Мера Скадагила (гет)

ДНЕВНИК ЗИНАИДЫ

3 января 18**. Мы с Ларою гадали на суженого. Я боялась заглядывать в зеркало, но напрасно: ничего там не увидела. А Лара, напротив, была смела, посмеивалась надо мною, трусихою, но, заглянув в этот жуткий бесконечный коридор, несколько минут не шевелилось и сделалась бледная, как статуя, я даже испугалась. Лара задышала часто, а потом вдруг застонала — глухо, тоскливо, как стонут во сне в попытках проснуться, и это меня напугало в десятки раз сильнее зеркального коридора. Стон был как не из мира нашего. Я закричала, перебудив всю родню, и Лара словно очнулась. Встала, встряхнула головой, убрала зеркала и сказала, что гаданья чушь. Прибежали маменька с Акулиною, встревоженные. Узнав, в чём дело, пожурили нас и велели спать.

А наутро я у Лары допытывалась, что ей такого показало зеркало.

— Ничего не показало, оно меня словно втянуло. Как клещами что-то во мне зацепило внутри груди и тащит! Понимаешь, Зина, я и в комнате на стуле сижу, и в том коридоре лечу вперёд. Затягивает, затягивает, а впереди всё темнее и темнее. Я хотела тебя на помощь позвать — а слова вымолвить не могу. Не буду больше гаданьями заниматься. Правду говорят — грех это».

7 января. Заслушалась вчера на службе, как же чудесно поют хоровые! Правильно маменька говорит: нигде в мире больше нет такой музыки, как в церкви. Прямо в душу проникает. После службы ходили всей семьёй к купели. Я как заново родилась! Мороз был изрядный, и окунуться я ужасно боялась, но потом уж так хорошо! А Лара наоборот — окунулась без страха, а потом на берегу хныкала, что холодно и руки сводит. Мама хотела и младших окунуть, да Акулина не дала, прямо из церкви повела домой. Они и так уж дремали на ходу.

10 января. Из крестьян двое померли на Крещенье, сегодня на дрогах увезли. Я не смотрела, боюсь. Маменька с папенькой их семьям деньгами помогли. Добрые они очень, маменька с папенькой. Всем помочь хотят. У Ларочки открылся кашель. Мама тревожится, хотела за доктором посылать, но Лара упряма, не хочет доктора, говорит, само пройдёт.

12 января. Лара вся в жару, лежит в беспамятстве. Доктор ругался — почему, говорит, сразу не послали за мною? Теперь то ли выживет, то ли нет. Лекарств выписал много, послали Прошку в аптеку. Мама и я весь день перед образами стоим на коленях, молимся за Ларочку.

3 февраля. Попустил Боженька, очнулась Ларочка, говорить начала. Молока сама выпила. Но слаба ещё очень. На себя не похожа: худая, волоса острижены, глаза ввалились. Ну да теперь всё нестрашно, а красота вернётся. Мама на радостях пожертвовала церкви сотню рублей.

7 февраля. Ларочка поправляется. Слава Всевышнему!

Пришло приглашение от Буриных на бал. Ларочка плачет, что нельзя поехать, а мне перед ней совестно. Я ей обещала привезти пирожных и всё-всё рассказать. Хоть бы не было метели двадцать пятого!

12 февраля. Какая же дальняя дорога до Тамбову. И как назло, была оттепель, сани чуть не застряли. Хорошо, что мы на тройке ехали, а не на перекладных. Маменька в дороге всё ворчала да приговаривала, что если б не надо меня в свет вывозить, то она ни за что от больной дочери не уехала бы. Я опять себя чувствую виновной — теперь и перед маменькой. Но бал был чудесен. Младший сын Буриных, вернувшийся в январе из Англии, чрезвычайно любезный и обходительный молодой человек. Рассказывал мне об английских обычаях. А ещё мне очень понравилась гостевая комната, где меня разместили. Там всё одного цвета, голубого: и обои, и мебель, и занавески, и абажуры. Мечтаю в будущем о такой.

13 февраля. Ларочка на меня сердита, что я ездила на бал. Не помогли ни пирожные, ни рассказы. По её разумению, если одна сестра больна, то и другая должна сидеть дома. Сегодня я разучивала на пианино польку, под которую мы танцевали с А.

