Остров Капитана Большелапа (джен)

Удушливый штиль уже десять закатов кряду держал в своих жарких объятиях команду «Разящего», некогда славного морского драккара и всегда — предмета трепетной гордости капитана Данжила Крутихвоса, потомственного белки-морехода. Парус обвис безвольным куском тяжелой материи, а все не прекращающийся зной при полном и абсолютном безветрии подкосил гребцов не хуже моровой болезни. Вахты сменяли друг друга, но злые, усталые звери еле ворочали весла в лапах. Лишь предрассветные часы приносили некоторое, хоть и мимолетное, облегчение. Впрочем, больше всего непривычного к морской жизни зверя изводил просто непередаваемый набор запахов. Здесь витали ароматы рыбьих потрохов, соли и водорослей, подгнивших фруктов, корабельной смолы, давно не мытых звериных тел, пота и мускуса — все то, чем, как оказалось, способен пахнуть корабль с разношерстной командой, отправившись в долгое и непростое путешествие.

Но, наконец, на одиннадцатый день мучений повеял легкий, свежий ветерок. Он робко захлопал парусиной, прошелестел вдоль тщательно надраенной палубы и тронул, словно играя, роскошные усы боцмана Черноуса, речной ондатры (впрочем, многие несведущие звери с Юга путали его с бобром — очевидно, из-за комплекции и вследствие отсутствия знакомств с другими бобрами или ондатрами).

Черноус улыбнулся во всю ширину пасти, что с ним случалось часто. О боцмане «Разящего» говорили, что он мудр не по годам, упитан не по харчам и весел без всяческого предела и повода (или же как раз таки поводу вопреки ­- что часто становилось причиной кабацких баталий, в которых Черноус находил какое-то особенное удовольствие и, к зависти прочих участников, редко оказывался бит), но в этот раз улыбку боцмана можно было смело причислить к категории «опасно-радостных». Ондатр с ленцой прищурился, разглядывая причудливую игру пенных барашков на искрящейся в солнечных лучах морской глади.

— Нет, теперь только держись, да отплевывайся, — будто в продолжение разговора высказал он столь глубокомысленное соображение.

Статный мыш в зеленой тунике, что облокотился о борт на пару локтей левее Черноуса, искоса глянул на необычно трезвого боцмана. За неполные полтора сезона (а именно столько длилось как их совместное плавание, так и знакомство, перешедшее если не в дружбу, то, по крайней мере, в приятельство) мыш привык к манере товарища изъясняться так, чтобы всякий зверь нуждался в пояснениях, но сейчас разгадывать боцманские шарады желания не находилось. Ничего не ответив, мыш повел по ветру носом, смешно шевеля розовым кончиком с короткими еще усами. Очевидно, он просто наслаждался переменившейся погодой.

Черноус, однако, ничуть не обиделся и продолжил без намека на сожаление:

— Похлебку кокову можно даже и не нюхАть, — проговорил он, по вечной привычке перенося ударение на последний слог, и звучно рассмеялся.

— Да что ее нюхать? — Мыш все-таки решил поддержать беседу и подыграл товарищу. «Последние дни, — думал он, — корабль будто сделался меньше — и шагу не ступить, чтобы кому-то не помешать или во что-то не вляпаться, все устали от жары, бездействия и друг от друга». — Хочешь морские водоросли в собственном соку с мелко рубленными рыбьими потрошками, а хочешь — рыбьи головы в восхитительно полезных для всякого зверя водорослях! Хоть бы лимончиком сбрызнуть, а еще лучше залить брусничной подливкой…

Хитрость мыша была очевидна посвященным во внутренние взаимоотношения команды «Разящего». Худющая тень корабельного кока, необычайно тощего, болезненного вида бобра, который, впрочем, занимал и должность «лекаря-экспериментатора-самоучки-самовыдвиженца» уже некоторое время маячила на периферии.

— Лимон на корабле — спасенье от цинги! — тут же наставительно проскрипел бобер.

