Мечты сбываются (джен)

Максим быстро шёл по улице. Настроение было бодрое: смена прошла спокойно, сейчас покемарит пару часов и пойдёт с Гелей и Женькой в парк. Там уже хорошо, солнце светит вовсю, уже просохли дорожки, трава, прятавшаяся под снегом, зеленеет плотной щетинкой, а на деревьях раскрылись почки, и вокруг толстых серёжек собираются деловитые пчёлы. Не то чтобы Макс обожал созерцание природы — ритм жизни не давал этого понять, — но такие спокойные прогулки со своими девчонками очень любил: вот просто не думать ни о чём, бродить по лужайкам и тропкам, перебрасываться простыми малозначащими фразами и наблюдать, как играет и резвится Женька — это давало такой заряд сил, столько желания свернуть для них горы, что все косяки жизни отлетали от него, как от Железного человека.

— Мя-яу.

Макс повернулся на звук и увидел худого котёнка, белого с чёрными пятнами.

— Что, братан, отстал от обоза? — Максим притормозил: ему хотелось обнять весь мир, ну не весь, конечно, но вершить добрые дела, как добрый молодец — эх, сила богатырская, раззудись плечо…

Котёнок привстал на задних лапах и хлопнулся лбом об голень, словно хотел размазаться по штанам, замурчал громко и стал выплясывать, обтираясь об ноги.

— Ух ты ж, оглушил! Ну точно, как БТР. Тощий только ты какой, как кощей. Давно потерялся? А уже тепло, мог бы и кузнечиков половить. Хотя на кузнечиках эти, как их, скитальцы в пустынях, тоже не жирели. Ну ничего, откормим тебя, станешь толстый, как колобок. Что, будешь Колобком? Я б тебя Бэтээром назвал, но Женьке не понравится: девчонки такое не любят.

Макс цапнул котёнка за загривок и посадил на плечо — хорошо, что уже джинсуху надел, а то за царапины на кожанке Геля бы его взгрела.

* * *

— Вот и мы, кто дома, встречайте залётных! — Максим сбросил кроссовки и протопал в гостиную, обычно все толклись там. Из смежной кухни выскочила бабушка, зашикала на него:

— Тише, тише, дитя разбудишь! — Увидела котёнка на плече: — Максим, ну ты зачем котёнка приволок, тебе что, собаки мало, туда-сюда шныряет?! Грязь разведут кругом, а ребёнок потом заболеет!

— Бабушка, ну ты только не начинай. А что, Женька спит ещё? А Геля? Тоже спит? Так поздно ж уже, пойду разбужу, — Макс отцепил котёнка и бросил на диван.

— Макси-им! Ну зачем кота на диван пускаешь, где ты взял его?! Прогони! — возмутилась бабушка, и Макс столкнул котёнка на пол:

— Ба, не кричи, лучше дай ему еды, только немного, сразу нельзя.

— Геля ушла, — бабушка сурово посмотрела на Максима.

— Куда? Вызвали, что ли, опять кто-то заболел? Вот не нравится мне, что она в поликлинику устроилась, вокруг больные, чихают все, блин. Сидела бы дома, я что, семью не прокормлю, что ли? Ну ладно, тогда Женьку не буди, присмотришь за ней, пока я посплю, потом мы с ней в парк, может, и самим весело будет, — Максим положил смарт на столик у дивана, кинул джинсуху на стул и, на ходу стаскивая майку, отправился в ванную.

— Геля ушла совсем. — Бабушкин дрогнувший голос вонзился, как нож между вмиг закаменевших лопаток. — Вчера… Вещи забрала и ушла.

Звякнул вайбер, Макс с трудом развернулся, скользнул непонимающим взглядом по бабушкиному лицу, вернулся за смартом, стряхнул с руки майку. Открыл сообщение, пробежал его глазами, потом — ещё раз.

— Суууука!!! — смарт полетел в стену. — Убью шалаву! Ууу! — Следом отправилась стопка книг.

— Максим, Максим, тише, тише! — бабушка кинулась к нему, уцепилась за руку.

— Я убью эту тварь! — Макс махнул рукой, вырываясь из её слабых пальцев. — Сууука! Тварь! Тварь!

— Тише, тише, сынок! Малышка всю ночь плакала, напугаешь её! — причитала бабушка, пытаясь унять разбушевавшегося внука.

