Пять мёртвых женщин (джен)

Обстановку в комнате можно было бы назвать умиротворённой, если бы не облако удушливого голубоватого дыма.

На тлеющих углях покоится окрашенный смертью котёл. На поверхности густой жидкости, наполняющей его внутренности, нет ни намёка на рябь или хотя бы единый пузырёк. На столике одиноко лежит ковш, всё ещё покрытый остатками зелья, которое с его помощью переливали в кубок. А сам кубок — со сколом на ободке, возникшим от удара о пол — зажат в руке женщины, распластавшейся на полу.

Спустя несколько секунд в комнату входит Луна Лавгуд, услышавшая стук. Ей девять. Широко раскрытыми глазами она оглядывает развернувшуюся перед ней сцену: дым, котёл, густую жидкость, ковш, кубок и, наконец, женщину. От её внимания не ускользает ни цвет котла, ни то, что эта женщина ни разу раньше не ошибалась при варке зелья.

Девочка продолжает взирать на картину, а тем временем мрачный туман в её голове обретает очертания жутких скелетоподобных существ с драконьими крыльями, настолько непохожими на лошадей, что она не может подобрать для них подходящего названия и называет их фестралами. Затем её разум проясняется, и Луна тут же забывает это слово, пока не услышит его вновь спустя несколько лет. Драконьи крылья складываются, и в её воображении моросящий за окном дождь превращает небо в камень.

Когда отец возвращается с работы, Луна сидит на полу гостиной, нитью аккуратно соединяя друг с другом пробки от сливочного пива.

— Мама умерла, — сообщает она ему, отрывая взгляд от своего рукоделия, и видит то, что ожидала: он роняет портфель на пол и устремляется на кухню, трясет и качает женщину, лежащую на полу. До Луны доносятся его всхлипы, и чтобы не слышать их, она снова представляет себе тех скелетообразных драконов-лошадей.

— Ты всегда всё говоришь напрямую, да? — бормочет он, возвращаясь в гостиную с поникшим видом. Она кивает, и он опускается на колени и крепко её обнимает. Он относит Луну наверх — мимо кухни, в которой уже рассеивается дым над котлом цвета смерти, и никто из них не замечает старый истрёпанный том, лежащий открытым на столике:

«Продвинутое зельеварение», автор Либациус Борадж.

Живи дальше, живи дальше, живи дальше.

Только это ей все и твердят последнее время, и Нимфадоре Тонкс уже осточертело слышать эту фразу. «Я буду жить дальше, когда буду к этому готова, — думает она про себя, — и ни секундой раньше». И вообще, чего это все прицепились к фразе «живи дальше»? Почему, чёрт возьми, ей нельзя спокойно скорбеть? Она была моим учителем, наставником, подругой, и что теперь — прикажете просто взять и забыть о ней? Нихера.

Тонкс, конечно, знает, почему все хотят, чтобы она продолжала жить дальше — они с Эммелиной были первыми женщинами, полностью прошедшими обучение на авроров после Алисы Лонгботтом шестнадцать лет назад. Эммелина закончила обучение всего лишь на несколько лет позже Алисы — как раз вовремя, чтобы застать момент, когда Алиса свихнулась, и после этого Министерство перестало набирать женщин в аврорат. Все прекрасно знали, что случилось с Алисой, но упускали из виду тот факт, что это было неожиданное нападение, что Алиса ничего не могла сделать, чтобы переломить ход сражения в свою пользу и, самое главное, — что с Фрэнком случилось то же самое.

Тонкс хрюкает, осушая стакан, и просит у бармена-маггла ещё порцию. Вот Фрэнк-то был тем ещё бойцом, не правда ли? Он доблестно сражался на стороне Министерства, и Орден может им гордиться — он просто столкнулся с превосходящими силами противника. Что касается Алисы... Тонкс слышала всё, что про неё говорили. Алиса облажалась. Слишком беспокоилась за ребёнка, который ждал её дома, как и все матери, поэтому осторожничала. Шептались, что она и на занятиях не слишком преуспевала. Неудивительно, что она не смогла отразить то нападение. Фрэнк изо всех сил старался защитить её, когда её оглушили, но Пожиратели Смерти были слишком сильны, и он не смог справиться с ними в одиночку.

Тонкс уже успела подружиться с дном стакана, и вовсе не жалеет об этом. Она отчасти чувствует себя как чёртов Сириус, заливая горе алкоголем, но с неё уже хватит Молли и её чая. От чая становится чуточку легче, а что насчёт виски... Вот теперь Тонкс обнаружила для себя вполне приемлемый способ жить дальше. Она подаёт знак бармену с сальными волосами и волосатыми руками, игнорируя его понимающее подмигивание.

Да, непросто было окончить академию авроров, но в этом ей помогла Эммелина. Она упорно добивалась поста инструктора, но ещё упорнее работала над тем, чтобы Министерство изменило своё негласное правило и позволило снова набирать в аврорат женщин. Тонкс надрывала задницу, чтобы Эммелина могла ей гордиться, чтобы превзойти себя и заставить Муди и его кучку тупых инструкторов отдать ей должное. Остальные не верили, что она записалась в академию не ради того, чтобы найти мужа, а вот Эммелина всегда была рядом со строгим разговором наготове или стаканчиком виски, когда становилось чересчур тяжко.