14 февраля. Мне снился чудной сон. Будто бы я иду одна в городе, и город ужасно знакомый, хотя на самом деле я знаю, что такого не существует. И свет на улицах волшебный, жёлто-розовый. Я заблудилась, начала метаться с перепугу, забилась в переулок, и вдруг навстречу мужик — чёрный, страшный, косая сажень в плечах, а в руке топор. И на меня! Я в крик, а голоса нету. Никто не услышит, не придёт на помощь. Побежала, а ноги не слушаются. Упала я. А этот настигает, слышу, как пыхтит за моей спиной. И вдруг откуда-то выскочил молодой человек с дубиной, да как набросится на моего преследователя! Тот топор бросил и убежал. А спаситель помог мне подняться, под руку держит и говорит что-то про дорогу. Дескать, эта дорога неверная, надо было по другой пойти — и ведёт меня. А лицо у него как у Афанасия. Так мы шли да шли, я к нему прильнула, и не хотелось мне просыпаться.

15 февраля. Ларочка начала вставать с постели, спускалась сегодня в гостиную. Она хорошо поправилась за последние три дня — все платья стали малы, маменька ей своё отдала. Мы так рады, что Лара выздоравливает!

16 февраля. День сегодня нехороший, не буду записывать.

17 февраля. Вот и весной потянуло! Сплошь только хорошие новости. Во-первых, Ларочка ещё быстрей на поправку пошла, как пышечка стала, ей даже башмаки уже малы. Заказали у сапожника новые, пошире. А во-вторых, родители пригласили к нам в гости Буриных. Не на бал, конечно, какие у нас в Козлове балы, а просто на чай. Но пианино настроили!

18 февраля. Папенька ездил в Тамбов одним днём, пока дороги не развезло. На тройке. Привёз гостинцы и Ларочке подарок — кашемировую голубую кофту, а то сестра зябнет после болезни. Кофта красивая, загляденье! Я тоже такую захотела, только сиреневую.

19 февраля. Похолодание сильное, дороги сковало опять. Это хорошо, гости нормально доедут. Лара много лежит, но это и понятно — ей надо восстанавливать силы. Мама её понукает, чтоб расхаживалась, а Ларе лень. К приёму шьём для неё ампирное платье, корсет она надеть не смогла. Не модно, ну и пусть — у нас не Москва. Сама я пока не знаю, что надеть, но все в хор говорят: тебе, Зина, что ни надень, всё хорошо. Младшие озорничают, бегают по всему дому и шумят. Девчонки обижают Севу, хотя он и старше.

20 февраля. Пришло письмо от Буриных, обещают быть. Волнуюсь, сама не знаю почему. Маменька учит Лукерью делать пирожные, я тоже помогала — на кухне всем дело найдётся. Старая кухарка всё умела, а у Лушки руки крюки. Если ничему не научится, уволим. Папенька велел работникам снег расчистить перед входом. От стука лопат оглохнуть можно. Я начала сочинять романтическую историю, но пока только в мыслях. Потом, может быть, запишу.

21 февраля. Шестого ждём гостей. Хоть бы погода не испортилась. Вечерами ходим с Акулиною смотреть звёзды. Лару на улицу пока не пускают, да она и не хочет. У неё характер изменился после болезни: стала спокойнее, сонливее. Книжки свои любимые перестала читать и вышивку забросила, всё больше лежит и в стену смотрит. Мама говорит: повзрослела.

23 февраля. Приезжали Бурины! Всей семьёй, и старший сын тоже. Очень он Ларочке приглянулся. Ему уж под тридцать, и у него имение под Тамбовом. Может, что и сладится. Были танцы, музыка и, конечно, преферанс, куда же без него. Играли только старшие, а мы, молодёжь, развлекались пением. Афанасий неплохо поёт. Мы с ним пели дуэтом романсы, а Арсений аккомпанировал. Лара петь отказалась, сославшись на слабость, и просто слушала. Ампирное платье на ней сидит очень мило.