В комнату вошёл дядя Максима, старый холостяк, переступил через раскатившиеся по полу фрукты:

— Все они такие… проститутки, — протянул Максу пачку сигарет и чиркнул спичкой. — На, успокойся. Мама, а вы тут не стойте, идите к ребёнку, вдруг проснётся. Мы пока покурим.

Макс жадно заглатывал дым, пальцы с распухшими содранными костяшками дрожали.

* * *

— Ма, привет, — Максим старался, чтобы его голос звучал как обычно, но тот всё равно срывался на хрип. — Ма, мне нужно помочь с Женькой, так, ничего сложного…

— Максим, ты же прекрасно знаешь моё мнение по этому вопросу, — голос в трубке звучал, как обычно, непоколебимо и холодно.

— Ма, мне нужна твоя помощь, давай не будем повторять то, что я слышал сотню раз.

— Вот именно, и сотню раз отвечал мне, что это твоя жизнь и ты разберёшься с ней сам!

— Да, мам. И я не просил помогать, но это особый случай: мне нужно купить Женьке одежду, я ж в этом нихрена не разбираюсь.

— Во-первых, перестань ругаться, во-вторых, до сих пор твоя жена справлялась с этим, и я не буду вмешиваться, тем более что это именно твоё неоднократно повторённое желание. Всё! Как там бабушка Вера поживает, как её здоровье? А у Владика появилась девушка, он к этому относится серьёзнее, чем ты.

— Да нахрена мне Владиковы тёлки! Мне дитя одеть не во что, я к тебе раз в жизни за помощью обратился, а ты опять мне владиковыми достоинствами тычешь! Мне нужна помощь, а не мораль!

— Максим, не ори на меня, ты звонишь только поругаться? Не ставишь мать ни в грош, мнение моё игнорируешь, а теперь помочь просишь? Что, твоя Геля не в состоянии прогуляться со своей дочкой по магазинам? Деньгами ты её вроде обеспечиваешь, или тебе деньги нужны? Денег я тебе не дам, ты не послушал моего совета, ты взял ответственность об этом ребёнке на себя, ты должен рассчитывать только на себя, а если этого недостаточно, то пусть твоя дорогая жёнушка тоже вносит лепту в обеспечение своего ребёнка, пусть идёт работает, а не плетёт свои салфеточки...

— Мам! Мне сейчас и без твоих моралей хреново! Я не прошу тебя жалеть, но хоть не добивай! Ты же знаешь, что дело не в деньгах, а если бы чаще интересовалась моими делами, знала бы, что Геля уже полгода работает, как декрет закончился. Она давно рвалась, не мог же я её держать… Только зря не держал… короче, я с ней не живу сейчас…

— Как не живёшь? Она что, к бабушке переселилась?

— Да, оттуда ближе к работе…

— Ха-ха, вот это причина… Я тебе говорила, что поспешные женитьбы удачными не бывают. Вы разводитесь? Я буду очень рада.

— Мам, сейчас речь не о разводе, это наши дела, сейчас надо Женьку одеть, у неё только один комплект одежды, даже на прогулку не в чем…

— Да подожди ты! Ты разводишься, а я срочно должна покупать одежду этому ребёнку? Я не понимаю твоей логики! Да дай своей бывшей жене денег, раз уж ты такой сердобольный! Ты ещё предложи ей алименты, хотя у неё и самой совести хватит их с тебя стребовать! Вот нажил ты себе счастье!

— Мама, Женька останется со мной! Точка! Я в неё столько сил вложил! Я её никому не отдам! Зря я тебе тогда сказал!..

— Ты с ума сошёл! Ты хочешь оставить себе больного ребёнка! Да ты думаешь, что творишь, Максим, это не шутки! За ребёнком нужен особый уход, лечение, ему мать нужна, в конце концов! Ты соображаешь, что ты творишь!

— Я Женьку ей не отдам! И хватит, мам!

— Ребёнку же нужно спецлечение, ты не справишься! Отдай его тогда в интернат, раз она так тебе насолила!

— Мать, ты что несёшь, какой интернат! Я Женьку в казённый дом не отдам!!

— Это не твой ребёнок! Это чужой ребёнок!!! Опомнись! Зачем она тебе?!.. — Но в ответ Наталья услышала только сигнал отбоя.

* * *

Максим открыл дверь «Пивасика», притормозил, осмотрелся в дымном полумраке, увидел Серёгу с Вованом, сидящих на обычном месте в углу. Значит, будет хоть с кем поговорить. Улыбнулся барменше Вике, выдал ей дежурный комплимент, взял вайса.

