Дядя Федор и Кубок Огня (гет)

Дядя Федор ощущал нервозность, едва ли не большую, чем перед выходом из палатки и сражением с драконом. Но все же... не Матроскина же ему приглашать на бал? В каком-то смысле, конечно, он уже сходил с Матроскиным на бал, потому что кот учил его танцевать. К счастью, дело происходило в каюте, и никто этого не видел. К несчастью, избежать бала было просто невозможно — так как дядя Федор был одним из Чемпионов турнира.

— Ты пойдешь со мной на бал? — спросил он Гермиону, как всегда склонившуюся над одной из книг в библиотеке.

— Да, — ответила она, не поднимая взгляда. — Я пойду с тобой на бал.

Рука ее при этом нервно смяла страницу фолианта.

— Дорогая, давай бросим все это и поедем в Хогвартс, — сказал папа Дима, изучив приглашение.

— Зачем? — отозвалась мама Римма, выглядывая из кухни. — Что мы там будем делать? У меня и без работы с кухней еле сил хватает телевизор смотреть, а ты предлагаешь в Британию ехать!

— Мальчику там плохо без нашей поддержки, — немного неуверенно сказал папа, указывая на приглашения.

— У него там для поддержки кот есть, на которого ты хотел меня променять! — немедленно парировала мама.

— Так не променял же, я ж тебя давно знаю и люблю, — прозвучал примирительный ответ.

Подумав и попыхтев трубкой, папа Дима зашел с другого козыря.

— Дорогая, а ведь там торжественный бал будет.

— И что с того? Зимой в Британии далеко не курорт, знаешь ли.

— Курорт не курорт, но в любом случае теплее, чем в Простоквашино, — невозмутимо парировал папа. — И на торжественный бал можно всякие там вечерние платья надевать.

— Всякие там — это у других, а у меня самые лучшие!

— Вот видишь, как все удачно складывается.

— Ты забыл, из-за чего мы покинули Европу? — спросила мама Римма. — И теперь предлагаешь вернуться? Особенно после событий на финале мирового чемпионата по квиддичу?

— Ну, — папа ожесточенно пыхнул трубкой, — твой брат Игорь предупредил бы тебя, не так ли?

Мама Римма уперла руки в боки, чувствуя, что проигрывает битву.

— Ам, — сказал дядя Федор и тут же прикусил язык.

Матроскин ушел некоторое время назад и дядя Федор мог рассчитывать только на самого себя. Ну и еще немного на поддержку остальной делегации Дурмштранга, но те тоже молчали. Гермиона, в платье небесно-голубого цвета, оставляющим открытым коленки, шею, часть груди и плечей, с прической в виде тугого узла сзади, молчаливо и немного нервно смотрела на дядю Федора.

— Привет, Гермиона, — в конце концов, сказал он.

— Привет, Федя, — ответила Гермиона.

Надо было сказать еще что-то, но дядя Федор не знал, что. Платье оставляло открытым слишком много всего, и мысли его путались. Поэтому дядя Федор просто предложил Гермионе руку, и они отправились к Большому Залу, где должен был проходить бал.

Гермиона ловила недоумевающие взгляды, ученики Хогвартса не узнавали ее в новом наряде и виде. Гарри и Рон тоже не узнали ее, и Гермиона ощутила печаль, в дополнение к остальному букету эмоций. Трепет перед балом и выходом в совершенно новом виде, странное и новое горделивое ощущение, что она девушка и тоже может нравиться. Удовлетворение от вида дяди Федора, которому очень шла праздничная мантия, и одновременно с этим легкий страх от завистливых и злобных взглядов тех, кто надеялся пойти на бал с чемпионом Дурмштранга. Осознание того, что дядя Федор предпочел ее другим красавицам, тоже наполняло Гермиону гордостью, но одновременно и легким недоумением, непониманием, что он в ней нашел.

Мысли о празднике и о том, что им предстоит танцем открывать бал, выступали этакой «вишенкой на торте», венчающей всю вышеописанную пирамиду эмоций. Поэтому неудивительно, что к Большому Залу дядя Федор и Гермиона шли молча. Не потому что им нечего было сказать, наоборот, хотелось сказать слишком много и слишком эмоционально, и поэтому оба молчали.

— А мальчик-то наш совсем взрослый стал — вытерла слезу мама Римма, наблюдая, как Гермиона и дядя Федор идут рука об руку.

— Что-то я не вижу кота, за которым наш мальчик как за каменной стеной, — почти обвиняюще указал папа Дима.

— Римма! Вот это неожиданность! — раздался голос Каркарова. — Как вы здесь оказались?

— Дядя Федор прислал нам приглашения, — указала в сторону чемпиона Дурмштранга мама Римма.

— Так надо ему сказать! — заявил Игорь.

