Пять мёртвых женщин (джен)

Младенцы и смерть. Это всё, что ей теперь осталось.

Она истерически смеётся от этой мысли, но тут же жалеет об этом, потому что сразу же прибегают гадкие женщины в белом и снова её связывают. Когда Белые Женщины уходят, она беспомощно тянет за ремни, которые врезаются в кожу её запястий. Сегодня ужасная ночь: ветер воет, и снег метёт, и ветки на дереве за окном мрачно стучат друг о друга. Ей недолго осталось, но Белые Женщины об этом не знают.

Да уж, обрадовался бы отец, увидев её сейчас. Она чуть снова не начинает смеяться, но вовремя прикусывает губу. Рот заполняет горький вкус крови, и она расслабляет челюсть. Ой. Теперь всё причиняет такую сильную боль. Всё, о чём она думает, всё, что делает, всё, чем она является, причиняет боль телу и душе. Они думают, что она вырвет это из себя, если они не будут её связывать. «Подожди, — твердят они, — ещё рано». Как будто что-то в этом смыслят.

«Папочка!» — мысленно кричит она, но надеется, что он её не слышит. Он бы всё равно никогда сюда не заявился — здесь полно магглов и Белых Женщин, которые вот-вот её вскроют. Она их просила об этом, конечно, иначе никогда не пришла бы в это ужасное место, которое на вкус как смерть и пахнет младенцами. Ни за что бы не пришла. Он не должен узнать, что она была здесь. Она не должна оставить и следа — но оставит. Придётся. Ребёнок с именем её отца имеет шанс добиться чего-то в жизни, убеждает она себя. А у ребёнка с именем матери нет ничего.

Она позаботится о том, чтобы у её ребёнка было имя её отца.

Тело пронзает боль, словно её проткнули тысячью пик, и она снова начинает вопить.

— Мисс Гонт! — кричит на неё Белая Женщина, врываясь в палату. — Вы пока ещё не в операционной и с вами всё в порядке! Прекратите кричать, ясно вам?

Меропа наблюдает, как Белая Женщина снова уходит, хлопая дверью. Тупые магглы. Отец был прав: они не замечают того, чего не хотят видеть. Ничего с ней не в порядке — этого нельзя увидеть, и об этом нельзя рассказать, но сути это не меняет.

— Том, — шепчет Меропа, и её сухие губы смыкаются после того, как она произносит последнюю букву его имени.

Он выходит из стены, одетый в костюм для верховой езды и столь же красивый, как в тот день, когда они поженились.

— Зажги камин, — просит она его, — здесь так холодно.

Но он проходит сквозь неё и через дверь — туда, где сидит Белая Женщина, только и ждущая, чтобы вскрыть её.

— Вернись ко мне! — кричит она ему вслед, а потом снова захлопывает рот.

Меропа задерживает дыхание, ожидая, что сейчас снова появится Белая Женщина и будет её отчитывать.

— Веди себя тише, — строго наставляет она себя, прикрывая голову безвольно висящими руками, натягивая при этом ремни до предела. Веди себя тише, и Том вернётся.

Но Том не возвращается. Никто не приходит.

Белые Женщины вскоре заходят в палату, принеся с собой поднос с серой маггловской едой. Они развязывают ей руки, чтобы она могла поесть, и она видит в этом возможность.

— Пожалуйста, — шепчет она, — моя книга.

Меропа указывает на небольшой чемоданчик, лежащий раскрытым на полу у противоположной стены. Внутри лежат два рваных платья и книга с рецептами по Зельеварению. Она ненавидит эту книгу, она не принесла ей ничего, кроме беды, но и выбросить её она не может. Книга помогла влюбить в неё Тома, и за это она вечно будет испытывать к ней благодарность и ненависть.

Белые Женщины удивлённо глядят на неё, а затем пожимают плечами.

— Вот, — одна из них кидает книгу на кровать.

— А вот ручек и карандашей не дадим, — предупреждает другая. — Мы же не знаем, что ты с ними сделаешь.

Они оставляют её наедине с едой. Они считают её сумасшедшей.

Снова оставшись в одиночестве, Меропа отодвигает поднос с едой в сторону и кладёт книгу на колени перед собой. Обложка потрёпанная, название уже стёрлось. Эта книга — из тех, что всегда выглядели старыми, потому что она существовала всегда. Теперь это всего лишь слова. Слова в ней идут друг за другом в том порядке, в котором их нужно читать, и ничего более. Меропа проводит кончиками пальцев по обложке, чувствуя, как обжигают кожу покрывающие её трещинки.

Сейчас эта книга превратилась в ничто, но может стать гораздо большим.

Мысли о перечисленных в книге зельях заставляют её думать о Томе, а от мыслей о Томе в груди Меропы просыпается боль, и губы немеют. От этого она вспоминает отца и Морфина. И о том, что всё, что она когда-либо делала, было ошибкой.