Ночью, когда все улеглись, мне в стенку (я же теперь одна сплю, у Лары отдельная комната) тихонько постучали: раз, раз-два, раз-два. Меня словно водой окатили — я вспомнила, что в соседней комнате ночует Афанасий! Вот прямо рядом со мной, только между нами стенка. Мне бы, дуре, сделать вид, что не заметила, а я ему в обратную постучала: раз, раз-два, раз-два. И так мы, наверно, полчаса перестукивались. И только утром, вспоминая об этом, я догадалась, чему этот стук созвучен: я — тебя — люблю. Мне так стыдно стало, слов нет! Я даже не вышла провожать их, велела Акулине сказать, что больна. Лара тоже не вышла, но она по-настоящему больна — после вчерашней музыки у неё мигрени.

26 февраля. Вот и началась распутица, теперь до апреля никуда не выехать. Вчера успели почту привезти: маме нитки пришли из Москвы, конфеты для малышей да мне письмо. Нарочный лично вручил, папеньке отдавать отказался. Я писем никогда не получала и слегка оробела под строгим взглядом папеньки, но взяла и тут же на пороге, при всех сломала сургуч. Даже не поглядела от волнения, чья печать. Письмо было от Афанасия.

«Уважаемая Зинаида Захаровна, нижайше вам кланяюсь и посылаю, как и обещал, ноты Леопольда Моцарта. Передавайте моё почтение Захару Иванычу и Евдокии Трифоновне. Граф Аф. Бурин».

И нотный листок. Я прочла вслух эту записку и вопросительно посмотрела на папеньку. Он благосклонно кивнул, не найдя в ней предосудительного, и я ушла в гостиную разучивать пьесу. Отчего-то я была недовольна. Мне думалось, что граф мог бы в личном письме и побольше написать.

2 марта. Устала уже от поста, скорей бы Пасха. Погода ужасная, дороги превратились в реки. Maman подхватила лихорадку и пьёт лекарства. Папенька ругает весну и днями раскладывает пасьянсы. Лару от поста освободили, но она всё равно плохо ест, хотя и продолжает поправляться. Странное дело: обычно женщина, когда полнеет, то хорошеет, а Ларочка подурнела — под глазами мешки и подбородок тяжёлый. Впрочем, грех мне будет, нельзя о родной сестре такое писать.

3 марта. Читала роман, и вдруг такая тоска меня взяла, что хоть волком вой. Отчего я не в Москве? Или хотя бы не в Тамбове? В романе каждый день балы, да прогулки верхом, да приключения разные. Кавалеры к дамам в окна забираются. Могу ли я помыслить, что ко мне кто-нибудь залезет в окно? Да папенька ему враз голову оторвёт.

4 марта. Заучила наизусть ту пьесу, что прислал мне Афанасий. А потом листала старые ноты, что от бабушки Зины остались, и выбрала себе этюды Штейбельта. Очень трудные ноты, но удивительно красивые. Буду учить, это займёт меня на время распутицы и отвлечёт от тоски.

7 марта. Видела во сне Афанасия. Мы просто сидели рядом в гостиной и разговаривали. Казалось бы, такой бессмысленный сон, но мне от него весь день было светло. Первый этюд не идёт, начала четвёртый.

16 апреля. Ну вот, давала себе обещание писать в дневник ежедневно, а пропустила целый месяц. Столько произошло всего! На Пасху приезжали Бурины — старшие и Афанасий. Лара спрашивала об Арсении, но графиня ответила, что он уехал в Европу. Лара до конца дня была грустна. А мы с Афанасием гуляли в саду, и я как будто заново узнала этого человека! Мы говорили обо всём: о красоте, о счастии, о Боге. Я имела неосторожность рассказать ему о своих снах, и он тоже признался, что я ему снилась.

Это было незабываемо. Всё цвело, стоял пьянящий аромат, и я держала Афанасия под руку, а он рассказывал мне о Вильяме Блейке и невзнаяай заметил, что я красива. Мне такое не впервой слышать, я знаю, что красива, и мне почти все это говорят, но от других эти слова совсем меня не трогают, а от Афанасия почему-то были очень важны.

А вечером я играла ему Штейбельта. То есть, играла, конечно, для всех, но главным моим слушателем был он. «Какая тоскливая музыка, — сказал Афанасий, — но при этом такая проникновенная». Все захлопали моему исполнению. Кажется, я покраснела. Уезжая, он написал мне в альбоме небольшой мадригал — всего пять строк. Я каждый день их перечитываю — и точно беседую с ним снова.