— Пусть это будет сюрприз, — улыбнулась мама дяди Федора.

Сам же дядя Федор просто забыл, что пригласил родителей. Вылетело из головы все, кроме бала и Гермионы. Он может и вспомнил бы, чуть позже, но тут его снова отвлекли и очень сильно.

— Чемпионы, подойдите сюда, пожалуйста! — раздался голос МакГонагалл.

Декан Гриффиндора нарядилась в мантию из красной шотландки, украсила праздничную (и особо остроконечную по этому случаю) шляпу цветком чертополоха. На мантии была приколота желтая гвоздика, с каким-то значком. Рядом с МакГонагалл, строгой и праздничной одновременно, стоял импозантный пожилой мужчина, который немедленно подмигнул дяде Федору. В ответ дядя Федор начал изучать незнакомца, силясь понять, почему тот подмигивает ему. Строгая черная мантия, волосы слегка с проседью и... знакомый до последней нитки шарф, который Матроскин связал себе собственноручно и которым очень гордился.

Осознание ситуации приложило дядю Федора, как будто его ударили по голове, ввело в какое-то подобие ступора, и о чем там говорила МакГонагалл, юноша уже не слышал. Гермиона что-то обеспокоенно спрашивала, потом повела не сопротивляющегося Федора к столу. Что-то говорил Дамблдор, и ученики рассаживались за небольшими столами, под сиянием сотен светильников, но дядя Федор не замечал преображения Большого Зала, постоянно косясь на мужчину рядом с МакГонагалл.

Все мысли его крутились вокруг Матроскина и МакГонагалл, того, что было и того, что будет. Вопросы, вопросы, сотни вопросов, осознание ситуации и размышления о будущем, все это вытеснило мысли о Гермионе и бале. Дядя Федор что-то заказал из еды, что-то ел и даже поддерживал разговор на автомате.

Танцы пока откладывались.

— Что? — спросил дядя Федор, озираясь.

За столом царила тишина, две девушки — близняшки хихикали и перешептывались, Гермиона стремительно краснела, Гарри и Невилл выглядели смущенными, а Рон поглядывал исподлобья, тогда, как сестра его смотрела на дядю Федора со странным выражением лица.

Неловкую ситуацию — неловкую, ибо дядя Федор никак не мог вспомнить, что же он такого сказал? — спас Дамблдор, попросивший всех встать. По мановению его палочки, столы сами собой отступили к стенам, появилась сцена с инструментами и группа «Вещие сестрички», встреченная громкими аплодисментами. Танцпол внезапно оказался ярко освещенным, тогда как остальная часть зала погрузилась в полумрак.

Дядя Федор подошел к Гермионе, протянул руку, так как наступал танец Чемпионов и тут он вспомнил, опять испытав ощущение, как будто его огрели молотом по голове. Кто-то, кажется сестра Рона, спросил, почему дядя Федор пригласил Гермиону, и он на автомате ответил, мол, потому что она самая прекрасная девушка в Хогвартсе, ради которой ему было не страшно сразиться и с драконом.

Поэтому танец с красной как помидор Гермионой проходил в неловком молчании.

— Как очаровательно застенчивы наши юные чемпионы, — одобрительно заметил Матроскин, кружа МакГонагалл в танце.

— Гермиона — моя лучшая ученица, — немного невпопад ответила Минерва.

— Минни, ты все равно лучше всех, — тут же заверил ее Матроскин.

Он еще хотел добавить «моя кошечка», но прикусил язык. На кошачьем такое звучало нормально, а вот на человечьем, если можно так выразиться, слишком фривольно.

— Льстец и красавец, — улыбнулась МакГонагалл.

Матроскин горделиво пригладил отсутствующие усы.

— Мама, папа, познакомьтесь, это Гермиона Грейнджер, ученица факультета Гриффиндор и самая прекрасная девушка в Хогвартсе, — сказал дядя Федор, прилагая изрядные усилия, чтобы не запинаться на словах. — Гермиона, это мои мама и папа приехали.

Мама Римма и папа Дима посмотрели на одинаково красных и смущенных подростков, переглянулись с улыбкой, припомнив самих себя в этом возрасте. После чего родители дяди Федора, раскланялись с Гермионой, обменялись парой предложений и удалились, сославшись на дела, а на самом деле, чтобы не смущать «детей».

— Что-то душно и жарко, — заметила Гермиона.

— Ага, — ответил ей в тон дядя Федор.

И они отправились на улицу, немного охладиться и подышать свежим воздухом.

— Римма, есть минутка? — перехватил родителей Федора Каркаров.

Он отвел их в сторонку, к незаметной нише в стене, где стояла каменная статуя с огромным мечом в руках.

— Помните, что было пятнадцать лет назад? — спросил Игорь, после чего закатал рукав.

