Сказка для богача (джен)

Со злополучного представления прошло два дня, театр ждал вечера, как перелетная птица — осени. Как смеркнется — взмахнет пестрыми крыльями и исчезнет в заснеженной дали.

Николас вдруг решил взяться за ум, чем очень обрадовал отца. Засел за счета, вызвался сыграть. Может, все бы у Петерсов и заладилось с тех пор, если бы в сгущающихся сумерках дверь трактира не хлопнула за новым посетителем. Принцесса чинно прошествовала до стойки, ничуть не прихрамывая, осторожно села напротив Николаса и выжидающе на него посмотрела. Затем разочарованно цокнула и затараторила:

— Мы сегодня уезжаем, я вот... пришла поблагодарить и извиниться. Вот, держи, — не успев и моргнуть, Николас уже держал в руках маленький красный сверток. — Прощай, Петерс-младший, — и девица была такова. Растворилась во тьме — как и положено настоящей принцессе. Развеялась, как поутру сон...

— Эй, парень, наливать сегодня будут? — и о коробочке было забыто до ночи.

Только уже в постели Николас вспомнил о ней. Зажег заботливо потушенные свечи, поправил подушки и торопливо развернул красную бумагу. На простыни вывалились простенькая деревянная флейта и обычная карточная колода. Николас по привычке вгляделся в рубашки: даже не крапленые. Выглядывала из карт, как положено при всех прощаниях, и записка. Николас вмиг вспотевшими руками тихонько вытянул ее и развернул:

"Мой молодой друг,

позволь сказать тебе, что ты глубоко заблуждаешься. Не во многих ли сказках есть прекрасная принцесса или доблестный рыцарь — с титулом и званием? Уж не они ли богачи? Не богата ли Эльза, возлюбленная Лоэнгрина? И не заметил ли ты, кто помогает простому люду? Добрые колдуны живут в белых башнях на самом краю света и ждут, пока до них дойдут ищущие счастье. Думаешь, они бедняки?

Ты хотел чуда, мальчик мой. Не стоит так удивляться: прочесть мысли хранителю снов вовсе не сложно. Дарю тебе карточную колоду и деревянную флейту. Сыграй на флейте раз — и получишь слух острее, чем у кошки. Теперь ты будешь слышать, как стучит сердце, дрожат сосуды под кровотоком, сжимаются легкие. Так ты сможешь выявлять болезни, а карты помогут их называть. А как дойдет дело до лечения — заговариваю твои руки.

Волшебник — тот, у кого есть что-то, что не имеет другой. Вот сказка для богача.

Вот твое чудо".

Подписи не было.

— Ну и злая же ты, принцесса! — но письмо Николас не порвал и не сжег. Целый месяц все думал и думал, а потом возьми и сыграй на флейте.

В тот же миг затихли для Николаса шелест листвы и перезвон звезд, умолкла тишина, и днем, и ночью слышалось только: "Тук-тук. Уф-ф-фы-ы-ф". Чириканье воробьев и журчанье ручья показались оглушительным ревом.

Николасу казалось, что он сходит с ума. Соприкоснешься с человеком руками — и девятым валом сразу навалятся на виски чужое дыхание, сердцебиение, давление. А доведется пробираться сквозь толпу — голову будто разрывает на сотни и тысячи симфоний.

Николас стал плохо спать. Ложился рано и ворочался до самого утра, пытаясь заглушить чужие голоса: "Уф-ф-фы-ыф-ф-фы-ы-ы-ых. Тук-тук. Тук-тук".

А потом увидел, как захмелевший постоялец барабанит по столу, выстукивая замысловатый марш.

Прошел не год и не два, но Петерс-младший научился вслушиваться в странный ритм, навострился слышать, если вдруг кто-то в оркестре сфальшивит: легкие собьются, сердце отстанет, мелодия сорвется в рваную рану. Глухой для мира дирижер, он искал ошибки и вкладывал выроненный смычок в вялую руку сонного скрипача, будил задремавшего барабанщика.

Принцесса не обманула: добрые жители Кайтцига поверили ему быстро. Нет, не ему, конечно, но картам. С одинаково насмешливыми лицами пророчили они и корь, и пневмонию, но люди не боялись: в мансарде при трактире жил самый настоящий волшебник — лекарь, способный, кажется, и с того света вытащить. С придурью, конечно, но ему легко ее прощали.

— Чудаковатый ты какой-то, — добродушно усмехался пекарь, дергая за мочку вновь слышащее ухо.

