Сказка для богача (джен)

Но оставим на миг наших артистов и заглянем в недалекое прошлое. У настоящей сказки нет перевернутых страниц.

За шесть дней до Рождества по широкой заледенелой дороге, ведущей из Бремена к самым воротам Фрицценбурга, чинно, как на козлах, восседая на изящной ручке черного зонта, подъехал — или, вернее будет сказать, подскользил — маленький хмурый человечек. Он был хмур с головы до пят, обутых в красные кожаные сапожки; раздражением веяло и от серебряных пуговичек его камзола, и даже от трех волосинок, гневно топорщившихся на неприкрытой, блестящей, как начищенный золотой, лысине.

— Все-то у меня не так! Я не сказочник — простак!

— Тири-тири-тири-ри! — поддакивал зонт. — Уи-их!

— Хоть на выдумку я лих, что забыл-то я у них?

— Вжих!

Если бы этого чудаковатого господина кто-нибудь слышал, тот тут же бы приосанился, напустил на себя важный вид, смахнул с камзола песчинки и снял несуществующую шляпу — да сделал бы это так, что вы бы тут же уверовали, что в руках у него самый настоящий цилиндр!

— Господин Оле-Лукойе, к вашим услугам, — представился бы человечек. Но не спешите ему верить! Он отъявленный волшебник и любитель пустить пыль в глаза.

Звали этого человечка просто — Песочным Человеком. Столетиями скитавшийся по миру — из легенды в легенду, — он собрал своему имени столько славы, что сам уже не помнил хорошенько, каким был в начале творческого пути. Однако он знал точно: он нес людям сон.

Когда он был помоложе, он проводил целые дни у южных морей, собирая в вышитые мешочки кварц — самый обычный песок. А ночью скатится по дымоходу в чью-нибудь кухню, оглушительно чихнет и решительно пройдет в спальню. Достанет пригоршню песка, дунет легонько — и у детей глаза легонько щиплет, слезы выступают. Небольно, конечно, потому что Песочный Человек — волшебник; но веки смыкаются — и не поднимаются до утра. Так и трудился Песочный Человек, пока...

Пока не оказалось, что и волшебники могут поседеть за минуты.

Дело было в июле, Песочный Человек, как обычно, гордо прошествовал в спальню — жил в ней, к слову, самый настоящий хулиган, — огляделся по сторонам и уж было направился к кровати, как увидел на столе фарфоровую миску, до самых краев наполненную вишней. Полные сока ягоды, покрытые таким ровным румянцем, что ни одной красавице не снился, они показались Песочному Человеку долгожданной платой за работу. Вскарабкавшись на стол, человечек сел по-турецки, поджав ноги, и с блаженным причмокиванием стал трапезничать. Да только то ли вишня стояла на столе уже не первый день и бродить начала, то ли еще что, да только когда вспомнилось, что пора бы и за дело приниматься, Песочный Человек впервые в жизни ошибся и достал из мешочка слишком много песка. Какой вой тут поднялся! Мальчик с визгом выскочил из постели, яростно потирая глаза, в комнату вбежала растрепанная мать... И увидела в темноте только содрогающегося сына и два влажных шарика, с противным хлюпаньем покатившихся по полу. То была недоеденная вишня.

С тех пор Песочный Человек превратился в умах людей не только в хранителя снов, но и в ночное чудовище, жестоко наказывающее непослушных детей. Сам Песочный Человек в тот злополучный день приобрел благородную седину; не хватило ему и песка на больную девочку из Орхуса, так что пришлось выдумывать на месте, благо хозяйка напрочь забыла о молоке, оставленном на пороге...

А потом датский сказочник, обмакнув перо, нарисовал образ забавного Оле-Лукойе, усыпляющего детей почти как Морфей: сладким молоком. С собой всегда были у Оле-Лукойе два зонта: черный и цветной, для плохих и добрых снов — или вовсе для сна без сновидений.

Так Песочный Человек присвоил себе имя Оле-Лукойе и на всякий случай обзавелся зонтиками.

Потом живые глаза сказочника потускнели, благородная седина сменилась не менее благородной лысиной, собирать песок по берегам стало недосуг, но хитрый волшебник продолжал приносить людям сны. И теперь уже наотрез отказывался брать плату за работу: оставленные на столах ягоды, конфеты и пирожные он отныне и навсегда считал только добрым подарком.

И вот именно этот Оле-Лукойе подъезжал — скользил — к Фрицценбургу по ледяной дороге.

Дело все в том, что перед каждым Рождеством Оле-Лукойе отправлялся на гастроли, по крайней мере, так он их называл. На протяжении всего года Песочный Человек приходил к людям по ночам, усыпляя их и заколдовывая сны. Днем же он заглядывал в гости к старым друзьям — к весенним ласточкам, зимним воробьям, летним цветам и осенним листьям. Садился рядом, свесив ножки, и слушал пересвисты и перешептывания, запоминал новые сказки. Иногда и задремать случалось, чего уж там. И только одну неделю в году Оле-Лукойе проводил в путешествии: плотнее сжимал ручку черного зонта и шел — летел, скользил, плыл — туда, куда позовет чья-нибудь мечта. Кто хотел Луну с неба, кто хотел аленький цветочек — таким желаниям никогда не исполниться, но настоящим волшебникам именно они указывают путь.

Прибыв в правильный городок, Оле-Лукойе начинал колдовать — чудесить. Кому дружбу сладит, кому крышу починит, кому болезнь облегчит. Никто, конечно, не знал, что все это его рук дело, но уж такова работа сказочника: в каждой сказке он герой второго плана.

А если на Рождество Северный Ветер начинал дуть с юга, холодные тучи расступались перед теплыми звездами и рак свистел на горе, то Оле-Лукойе удавалось найти нового волшебника. Случалось это редко, в Фрицценбурге не было даже горы, что уж говорить про рака — и Песочный Человек знал наверняка, сетуя, куда его занесло: здесь чуда ждать не приходилось.