— Да чтоб тебе этот лимон между… — поймав веселый взгляд мыша и намеренно игнорируя возмущенное фырчание кока (у того слов на боцмана уже не находилось), Черноус миролюбиво закончил: — Кхм… между прочим, каждый день едать.

— Он и так их каждый день едает! ­От цинги, поноса и запора, и «другой различной хвори», — засмеялся мыш, настроение которого на свежем воздухе становилось все лучше.

Черноус, как всякая ондатра, на дух не переносил лимоны, необычайно любимые (как всякая гадость) коком-целителем. Вот и сейчас одно упоминание кислого цитруса заставило Черноуса сморщиться, но сбить себя с толку он не позволил:

— Я говорю: видишь то облако? Хо-хо! — Когтистый палец ткнул куда-то за горизонт, но мыш, как ни старался, не мог бы определить, чем примечательна едва наметившаяся дымка. — А теперь сюды погляди, ну! ­- Черноус с видом заправского фокусника указывал на небо прямо над их головами и сохранял на морде выражение трепетного ожидания.

В этот момент «ползущий» со скоростью морского огурца драккар стал лениво заворачивать вбок, а мыш подумал: «Опять, что ли, зверь на рулевом весле заснул?..» и уже хотел было признать полную некомпетентность в вопросе выявления взаимосвязи между формой облаков и запахами похлебки, но его спас от позора раздавшийся из-за спины Черноуса хриплый голос:

— Буря с запада идет, еще до рынды накроет. Боцман наш такие вещи чует.

Перст Черноуса Весельчака все еще указывал на легко крутящийся из стороны в сторону, будто не в силах определиться, флюгер — золоченую, раскрывшую крылья и вытянувшую непомерно длинную шею птицу. Пока еще движения той можно было принять за муки выбора, а не неистовый порыв бьющейся в агонии жертвы, но взгляды многих зверей остановились именно на ней.

Черноус согласно закивал на слова капитана и не преминул уточнить:

— Верно говоришь, капитан. Только вот склянки две — не сильно-то и больше. А там самое веселье начнется. Ты, Мартин, — обратился Черноус уже к мышу, — поди, совсем заскучал на нашем морском драконе, а? Думаешь, посудина стара, как мир? Хо-хо-хо! Не дрейфь, не развалится! А ну, подъем, сонное царство!

Черноус довольно хлопнул в ладоши, потрепал мыша по плечу и принялся деловито поднимать команду — добрым словом и дружеским пинком. Драккар и правда с первого взгляда «дышал глубокой стариной». Впрочем, то же подтверждалось и при детальном осмотре. Да, некогда грозный «Разящий» на своем веку повидал немало и выбирался из бесчисленного множества передряг. Этим он был как две капли воды схож со своим капитаном.

Капитан Данжил Крутихвост, поджарая белка, в чьей темно-серой шерсти можно было обнаружить немало седины (если бы кто-то решил приглядеться), не раз бывал в переделках, грозящих вернейшей гибелью любому другому. Но то ли судьба хранила капитана для чего-то особенно значительного, а может, капитан слишком сильно верил, что корабль — его талисман, а выбирались они вместе и из водоворота, и от морских стервятников, было дело, отбились, а по молодости Крутиховост даже пиратов погонять успел. Тогда же он, еще не разменяв и двадцати сезонов и не сменив на посту прежнего капитана, своего дядю Динга Крутихвоста, первый раз лично вел «Разящий» через шторм. Но по какой-то причине именно сейчас, бросив суровый взгляд бывалого моряка на безобидную с виду полоску, капитан тут же почувствовал, как морской змеей свилась в животе уверенность — не к добру это все.

Мыша по имени Мартин предстоящая пока еще не изведанная опасность буквально преобразила. От сонной расслабленности и апатии последних дней не осталось следа. Перед товарищами возник молодой воин, готовый сделать все от него зависящее в непростой ситуации — дело, как всегда, трудное, но тем и привычное. Мартин, как ему казалось, по-военному рьяно вытянулся перед капитаном, ожидая распоряжений.

