрытого пылью барахла, иногда вздымающихся вокруг них подобно стенам диковинного ущелья. Миновав чучело тролля, они повернули в проход между колоннами, сложенными из огромных древних бочек и остановились у старого шкафа, который выглядел так, словно его облили какой-то едкой кислотой.

— Думаю, мы зашли достаточно далеко, — прошептал Гарри, повинуясь какому-то безотчетному чувству, говорившему ему, что они на месте.

Он открыл шкаф, вытащил оттуда клетку со скелетом какого-то многоногого давно почившего существа и обернулся к Элайн:

— Вот тут вряд ли кто-то догадается посмотреть.

Элайн с восторгом крутила головой, рассматривая кучи покрытых вековым слоем пыли и паутины вещей вокруг. Гарри видел, как она повернула голову в сторону от шкафа и замерла, изумлённо округлив глаза.

— Гарри... — прошептала она и растерянно поманила его рукой.

Гарри подошёл и посмотрел в направлении ее взгляда. На старом пыльном столе, рядом с бюстом какого-то мужика, в окружении грязного, покрытого паутиной тряпья лежала старинная то ли корона, то ли что ещё — Гарри плохо разбирался в женских украшениях. Она была тусклой, потемневшей, с крупным, массивным, несколько грубовато сделанным плетением, в котором без труда угадывалась стилизованная фигура птицы, символа с герба Дома Равенкло.

— Украшение в стиле вашего Дома? — спросил Гарри, не понимая, что могло так удивить Элайн, — Давай заберём. Будет твоё.

И он потянулся рукой к украшению. Внутренний голос явственно говорил ему, что такую вещь следует взять немедленно. Элайн больно вцепилась ему пальцами в плечо и с силой отшвырнула назад, едва не уронив его на пол.

— Ты что делаешь?! — возмущенно прошипела она, — ты знаешь, что это?

— Нет, — сказал Гарри, пошевелив плечом, на котором, вероятно, теперь появилась пара синяков, — какая-то древняя штука. Дорогая, должно быть.

— Эта штука выглядит точь в точь как диадема Равенкло, — сказала Элайн.

— Ну, диадема, — согласился Гарри, — я же не знаю, как они называются. А что Равенкло — так ваш символ на ней, это понятно. Почему ты не хочешь ее взять? Она как для тебя тут лежит!

— Нет, Гарри, ты не понял. Я имею в виду, что она выглядит как настоящая диадема Ровены Равенкло, основательницы Хогвартса. И это не символ Дома. Это ее герб.

— Серьезно?! — воскликнул Гарри, также теперь уставившись на диадему в изумлении, — ты думаешь, эта вещь настолько древняя?!

— Диадема Ровены пропала много веков назад, — ответила Элайн, — и с тех пор никто ее не видел. Ее дочь, Елена, взяла ее и пропала. Говорят, она умерла, не оставив наследников. Я вижу статую Ровены по десять раз на дню. По легендам, в диадеме сосредоточена мудрость ее владелицы. Не знаю, что это значит. Никто не знает.

— Тогда тем более стоит забрать её, — заявил Гарри, — ну или хотя бы перепрятать. Иначе ее найдет кто-нибудь другой, и вся слава достанется ему.

— Я тоже так думаю, — осторожно кивнула Элайн, не отрывая взгляда от диадемы, — проблема в том, что эта вещь, если она подлинная, была изготовлена в Темные Века одной из величайших колдуний. И тот, кто ее сюда положил, за ней не вернулся.

— Может, он не успел. Умер или еще что, — предположил Гарри.

— Да наверняка, — убежденно произнесла Элайн и облизнула пересохшие губы, — вопрос в том, от чего он умер.

— Ты думаешь...?!

— Эта вещь могла его и прикончить! — подтвердила она.

— Но ведь Ровена Равенкло — мудрая колдунья! — воскликнул Гарри, — она прославилась своим умом...