— Давно дежурите? — Макс поставил бутылки и стакан на стол, пожал руку бывшим одноклассникам.

— Здорово, братан, швартуйся, — Вован ответил крепким рукопожатием и стал разливать пиво.

— Максю-юта, сколько лет, сколько зим! — расплылся в улыбке уже хорошо отдохнувший Серёга. — Садись, дорогой, гостем будешь.

— Да ладно, пару недель всего и не виделись, закрутился, — Макс наконец-то с облегчением опустился на стул и отхлебнул большой глоток пива, закурил. — Сам знаешь — проблем море.

— Не спеши, — Вован достал фляжку, плеснул себе и Максу в стаканы. — Серый, тебе хватит. Как там дядь Саня, дачу продал? Хочу посмотреть, спроси, когда мне подбежать.

— Да ну его нахер: он помирать уже собрался, сказал, что хочет завещание писать. Ты ж знаешь его пунктик: «мы, дворяне, потомков без наследства не оставим»! — с досадой отмахнулся Макс.

— А вот не надо, — Серёга выразительно помахал зажатой в пальцах сигаретой. — Дядь Саня мировой мужик, я отвечаю! Они с моим батей кореша. И в армии вместе, и на заводе. В общем, правильный чел. Батя говорит — весь цех на нём держался. Это щас завод развалили, а раньше знаешь, как он гремел! Ты ваще чё дядьку своего не уважаешь?!

— Серый, Серый! — потянул его за рукав Вован. — Остынь, не шуми, а то Вика нас щас выгонит, видишь, зыркает уже.

— Да уважаю я его, когда он херню не несёт — мне он живой нужен, вон за Женькой присмотреть помогает, знаешь, как? Я ему больше доверяю даже, чем бабушке, — Макс разлил пиво по стаканам.

— Ну а чё Женька? Вылечили уже? — Вован опять плеснул из фляжки. — Она такая симпатяга, жалко, что болеет.

— Да всё не так просто, сейчас она на жёсткой диете, глаза пока очками пробуют корректировать, и в спецсадик надо оформлять, а то сказали — вообще не заговорит. Сейчас пока вожу её на занятия два раза в неделю, далеко ездить, правда — на два часа всего, а полдня теряю, — Макс опять налил пива, выпил, глубоко затянулся.

— Да-а, дела, — сочувственно протянул Вован, не зная, что ещё сказать.

— Да хули вы тут ноете, — Серёга говорил заплетающимся языком, но бодро. — Щас медицина знаешь на каком уровне? Вам и не снилось — враз вылечат! Ваще, хули страдать при такой бабе. Я б на твоём месте и горя не знал, и чё они в тебе находят? Сначала Алиска, теперь Гелечка-ангелочек?..

— Да ты и на своём месте горя не знаешь, че, плохо тебе с Маринкой, что ли? — Вован протянул Серёге сигарету.

— Не… — Серёга пыхнул, прикуривая, — не в том дело. Маринка меня любит, но характер у неё — огонь! Любит-то она тоже крепко, но ругается, как чёрт. Сто пудов, сегодня опять пилить будет, аж домой идти неохота.

— Ты б меньше квасил, и Маринка бы подобрела, — хохотнул Вован, — дождёшься, прогонит она тебя нахрен с твоим пивасиком.

— Не, не прогонит, она меня любит, ты ж знаешь. Вспомни, как в школе бегала. Да она ж сама меня женила, я б ещё погулял, может, огляделся бы и другую нашёл. Как Гелечка, тихую и добрую. Жил бы с ангелочком да радовался, — Серёга мечтательно подкатил глаза.

— Хватит! — Макс стукнул по столу.

— Тс-с-с! Макс, тише! Серый, да заткнись ты! — шикнул на них Вован и, улыбаясь, помахал нахмурившейся в их сторону Вике.

Но Макса уже понесло:

— Заткнитесь! Друзья называется, хера мою жену полощете! Ты, Серый, давно в глаз не получал? Щас выпишу. Я тебе говорил, чтоб глаза об неё не обламывал, не посмотрю, что за одной партой с тобой сидели.

— Тише, Максюта, — вразумлял Вован, — чё ты от него хочешь, он же уже как младенец бесхитростный, что на уме, то и на языке.