Не говоря уж о том, что эта женщина была прекрасным учителем в искусстве отшивать идиотов, которые считали, что их милой инструкторше прямо-таки необходимо сходить на свидание, чтобы расслабиться. Чёрт, Тонкс сбилась со счёта, сколько раз Эммелина била мужчин по яйцам своей «милой» коленкой.

— Чёрт возьми, Тонкс, — повторяла она, заламывая руку очередному идиоту, который вздумал полапать её между занятиями, — ты слишком мягка с ними. Нужно показывать им, что с нами лучше не связываться, усекла?

А Тонкс сглатывала, улыбалась и мечтала хотя бы о капельке той же уверенности, что была у Эммелины.

Но они вместе шли напролом, игнорируя прозвище «шлюхи», которыми их награждали те, с кем они не пошли на свидание, отгоняя прочь мысли о провале Тонкс на экзамене по подкрадыванию и слежке и упущенном Эммелиной продвижении по службе. Самые большие усилия они прилагали к тому, чтобы развеять вековые предубеждения о том, что из женщин выходят паршивые авроры.

А теперь, судя по реакции Министерства на состояние Алисы и гибель Эммелины, казалось, что все их усилия были напрасными. Всё становилось, мягко говоря, только хуже и хуже.

Блядь!

Тонкс хлопает ладонью по барной стойке, а другую руку запускает в волосы и сжимает до боли. «Живи дальше, Тонкс», — говорят эти тупые засранцы, желающие забыть о существовании Эммелины и о том, что Алиса ещё жива. Она следующая — Тонкс это знает. На дворе 90-е — женщину больше нельзя не пустить в академию, но можно, блядь, послать на опасное задание, с которого она точно не вернётся.

— Брось, Тонкс, у тебя паранойя, — твердит ей Кингсли, и не его вина, что он не понимает. Никто из них не понимает. И Ремус, сука, тот ещё утешитель! Он, как и большинство мужчин, считает, что всё, что она сейчас чувствует, — из-за него. Она снова вцепляется в свои волосы и просит налить ещё. Ей бы сейчас не помешал какой-нибудь ёбаный бойфренд. Она качает головой и снова проклинает весь мир.

Я скучаю по ней.

Её метаморфмагия иссякла. Единственное, что позволяло ей быть наравне с другими в этой мужской работе — то единственное, что было у неё и чего не было у них, — ускользает от неё. Её патронус теперь — бесформенное дерьмо, которое может вызвать только усмешку, внешность она не может менять; да уж, того и гляди её пнут под зад.

Либо так, либо её просто поставят на передовую в следующей битве — так же, как поступили с Эммелиной. Женщина, погибшая при исполнении, — всего лишь очередная мёртвая женщина. Одной головной болью меньше для всех этих парней в Министерстве, в штабе, в мире. Трудновато жить дальше, когда ты убеждена, что следующая в очереди.

— Эй, — обращает на себя её внимание бармен, наливая ещё стакан и так беззастенчиво пялясь на неё, что ей приходится отвернуться, — я ведь тебя здесь раньше видел?

Тонкс закатывает глаза и смотрит в стену, распластавшись на барной стойке и всё ещё вцепившись одной рукой в свои каштановые волосы.

— Точно, — продолжает он медленно, качая пальцем, — у тебя были волосы, как у панка, но это была ты. С сестрой, верно? С той женщиной постарше, симпатичной такой.

Тонкс громко вздыхает:

— Ага. И что дальше?

Он щурит глаза, а потом сдавленно смеётся.

— Да ничего. Просто подумал, что ты захочешь это вернуть. Вы её забыли. Я всё ждал, когда вы за ней вернётесь.

Он достаёт из-под барной стойки толстую книгу в сером переплёте и бросает её рядом с Тонкс.

— Она же шуточная, да? Осталась с Хэллоуина или типа того? Заглянул я внутрь, а там всякая дребедень.

Он наклоняется ближе и облизывает губы. Белки его глаз все в красных прожилках.

— Варите что-то особенное, девчонки?

Она не замечает его игривого подмигивания, потому что её взгляд прикован к толстому учебнику. «Продвинутое зельеварение», автор Либациус Борадж. Он принадлежал Эммелине?

Тонкс смотрит на учебник, не отрываясь.

— Так и думал, что найду тебя здесь, — секунду спустя доносится из-за спины мягкий голос. Тонкс оборачивается и замечает смотрящего на неё с беспокойством человека.

— Не сейчас, Кингсли, — умоляет она его и ругается про себя, услышав, какой у неё пьяный голос. Застали пьяной вдрызг на службе — просто замечательно! У неё внезапно возникает желание убраться как можно дальше от него, этого бара и всего прочего, и Тонкс резко поднимается со стула. Кингсли подхватывает её, когда она спотыкается на заплетающихся ногах, но она вырывается и устремляется к двери.