— Умная и добрая — это разные вещи, — возразила девочка, — ты не забывай, что мы говорим о Темных Веках, когда половина всех родившихся детей не доживала до восьми лет; тех, кто пережил свое младенчество, водили на казни как на праздник, а дубину для проламывания голов рыцарей и морд их лошадей могли назвать "Добрый день"⁽¹⁾, считая это хорошей шуткой. Вдруг эта диадема сводит с ума или убивает еще каким-либо способом того, кто ее наденет, если он, скажем, недостаточно мудр, не принадлежит к Дому Равенкло, или, к примеру, не женщина — в те времена к женщинам относились не очень хорошо, может, она ненавидела мужчин. Ведь в летописях остались сведения о ее дочери, а о муже — ничего.

— Вот черт! — содрогнулся от ужаса Гарри, — спасибо, что меня остановила, я уже было хотел ее схватить. Может, тебе можно? Ты — Равенкло и женщина. И мудрая.

— Спасибо, Гарри, — улыбнулась Элайн, — но у меня другая беда — я не человек. Вдруг Ровена ненавидела нелюдей. Хаги могли забрать ее мужчину, к примеру.

— Но оставлять ее на виду нельзя, — твёрдо заявил Гарри, достав палочку, — спрячем вместе с Прахом, а когда станем постарше, сможем проверить ее на проклятия и выяснить ее тайны. И напишем об этом в нашей книге. "Авторы бестселлера нашли диадему Равенкло!" Или нет! "Нашедшие диадему Равенкло издают книгу!" Вот как! Вингардиум Левиоса!

Диадема даже не шевельнулась. Гарри обеспокоенно направил палочку на соседний бюст. Тот послушно покорился чарам Левитации и легко поднялся в воздух.

— Точно. Зачарована, — констатировала Элайн очевидный сейчас факт, — Локомотор! Люмос! Перспикуа! Пинго! Джеминио!

Сработали только чары Копирования. Они повертели в руках бесполезную копию диадемы, но проблемы это не решало: древняя вещь оставалась неподвластной для любых заклятий, меняющих в зачарованных вещах хоть что-то, включая положение в пространстве. Гарри выломал прут из спинки стула, выглядевшего так, словно его жевали, и осторожно ткнул им диадему.

— Ничего, — сказала Элайн, — на дерево она не действует. Впрочем, иначе бы она повредила стол, на котором лежит, а он, очевидно, цел.

— Может, положим ее в Прах, — предложил Гарри.

— Но это же не лич, — возразила Элайн, — или ты думаешь, что Ровена оставила после себя крестраж? Не думаю. Она не была некромантом. Кажется.

— Это самое сильное средство, что у нас есть, — пожал плечами Гарри, — мо́жет он повлиять и на темные проклятия?

— Тетка про это ничего не говорила, — с сомнением произнесла Элайн, — хотя, с другой стороны, она не говорила и обратного. В любом случае, ты прав, и мы ничего не теряем. Давай!

Она открыла банку и высыпала порошок толстым слоем на полку в шкафу. Гарри выломал из многострадального стула второй прут, как щипцами подхватил ими диадему и осторожно положил ее на слой порошка. Затем они снова принялись таращиться на диадему.

— Опять ничего, — сказал Гарри, — может, надо погрузить ее в Прах целиком?

— Давай попробуем, — согласилась Элайн, — сейчас я сделаю ложку из щепки. Попробуем ее в нём закопать.

Она отошла к истерзанному стулу, а Гарри в нетерпении осторожно набрал Прах в щепоть и принялся посыпать диадему, занеся над ней руку. Внезапно в пальцы его словно вонзились десятки острых игл, как будто вместе с черным порошком он ухватил щепотку бритвенно острых волокон стекловаты. Зашипев, Гарри бросил порошок на диадему, потряс пальцами, которые продолжало мерзко саднить и колоть, и сунул их в рот, пытаясь размочить слюной кожу и облегчить зуд. Крупинки порошка, захрустевшие было на зубах, растворились в слюне. Внезапно голову его прострелило болью, настолько ярко и пронзительно, что он вскрикнул. Его шрам словно решил расколоть череп надвое. Гарри схватился за лоб. Боль была такой, что он ничего не видел вокруг и, не в силах стоять на ногах, рухнул на колени, уткнувшись головой в пол. Меж пальцев у него потекло что-то тёплое. Он сцепил зубы изо всех сил, чтобы не закричать.