— Значит слухи о происшествии с Темной Меткой не врали, — подчеркнуто спокойно заметила мама Римма.

— Да, — кивнул директор Дурмштранга. — Сторонники Темного Лорда активизируются, а сам он готовится возродиться. Зря вы приехали, и знай, я, что дядя Федор хочет прислать вам приглашение, отговорил бы его.

— Пятнадцать лет прошло, кто нас помнит? — вроде бы равнодушно заметил папа Дима.

Пальцы его при этом нервно набивали трубку.

— Соратники Лорда помнят, — возразил Каркаров. — Я не могу уехать, вы можете. Уезжайте.

— Погодите, я пока что всего одно вечернее платье надела! — возмутилась мама Римма. — Уедем после бала!

— Ладно, — кивнул Игорь, — но сразу после бала!

— Мы-то уедем, а наш мальчик здесь останется, непорядок, — сказал папа Дима. — Пропадет. Надо, чтобы в Хогвартсе, и мы были, и Матроскин, и авроров целый мешок. Тогда дети из-за Темного Лорда не станут пропадать.

— Тогда родители пропадать начнут, — мрачно отозвалась мама Римма.

— Уезжайте, — повторил Каркаров, — пока еще не поздно. Вряд ли Темный Лорд рискнет нападать на Хогвартс, пока здесь Дамблдор, а уж потом я сразу племянника домой отправлю, первым же порталом.

— Может, все-таки заберем его?

— Он связан с Кубком нерушимым контрактом и, — Каркаров поискал глазами дядю Федора, но не нашел, — кажется мальчик и сам не хочет уезжать.

О том, что с дядей Федором у Дурмштранга резко повысились шансы выиграть кубок, директор предпочел умолчать.

Матроскин сидел, почти лежал, отдыхая. Превратиться в человека и потанцевать с Минни, да и все остальное тоже, было не только весело, но и весьма утомительно. И без того рекордное время продержался, даже потанцевать успели! В какой-то момент Матроскин незаметно скользнул под стол и выбрался оттуда уже котом. В шумящей, гудящей и танцующий толпе никто не обратил на это внимания, и Матроскин спокойно начал пробираться к выходу, чтобы найти дядю Федора и все ему объяснить.

Кот оглядывался по сторонам, и вид сидящего в сторонке Аластора Грюма неожиданно чем-то зацепил. Была во всем этом какая-то неправильность, и Матроскин даже остановился, пытаясь понять, какая именно. Прислушался, всмотрелся, принюхался, и понял. Грюм регулярно пил что-то из фляжки и, судя по запаху, это было какое-то сложное зелье. Матроскин же подсознательно ожидал унюхать спиртное, тем более что остальные преподаватели и директора употребляли крепкие напитки, не стесняясь. Впрочем, Аластор Грюм славился своей паранойей, которую он сам именовал «постоянной бдительностью», поэтому Матроскин пожал плечами и побежал дальше искать дядю Федора.

— Как видишь, я не отступаюсь от своих слов, и повторил их при родителях, — предельно серьезно сказал дядя Федор.

— Но почему? Почему я? — с какой — то странной тоской в голосе спросила Гермиона.

Холодный, морозный воздух отрезвил их, и теперь они могли разговаривать, но первые же слова снова начали поднимать температуру, подогревать, так сказать, разговор.

— Потому что это правда! — воскликнул дядя Федор и взмахнул руками.

Он, конечно же, говорил правду, потому что первая влюбленность всегда делает из объекта обожания нечто неземное и прекрасное. Нечто такое, что кажется, жизнь готов отдать, и от одного вида которого душа воспаряет в небеса и порхает там, напевая во весь голос. Дядя Федор еще не осознал этого факта, не выразил его словами для самого себя, но он уже готов был с жаром «биться с драконами во славу своей принцессы».

Но, внезапно, взмах руками спустил на влюбленных, не осознающих, что они влюбленные, целую лавину снега с низко нависающих ветвей дерева. Снег забился за воротник, холодил спину, прошелся по лицу, и некоторое время раздавался только кашель, звуки рук, бьющих по одежде, морозный скрип под ногами. Сразу стало холодно и зябко, и все же, отряхнувшись и посмотрев друг на друга, синих, взъерошенных и припорошённых снегом, Гермиона и дядя Федор вначале робко улыбнулись друг другу, а потом расхохотались во весь голос.

Наклонились поднять шапки, столкнулись лбами и выпрямились, сблизившись.

— Ты прекрасна, Гермиуонна, — сказал дядя Федор, приближая лицо и невольно закрывая глаза.

И они поцеловались, холодными и потерявшими чувствительность губами, под рождественской елкой, с которой в виде украшения свисали чьи-то белые туфли с пряжкой в форме тыквы.