«Молод, — думал Крутихвост, — и потому горяч, нетерпелив и готов свернуть шею о первое попавшееся препятствие, которое даже не ему предназначалось. Даром что мышонок…»

Глаза старого моряка придирчиво оглядели мыша. «И все-таки хорош! Отправишь в трюм — так ведь не усидит все равно! Мышь — воин, кто бы мог подумать, что и такое доведется увидеть».

— Вот что, Мартин, собери сухопутных, да обвяжи каждого тем узлом, что я давеча показывал, — Крутихвост говорил размеренно и негромко, но постепенно в отчетливо проступившей тишине (будто само время застыло и звери даже дышать стали тише) голос его креп и становился все раскатистей. Вот уже весь корабль внимал капитану: — Дрейка-выдру и Омлока-барсука в пару к Мирку и Таку — на весла. Сам найди Селику — ваше дело слушать Бактока и за снастями смотреть. Остальные мыши, семейство ежей и мисс Чонк-Чакс — в трюм. Там ящики получше закрепить надо, чтоб не свалилось ничего.

Крутихвост прошелся перед растерянными, хмурыми, сосредоточенными, недоверчивыми и испуганными зверями, кому-то кивал, кого-то поощрял взглядом, а перед ухмыляющейся круглолицей рожей боцмана едва удержался, чтоб не сплюнуть, но решил не портить общий настрой и продолжил:

— Вы звери морские и сухопутные, но я знаю каждого из вас, и потому уверен: вы знаете, что сейчас наше дело — провести корабль через любую напасть, а ваше — не мешать нам в этом! И чтоб все угли потушили!

— П-а-а-а местам, зверье просоленное! — гаркнул боцман и молодецки хлопнул по спине растерявшегося матроса, пробираясь на корму к румпелю, сменить вахтенного. Обветренная лапа привычно легла на отполированную до блеска рукоять — когда море было неспокойно, Черноус по старой традиции брал на себя обязанности рулевого.

Бакток, необычайно проворный суслик с рыжей (но несколько лысоватой и сваленной клочками, потому выглядящей не слишком опрятно) шерстью уже взял в оборот нашедшуюся возле котла кока Селику и, активно жестикулируя, разъяснял молодой белке название и назначение каждого из узлов. Несмотря на заметную хромоту, Бакток резво, но несколько суетливо перемещался по палубе и едва не подпрыгивал от энтузиазма, который легко передавался окружающим.

Мартин проворно завязал морской узел на выдающемся брюхе темно-серого барсука Омлока, бывшего пассажиром драккара и теперь хмуро и с некоторым недоверием сжимающим весло — последний из команды усилиями юркого мыша оказался надежно привязан к деревянному телу драккара.

А капитан Данжил Крутихвост на своем излюбленном месте на носу корабля, что венчал крылатый морской конек — символ потомственных мореходов Крутихвостов, с гордостью наблюдал за слаженной работой своей небольшой, но надежной, как саламандастронский механизм, команды. «И к кошкам дурные предчувствия!» — рассудил он.

Боцман Черноус оказался прав — и двух склянок не минуло, как буря настигла судно.

* * *

В мгновение небо потемнело, и первый порыв шквалистого ветра пришелся на левый борт. «Разящий» заскрипел недовольно, накренился вправо и тут же получил предательской волной через борт. Гребцов окатило пенными брызгами, и именно этот момент выбрала стихия, чтобы прорвать небеса сплошным потоком воды. Косые тяжелые струи подхватывал ветер, чтобы тут же залепить в лицо морякам со всех сторон — не отвернуться.

Мартин промок до нитки, как и все, кто остался на палубе сражаться с буйством стихии. Всякий раз, как их захлестывала очередная волна, он боялся, что сейчас его смоет за борт, но впившаяся под ребра колкая веревка пока спасала мыша и команду — никого не поглотила темная бездна.

