Он не твой (гет)

Когда Тоука краем глаза замечает отражение Канеки в зеркале, в стекле, в стальном чайнике, она все чаще ловит полубезумный взгляд алых глаз и блеск фиолетовых прядей. Кен еще больше растрепывает свои непослушные волосы, а кажется, будто это изящные пальцы с длинными ногтями перебирают темные пряди. Кажется, что это они нежно, тоскливо проводят по бару, по баночкам с разными сортами ароматного кофе, будто пытаются впитать в себя все, что есть в Антейку. Что Киришима слышит этот чертов запах ликориса, преследовавший ее с того момента, как проблемный недо-гуль стал работать в кафе из-за сердоболия шефа.

Паучья лилия окутана печальными легендами, считается, что он растет на пути тех, кто никогда больше не сможет вернуться… так почему эта бешеная прожорливая тварь возвращается снова и снова?

Канеки улыбается посетителям, а Тоука отчетливо видит, как Ризе оценивает каждого человека по своим странным, только ей понятным критериям. Как представляет, какими они будут на вкус, как прикусывает губу, будто смущаясь. Пытается унять голод и возбуждение, придумывает ловушку для каждого конкретного человека, возбуждается еще больше. Тоука смотрит на Канеки и совершенно не понимает, что в нем нашла Ризе. Не мясистый, мелкий и совершенно неприятный как на вид, так и по поведению! Вспоминает последний пойманный взгляд Обжоры, полный предвосхищения прекрасного ужина, чуть-чуть, сейчас кажется Киришиме, разбавленный тоской. Интересно, не пройди она тогда мимо, что бы изменилось? ..

Глупости. Тоука не стала бы спасать человека, которого хотелось съесть ненасытной Ризе, да и саму ее, быть может, тоже. Помолилась бы, чтобы такая же участь постигла и Тсукияму, да в двадцатом районе наконец-то стало тихо, и все…

…и все же Камиширо не хватает. Не хватает ее запаха, не хватает шелеста страниц, не хватает тихого смеха. Не хватает даже того ожидания опасности, которое роем противных и надоедливых мошек следовало за этой ненасытной женщиной. Казалось бы, Канеки должен компенсировать все с лихвой. Не считая противного человеческого душка, он пахнет, как Ризе. Он читает так же, как читает она, шелестя страницами, одно его присутствие обещает в триллион больше проблем, чем могла принести Камиширо.

Канеки смеется. Совсем так, как когда он только начинал работать в Антейку. Совсем не так, как должен был смеяться тот, кто перестал быть человеком по воле случая. Тоуке кажется, что она слышит смех Ризе. Что это она сейчас стоит позади девушки, что ее щупальца невесомо касаются рук, головы, лица, шеи, щекочут в такт смеху. В зеркальной поверхности шкафчика Киришима видит улыбающуюся Ризе. Она стоит позади Канеки, с невиданной нежностью касается его плеч, дышит в самое ухо, а ее обманчиво ласковые кагуне готовы порвать Тоуку в клочья. Красные глаза горят ревностью, желанием и голодом. В красных глазах застыло превосходство.

Он здесь, он со мной, он в моей власти, он никогда не будет твоим.

Он Никогда.

Не будет.

Твоим.

Тоуке хочется кричать. Она запоздало понимает, что смотрит в собственный какуган.

Канеки смеется совсем не так, как смеялась Ризе.

— Чего смеешься? — хмуро спрашивает Киришима. Канеки стоит с поднятой вверх рукой, смотрит на полочку, до которой вечность назад пыталась дотянуться девушка, и наверняка понятия не имеет о том сумасшествии, которое сулит этому кафе — нет, похоже, одной только Тоуке — одним своим присутствием.

— Тебе стоило бы научиться принимать помощь, Тоука-чан, — иногда Канеки говорит так, словно он действительно старше. Словно он повзрослел, и теперь не Киришиме надо о нем заботиться, а он однажды спасет ее от смертельной опасности. — Что ты хотела достать?

— Сахар, — Тоука ловит себя на том, что смущается, и это осознание заставляет ее едва не ударить себя по щекам со всей силы.

— Я отнесу, — Канеки делает несколько шагов назад, но ощущение его присутствия совсем рядом не выветрится и через час. Запах ликориса и Ризе становится невыносимым, и Тоука поднимает глаза, ожидая увидеть не парня с повязкой на глазу, а ненасытную Обжору.

Канеки выше. Канеки шире в плечах. Канеки выглядит взрослее. Канеки улыбается так, как никто из гулей никогда не улыбался. За ним уже нет Ризе, теперь она сидит на столешнице, небрежно подвинув чашки, покачивает ногой и смотрит на Тоуку с прищуром. Смеется, и смех ее тихим шелестом заполняет подсобку.

— Что тебе надо? — собственный голос звучит чуждо и как-то по-особенному зло. — Ты мертвая, ты больше не должна быть тут.

Ризе молчит. Ризе склоняет голову на бок, касается тонким пальцем алых губ.

Тебя нет.

Тебя нет.

Тебя.

Нет.

А он есть.

Он не твой.

Он…

— Тоука-чан, помоги, пожалуйста, я один не успеваю, — Канеки растрепан, как всегда, в его взгляде вина за то, что он отвлек девушку от… собственного безумия? Тоука оглядывается, и видит только книгу, забытую Кеном, и злосчастную банку с сахаром.

— Спасибо, — произносит против воли, и тут же добавляет: — За сахар.

— А, не за что, — теперь Канеки снова выглядит как мелкий неудачник, который ни капли не повзрослел, и с ним Тоука знает, как себя вести. Она может игнорировать его запах, похожий и непохожий на запах Ризе, не замечать, что он выше и совсем скоро может стать сильнее. Можно не бояться, что он когда-нибудь поймет…

Ризе шелестом смеется со своего любимого места, отражаясь в безупречно чистом стальном подносе.

…что вызывает у Тоуки какие-то, кроме недовольства, чувства.