— Гарри! Гарри! Что с тобой?! — услышал он над собой панический возглас Элайн, но боль, терзавшая его голову была такой, что он не в состоянии был ничего ответить. Она вонзалась в его мозг как гвоздь, разливаясь по всему телу, и он стискивал теперь не только зубы, но и сфинктер, чувствуя, что сейчас напрудит в штаны или того хуже, "отбросит балласт", как выражался Рон. Твердые острые пальцы Элайн словно когти гарпии вцепились в мантию на спине Гарри, и поволокли его по полу прочь от шкафа.

— Проклятье! Проклятье! — повторяла Элайн со злым отчаянием, швыряя его на пол, словно мешок, и переворачивая на спину. Боль вдруг исчезла так же внезапно, как и пришла, настолько мгновенно, что Гарри едва не рассмеялся от внезапного облегчения. Он оторвал руки ото лба и уселся на пол. Элайн склонилась над ним и испуганно вгляделась ему в лицо. Ее широко распахнутые ярко-зеленые глаза оказались напротив его.

— Я в порядке, — сказал Гарри.

— Что ты сделал?! — требовательно спросила Элайн, — ты коснулся диадемы? Ты весь в крови.

Гарри посмотрел на свои ладони. Жидкость, текшая по его лбу, действительно была кровью. Кровью же было испачкано все его лицо, шея и мантия.

— Я не знаю, — пробормотал Гарри, силясь вспомнить, мог ли он коснуться диадемы.

— Что значит "не знаю"! — зло воскликнула Элайн, — ты что, идиот?! Я думала, ты сейчас пнёшь ведро⁽²⁾ как Квиррел.

Внезапно она замерла и внимательно посмотрела на лоб Гарри.

— Шрам, — жестко сказала она, — кровь течет из шрама. Ты коснулся Праха. А ты ведь до этого ни разу не касался его!

Она подняла палочку и нацелила ее ему в лицо. Гарри с ужасом уставился на нее, не переставая перематывать в голове одну и ту же мысль: "Коснулся диадемы или нет? Коснулся или нет?"

— Дай мне Прах! — наконец сказал он, и это решение словно придало ему сил. Назад пути не было, — Скорее!

— Если ты одержим, это может убить тебя, -неуверенно произнесла Элайн, впрочем, не опуская палочки.

— Если я одержим, то это уже не я, — ответил Гарри, стараясь, чтобы его голос звучал твердо, и изо всех сил отгоняя любые мысли, что лезли сейчас в голову, пытаясь подорвать его решимость.

— Как ты можешь, говорить, что это не ты, если ты уже считаешь себя собой?.. — с сомнением начала она.

— Элайн! — одернул ее Гарри с яростью, — не время для философии. Дай мне этот чертов порошок!

Элайн, подозрительно косясь на него, подошла к шкафу, осторожно набрала немного порошка в ладонь и вернулась обратно, протянув руку. Гарри подставил ладонь, а, когда горсть черных крупинок легла на нее, немедленно кинул ее в рот и замер, выпучив глаза. Вкус земли во рту исчез вместе с крупинками, растворившись во рту и сгинув в никуда, но он продолжал сидеть с бешено бьющимся сердцем, ожидая непонятно чего.

— Ну как? — нарушила молчание Элайн.

— Как земля, — сказал Гарри напряжённо, — а потом раз! И исчезает, как будто и не было ничего.