Но вот особенно коварный шквал сорвал впопыхах плохо закрепленную снасть, веревка лопнула, что-то оглушительно затрещало, и завывания ветра перекрыл отчаянный свист. Тут же драккар потерял устойчивость, и его протащило плашмя, правый борт ушел под воду вместе с гребцами. В этом страшном положении «Разящий» застыл на несколько долгих секунд, и наконец тяжело, с надрывом стал подниматься. Но выровнять корабль полностью не удалось — пучина не желала так просто отпускать, казалось, побежденного пленника. Часть паруса вырвалась из заточения, вздулась под напором ветра и теперь тянула «морского дракона» вниз, к верной гибели.

Мартин не сразу понял, что случилось, даже сквозь завывания ветра его почти оглушил рев капитана (слов он не разобрал), только заметил отчаянный и смелый рывок Селики. Белка, прирожденный древолаз, споро карабкалась по веревочным вантам на рею. Мартин сжал зубы и вместе с Бактоком полез за Селикой. Теперь он балансировал на рее, обхватив мачту в своеобразных объятиях и крепко вцепившись обеими лапами в страховочную веревку Селики — белка отчаянно визжала всякий раз, когда лапа оскальзывалась на мокрой снасти, и мыш очень надеялся, что ему хватит сил удержать ее вес, если Селика сорвется. Но смелой белке везло — она упорно помогала Бактоку крепить пойманную веревку. Сеть вымокла и провисла, мачта заваливалась и иногда оказывалась в почти горизонтальном положении, ее то и дело захлестывало волнами, но вот уже тяжелая парусина прижата к рее и старый драккар воспрял из заточения, легко и лихо прорезал носом волну под радостные крики команды.

Сердце Мартина бешено колотилось, он даже не заметил, что и сам издает победный клич вместе со всеми. В этот момент каждый был абсолютно уверен, что теперь они точно переживут бурю. Они справятся с чем угодно! И это просто замечательный корабль, не обманул капитан и не выжил еще из ума, когда говорил, что не может быть корабля вернее и надежнее.

Селика подползла к Мартину и с неожиданной силой вцепилась в мачту. Ее мокрая шерсть казалась почти черной в красках бури, дыхание было частым, а лапы горячими. Только сейчас, когда она оказалась так близко, Мартин увидел, что Селика зажмурилась и вся дрожит.

— Здесь очень высоко, да?.. — скорее угадал по губам, чем действительно услышал Мартин ее бесцветный голос. — Не знаю, как я вообще сюда забралась.

— Ты нас всех спасла, — попытался ободрить он ее. «Белка, которая боится высоты?» — Если бы ты сюда не залезла, корабль бы уже шел ко дну! Я помогу тебе спуститься. Просто держись за меня и ставь лапу вот сюда… хорошо, теперь перехвати здесь и давай вторую…

Мартин не был уверен, что Селика его слышит, но она как будто и не нуждалась в указаниях, скорее, в простой поддержке друга. И он старался не обращать внимания на то, как сильно она вцепляется в его шерсть лапами с маленькими острыми коготками.

Ветер как будто стал дуть с меньшей яростью, по крайней мере, у Мартина перестало закладывать уши. Они с Селикой спустились почти на половину пути, когда над кораблем вдруг появилась брешь в грозных кучевых облаках. Единственный тонкий луч солнца осветил палубу и раскрасил часть серого мира яркими красками. Эту картину Мартин запомнит на всю оставшуюся жизнь. Синий шелк туники капитана, алая повязка матроса, чья-то зеленая безрукавка, полосатые спины выделявшихся среди гребцов барсуков, даже круглая фигура ондатра-боцмана с высоты мачты сделалась вдруг похожей на распушившегося хомяка; голубые глаза Селики и жемчужный браслет на ее руке, а внизу — драккар с золоченым морским коньком, как большая сороконожка, перебирающий веслами-лапами в ореоле искрящихся брызг.