— Да я, Макс, не со зла, не кипи, — вторил слегка протрезвевший Серёга. — Я чё ваще такого сказал? Сказал ток, что она красивая и добрая, не то что моя Маринка, башку тебе не клюёт, как мне.

— Не клюёт. И не будет… — Макс залпом опрокинул стакан. — Я с ней развёлся. Вов, ещё пива принеси.

Вован поднёс зажигалку к сигарете, подрагивающей в руке Макса, скосил глаза в сторону оторопевшего Серёги, тронул Макса за плечо:

— Ну, ну, братан, спокуха, я щас…

Через пару минут они пили стакан за стаканом, курили сигарету за сигаретой и молчали, стараясь не смотреть друг на друга.

* * *

Возвращаясь домой, Максим не чувствовал опьянения, только в голове прокручивались события прошедшего дня. Как он перенёс его, не сорвался, да ещё как ни в чём не бывало сходил с Женькой в парк, бегал и играл, носил на плечах, искал цветочки, рассматривал жуков — делал всё, чтобы отвлечь её от мыслей о матери: главное, чтоб она не разволновалась и не дошла до приступа. Иначе… он сам боялся этих приступов, но всегда скрывал, стараясь казаться смелым, чтобы Геля, страшившаяся их до истерик, не опускала руки. Действовал твёрдо, рационально — держал ситуацию под контролем, он знал, что жена не справится сама, что она отгораживается от груза проблем, старается не замечать их, сбегает от них — сначала увлёкшись кропотливым рукоделием, потом неистово стремясь выйти на работу, чтобы быть среди людей, большую часть времени проводить вне дома. Он не мог осуждать её за этот страх, это неверие в проблемы, обесценивание их. Слишком хрупкой была она сама и её психика, а он стал для неё опорой, взял ответственность за неё и её будущего ребёнка на себя. И всё-таки она не выдержала, сломалась, а заодно сломала их жизнь, не пощадила ни семью, ни своего ребёнка. Он мог её понять, понять, что силы полностью иссякли. И не мог. Не мог уяснить, как можно было оставить своего ребёнка. Как можно было забыть о семье и жить другой жизнью, убегая в неё, словно вырвалась из клетки. Он хотел убить её, он, наверное, задушил бы её, как Отелло… И это сравнение сейчас было совсем не смешно. А ещё он хотел убить того мудилу, что заморочил ей голову, кто вломился в их жизнь, схватил, что понравилось, а ненужное вышвырнул вон, ведь бабушка рассказала, что Геля ушла с Женькой, но к вечеру привезла назад, объяснив, что на новом месте ей плохо. На новом месте! Чёрт! Значит, она сразу поехала к нему, а не к бабушке, как объяснила! Сука! Какая же она доступная сука!!!

Максим развернулся, прошёл квартал до круглосуточного магазина, купил четвертушку коньяка и кока-колу. Вынужденный сдерживаться, он всё-таки немного успокоился, но понимал, что заснуть ему будет нелегко. И когда, проходя мимо дома, где жила двоюродная сестра отца, увидел свет в её окнах, обрадовался, что наконец-то сможет поговорить о мучивших его событиях.

Они сидели друг напротив друга в уютных креслах, и Максим, выпив стакан разбавленного колой коньяка, рассказывал всё единственному человеку, которому не боялся открыть свою душу и свои секреты. Труднее всего было произнести вслух не то, что Геля бросила его и Женьку, самое трудное было сказать, что она писала в том, прощальном сообщении.

— Когда, как она успела за полгода полюбить другого? Как это может произойти? — не понимал Максим. — Она приходила домой с работы, была такой же, как обычно! А там, значит, уже была другая жизнь. Жила, значит, в полную силу, раз уже беременна! Уу!

Максим рубанул кулаком по подлокотнику, но мягкая обивка смягчила удар, не принёсший облегчения.

— А как она может быть уверена, что это не твой ребёнок? — Тётя посмотрела спокойным, задумчивым, а может быть, сонным взглядом. — Ты знаешь расписание её дежурств? Поостынь немного и поговори с ней. Хочешь, поговорю я.

— Тётя Лена, я её видеть не могу! Я бы её задушил тогда! — Максим потянулся к сигаретам. — Пойдёмте на балкон, я покурю.

— Ну ты же знаешь, что у меня аллергия… эх, ну ладно, только чтобы дым на меня не шёл…

— Потом, она чётко написала: не ищи меня, я беременна, значит, кончено! — Максим торопливо затягивался, торопливо произносил страшные слова.