«Ни секунды покоя, — думает Тонкс. — Не дают мне ни секунды покоя от этой войны — чтобы поразмыслить, осушить бутылку виски или хотя бы просто погоревать».

Нетронутая книга, лежащая на барной стойке, следит за тем, как она уходит.

— Мисс Эванс! Немедленно уберите палочку! Вы что, забыли, что находитесь в школьном коридоре во время перемены, когда колдовать строго запрещено?

— Но профессор МакГонагалл, он пытался стащить мою книгу! Я просто...

— Никаких извинений, мисс Эванс. Я не заметила ни единого намёка на то, что мистер Снейп пытался что-либо у вас украсть. Жду вас на отработке у себя в кабинете в восемь вечера.

— Прошу вас, профессор, я...

— Разговор окончен. Ступайте сейчас же, иначе опоздаете на следующий урок.

Лили спешит по коридору, поджав губы и опустив голову. Минерва следит за тем, как она удаляется, как Поттер пытается поймать её на повороте к кабинету Заклинаний, как она уворачивается от его объятий и устремляется дальше. Лили крепко прижимает к себе книгу одной рукой, неся её отдельно от остальных, лежащих в наплечной сумке. Да, Минерва наблюдает за ней. Она уже несколько недель пытается понять, что с этой девушкой и что это за книга.

Тем же вечером Лили приходит в кабинет Минервы на отработку — без книги, и её отсутствие заметно сказывается на девушке. Она выглядит так, будто у неё недостаёт какой-то важной части, например, пальца или сердца.

— Профессор, — робко произносит она, слегка склоняя голову.

— Садитесь, мисс Эванс, — отвечает Минерва, указывая на узкое кресло перед своим столом. Она секунду разглядывает девушку, отмечая, что ей некомфортно, и решает докопаться до истины.

— Теперь расскажите мне, — произносит она, — что это у вас с мистером Снейпом за спор из-за книги? Он длится уже несколько недель!

Она смотрит на девушку поверх очков.

Лили, к неудовольствию Минервы, не задумывается ни на секунду:

— Какой книги? — тут же отвечает она, округляя глаза и притворяясь невинной и испуганной.

Профессор снимает очки и буравит девушку взглядом до тех пор, пока та не сдаётся.

— Ох, ладно, — признаётся Лили после мучительной паузы, — он прав, я взяла его книгу. Увидела, как он делает пометки на полях на уроке, и, ну... — она делает паузу и краснеет.

— Да? — подбадривает её Минерва.

— Вы же знаете, что мне действительно нравится Зельеварение, профессор, вы даже воодушевили меня на то, чтобы я записалась на занятия по подготовке к ЖАБА...

— Да, да, — перебивает её Минерва, махнув рукой, — давайте дальше, мисс Эванс.

Лили сглатывает.

— Да, точно. Так вот, мы оба — лучшие в классе, но мне просто… Ладно, профессор, мне смертельно хотелось его обставить, понимаете? Хотя бы раз превзойти его.

Минерва с интересом наблюдает, как мрачнеет лицо девушки, словно та вспоминает нечто неприятное.

— Мне просто хотелось стереть эту самодовольную ухмылочку с его лица, — зло продолжает Лили. — Показать ему, что маглорождённая может быть не хуже его!

Минерва моргает, а затем издаёт смешок.

— Мисс Эванс, я уверена, что мистер Снейп прекрасно знает, что маглорождённые волшебники и волшебницы добились не меньшего, чем...

— Нет, не знает! — перебивает её Лили, при этом её щёки розовеют, а глаза сверкают.

— Значит, вы решили, что, подглядев его заметки, вы сможете обыграть его в его же игре, так? — Минерва щурит глаза, вглядываясь в девушку, и Лили опускает плечи.

— Да, профессор, — признаётся она мгновение спустя, — полагаю, что так.

— Помогли ли вам эти заметки?

— Э, да, немного, — Лили ёрзает в кресле.

— Но? — Минерва приподнимает брови, ей вдруг становится жаль, что преподавателям нельзя приходить на отработку с добрым стаканом огневиски в руке.

— Но...

У Лили такое выражение лица, будто она вот-вот расскажет Минерве секреты Вселенной и о том, что Земля на самом деле плоская, как доска, и что она узнала это из тех самых заметок. Но это выражение пропадает так же быстро, как появилось, и её лицо становится прежним.

— Мне жаль, что я взяла книгу, профессор, — вместо этого произносит она, опуская глаза. — Вы не представляете, насколько мне жаль, — бормочет она себе под нос.

— Очень хорошо, — отвечает Минерва, складывая руки и опуская их на стол. — Завтра утром вы первым же делом вернёте книгу мистеру Снейпу, а остаток этого вечера проведёте, работая над тем, чтобы заработать отличную оценку по Зельеварению без посторонней помощи.

Она поднимается и осматривает полки в поисках нужного учебника.