И тут все исчезло. Мгновение умиротворения и надежды посреди бушующей стихии — оборвалось, распалось воспоминанием о тысяче преломленных в волнах бликах.

«Но… что это?» Мартину показалось, что он видел еще один огонек в волнах. Всего на мгновение, тот исчез раньше, чем он успел его рассмотреть. Мыш вгляделся в серую вздымающуюся волнами поверхность, жалея, что у него нет орлиного зрения. Точно! Вот опять появился блик. Не игра воображения и даже не солнечный лучик — корабль! Там, за стеной воды был еще один корабль! «Но почему его освещает огонек?..» — думал Мартин.

— Капитан! Капитан! — заорал мыш в полный голос, силясь перекричать ветер. — Там корабль горит! Горит! Там корабль!

Его услышали, но, кажется, не поняли, и Мартин начал активно указывать направление, где видел корабль, продолжая кричать. Селика тоже заметила оказавшееся меж двух стихий судно.

— Им надо помочь! Там пожар!

* * *

Терпящим бедствие повезло — их корабль был с наветренной стороны, и «Разящий», стремящийся пересечь бурю, как раз шел почти в их сторону. Капитан Крутихвост и сам вскоре увидел зарево ­- начавшийся пожар быстро распространялся по неизвестному судну. Опытный моряк не переставал хмуриться. «Как можно было допустить подобное? Растяпы… Корабли часто горят именно тогда, когда никто не следит за углями и лампами».

— Нужно подать им знак, что мы идем. Пусть встанут на параллельный курс, — крикнул Крутихвост в ухо Мартину, и они вместе принялись снимать доски с палубы, под которой оказалась заваленная всяческими полезными вещицами ниша. К удивлению Мартина, тут была даже пара ржавых гарпунов устрашающего вида. Но вот Крутихвост достал банку с живыми светлячками, такую, какая была у зверей в трюме.

— Отдай Бактоку. Не вздумай разбить! Разбить, говорю не вздумай! На-ка, привяжи к поясу…

Скользкая банка успешно перекочевала в жилистые лапы проворного сурка, и Бакток с самого верха мачты принялся передавать сигналы на корабль. Вот он «рисует» в воздухе крест, а теперь отводит светящуюся банку вправо, потом вверх, и снова все повторяется.

Бакток всматривался вдаль и увиденное его не радовало. Либо звери не видели сигналы, либо не могли расшифровать их. Кажется, корабль просто дрейфовал, мотаемый бурей. Теперь уже можно было лучше рассмотреть горящий корабль — это была двухпалубная галера с тремя мачтами и двумя рядами весел, расположенных друг над другом. Пламя уже лизало верхнюю палубу и охватило большую часть кормы. Бакток прикинул габариты и пришел к выводу, что галера, должно быть, раза в полтора-два превосходила их драккар в длину. «Но ведь там должно быть не меньше шести десятков зверей, как минимум — и где же они? Почему не пытаются грести? Все тушат пожар?»

«Разящий» подходил все ближе, капитан планировал подвести корабли борт о борт, но теперь стало очевидно, что неуправляемую галеру может просто впечатать в драккар, и такого их корабль не перенесет. Запах гари, наконец, достиг чувствительных звериных носов, и отвернуться от погибающих зверей теперь… было очень похоже на убийство. Зарево хорошо освещало палубу галеры, и с «Разящего» стали видны множество черных точек. На галере тоже, наконец, заметили драккар.

Суеверный Бакток вздохнул с облегчением. «Чего только не придет в голову моряку во время бури: корабли-призраки с командой-духами и прочие байки. Вот же — живые звери, теперь надо придумать, как же им помочь, чтоб не отправиться на дно самим?..»

Галера гибла, и это было очевидно всем. Пламя уже вырывалось даже из весельных отверстий обоих ярусов — очевидно, там внутри царил сущий ад.