18 апреля. Ходили на гулянье — все, кроме Лары, она до сих пор быстро утомляется. У меня появилась привычка к сочинительству стихов, но я их не записываю, так как они все глупые и нескладные. Между тем в будущую пятницу мои именины. Бурины приглашены!

19 апреля. Пришло заказанное из Парижа платье с бантом. Когда я его примеряла, то в шутку спросила маменьку, не будет ли младший граф Бурин надо мной смеяться и говорить, что я в этом платье похожа на перевязанный сноп? «Не будет, — уверенно отвечала маменька. — Неужели ты не понимаешь, что он в тебя влюблён?» Лара фыркнула, и мы втроём рассмеялись.

После этого мы разговаривали о других вещах, занимались приготовлениями к празднику, но эта короткая фраза, оброненная маменькой вскользь, всё во мне переменила. «Он в тебя влюблён» — жужжало в моих ушах. Я — любима. Теперь всё будет иначе!

Быть любимой — ведь это значит, что скоро последует предложение. Я стану невестой, и уже не розовое с бантом, а белое с фатой платье пришлют мне из Парижа. Будет венчание, и мы с Афанасием впервые поцелуемся. Каково это — целоваться? Надо спросить у Лукерьи, она ведь замужняя. А после свадьбы нам ведь надо где-то жить. Возьмут ли меня в тамбовское имение Буриных, или Афанасий купит отдельное жильё? Его родители добры, и всё же мне хотелось бы свой домик. Пусть маленький, но свой. И занавески в нём будут непременно голубые!

20 апреля. Завтра я именинница. Сердце замирает! Интересно, сделает мне предложение Афанасий завтра или подождёт до дня Ангела? Мне немного не по себе оттого, что я, дочь простого помещика, стану графиней. Буду тогда маменьке с папенькой помогать. Намедни мама говорила, что хорошо бы нанять детям гувернантку, но папенька решительно отказал, потому что нет лишних денег.

21 апреля. Не сделал. Я звала его погулять по саду, но они приезжали одним днём и совсем скоро засобирались домой. Даже поиграть на пианино я не успела. Мои родители очень их благодарили, что не забывают нас в этой глуши. Мне было немного обидно, что Афанасий тянет с предложением, и я утешалась разглядыванием подарков, полученных сегодня.

Перечисляю подарки. От родителей — шотландский плед и отрез на зимнее платье, от Лары книгу французских стихов, от малышей — по рисунку. Вавочка нарисовала меня! Это было так смешно и мило, что я её расцеловала. Бурины подарили необыкновенного изящества китайский чайный прибор, а от Афанасия я получила крохотную коробочку с музыкой. То и дело её открываю и слушаю минорный куплет Люлли. Как мне не надоело? Мелодия такая трогательная, что я простила Афанасия. В конце концов, обручение — не шутка. Может быть, он пока не смог купить подходящего кольца.

Так или иначе, мне сегодня исполнилось восемнадцать.

22 апреля. Очень скучаю по нему, опять видела во сне. Понимаю, что скоро наша разлука закончится, и уговариваю себя потерпеть. А тут ещё напасть — комары вывелись. Жалят, спасу нет. Акулина с Лукерьей везде занавеси повесили, да толку-то! Достали из сундука пологи, спим все под пологами, иначе заедят.

Разучила для Афанасия шестой этюд Штейбельта. Пока ещё не совсем чётко запомнила, пару ошибок делаю. Я помню, каким делается его лицо, когда он слушает музыку. Это редкость, чтобы мужчина был таким чувствительным, и за это я люблю его ещё больше. Люблю? Да, люблю. Довольно уже избегать этого слова.

23 апреля. Малышей комары накусали, ходят все в красных пятнах. Акулина причитает, мажет им ножки и ручки травяным отваром. Маменька велела купить детям плотную одёжку. У нас в семье все от комаров страдают, кроме меня. На мне вообще укусов не видно, как на южанке. Вот печаль: от комаров не страдаю, а от любви — да. Лучше бы наоборот, право слово. Ну, Афанасий, когда приедешь — припомню тебе мою тоску-кручину!