— Так и должно быть! — с облегчением сказала Элайн и радостно улыбнулась, но тут же снова стала серьезной, — значит, ты все же коснулся диадемы! Ты — полный кретин! У тебя пальцы что, под снитч заточены?! Ты любую блестящую хрень будешь хватать теперь голыми руками?!

Гарри, сгорая от стыда, опустил голову. Он теперь и сам был уверен, что коснулся злосчастного украшения.

— Зато теперь мы точно знаем, что она проклята, — вставил он в поток брани от Элайн, оправдываясь, — наверное, она была рассчитана на голову, а я коснулся рукой. Вот проклятье и не подействовало в полную силу. Так... Самое слабое место лопнуло. У меня же голова не совсем целая.

— Способ проверки по-Гриффиндорски, — с сарказмом произнесла Элайн, успокаиваясь, — расход — один мальчик на попытку. Вообще-то для таких целей берут магглов. Их, так-то, в природе побольше.

Она подняла палочку и наложила на Гарри что-то, звучащее как "Элуо". Похоже, что это была какая-то продвинутая разновидность Очищающих чар, потому что кожа, волосы и одежда Гарри не просто стали чистыми, а такими, словно их вымыли с дорогими шампунями и аккуратно просушили.

— Надо возвращаться, — сказала она, пока Гарри пытался начесать свои как обычно взлохмаченные волосы на лоб, чтобы скрыть покрасневший шрам с тонкой линией запекшейся крови внутри, — вдруг нас хватятся. Немного уляжется — вернемся и обшарим тут все хорошенько. Я видела какие-то книги.

— Я видел метлы, — добавил Гарри, — может, среди них есть и целые.

Они прошлись по проходам обратно к выходу, мельком взглянув в пару найденных книг, которые оказались старыми учебниками, необратимо испорченными внутри. Похоже, целых вещей тут было немного, если таковые вообще были. Выйдя из огромного мрачного помещения, они прикрыли за собой дверь, огляделись, стараясь запомнить место получше, и поспешили в Большой зал. Оглянувшись, Гарри увидел, что дверь начисто слилась со стеной, и на минутку ему показалось, что ее там уже нет. Он поправил очки, но возвращаться не стал, а молча поспешил вперед, плечом к плечу с подругой.

Все последующие дни они, по молчаливому соглашению, вели себя словно эталонный образец ученика: добросовестно ходили на занятия, проводили вечера в гостиных, а днем бродили по лужайкам возле Хогвартса, не отходя далеко. Они даже не обсуждали между собой произошедшее. Каждый чувствовал, что нарушать дисциплину и распорядок сейчас не время. В школе был объявлен траур по умершему Квиррелу, причиной смерти которого были названы некие "отложенные последствия давнего проклятья, с которыми успел столкнуться этот мужественный человек по роду деятельности". Все развлекательные мероприятия были отменены, в том числе и финальный матч по Квиддичу, что безмерно огорчило всех спортивных фанатов. Гарри для виду выразил свое огорчение, но в глубине души был этому рад. Его команда в случае проигрыша могла обвинить его в том, что он специально плохо играл в отместку за отнятую метлу. А так с его души упал немалый груз. Гермиона теперь ходила за ними все время. Кажется, она была очень довольна их нынешним примерным поведением, не зная всего, что этому предшествовало.

Жаркий солнечный май разгулялся вовсю: яркое желтое солнце, белые пушистые облака, сочная зелёная травка так и манили наружу, и они всё больше времени старались проводить на лугах и полянах, подальше от чужих глаз и ушей, болтая о всякой всячине. Вот и сейчас они пришли на облюбованную ими пару дней назад лужайку.

Двенадцать месяцев в году,

Считай иль не считай.

Но самый радостный из них

Веселый месяц май!

— продекламировала Элайн, садясь прямо на землю. Остальные с большим или меньшим усердием последовали ее примеру. Через двадцать минут Гарри и Элайн уже расслабленно лежали на траве под теплым майским солнышком, в то время как Рон и Гермиона затеяли какой-то бессмысленный социально-философский диспут. Горячие солнечные лучи расцвечивали мир в алый даже сквозь закрытые веки, заставляя Гарри щуриться. Он лениво повернул голову к Элайн, едва найдя в себе на это силы. Та вяло подняла руку с палочкой и поводила ею перед собой.