— Медленно, очень медленно подводим, подводим… — бубнил себе в усы Черноус, сжимая румпель и корректируя курс по знакам капитана.

— Правый борт по команде суши весла! Кошки готовь! — крикнул Крутихвост и добавил тише: — Сцепимся, как только их поднесет ближе.

Все понимали, что будет только одна попытка. Мартин изо всех сил держался за скользкий борт и сжимал в лапах кошку. Волны то и дело захлестывали мыша, и тогда он чувствовал, что его задние лапы теряют опору. Но, как ни странно, мыш поймал себя на мысли, что перестал обращать на происходящее внимание. «Нужно держаться и помочь тем бедолагам», — думал он, отплевываясь от морской воды. Странно, что на «Разящем» оказались абордажные приспособления, но сейчас не время размышлять об этом. Он спросит капитана потом. «А, может, никогда не спрошу», — подсказал внутренний голосок, так похожий на ехидный голос сестренки.

Объятая пламенем галера, влекомая прямо на них, являла собой поистине грозное зрелище. Куда выше старого драккара, она возвышалась подобно айсбергу (а капитан Крутихвост видал и такое чудо на своем веку). И вот уже видна обшивка, снасти, из темных вод показался таранный шип, далекие фигурки на палубе начали приобретать вид зверей…

* * *

— Отворачивай!!! — во всю глотку заорал капитан Крутихвост. Вечно прищуренные глаза старого моряка расширились от ужасного понимания. — Влево, влево бери!

Но было поздно. Словно угадав его мысли, звери на галере в последнем жесте отчаяния совершили то, что в других обстоятельствах стало бы самоубийством, но сейчас сделалось единственным шансом на спасение. Они раскрыли парус.

Наветренный шквал подхватил галеру, и тяжеловесное судно в последние мгновения своего существования будто обрело крылья! Под вой беснующегося в ловушке едва выдерживающего паруса ветра, под ор сотен луженых глоток команды пиратский корабль взвился над огромной волной и на какое-то мгновение завис на самом гребне, а затем ушел вниз. Раздался треск — борт галеры лишь чудом разминулся с бортом «Разящего», сминая весла и вырывая их скорбные обломки из тела драккара.

Огромные крысы, хорьки, ласки, горностаи — единой живой волной прыгали с борта галеры — на скользкие доски палубы драккара, в бушующие волны, цеплялись за борта, снасти… Тела зверей попадали меж обломков, кого-то притерло бортами, многих смывало волнами, но пираты, не переставая орать, намертво вцеплялись во все, что оказывалось под лапой, выныривали из волн и взбирались даже по веслам.

Мартин увидел перед собой жуткую морду корабельной крысы, зацепившейся за борт одной лапой. Во взгляде пирата было такое первобытное желание жить, что мыш на мгновение замешкался, прежде чем отмахнуться от него… кошкой — тем единственным, что, как оказалось, все еще было у Мартина в лапе. Крысу хватило и этого, он изо всех сил прянул вверх и, не обращая внимания на боль, мокрыми когтистыми пальцами вцепился в случайное оружие Мартина и потянул на себя, желая влезть на корабль. Крыс боролся за жизнь, но не рассчитал силу рывка. Вместо того, чтобы влезть на корабль, он стащил мыша за борт.

Мартин не мог дышать, рот и нос мгновенно заполнила морская вода. Он не мог ничего разглядеть, не мог понять, где верх, а где низ, и куда нужно грести. Он только понял, что болтается на страховочной веревке за бортом «Разящего». В задней лапе ощущалась боль, и Мартин с каким-то совершенно неуместным удивлением отметил, что по ней… карабкается давешний пират! Словно для него что мышь, что веревка!

И тут Мартина ударило боком о что-то большое и твердое — бок «Разящего»! Он заработал лапами, цепляясь за доски обшивки, и смог вынырнуть, судорожно глотая драгоценный воздух. Теперь он попытался избавиться от пирата, но чертова крыса упорно перебирала лапами и цеплялась за него длинным хвостом. Пират был уже у мыша на спине, когда получил грубый удар обломком весла с палубы драккара. Мартин встретился глазами с Селикой. Храбрая белка уже второй раз за этот долгий день спасала его шкуру!