27 апреля. От Буриных нет известий. Я долго не могла решиться, но всё-таки написала Афанасию. Буквально пару строк — что возвращаю его ноты, так как уже помню пьесу наизусть. Отправила Прошку на перекладных и строго-настрого наказала отдать лично в руки. Прошка вернулся наутро в стельку пьяный. Божится, что отдал.

1 мая. Похоже, Прохор в Тамбове загулял и потерял моё письмо, поскольку ответа нет. Вот сраму-то будет, если найдут! Хорошо, что я там не писала ничего личного. Ларочка по-прежнему не выходит из дому. Сказала мне по секрету, что ей тяжело ходить. Ножки у неё действительно отекают — но это, как говорит мама, от жары. Не люблю я лета — и комары, и жарко, и душно. Скорей бы в Тамбов переехать, там комаров нету.

4 мая. Ездили с маменькой одним днём в Тамбов за покупками. На перекладных. Утомительно ужасно. Выехали затемно. Как сказала маменька, надо меня развлечь, а то я, по её словам, смурная стала. И я видела Афанасия! То есть, мы видели. Совершенно случайно повстречали в галантерее, он отрез покупал, я ещё подумала — наверно, в подарок матери. Моё сердце так и забилось, когда я его увидела! Он с зимы не стригся, и отросшие волосы очень ему идут. Ему идёт даже загар.

Конечно, со мной он не говорил, только с маменькой, но я стояла рядом и всё слышала. Ах, чего мне стоило делать вид, что мне хорошо и спокойно! Они обменялись любезностями, и маменька шутя поинтересовалась, кому же он покупает столько шёлка.

— Невесте в подарок, — ответил он с улыбкою. — Пока ещё неофициально, но родители уж сговорились.

Во мне всё рухнуло. Маменька пожелала ему счастья, и мы с ней пошли прочь из лавки. Я думала, что упаду. Все силы свои собрала, чтобы скрыть от маменьки моё состояние.

И вот мы ехали обратно в коляске, кучер погонял лошадь, маменька что-то говорила о продуктах и обрезке сада, а я еле высидела эти пять часов. На каждой станции мне хотелось спрыгнуть и идти пешком — нет, бежать, бежать со всех ног куда угодно, лишь бы не видеть людей. Мне всё вдруг стало отравленным: и Тамбов, и цветущий май, и лесная зелень с голубым небом. Я улыбалась, и эта улыбка была пыткой.

Приехали поздно, уже начало темнеть. Я не стала ужинать, извинилась и ушла к себе. Эту ночь я не спала. Афанасий ничего плохого не сделал, он не дразнил меня, не заманивал — всего лишь назвал красивою да пофлиртовал немного. Все мужчины флиртуют с дамами. А я, глупая, напридумывала себе целую книгу. Зама загнала себя в ловушку. Как теперь расхлёбывать? Как вообще жить?! И побеседовать не с кем, некому это выплеснуть. Лара мне в любовных вопросах не подружка, у неё свои страдания, а маменьке и подавно такое не скажешь.

Только потеряв Афанасия, я поняла, как он для мня важен. Глупая! Об имении грезила, о титуле, о деньгах его — а сейчас поняла, что ничего этого не хочу, лишь бы он сам был со мной. Просто видеть его. Сидеть рядышком, к плечу прижиматься. Позвал бы сейчас сделаться его тайной любовницей — пошла бы. Я положительно безумна, мне нужно остыть. Подожду три дня.

7 мая. Я думала, что за три дня приведу свои чувства в порядок и выброшу глупые мысли из головы, но мне стало только хуже. Всё хуже и хуже с каждым днём. Я много ходила, несмотря на дождь. Не могу сидеть на месте, начинаю сучить ногами. Не могу есть, еда потеряла вкус. Платье на мне висит мешком. Мама журит, ставит в пример Ларочку, какая та пухленькая.

— Если будешь худая, как жердь, то жениха не найдёшь, останешься в девках!

А я возьми да и припомни ей:

— Маменька, вы как-то говорили, что Бурин в меня влюблён. И где же он?

Маменька рассмеялась.

— Да мало ли что я говорила. Ты у меня такая красавица, они все в тебя влюблены.

— Только женятся почему-то на других!

— А мужчины всегда так — одних любят, а на других женятся. На нелюбимых, стало быть.

Я тоже засмеялась, а потом ушла в спальню плакать.