— А, вот она. "Волшебные травы Африки". Прочитайте первые две главы книги. Через два часа жду от вас доклад о как минимум пяти вещах, которым европейским волшебникам стоило бы поучиться у африканских мастеров зельеварения.

Она передаёт учебник девушке.

— Чего вы ждёте? Доставайте пергамент.

Но Лили только качает головой.

— Нет, профессор, прошу вас, я не могу её вернуть.

— Простите?

— Мне жаль, что я её взяла, очень жаль, но я не могу её вернуть. Он... книга... — Лили делает паузу и глубоко вздыхает. — Если он получит обратно свою книгу, случится что-то ужасное.

Минерва поднимает бровь.

— Мисс Эванс, прекратите. Сегодня был долгий день, и у меня нет желания тратить время ещё и на вашу с мистером Снейпом мелкую вражду из-за оценок по Зельеварению. А теперь открывайте учебник и доставайте пергамент для заметок, чтобы мы могли поскорее закончить и отправиться спать.

Лили неуверенно лезет в сумку и достаёт оттуда несколько свитков пергамента, но Минерва обращает внимание на то, что в глазах у девушки горит огонёк. Она поднимает взгляд на Минерву.

— Профессор, вы не понимаете, в этой книге есть что-то странное. Она оставляет странное... ощущение.

— Мисс Эванс...

— И он сам в этом признался! — поспешно продолжает Лили. — Я спросила его... сказала ему, что у меня от неё покалывает пальцы... а он...

Минерва награждает её нетерпеливым взглядом.

— Пожалуйста, профессор, вы должны выслушать меня! Он сказал, что... что девушкам нельзя к ней прикасаться, иначе с ними происходят нехорошие вещи! Его мама... его мама рассказала ему об этом.

Ой, ну в самом-то деле. Минерва вздыхает. Значит, самонадеянный мальчишка рассказал своей однокурснице страшилку, чтобы защитить свои драгоценные баллы по Зельеварению? Надо бы попросить Слагхорна завалить эту парочку на экзамене и посмотреть, не преподнесёт ли им это урок относительно их вышедшего за рамки соревнования. Она хмурит брови. Кажется, у Северуса недавно умерла мама? Возможно, стоит также попросить Слагхорна поговорить с мальчиком и удостовериться в том, что он нормально с этим справляется. Она снова вздыхает и смотрит на девушку перед собой.

— Вы её трогали, мисс Эванс? — прямо спрашивает Минерва.

— Я... ну да, конечно.

— Случилось ли с вами что-либо плохое?

Лили опускает взгляд в пол.

— Нет, профессор.

— Тогда предлагаю вам перестать нести чушь и вернуть мистеру Снейпу его книгу. Вы поняли?

Лили медленно кивает, на её лице появляется покорное выражение, и она открывает новый учебник. Устало вздохнув, Минерва наблюдает за работой девушки, довольная тем, что разрешила этот детский спор.

* * *

Позже ночью, лёжа в постели, Лили достаёт из-под подушки ту самую книгу и трясущимися руками раскрывает её. Она вытаскивает перо из задней обложки книги и, послюнявив палец, трёт его кончик, надеясь, что на нём осталось достаточно чернил для её целей. Она не хочет рисковать и разбудить соседок по комнате, доставая чернильницу из чемодана.

Она сидит, скрестив ноги, и разглаживает страницы тяжёлой книги, лежащей у неё на коленях. Сгорбившись над задним форзацем, она начинает карябать по нему полусухим пером.

«Он наложил на эту книгу заклятие, убивающее женщин. НЕ ПРИКАСАЙТЕСЬ К НЕЙ! Пожалуйста, пожалуйста, кто-нибудь, помогите мне. Л.Э., 06/77.»

Заброшенная библиотека пахнет загубленными амбициями. Заплесневелые занавески закрывают грязные окна, а на полках печально гниют стопки томов в кожаных переплётах.

«Книги — всего лишь слова, — думает про себя Гермиона, протягивая руку за очередным томом. — А слова передают знания, а знание — это сила».

Она кивает своим мыслям, повторяя эту мантру и перелистывая страницы со всё усиливающимся волнением.

Однако если у неё столько силы, то почему же, чёрт возьми, она не может найти то, что ищет? Её вздох эхом отражается от пустых стен, и Гермиона откидывается в кресле, потирая усталые глаза.

— Эйлин Принц, — шепчет она, качая головой, — где ты?

О ней не было ни слова ни в одном из старых архивов «Ежедневного Пророка» — это точно. Как не было информации о ней ни в «Альманахе Волшебника», ни в каком-либо из томов «Энциклопедии Волшебства», а также в «Списке знаменитых героев волшебных игр, спорта и хобби», «Ежегодном Ведьмином обозревателе» и «Справочнике Международной лиги игроков в плюй-камни». Про неё ничего не было в записях о награждении волшебников в сфере Зельеварения, как и подозревала Гермиона. Она не желала возвращаться в общую гостиную и признавать правоту Гарри в том, что ошиблась насчёт связи Эйлин Принц с этой книгой, так что Гермионе придётся продолжать поиски.