— Селика! — Мартину показалось, что он это прокричал, но на самом деле из его рта вырвался какой-то невнятный «бульк», потому что в следующий момент Мартин увидел, как падает единственная мачта драккара. Корабль закачался, грозя перевернуться, и Мартина вновь поглотили волны.

В последний момент ему почудилось, что рядом с ним в безумной круговерти воды, обломков и тел промелькнул серый мех Селики… он пытался схватить ее, но не смог дотянуться. Мыш только надеялся, что он ошибся — рассмотреть что-то достоверно было едва ли возможно.

А потом Мартин почувствовал, как лопнула веревка.

Примечания:

Рында — колокол на корабле. В него звонят по тревоге и с его помощью отмеряют время. Так же рындой принято называть полдень. «Еще до рынды» = «еще до полудня».

Склянками или банками на корабле отмеряют время после полудня (ударом в рынду). Их бьют раз в 30 минут. То есть, «не пройдет и двух банок» = «не пройдет и часа».

Драккар «Разящий» был построен пра-прадедом капитана Крутихвоста для охоты за речными пиратами-землеройками. Изначально это было одномачтовое боевое судно, легкое и с минимальной осадкой, что позволяло проходить даже по узким речным протокам, вплотную подходить к берегу, а при необходимости даже вытаскивать на него корабль силами команды. Единственная тонкая мачта крепилась к палубе, была съемной и часто убиралась перед боем. Длина драккара измерялась в белках и равнялась 15 белкам, ширина — 2,5 белки. «Разящий» имел 12 пар коротких весел — по одному гребцу на весло. И был способен перевозить до 64 белок, включая 24 гребца. Минимальная команда составляла 6 зверей, но в этом случае судно будет идти только за счет паруса.

Разумеется, подобная конструкция плохо подходила для перевозки грузов и длительных морских путешествий, и после окончательного разгрома пиратов она претерпела существенные изменения. Осадка увеличилась, что позволило иметь почти полноценный трюм, в котором при желании была возможность разместить часть экипажа и не габаритный груз (барсуку в таком трюме получится передвигаться только ползком, в то время как мышь сможет пройти согнувшись). Количество весел сократилось до 9 пар, но весла стали длиннее и теперь на каждое весло полагается по 2 гребца (или один барсук/другой крупный зверь). Палуба оборудована низкими скамьями, на которых гребцы и трудятся, и спят. В центральной части судна располагается складной навес — единственная защита от дождя или солнца. Мачта по-прежнему только одна, но она стала толще и крепится к килю, снять ее невозможно. Теперь это универсальное судно без особых удобств, пригодное как для перевозки грузов, так и для ограниченных боевых задач на море или полноводной реке. Быт моряков на «Разящем» скорее суров, а пассажиром захочет стать разве что любитель экстрим или бродяга с последним грошом в кармане.

На момент нашей истории команда «Разящего» состоит из 23 зверей, включая капитана. Большинство совмещает обязанности, как например боцман Черноус является еще и рулевым, а так же помощником капитана (хотя такой должности на «Разящем» попросту нет), лоцман Бакток отвечает за парус и даже кок садится на весла. Несмотря на то, что в команде аж три барсука и один заяц (крупные звери, которые управляются с веслом в одиночку), «Разящему» не хватает гребцов и добрая половина весел не используется вовсе. Матросы гребут повахтенно и больше уповают на парус. Капитаны торговых судов в лучшем случае посмеиваются над трепетной привязанностью капитана Крутихвоста к «бесполезному раритету с неоднозначной конструкцией», но Крутихвост верит в своего «синего дракона» (стех пор, как драккар перешел к нынешнему капитану, его упорно красят в синий цвет).