Название: | Dialogues of Yeshua Ha-Nozri and Pontius Pilate |
Автор: | DoctorGrimm |
Ссылка: | https://archiveofourown.org/works/39268395/chapters/98261277 |
Язык: | Английский |
Наличие разрешения: | Запрос отправлен |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Куда мы идем?
— По пути, Гегемон.
Перед ними простирается узкий серебристый путь, расчищенный и бесконечный. Изрезанный ландшафт вмещает путь, седые горы неохотно склоняются перед ними. Дорога ведет прямо вперед, не подозревая об обрывах и краях.
— Зачем называть меня Гегемоном, — спрашивает он, — когда всего, что делало меня таким, больше не существует? Нельзя быть управляющим Цезаря в Иудее, если для управления не осталось ни солдата, ни присяжного, ни казначея, ни секретаря.
— Вы бы предпочли, чтобы я теперь обращался к вам по-другому, Игемон? — другой мужчина смотрит вперед, в яркую бездну, с улыбкой на уголке его тонкого рта и гримасой в другом. — Было время, когда ты не хотел, чтобы тебя звали иначе.
Эти слова вызывают в памяти Иешуа, придавленного к полу огромной тенью изуродованного доверенного лица Пилата. Мягкая кисть прощения Иешуа рисует по образу, как рука Пилата по лбу. Формы и линии картины остаются неизменными, но суровые цвета тускнеют.
— Я не знаю. Возможно.
На его признание Иешуа задумчиво кивает.
— Ты веришь, что прокуратора Иудеи больше нет?
— Разве время не превратило в прах кости Дисмаса и Гестаса, Йеддуаха из Кариота и Марка Крысоубийцы?
— Он есть.
— Разве он не сжег и не разрушил храм Ирода?
— Он есть.
— Неужели орел, которому я поклялся не упасть, не был втоптан в землю пятками короля Алариха и погребен под золотом жадных епископов?
— Он есть.
Иешуа все еще кажется неубежденным, поэтому Пилат продолжает, разъярившись и энергично, его лицо краснеет, а голос становится громче.
— А как насчет латыни, греческого и арамейского языков? Разве живые не отбросили наши языки, не отбросили наши истории?
— Они есть, — уступает Иешуа.
— Тогда нет пятой провинции кесаревой Иудеи. Нет ни прокуратора, ни игемона, ни титула, на который я мог бы претендовать.
Он успокаивается, ярость, что была мгновения назад, быстро отступает в землю. Это объяснение не удовлетворяет известному ему выводу о том, что титул гегемона ему больше не принадлежит. Он наклоняется, чтобы расчесать шерсть Банги, напоминая о компании собаки, и ждет, когда Иешуа опровергнет его, рассказав более правдивую историю.
Время отдаляется. Он ждет две минуты, два тысячелетия, две вечности, пока этот мятежник из Назарета, красноречивый, жилистый и стойкий, бросит ему вызов.
— Ты думаешь, что я не соглашусь. Не так ли? — Пилат смотрит и видит как время обрушилось на Иешуа. Хотя его спина не согнулась под этой тяжестью, швы терпения и мягкости Иешуа истончились. Он предлагает Банге пройти между ними, надеясь, что присутствие собаки будет в равной степени успокаивать другого мужчину. — Я пережил что-то на подобие ада, ожидая, когда ты снова заговоришь, — признается Пилат. — Представляю, какие дерзкие и необоснованные аргументы ты мог бы привести для меня.
Слышится резкий смех.
— Разве ты не слышал? — Пилат не может сказать, горечь ли, замешательство или усталость звучат в голосе Иешуа. Возможно, все они. — Я говорю много веков, устами многих людей, которых никогда не встречал и никогда не видел. Мир не может услышать достаточно моего голоса.
— Шарлатаны не в счет.
— В счёт. Мои слова теперь принадлежат им. Я почти согласен в этом. Благодаря им я увидел, на что способен мой голос. Теперь я боюсь его.
Они продолжают путь. Иешуа нежно поглаживает мех Банги, неуверенно и неопытно.
— Когда будешь готов говорить, — шепчет Пилат. — Я буду слушать. А пока мы продолжим путь.
— Кто отрезал мне язык, игемон?
— Ты все еще веришь, что кто-то может отрезать язык?
— Я верю.
— Примечательно, что ты скорее спросишь, кто отрезал вам язык, чем спросишь, кто повесил его тебе в рот, хотя твои глаза всё прекрасно видят.
— Да, я бы скорее спросил о резаке, чем о вешалке. Вопросы тоже не одни и те же?
— Будь осторожен. Ты близок к мстительности.
— Я уже немного опасаюсь своего гнева, Гегемон. Теперь мне нужно быть верным этому. Мне нужно знать, когда я потерял дар речи. Мне нужно знать, кто его запер.
— Я запер его во дворце Ирода. Под колоннадой я даровал твой язык твоему рту, пригласив тебя к даче показаний. Под её крышей у меня также была сила лишить тебя этого, что я и использовал. Я приказал тебя не говорить. А ты не делал, до расстрела.
— Нет. Даже тогда я все еще мог говорить. Язык еще не был отрезан. Я решил не использовать его, даже когда он был теплым во рту.
— Это освободило бы тебя. Ты знал это. Ты знал, что даже Марк Крысоубийца освободил бы тебя, если бы ты достаточно долго помахивал ему языком. Но ты этого не сделал.
— Эту истину неприятно говорить.
— Разве не всякая истина приятна и легка в изречении?
— Во дворце Ирода ты испугался. Я защитил тебя, как ты хотел защититься. Я заткнул себе рот от любви.
— Должен ли я теперь благодарить тебя?
— Нет.
— Возможно, ты отрезал себе язык.
— Возможно.
— Ты хочешь изучить возможности.
— У нас есть вечность. Мы должны пользоваться этим, не так ли?
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|