Мама мертва — она всегда была мертва. Всё, что Меропа когда-либо знала, это мужчины: они кормили её, одевали, били, кричали на неё, трахали, ненавидели... А теперь ещё пинаются изнутри, так сильно и часто, что она каждый день, каждую минуту молит о смерти. «Он станет худшим из всех, — думает она, глядя на книгу, лежащую под её животом. — Он будет ранить меня сильнее, чем все прежние, так долго, покуда будет жив».

Меропа устала, она не может спать. Тело то болит, то немеет. Магия то пронзает её, словно копьё, то исчезает на несколько дней. Она умирает — это очевидно.

Книга глядит на неё, и Меропа вдруг осознаёт, что нужно делать, что может ей помочь. Она знает, что спасёт её и других таких же, как она. Мужчины, которые заставляют её плакать, только и делают, что пинают её, а она позволяет им поступать так. Меропа создаст лучшее место и отправится туда первой, и подготовит его. Она сошьёт занавески, нарежет тарелочки с сыром, а Белых Женщин туда не пригласит. Но пригласит других, и они будут все вместе там жить, по ту сторону, а мужчин оставят здесь, чтобы они пинали друг друга, кричали друг на друга.

Меропа радостно хлопает в ладоши, когда у неё рождается эта идея, но следит за тем, чтобы вовремя прикусить язык и не закричать от восторга. Мама будет там, будет приглядывать за ней. Она представит всем Маму, когда они придут. Мама будет очень ей гордиться.

Шипение поднимается по её горлу, когда Меропа снова бросает взгляд на закрытую книгу у себя на коленях, лениво водя по обложке пальцами. Она так давно бросила пользоваться этим языком, что он больше не даётся ей так легко, но стоит ей на мгновение сосредоточиться, как всё получается.

Меропа переворачивает страницы одну за другой, разговаривая с ними приглушёнными, шипящими интонациями, касаясь каждой ладонью, прежде чем перейти к следующей. Дойдя до страницы, содержащей зелье Тома, она замирает. Затем, указывая пальцем на страницу, она закрывает глаза и начинает писать. Когда она снова открывает их, поверх рецепта зелья видно колючие красные буквы, складывающиеся в злые слова:

«Есть те, кому стыдно скорее признаться в совершённом грехе, нежели совершить его». [1]

Меропа тихо хихикает про себя, наблюдая за тем, как слова исчезают со страницы, навсегда пропадая от взгляда простых смертных. Теперь эта книга никому не даст ответов и будет переходить из рук в руки, а её владельцы не смогут понять, где они на неё наткнулись, и не будут знать, на что она способна. И никогда не поймут, почему она на это способна.

Меропа продолжает переворачивать страницы и шептать на языке своей семьи, заключая магию внутри тома с каждым шипящим звуком. Пятнадцать минут спустя всё готово.

Смотря на заднюю обложку расфокусированным взглядом, Меропа чувствует, как тело снова рвут на части осколки стекла, и ей не удаётся сдержать душераздирающий крик, срывающийся с её губ.

— Мисс Гонт, ну честное слово! Ваши постоянные крики с целью привлечь к себе внимание ни за что не... О господь милосердный! Мисс Шоу, срочно зовите врача! Боже, мисс Гонт, что вы...

Книга с громким стуком падает на пол, когда вокруг койки собираются Белые Женщины.

«Вот увидишь, Том, только дождись, — думает Меропа, а её рассудок затуманивается от боли. — Увидишь. Можешь уйти от меня, развестись со мной. Можете собраться с моим папочкой и Морфином и вместе станцевать на моей могиле! Я не смогу вас остановить, никогда не могла. Я недостаточно сильная».

— Мисс Гонт, подышите через эту тряпочку. Доктор сейчас будет, вам нужно расслабиться.

Мужчина, который с тобой развёлся, всё равно может причинить тебе боль, я знаю это. Ты не будешь страдать из-за меня. Но я позабочусь о том, чтобы больше никто не страдал из-за тебя. Знаешь, я заберу их с собой — всех прочих женщин. Мы будем жить в другом месте, где нет тебя, где нет никого из вас.

— Слава богу, доктор, вы пришли. Я только... Откуда вся эта кровь? Я не знала, что делать...

Нет, любой живущий мужчина всегда сможет причинить нам боль, но что насчёт мёртвой женщины?

Кровь, жизнь и магия вытекают из неё, и последнее, что слышит Меропа — не детский крик, а собственный издевательский смех.

Мёртвой женщине нельзя причинить боль.

---

[1] Есть ведь такие, которым признаться в своем грехе труднее, чем этот грех совершить. — Маргарита Наваррская, «Гептамерон».