Но пока что она нашла единственное упоминание об Эйлин Принц на старой фотографии на страницах «Пророка», где награждали угрюмую девушку-капитана команды Хогвартса по игре в плюй-камни. Но этого недостаточно. Если она хочет убедить Гарри в том, что этот его «Принц-Полукровка» может быть девушкой — и при этом не кем-то из его родителей или одного из их друзей, не считая Питера, тогда ей нужно найти доказательство убедительнее.

Гермиона собирается вернуть на место архивы «Пророка» в ящик, но вдруг замечает проблеск надежды в задней части шкафа, в котором собраны архивы волшебных газет. Заголовок бросается ей в глаза с карточки-разделителя, отделяющей эти газеты от своих приличных коллег. И, несмотря на желание проигнорировать его, любопытство берёт верх. Гермиона зажмуривается и достаёт стопку журналов «Придира», датированных тем же десятилетием, что и найденная ранее фотография из «Пророка». Она, скривившись, опускает их на стол с глухим стуком, вызывающим чувство, что она просто теряет время.

Гермиона перелистывает один выпуск, другой, третий, морща нос и надувая щёки при прочтении каждого из смехотворных заголовков. Четвёртый выпуск, пятый... Это просто глупо. К середине шестого выпуска в ней просыпается голод, а мысли уносятся куда-то прочь. Она небрежно перелистывает одну из страниц, но подсознание велит ей вернуться обратно. Расширившимися глазами она внимательно вглядывается в заголовок:

«МИНИСТЕРСТВО МАГИИ ДАЁТ ВЗЯТКУ КАПИТАНУ ПО ИГРЕ В ПЛЮЙ-КАМНИ?

Троюродная сестра бывшего капитана команды Хогвартса рассказывает всё!

В эксклюзивном интервью с Агнес Кобблсворт, троюродной сестрой Эйлин Принц, дисквалифицированного капитана команды Хогвартса по игре в плюй-камни, «Придира» выяснил, что Министерство Магии обещало Принц один миллион галлеонов в обмен на обещание хранить молчание о проклятом учебнике. (Подробнее см. вып. №29 «Придиры»)».

Гермиона хмурит брови, перебирая пачку уже просмотренных газет в поисках выпуска №29. Она находит эту «статью о проклятом учебнике» на обложке, ругая себя за невнимательность, перелистывает выпуск, и... На указанной странице этой статьи не оказывается. Вместо неё там красуется реклама всевкусных конфет «Берти Боттс», и тщательный поиск по выпуску не даёт результатов. Гермиона с раздражением возвращается к предыдущей статье.

«Министерство отказалось комментировать информацию, предоставленную Кобблсворт, заметив только, что «Никаких "проклятых учебников" ни в Хогвартсе, ни во Флориш и Блоттс, ни где бы то ни было в мире волшебников не существует. Вся эта история — всего лишь выдумка, плод воображения глупой девчонки».

НО ТАК ЛИ ЭТО?

Кобблсворт, которая утверждает, что их семья очень близка с Принцами, вместе с которыми отмечает каждое десятое Рождество и покупает мороженое в том же магазине в Косом Переулке, заверила нас, что Эйлин Принц была подавлена этим скандалом.

«Она провалила ЖАБА по Зельеварению, потому что отказалась использовать свой учебник, — сообщила нам Кобблсворт. — Она сказала, что в нём были пятна крови, на страницах проявлялись скрытые послания, и что он ей шептал! Он... он прошептал ей, что любая женщина, коснувшаяся этого учебника, умрёт, и что девушкам не положено играть в плюй-камни, и что... эм, теплицы возле Хогвартса — прибежище инопланетян!»

(Достоверность последнего послания из учебника уже была подтверждена нашим журналом. Полную статью о соучастии учителей Травологии из Хогвартса в сокрытии присутствия в Британии инопланетных форм жизни см. вып. №14).

Эта кампания по очернению Принц явно была заказана верхушкой Министерства, чтобы сместить первого капитана-женщину школьной команды по игре в плюй-камни с занимаемого поста.

«О, несомненно, — соглашается с нами Кобблсворт. — Эйлин была лучшим игроком, и мальчишкам это, конечно же, не нравилось. Думаю, они подсунули ей этот учебник, чтобы она вылетела из команды».

Неоднократно направляемые в Хогвартс запросы остались без ответа».

Гермиона захлопывает журнал, стукнув ладонью по деревянной столешнице библиотечного стола. «Мусор», — шепчет она про себя, качая головой. Она бы ни за что не стала рыться в этом таблоиде, однако вот потратила двадцать минут на это, в то время как могла бы искать информацию об Эйлин Принц в более авторитетных источниках. Она несколько секунд смотрит в стену, барабаня пальцами по столу. Но ведь там было сказано про учебник, так? И журнал — единственный источник, в котором Эйлин Принц и учебник по зельеварению упоминались в одном контексте.

