Когда светится луна... (джен)

Запах костра, в котором смешалось горящее дерево, сладкий аромат зефира и солёный — сосисок; приятный ветерок с реки, чуть шевелящий опавшие на плечи пряди волос; вытоптанная многочисленными туристами трава на небольшом пригорке; тёмный далёкий лес, состоящий в большинстве своём из сосен, да иногда, если пройти подальше — елей, вытесняемых своими высокоглавыми подругами — вот то, что окружало меня в этот приятный, как тёплый чай после прогулки под дождём, вечер. Ну, если не считать компании друзей, конечно. Все веселились, смеялись, бегали куда-то, и я тоже, кажется, следовала за ними, что-то делала, говорила… А может, и нет.

В собственный день рождения я была неожиданно угрюма, частью сознания сожалея, что вообще приехала сюда, а не осталась дома, наедине с книгами. Читать я любила. Когда была младше, на это вечно не хватало времени, слишком уж захватывала меня в свои сети круговерть уроков, внеклассных занятий, тренировок, прогулок с друзьями… Но сейчас мне, по большому счёту, почти ничего из этого уже не мешало, и я могла с лёгкостью поглощать книги, взамен затягиваемая их миром, волшебством, сказкой, которую они в себе таили. Но от живого общения отказываться было нельзя, это грозило потерей навыков к коммуникации и могло серьёзно усложнить мне жизнь в будущем. А потому я пыталась как-то развлечь гостей, а одновременно — и самой не впасть в спячку.

— А пойдёмте на речку?! — вдруг возопила Инна, одна из тех людей, которых я считала своими неплохими друзьями. Надеюсь — обоюдно.

Со стороны послышались возмущённые голоса, вроде того, что зефир сгорит, а не сгорит, так костёр потухнет. Кто-то, кажется, вспомнил о голосе разума, который подсказывал не лезть в холодную реку во время заката, какой бы красивой она ни была… Но разве этого «кого-то» слушали?

Компания и сама уже готова была двинуться в путь, покорять берега рек, но вдруг уже подзабытый было «кто-то» догадался спросить именинницу. Дескать: «А она сама-то хочет, чтоб мы её день рождения так праздновали?» И тут, вопреки всей логике, желаниям, доводам и прочему, чем я пыталась убедить себя в мало того что полной бесполезности, но ещё, к тому же, и опасности предприятия, на которое подписываюсь, я согласилась. Просто потому, что настырность ярого противника купаний начала раздражать, а на языке завертелся ехидный вопрос: «А ты что, плавать не умеешь? Или переодеваться боишься, показать нечего?»

Так и не произнеся мелкого, но пакостного предложения, которым собиралась согнать прыть, я вслед за всеми встала, потушив костёр (лесные пожары ныне дороги), и отправилась к речке. Оная была большой, широкой и не быстротечной. Самое оно для купания. К тому же вода ещё не успела полностью остыть после жаркого дня и была хоть и сковывающе холодной, но не ледяной, и на том спасибо.

Воду я любила. Всегда любила. Когда та сочилась сквозь пальцы, когда обжигала своим теплом или холодом, когда струилась по уставшему, болящему везде телу, когда устраняла жажду в летний зной. Вот и сейчас, стоило празднованию перейти в реку, как я тут же оживилась, брызгаясь в морщившихся парней и отворачивающихся «дам», что всеми силами пытались сохранить на лице остатки косметики. И на другой берег плавала, легко обгоняя соперников, и фигуры в воде делала… Чему только ни учат в спортивной школе! А именно туда я ходила не далее как год назад, после школы. Каждый день, к трём часам, методично. Возвращаешься домой — уже восемь, пора быстро есть и за уроки садиться. До плавания была борьба, до борьбы — художественная гимнастика. Она, кстати, была самым длительным моим увлечением, целых пять лет я тренера доставала.

— Кстати, слушай, а может, ты прыгнешь? — спросил меня Глеб, подходя ближе.

Прыгать я тоже умела. Как говорили окружающие — я могу всё, но ровно на слабую троечку. Вот и здесь так же: я вроде умею, в бассейне не раз делала, на соревнованиях меня тоже, кажется, хвалили, но то, что я один раз при прыжке с трамплина ногу умудрилась сломать — всё равно чистейшая правда.

— Прыгни, правда! — поддержали Глеба девочки, и я, согласившись, отправилась на берег, на тот самый небольшой обрыв, на котором час назад сидела.