— Оливер, а как звучит тишина? — отвечал лекарь. — Нет-нет, ты только не говори: я не услышу. Просто подумай.

Пекарь недоуменно качал головой, но не отказывал; жмурился и из-за всех сил пытался представить себе тишину. Лесные кроны, полевые цветы, талый снег — и больше ни звука. Лицо его краснело, щеки надувались от усилий, а лекарь прикрывал глаза и улыбался. Что говорил ему чужой разум — да не разум вовсе, а пульс, сердечный ритм, частота вдохов и выдохов, сжатие желудка — пекарь не знал.

Как не знал никто в городке и то, что недолго прорезала снежный воздух яркая повозка, увозящая бродячих музыкантов в родной Бремен.

Только-только отъехав от ворот, телега остановилась, на землю осторожно спустилась хозяйка театра. Тут же выпрыгнули и юноша с девицей.

— Ну что я вам могу сказать: всем спасибо, не хворать! — пропела хозяйка и уж было направилась бодрым шагом обратно к Фрицценбургу, как сзади окликнули:

— Думаете, мальчишка справится? Не слишком ли жестоко вы с ним обошлись?

Хозяйка обернулась, прищурилась хитро-хитро.

— Волшебство-то без труда — сплошь обманы и беда! — а потом помрачнела и пробормотала: — Этот мальчишка знает цену чуду и имеет средства. Сочетание редкое, а сил на всех волшебникам не хватает уже давно. Упустить такую возможность...

— Знает цену чуду и имеет средства... Не понимаю, — опасливо выдохнула принцесса.

— Эх, ваше высочество! Да вспомните тех голодных детей! Они собирались уйти с площади, потому что не могли заплатить. Вы тогда их остановили — и спектакль стал для них настоящим чудом, которое по всем законам мироздания не могло исполниться, — хозяйка театра покачала головой, забавно дернулась полная шея. — Вот так мы, волшебники, творим колдовство. Если бедняк получает то, что не может получить, — это чудо. А богач... Богач может получить почти все, что пожелает. Чудо ли для богача наше представление? Нет? Тогда пусть заплатит. Да? Тогда этот богач самый странный из всех, что мне встречались.

— А господин Петерс?..

— Этот мальчишка не скряга. Он не заплатит за чудо — но и не возьмет за него ни копейки. У него все есть, лишь чуда и не было, а ведь мечтал он о нем, ой как мечтал! Такие волшебниками и становятся. Странный мальчик, что сказать! Только карты с флейтой дать.

— А как становятся? И где же тут чудо?

— Отдают что-то ценное, ваше высочество. Хлоп — и нет чего-то. Вот тогда-то, когда чего-то перестает хватать, они и могут получить высшее чудо: возможность колдовать для других. И нет, ваше высочество, чудо приходит в жизнь без стука. Ни обещания, ни предупреждения.

— Больно похоже на наказание, — вмешался Трубадур.

— А много ли вы слышали сказок про счастливых волшебников? — пожала плечами хозяйка театра. — Но все они искренне мечтали о чуде и оказались его достойны.

— Так вот оно что, — вздрогнула Принцесса.

— Нам жаль, — выпалил Трубадур. — Но нам снова пора в путь, — Принцесса согласно закивала. — Не забывайте нас. А если все же забудете... следуйте за осенним ветром. Он приведет вас в Бремен.

— В городке Бремен осень цветистой юбкой подметает улицы. Цокает по серой мостовой косой дождь, — затянула Принцесса. Высоко-высоко, будто ветер пронесся меж елей. — Вы не смотрите, что ни рифмы, ни ритма. Это наше... волшебное. В городке Бремен...

— В городке Бремен, — подхватил Трубадур, и его голос разлился, как полноводная река.

— В го-о, — захрипел осел.

— В городке Бремен, — подпевали деревья даже тогда, когда яркая повозка уже унесла за поворот и Принцессу, и Трубадура, и старых их друзей. — Осень с проседью в черных волосах смахивает листья с веток пестрым платком. Она приведет вас в Бремен.

— В Бремен, — повторила совсем не хозяйка театра. — В Фрицценбург.

Дородная немка щелкнула пальцами, взметнулось искристое облако дыма, а как рассеялось — на дороге возник маленький человечек с аккуратной, засаленной, как золотая монета, которую все крутили и крутили в руках, лысиной. Над снежным полем черной точкой мелькнул зонт.