— Умбро.

На ее лицо легла мягкая тень, хотя ничего, способного ее отбросить, Гарри не заметил. Она блаженно вздохнула, сорвала травинку, сунула ее в рот и снова недвижимо легла, сложив руки с палочкой на груди словно покойник. Лишь тонкий зелёный стебель во рту в обрамлении длинных листьев продолжал описывать восьмерки над ее безмятежным лицом.

— Чёрт побери, Элайн, — сказал Гарри, — есть то, что ты не знаешь?

— Я знаю лишь то, что ничего не знаю, — лениво отозвалась Элайн, подняв палочку, — Умбро.

И повела ею в его сторону. Полоса тени от ее лица растянулась и на лицо Гарри. Солнце погасло, превратившись в тусклый желтый кругляш, окружённый широкой черной каемкой, вокруг которого по прежнему сияло лазурное, сочное, каким оно бывает лишь в детстве, небо⁽³⁾. Ощутив долгожданную прохладу, мышцы лба и глаз расслабились, и Гарри довольно замычал.

— Полезная вещь! Ты просто чудо! Как нимфа, выходящая из лесного ручья на радость людям! Кстати, что такое нимфа?

— Так называются личинки насекомых, — ответила Элайн сквозь зубы, не выпуская травинку изо рта, — а взрослая особь называется имаго.

— Странно, почему тогда всех девочек сравнивают с нимфами?

— Кто их знает, Гарри. Может, поэт, который впервые это придумал, очень любил личинок?

Они лениво рассмеялись.

— ... Все девочки так делают, и это нормально! — кипятился Рон, — такова уж ваша природа. Наряжаться, краситься, готовить. А как еще понравиться мужчинам? Потом будешь дома следить за семьёй все равно. Вот моя мама...

— Я не твоя мама, Рон, — отрезала Гермиона, — следить за семьёй — это и обязанность мужчин тоже. Я считаю, привлечь к себе внимание можно и умом. Даже нужно умом, а не пустым кривлянием как эти Лаванды, Ромильды, и кого ты там вспоминал. Так ведь, Элайн?

— А мне-то почём знать? — равнодушно протянула Элайн.

— Как?! Ты не могла не думать о будущем! Рано или поздно тебе придется...

— Я рву цветы летом, — сказала Элайн уже немного раздраженно, выплюнув травинку, — топлю печь зимой, и вообще, решаю проблемы по мере их поступления. В настоящее время у меня такой проблемы нет. Ты, я смотрю, умный птиц, и знаешь, что будет через десять лет. А что, если к власти придут Пожиратели Смерти? Предположим, в ваши дома заявится толпа молодчиков, сдерут с ваших родителей кожу и прибьют ее к двери. Кого и чем ты тогда будешь привлекать?

Она снова сунула стебель в рот и прикрыла глаза.

— Гарри, — сказал Рон несколько растерянно, — а ты что думаешь?

— Я ничего не думаю, — сказал Гарри, — у меня уже давно нет семьи.

Он тоже сорвал длинную разлапистую травинку, сунул ее в рот и тут же выплюнул.

— Мерлин правый, Элайн! — воскликнул он, скривившись, — как ты её грызешь?! Она же горькая!

— Как и жизнь наша сиротская, — сказала Элайн прежним равнодушным голосом, — ты же как-то справляешься. Сожми зубы и терпи.

Гарри лег на спину и снова сунул травинку в рот. Травяная горечь на губах и вправду притупилась.

— Ох, Гарри... — жалостливо выдохнула Гермиона.

— Вот это облако похоже на Пушка, — перебил её Гарри, смотря в небо сквозь колышущуюся перед его лицом охваченную узкими листами соломину.