А ведь действительно, прошёл уже час с того момента, как я зашла в воду, и можно было заметить, что руки, если выйти из-за деревьев на полоску света, уже кажутся синими, а зубы, перестань я их контролировать, гарантированно начнут отбивать чечётку. Но позволить себе расслабиться я не могу. Нужно ведь ещё найти подходящий уступ, потом сосредоточиться… Оставшиеся в воде друзья вовсю орали: «Прыгни!», как будто мы все тут были суицидниками и я вот-вот должна была с почестями покончить жизнь самоубийством. Хотя, если бы это было так, мне было бы намного легче. Хоть всегда можно было бы найти с друзьями общие темы для разговоров. А так…

Когда нужная площадка для прыжка была найдена, а я удостоверилась, что внизу — только далёкое дно, покрытое илом, и ничего более, я встала на край уступа, горбя спину и сгибая колени. Снизу всё также доносились выкрики, но я на них уже не обращала внимания — было совершенно не до того, чтобы разбирать, кто и что сказал. Я была сосредоточена. Я была спокойна. Я была готова. Ноги оторвались от земли, тут же притягиваясь к телу, чтобы во время совершения переворота никуда не завалиться. Один простой прыжок. Один не менее простой переворот. Голова первая коснулась холодной речной воды. Пока я была снаружи, на воздухе, капли успели высохнуть с кожи, оставшись только на купальнике. Потому, наверно, при столкновении с прозрачной гладью меня и поразил небольшой шок.

Уже полностью опустившись в реку, я подумала: «А не стоило взять очки?» Ведь их, обычно служащих важными помощниками и при прыжках, и при нырянии, на мне не было, и это обстоятельство могло привести к не самым лучшим последствиям вроде попадания ила в глаза. За первой в голове промелькнула вторая мысль о том, что неплохо было бы уже заканчивать думать и начинать выплывать на поверхность. Ей я и последовала, выпрямив ноги, чтобы оттолкнуться. На этом участке реки берег врезался в поток достаточно далеко, формируя место, где при заходе в воду сразу становилось глубоко. Причём дно было ниже двух метров под уровнем берега — проверено самыми высокими из парней, что специально неглубоко ныряли, оставляя поднятые вверх руки, по которым мы, собственно, и «замеряли» глубину реки.

Пока я об этом думала, поняла, что что-то не так. Правая нога зацепилась за что-то в воде и теперь не хотела выплывать вместе со всей остальной мной наружу. Неужели коряга? Сгинь, коряга, сгинь! Мне надо на воздух, мне дышать нечем! А дышать мне нечем было уже не в шутку, а совсем по-настоящему. Когда прыгаешь — больше сосредотачиваешься на самом прыжке, на перевороте, на том, чтобы правильно войти в воду, а не на том, чтобы набрать побольше воздуха. Почему? Потому что это не требуется, потому что ты не собираешься находиться под водой долго. Вот и обходишься стандартным вдохом.

Кто-то ощутимо коснулся моей руки, дёргая изо всех сил. От неожиданности и недостатка воздуха я открыла рот, в который тут же попала вода, которую я инстинктивно сглотнула, а потом ещё и ещё раз… Вода попала в нос, и теперь я ощущала, как она течёт внутри… С каждой секундой… Нет, даже не секундой! С каждым мгновением я всё больше захлёбывалась, а нога, из-за которой я не могла вынырнуть, всё ещё не отцепилась от коряги… И друзья так и тащили нас всех вместе: меня, ногу и корягу.

Я тоже помогала изо всех сил…

Или не помогала?..

Голова болела…

Мысли стали тягучими…

Что со мной?..

Почему я в воде?

В воде…

Не открыть глаза… Не пошевелить рукой… Да что случилось, в конце концов!

Я вообще не могла ничего сделать. У меня как будто исчезли в мгновение веки, пальцы, шея… Да что там! Иногда создавалось такое ощущение, что не было не только какого-то внешнего облика, но и скелета, мышц, органов! Я вообще не могла понять, что со мной и где я нахожусь. В больнице? Ведь туда, кажется, должны были привезти меня после того, как я чуть не утонула. Тогда почему я так странно ощущаю себя? В конце концов, сделайте мне искусственное дыхание, чтоб воду у меня откуда не надо вывести, да и отпустите гулять с миром, получать нагоняй от родителей!