Но пришельцы в теплицах? Что за бред! Гермиона колеблется между тем, чтобы забыть статью, и тем, чтобы принять кое-что из сказанного в «Придире» всерьёз. Нельзя использовать подобную статью в качестве доказательства! Гарри её засмеёт — в конце концов, она никогда не скрывала своего пренебрежительного отношения к этой газетёнке. Если бы только был способ проверить...

Гермиона снова трёт глаза и задумывается. Любая женщина, которая прикоснётся к нему, умрёт... Девушкам не дозволено играть в плюй-камни... В теплицах прячутся пришельцы... Вот и всё. Есть три утверждения. Она знает, что одно из них ложно; лучший способ проверить подлинность того, которое вызывает у неё любопытство, это навести о нём справки после оставшегося. Гермиона вскакивает со стула и хватает «Справочник Международной лиги игроков в плюй-камни», который вернула на полку полчаса назад. Бегло проглядев оглавление, она находит то, что хотела: «Введение. Краткая история игры в плюй-камни».

Она ведёт пальцем по странице, просматривая текст. «Плюй-камни — игра, в которой камни-шарики нужно катить в центр игрового поля, а когда один из игроков теряет очко, камень плюёт ему в лицо вонючей жидкостью». Да-да, она это уже знает. «Раньше игроки носили маски, чтобы избежать ожогов от той жидкости, которая использовалась прежде». Да, и это не то, что она ищет. Она переворачивает страницу, продолжая отчаянно искать любое упоминание девушек, и тут...

Вот.

«Вплоть до 1945 года Лига игроков в плюй-камни запрещала девушкам и женщинам играть в эту игру как на профессиональном, так и на любительском уровнях, считая, что жидкость, которую исторгают камни, вредна для женского здоровья. Засекреченные исследования, которые проводились во время войны с Гриндевальдом, доказали ошибочность этого предположения, и запрет на участие в игре женщин был снят. С тех пор Международная лига игроков в плюй-камни может похвастаться десятками участниц-девушек».

Гермиона кладёт книгу обратно на стол, а в голове у неё круговерть мыслей. 1945... 1945... Но Эйлин Принц училась в Хогвартсе намного позже этой даты. Почему книга говорила ей, что девушкам нельзя играть? А не говорила — вот и всё. Она кивает себе, удовлетворённая этой мыслью. Гарри сказал, что ту книгу напечатали пятьдесят лет назад, так что она не могла быть тем же учебником, который так пугал Эйлин Принц.

Приподнявшись, чтобы вернуть «Справочник» на место, Гермиона замечает, что полка не пуста — там откуда-то взялся алый том с потрёпанными краями. Она вытаскивает его, чтобы положить на его место «Справочник», но затем подскакивает и роняет, когда том обжигает пальцы.

— Ай! Какого... — бормочет она, нагибаясь, чтобы поднять книгу с пола.

Она упала так, что раскрылась, а страницы посередине помялись. Положив книгу на стол, она замечает странную царапину в левом верхнем углу задней обложки. Глаза Гермионы расширяются от страха, едва ей удаётся разобрать еле видимые слова отчаянного послания.

«Он наложил на эту книгу заклятие, убивающее женщин. НЕ ПРИКАСАЙТЕСЬ К НЕЙ! Пожалуйста, пожалуйста, кто-нибудь, помогите мне. Л.Э., 06/77».

Она смотрит на эту надпись во все глаза.

Л.Э... Л.Э... Гарри упоминал, что уже видел эти инициалы... Гермиона нервно сглатывает и поспешно убирает руки от книги, но покалывание распространяется от пальцев к кистям, словно яд. Но тут написано «77»... Если это та, о ком Гермиона думает, она ведь была жива ещё несколько лет после этой даты... Бессмыслица какая-то. «Он наложил на эту книгу заклятие, убивающее женщин». Кто «он»? Нет, это не тот учебник, который разговаривал с Эйлин Принц, и не мог быть тем, что прятал у себя Гарри. Он перемещается по своей воле. Нет, это просто смешно. Даже Тёмная магия не способна заставить предметы двигаться без постороннего вмешательства, Гермиона никогда ни о чём подобном не читала.

Она возвращает все материалы, которые изучала, на свои места, а затем задумчиво водит рукой над книгой. Мгновение спустя она достаёт из сумки платок и с его помощью берёт книгу в руки; в конце концов, не может же она просто оставить её здесь. Гермиона убирает в сумку книгу, завёрнутую в ткань, а затем, дрожа, дотрагивается до кончиков своих пальцев. Этому должно быть объяснение — всегда есть объяснение вещам, которые она не понимает. Ей всего лишь нужно ещё поразмыслить, почитать и опросить тех, у кого могут быть ответы. Выйдя из библиотеки, Гермиона направляется в кабинет профессора МакГонагалл. Может ли эта книга менять даты и текст внутри себя, а также свои мотивы?.. Способна ли она заставить читателя видеть то, что он хочет увидеть?.. Есть ли у неё определённый круг целей или она перемещается случайным образом?..