— Ну, мало ли что можно написать, может, это нарочно или сгоряча. Ведь просто уйти и оставить ребёнка невозможно. Вы не ссорились перед этим?

— Да нет, как обычно. Иногда упрекала, что денег нужно больше, но я же не могу перейти на другой график, мне Женьку в центр на занятия возить надо, да и в доме дел невпроворот, беседку к лету хочу обновить, — они вернулись в кресла, и Максим опять налил разбавленного коньяка.

— Знаешь, налей и мне твоего коктейльчика, только коньяка совсем чуть-чуть. — Тётя пригубила, взяла со столика бутылочку: — Оказывается, он ничего. «Жан-Жак». Крымский. Хм. Сразу вспоминается Жан-Жак Руссо, а тут нарисован какой-то ковбой. Пахнет неплохо, я, правда, в этом не разбираюсь, ты же знаешь… Кстати, Руссо говорил, что всякая злость происходит от бессилия. А бессилие потому, что ты не можешь ничего изменить. А нужно ли менять? Да, если она любит другого, то тебя разлюбила, и ты не сможешь это изменить. Но у тебя ведь не хватает фактов утверждать это наверняка. Значит, нужно встретиться с ней ещё, должна же она приехать к дочке. Позвони, договорись, когда встретитесь, только сначала отоспись и на работу сходи, отвлечёшься. А завтра давай сходим в магазин за одеждой для Женьки. Но я думаю, что Геля просто от волнения забыла привезти её вещи, она же такая неприспособленная …

* * *

Как всегда, в парке в это время года было чудесно. Вовсю бушевала сирень, и от её аромата можно было и вправду опьянеть. Умиротворяюще журчали струи фонтана, стайка школьников окружила его и попыталась болтаться в воде, но та была холодной, и, быстро оставив эту затею, они упорхнули, как воробьи. Боня, с серьёзным видом обследовавший арки из плетистых роз, вернулся к хозяйке, сидящей на скамейке у фонтана, но тут же завилял мохнатым хвостом и помчался навстречу бегущей к нему хохочущей девчушке.

— Бо-ня, Бо-ня! — пищала малышка, пока пекинес-полукровка подпрыгивал, вертелся юлой и пытался облизать её. — Бо-ня, ли-дзи!

— Женька, ты меня с ума сведёшь, мы же наряжались! — Максим засмеялся, подхватил дочку и водрузил на плечи. — Тётушка, ну позовите Боньку, а то он сейчас и на меня вскарабкается.

— Боня, иди ко мне, малыш!

Хороший, хороший! — тётя потрепала подбежавшего любимца — Он всё ещё по вам скучает. Привет, Женёк, куда это вы такие нарядные собрались, а? У тебя новые очки? Какие красивые, розовые, модные! Это папа купил? А какие глазки красивые, а ну-ка покажи реснички? А покажи как ты умеешь кокетничать?.. Максим, ты тоже при параде, уж не свататься ли идёшь? Тогда где цветы?

— У меня один цветочек есть, да, Мурзилка? Садись, — Максим посадил дочку на скамейку, и та сразу же наклонилась к подскочившему Боне. — Тётушка, я вам по секрету, вы только никому не говорите…

— Хм, ты каждый раз меня предупреждаешь об этом, мог бы уже убедиться, что я твои секреты храню надёжно. Но всё равно клянусь! — улыбнулась тётя.

— Вот, смотрите, — Максим протянул смартфон с фотографией миловидной, приятной, но совершенно неброской девушки. — Угадайте, как её зовут.

— Вера? Надежда? Или всё-таки Любовь? — лукаво засмеялась тётушка. — Всё, сдаюсь, но все эти имена ей подойдут, по-моему, у неё очень доброе сердце, а в жизни это главное, ты же знаешь.

— Её зовут Елена, — гордо сообщил Максим. — Вот сейчас идём знакомиться, она Женьку ещё не видела.

— Вот как? Очень приятно. Я рада за тебя. И рада, что ты благоразумно провёл этот год, а не бросился с головой в новую любовь. Дай Бог тебе счастья, у вас с Женькой всё будет замечательно... — тётушка подозрительно часто заморгала, посмотрела вдоль аллеи. — А вот, кажется, и ваше счастье уже ждёт вас… И в жизни она лучше, чем на фото. Ты не говори ей сразу, что мы родня, чтобы не смущать раньше времени. Ну идите уже! С Богом.