Он даже не услышал, а скорее почувствовал как переглянулись между собой Рон и Гермиона.

— А это — сказала Элайн, — на одноухого Рона, который жрет свою руку.

— Точно, — сказал Гарри.

Они надолго замолчали.

Обратно в замок возвращались, когда солнце повернуло к закату, как обычно разбившись на пары, чтобы удобнее было идти по узкой тропинке. В этот раз Гарри и Элайн шли впереди, а Рон с Гермионой — у них за спиной, шушукаясь и поглядывая им в затылки.

— И чего они завели этот разговор про семью? — со злой горечью прошипел Гарри, — мне-то почём знать?! Да я понятия не имею, как ее заводить! Я даже не знаю, как познакомились дядя Вернон и тетя Петунья. Они обычно говорили про такое, когда оставались наедине с Дадли, а когда я входил, спрашивали, чего я шляюсь по дому.

— Ты всё еще об этом думаешь? — спросила Элайн хмуро, — брось, Гарри. Иначе ты чокнешься, точно тебе говорю. Ты что, собрался завтра жениться?

— Нет, — ответил Гарри так же хмуро, — но Рон и Гермиона вон уже что-то выясняют.

— Ну так и ты выяснишь, — уверенно произнесла Элайн, — все равно тебе сейчас никто ничего не скажет. Ответят "подрастешь и все узнаешь" и будут глупо улыбаться, как будто с котом разговаривают. Я уже спрашивала. Проще будет узнать это самому.

— Как именно? — поинтересовался Гарри, оживляясь.

— Не знаю. Может, подсмотрим летом, — предложила Элайн, — у вас все наверняка почти как у магглов, так что у тебя и проблем никаких нет. Метла, Мантия — и вуаля! Я тебе тут не советчик, у нас все не так, да и Мантии-невидимки у меня нет. Но я попробую спросить у Эйрлис, если хочешь. Она, возможно, знает или может узнать. Это моя подруга, мы с ней играли в детстве. Ну, как играли — она меня не прогоняла. Она добрая вообще-то. У нее родился ребенок в августе. Должно быть, теперь уже большой, ведь почти год прошёл. Слишком рано она, конечно. Морвена сказала — это глупо, она сама ещё ребенок, но Эйрлис всегда любила возиться с малышами.

— А сколько ей лет, твоей подруге? — удивился Гарри.

— Двадцать пять, — сказала Элайн, — или чуть побольше. Ей, наверное, будет скучно со мной. Но от помощи с ребенком она не откажется, тут-то я и спрошу.

— А не таких старших у тебя нет?

— Нет, — вздохнула Элайн, — в нашей общине я одна такая. Так уж получилось в те годы. Остальные или такие, как Эйрлис и даже старше, или совсем несмышленыши. Но старшие со мной не хотели возиться. Эйрлис вот разве что, да и то... А Морвена просто сваливает на меня работу по дому. Я у неё живу, это родная моя тетка. Поэтому я обычно в лесу пропадала с утра до вечера. Там всегда можно найти, чем заняться, если хорошо подумать. Или у папы, когда он мог меня забрать, но теткам это не нравится. Да и мне тоже, честно говоря. У папы, конечно, полно книг и журналов, есть даже такие, которые не выписывает Хогвартс. Поэтому Гермиона и читает всякое старьё. Но тоже скучно, он ведь никуда меня не отпускал. Играть с маггловскими детьми, я имею в виду. Правда, они играли очень скучно, просто рылись в песке как крысы, хотя рядом росли замечательные деревья. Папа говорит, ваши дети не играют на деревьях. Это правда?

— Почему? Иногда играют, — сказал Гарри со вздохом, вспомнив, как его туда не раз загонял какой-нибудь из бульдогов тетки Мардж, — но им запрещают. Они оттуда часто падают и расшибаются. Хотя они и в песочнице дерутся лопатками и иногда разбивают себе лоб или очки.