Гермиона внезапно осознаёт, что в книге скрыты ужасные силы, и если она способна навредить коснувшейся её женщине... то Гермиона в опасности. Она заставляет себя дышать ровно — не время паниковать. Объяснение найдётся, оно всегда находится. Профессор МакГонагалл знает, что нужно делать, — Гермиона в этом уверена. Ещё бы выкинуть из головы этот жуткий факт:

Она передвигается по своей воле.

Даже дневник Риддла не был на это способен, когда находился у Джинни.

Гермиона добирается до кабинета МакГонагалл и некоторое время переводит дух, намереваясь успокоиться и побороть страх, ползущий вверх по её позвоночнику.

«Что, если она пришла за мной?»

Младенцы и смерть. Это всё, что ей теперь осталось.

Она истерически смеётся от этой мысли, но тут же жалеет об этом, потому что сразу же прибегают гадкие женщины в белом и снова её связывают. Когда Белые Женщины уходят, она беспомощно тянет за ремни, которые врезаются в кожу её запястий. Сегодня ужасная ночь: ветер воет, и снег метёт, и ветки на дереве за окном мрачно стучат друг о друга. Ей недолго осталось, но Белые Женщины об этом не знают.

Да уж, обрадовался бы отец, увидев её сейчас. Она чуть снова не начинает смеяться, но вовремя прикусывает губу. Рот заполняет горький вкус крови, и она расслабляет челюсть. Ой. Теперь всё причиняет такую сильную боль. Всё, о чём она думает, всё, что делает, всё, чем она является, причиняет боль телу и душе. Они думают, что она вырвет это из себя, если они не будут её связывать. «Подожди, — твердят они, — ещё рано». Как будто что-то в этом смыслят.

«Папочка!» — мысленно кричит она, но надеется, что он её не слышит. Он бы всё равно никогда сюда не заявился — здесь полно магглов и Белых Женщин, которые вот-вот её вскроют. Она их просила об этом, конечно, иначе никогда не пришла бы в это ужасное место, которое на вкус как смерть и пахнет младенцами. Ни за что бы не пришла. Он не должен узнать, что она была здесь. Она не должна оставить и следа — но оставит. Придётся. Ребёнок с именем её отца имеет шанс добиться чего-то в жизни, убеждает она себя. А у ребёнка с именем матери нет ничего.

Она позаботится о том, чтобы у её ребёнка было имя её отца.

Тело пронзает боль, словно её проткнули тысячью пик, и она снова начинает вопить.

— Мисс Гонт! — кричит на неё Белая Женщина, врываясь в палату. — Вы пока ещё не в операционной и с вами всё в порядке! Прекратите кричать, ясно вам?

Меропа наблюдает, как Белая Женщина снова уходит, хлопая дверью. Тупые магглы. Отец был прав: они не замечают того, чего не хотят видеть. Ничего с ней не в порядке — этого нельзя увидеть, и об этом нельзя рассказать, но сути это не меняет.

— Том, — шепчет Меропа, и её сухие губы смыкаются после того, как она произносит последнюю букву его имени.

Он выходит из стены, одетый в костюм для верховой езды и столь же красивый, как в тот день, когда они поженились.

— Зажги камин, — просит она его, — здесь так холодно.

Но он проходит сквозь неё и через дверь — туда, где сидит Белая Женщина, только и ждущая, чтобы вскрыть её.

— Вернись ко мне! — кричит она ему вслед, а потом снова захлопывает рот.

Меропа задерживает дыхание, ожидая, что сейчас снова появится Белая Женщина и будет её отчитывать.

— Веди себя тише, — строго наставляет она себя, прикрывая голову безвольно висящими руками, натягивая при этом ремни до предела. Веди себя тише, и Том вернётся.

Но Том не возвращается. Никто не приходит.

Белые Женщины вскоре заходят в палату, принеся с собой поднос с серой маггловской едой. Они развязывают ей руки, чтобы она могла поесть, и она видит в этом возможность.

— Пожалуйста, — шепчет она, — моя книга.

Меропа указывает на небольшой чемоданчик, лежащий раскрытым на полу у противоположной стены. Внутри лежат два рваных платья и книга с рецептами по Зельеварению. Она ненавидит эту книгу, она не принесла ей ничего, кроме беды, но и выбросить её она не может. Книга помогла влюбить в неё Тома, и за это она вечно будет испытывать к ней благодарность и ненависть.

Белые Женщины удивлённо глядят на неё, а затем пожимают плечами.

— Вот, — одна из них кидает книгу на кровать.

— А вот ручек и карандашей не дадим, — предупреждает другая. — Мы же не знаем, что ты с ними сделаешь.

Они оставляют её наедине с едой. Они считают её сумасшедшей.

Снова оставшись в одиночестве, Меропа отодвигает поднос с едой в сторону и кладёт книгу на колени перед собой. Обложка потрёпанная, название уже стёрлось. Эта книга — из тех, что всегда выглядели старыми, потому что она существовала всегда. Теперь это всего лишь слова. Слова в ней идут друг за другом в том порядке, в котором их нужно читать, и ничего более. Меропа проводит кончиками пальцев по обложке, чувствуя, как обжигают кожу покрывающие её трещинки.

