Сборник гетных драбблов (гет)

— А ведь ты никогда не писал мне стихов, — бросила Джинни претензию так, словно именно это разрушило их брак, стало последний каплей.

— А что, должен был?

Они оба уже устали. Друг от друга, от пустого дома, от работы и от славы. От вечных претензий и от пустоты там, где еще когда-то были светлые чувства.

— Ну мог бы хоть попытаться! Но нет, ни одной рифмы, за все чертовы двадцать пять лет.

Сегодня Ал выступал на поэтическом вечере в Орхидее — новеньком модном кафе, а Диагон аллее. Родители пришли послушать творчество сына. Порознь.

Они не жали вместе уже не первый год, но на людях часто оказывались рядом, в конце концов у них трое общих детей и одна большая война за плечами.

— Я вообще никогда не писал стихов, ни тебе, никому другому. Не понимаю сути твоих претензий! — Гарри очень быстро заводился. Работа не прибавляла ни капли выдержки, а все эти выходы в свет утомляли настолько сильно, что хотелось закрыться в своей квартирке как минимум на месяц и вообще ни с кем не видеться. Но тут выступал его сын, а значит он обязан был явиться, не только, чтобы поддержать его, а еще и чтобы избежать укоризненных слов жены. Именно потому, что он всегда был кому-то чем-то обязан жизнь его и не была счастливой.

— А я писала. Только о тебе и писала.

Наверное, не стоило признаваться в таком в людном месте — любой мог услышать кусочек разговора и уже завтра все газеты во главе с Ежедневным пророком будут кричать странными заголовками, разоблачающими тайны личной жизни уже давно не героев войны, а главу отдела магического правопорядка и экс-охотника Холихедских гарпий. Они столько все это проходили.

— О, я помню, как ты сравнила мои глаза с жабой на втором курсе, — без энтузиазма ответил Гарри.

Но Джинни его удивила:

— Мы бы хотелось легче относиться,

Простым приятелем тебя воспринимать.

К равнодушию нужно мне стремиться,

Но буря чувств мешает ночью спать.

Другие скажут: «Это же прекрасно!

Любовь, как утро, как волшебный сон!»

Верить в подобное, замечу я, опасно —

Поверишь вроде, и, сразу поражен.

Коль безответны чувства остаются,

А разум вечность не может их затмить,

Пусть на бумагу стихами смело льются:

То им поможет долго-долго жить.

Но вот проблема! Ты такой реальный!

Ты ежедневно даешь о себе знать.

А я люблю тебя! Люблю тебя отчаянно!

И даже рифмам это не отнять.

Джинни произнесла это очень тихо, но Гарри расслышал. Конечно, еще в школе, да и с десяток лет после нее они действительно любили, поэтому не было ничего удивительного в том, что тогда она баловалась стихосложением. Сейчас от этого, наверное, ничего не осталось.

— Были времена, — слишком равнодушно ответил он, даже не повернувшись в сторону Джинни.

В конце концов, он пришел сюда послушать стихи сына, а не её. Зачем она вообще начала об этом? Если их брак можно было спасти, они бы сделали это еще пару лет назад, сейчас же они номинально женатые, но практически чужие жили почти не вспоминая друг друга. Гарри не сильно вслушивался в то, что говорили на сцене — он был слишком раздражен. Он уже решил, что уйдет как только сын выступит, а пообщаться с ним можно будет и позже. Вот только следом за ним из кафе вышла и Джинни и без предисловий начала, словно продолжая их разговор:

— Уже давно, словно в пустыне,

Брожу я по могилам ласки.

Мы сами все с тобой зарыли,

Мы сами выпили все краски.

Вот я — морщинки, пополнела,

Вот ты — устал и поседел.

Наверное, не в этом дело,

Мы, может, вовсе не у дел.

Может виною журналисты,

Может работа или дети,

Может друзья-авантюристы,

А может, просто, все на свете.

Кому нужны эти причины.

Итог один — уже не вместе.

Мы оба точно не невинны,

Вся наша жизнь в прощальном жесте.

И она, словно иллюстрируя свои же слова, махнула ему и растворилась в сумерках.