— Вот это, наверное, и была причина, — воскликнула Элайн, — а не "дочка, эти детки очень хрупкие, ты им навредишь". Я бы наверняка сразу же отхватила лопатой по носу! Странные вы все-таки. Я все детство на крыше провела и ни разу не упала.

Гарри слушал ее с интересом. Теперь ему стала понятна и ее рассудительность, и ее невероятная осведомленность, и тяга к знаниям: она всю жизнь провела среди взрослых, и судя по всему, это было не очень весело, хотя наверняка лучше, чем уроки садоводства и готовки завтраков, которые получил Гарри от дяди с тетей, и "охота на Гарри" от кузена и его дружков.

— Метлы у меня, боюсь, не будет, — заметил он, — ее надо купить, а я не знаю где и когда.

— Как ты будешь добираться домой? — спросила Элайн деловито.

Гарри пожал плечами.

— Думаю, так же, как и приехал. Выйду с вокзала Кингс Кросс, потом, наверное, пойду на Косую Аллею, потому что у меня совсем нет маггловских денег, а Гермиона говорила, что их нужно менять в Гринготтсе. А потом на вокзал Паддингтон, оттуда едут пригородные поезда в Литтл Уингинг. Как-то так.

— Предлагаю ехать на Косую Аллею не только для обмена денег, — сказала Элайн, — если тебе не жаль галеона, можно задержаться в "Дырявом котле" на сутки и закупиться по полной программе. Найдем палатку, метлу... Там много чего надо на самом деле, понадобится целый день. А потом можно оставить все лишнее в твоем хранилище. Если мне удастся добыть Пишог в первые же дни — а я надеюсь, мне удастся — мы можем поехать к тебе вместе и найти там место для жилья. Я же не знаю, где ты там живешь, тебе придется меня провожать. А когда закончим, ты заявишься к своим. Откуда твои магглы знают, когда точно ты возвращаешься? Скажешь, что у колдунов занятия кончаются вот так, вряд ли они будут проверять. Через неделю или две я заявлюсь к тебе с Джереми, Пишог к тому времени подрастет, а ты скажешь, что тебя заберут в семью твоих друзей на лето. И мы свободны как ветер!

— Точно! — воскликнул мгновенно повеселевший Гарри, — я скажу, что мои друзья — магглорожденные, и у них обычная семья. Так, думаю, Дурслям больше понравится. Ведь колдунов они боятся.

— Значит, так и будем действовать, — подытожила Элайн и довольно улыбнулась, — а потом я буду играть на том, что папа и тетки слова лишнего друг другу не говорят. Скажу Морвене, что еду к папе сегодня, а ему — что приеду завтра! Приютишь на один денёк в своем новом крутом жилище?

— А то! — воскликнул Гарри, в котором надежда на новое светлое будущее прямо сейчас перерастала в счастливую уверенность, — да я — самый гостеприимный хозяин в Суррее! Вот увидишь!

1) Годенда́г (нидерл. goedendag, букв. — «добрый день») — средневековое древковое оружие ударно-колющего действия: тяжёлая дубина в рост человека с расширявшимся вверху древком, окованным железом и снабжённым острым шипом. Наибольшее распространение получило во Фландрии XIV века

Вернуться к тексту

2) Kick the bucket, английская идиома, аналог наших "отбросить копыта", "склеить ласты", "дать дуба", "сыграть в ящик", "примерить сосновый макинтош"

Вернуться к тексту

3) С возрастом хрусталик глаза желтеет, и способность видеть голубые цвета падает. Ранее люди, пережившие трансплантацию искусственного пластикового хрусталика, отмечали увеличение сочности оттенка цвета неба вплоть до нечеловеческой из-за способности видеть длинноволновый ультрафиолет, прежде поглощаемый родным "живым" хрусталиком. Впрочем, явление это вредное из-за деструктивного действия коротковолновой части спектра на сетчатку, и поэтому современные импланты содержат УФ-поглотители, избавляя человека от этой опасности, а заодно от ощущения детского неземного цвета небес

Вернуться к тексту