Сейчас эта книга превратилась в ничто, но может стать гораздо большим.

Мысли о перечисленных в книге зельях заставляют её думать о Томе, а от мыслей о Томе в груди Меропы просыпается боль, и губы немеют. От этого она вспоминает отца и Морфина. И о том, что всё, что она когда-либо делала, было ошибкой.

Мама мертва — она всегда была мертва. Всё, что Меропа когда-либо знала, это мужчины: они кормили её, одевали, били, кричали на неё, трахали, ненавидели... А теперь ещё пинаются изнутри, так сильно и часто, что она каждый день, каждую минуту молит о смерти. «Он станет худшим из всех, — думает она, глядя на книгу, лежащую под её животом. — Он будет ранить меня сильнее, чем все прежние, так долго, покуда будет жив».

Меропа устала, она не может спать. Тело то болит, то немеет. Магия то пронзает её, словно копьё, то исчезает на несколько дней. Она умирает — это очевидно.

Книга глядит на неё, и Меропа вдруг осознаёт, что нужно делать, что может ей помочь. Она знает, что спасёт её и других таких же, как она. Мужчины, которые заставляют её плакать, только и делают, что пинают её, а она позволяет им поступать так. Меропа создаст лучшее место и отправится туда первой, и подготовит его. Она сошьёт занавески, нарежет тарелочки с сыром, а Белых Женщин туда не пригласит. Но пригласит других, и они будут все вместе там жить, по ту сторону, а мужчин оставят здесь, чтобы они пинали друг друга, кричали друг на друга.

Меропа радостно хлопает в ладоши, когда у неё рождается эта идея, но следит за тем, чтобы вовремя прикусить язык и не закричать от восторга. Мама будет там, будет приглядывать за ней. Она представит всем Маму, когда они придут. Мама будет очень ей гордиться.

Шипение поднимается по её горлу, когда Меропа снова бросает взгляд на закрытую книгу у себя на коленях, лениво водя по обложке пальцами. Она так давно бросила пользоваться этим языком, что он больше не даётся ей так легко, но стоит ей на мгновение сосредоточиться, как всё получается.

Меропа переворачивает страницы одну за другой, разговаривая с ними приглушёнными, шипящими интонациями, касаясь каждой ладонью, прежде чем перейти к следующей. Дойдя до страницы, содержащей зелье Тома, она замирает. Затем, указывая пальцем на страницу, она закрывает глаза и начинает писать. Когда она снова открывает их, поверх рецепта зелья видно колючие красные буквы, складывающиеся в злые слова:

«Есть те, кому стыдно скорее признаться в совершённом грехе, нежели совершить его». [1]

Меропа тихо хихикает про себя, наблюдая за тем, как слова исчезают со страницы, навсегда пропадая от взгляда простых смертных. Теперь эта книга никому не даст ответов и будет переходить из рук в руки, а её владельцы не смогут понять, где они на неё наткнулись, и не будут знать, на что она способна. И никогда не поймут, почему она на это способна.

Меропа продолжает переворачивать страницы и шептать на языке своей семьи, заключая магию внутри тома с каждым шипящим звуком. Пятнадцать минут спустя всё готово.

Смотря на заднюю обложку расфокусированным взглядом, Меропа чувствует, как тело снова рвут на части осколки стекла, и ей не удаётся сдержать душераздирающий крик, срывающийся с её губ.

— Мисс Гонт, ну честное слово! Ваши постоянные крики с целью привлечь к себе внимание ни за что не... О господь милосердный! Мисс Шоу, срочно зовите врача! Боже, мисс Гонт, что вы...

Книга с громким стуком падает на пол, когда вокруг койки собираются Белые Женщины.

«Вот увидишь, Том, только дождись, — думает Меропа, а её рассудок затуманивается от боли. — Увидишь. Можешь уйти от меня, развестись со мной. Можете собраться с моим папочкой и Морфином и вместе станцевать на моей могиле! Я не смогу вас остановить, никогда не могла. Я недостаточно сильная».

— Мисс Гонт, подышите через эту тряпочку. Доктор сейчас будет, вам нужно расслабиться.

Мужчина, который с тобой развёлся, всё равно может причинить тебе боль, я знаю это. Ты не будешь страдать из-за меня. Но я позабочусь о том, чтобы больше никто не страдал из-за тебя. Знаешь, я заберу их с собой — всех прочих женщин. Мы будем жить в другом месте, где нет тебя, где нет никого из вас.

— Слава богу, доктор, вы пришли. Я только... Откуда вся эта кровь? Я не знала, что делать...

Нет, любой живущий мужчина всегда сможет причинить нам боль, но что насчёт мёртвой женщины?

Кровь, жизнь и магия вытекают из неё, и последнее, что слышит Меропа — не детский крик, а собственный издевательский смех.

Мёртвой женщине нельзя причинить боль.

---

[1] Есть ведь такие, которым признаться в своем грехе труднее, чем этот грех совершить. — Маргарита Наваррская, «Гептамерон».