Но нет. Что-то со мной случилось, я это чувствовала. Не только внешне, но и… Ментально, что ли? Сначала, когда вся эта дребедень ещё только началась, меня часто хотело как будто выдуть из тела, шариком на ветру унести в даль, в которой не было никого и ничего. А я держалась. За небольшой пока выступ, что связывал меня с этим телом, куцым, но моим! Я вообще пока не знала, моё ли это старое тело, в котором я так «интересно» отпраздновала день рождения, или новое, в которое меня каким-то чудом занесло. Но склонялась ко второму варианту, ведь стоило только мне устроиться поудобней, зацепиться как следует за своё новое тело, как оказалось, что у меня появился конкурент! Он стал меня буквально выпихивать, отстранять всеми силами от управления тушкой. Но и я тоже была не лыком шита, отвечала ему тем же, притом стараясь не отрываться особо от выступа. В какой-то момент вновь подул ветер, который так хотел меня унести в самом начале и которого я раньше, до того как нашла себе выступ, за который хвататься, так боялась.

* * *

Со всеми этими заботами я сама не заметила, как между мной и телом образовались нити, соединяющие нас вместе, воедино, уже без какой-либо возможности на «улетучивание». Это и позволило мне сделать одно маленькое, но интересное открытие! Мой выступ, на котором я, собственно, и сидела, находился в длинном узком коридоре, и, если лететь по этому коридору вверх, то можно было найти ещё один выступ, который был относительно похож на мой, но продвигался… Глубже. Коридор, по которому я путешествовала, можно было представить как нору в земле, от которой и отходили ответвления в разные стороны. Нити не позволяли мне ходить сквозь «землю», тут же притягивали обратно, к моему изначальному местоположению, и приходилось начинать всё заново, снова проходя путь к таинственному второму выступу. Но когда я это, наконец, сделала… О! Оказалось, там, на втором выступе, сидит ещё одно сознание! Оно было настолько поглощено созвездием искр, между которых стояло, что не видело и не ощущало меня. И тогда я решила действовать самостоятельно. Осторожно подлезла под купол из искр и заняла место рядом с моим «соседом по жилплощади»…

Меня оглушил свет. Нет, не так. Меня оглушил свет! Он лился со всех сторон, заполонял все чувства, не давал спокойно думать, ощущать, рассуждать даже нормально не давал! И не понятно было, как второе сознание с ним так спокойно справлялось? За светом появился звук. Он тоже шёл из ниоткуда, всегда, каждую секунду, доставая меня и мороча мне голову. И, в отличие от света, он мог меняться! То громче, то тише, то сильнее, то слабее бил он по мне. Я уже не говорю о тактильных ощущениях! О, наверное, это было самое ужасное из всего. Любое прикосновение обжигало, мучило, мешало и раздражало! Причём второе сознание, удобно устроившись средь искр, вообще будто не замечало всего того, что происходило вокруг. Поняв эту его способность и вынырнув обратно в нормальный мир, я буквально обняла второе сознание, подсоединяясь к его мироощущению. И тут меня ждал сюрприз!

Свет уже не глушил восприятие, звуки — не били по барабанным перепонкам с огромной силой. Наоборот, каждый звук, запах (о котором я вообще молчу и который был ещё хуже, чем тактильные ощущения), прикосновение… Всё это дарило информацию об окружающем меня мире, позволяло быть исследователем! И это было волшебно!

Тело, в котором мы на пару со вторым сознанием находились, принадлежало молодой женщине, жившей среди своих родственников в клане. Судя по всему, занимала она положение привилегированное, но корона на ней была неустойчива, а потому она отчаянно пыталась сохранить остатки своей власти, опираясь в основном на власть мужа: человека с длинными тёмными волосами и белёсыми глазами без зрачков. Мужа второе сознание опознавало как некого «Хиаши, наследника, а сейчас — главу великого клана Хьюга». Кто такой этот Хьюго и что он здесь забыл, я не знала, а потому просто опиралась в таких вопросах на второе сознание, обещая себе обдумать всё после. Думать и ощущать что-либо под куполом я не могла, там все эмоции принадлежали второму сознанию, которое, судя по всему, было старше и опытней меня. Зато я могла эти чувства с лёгкостью считывать, воруя их у соседа. Тот, кстати, не возражал.

Кроме Хиаши в мире, где жило второе сознание, было ещё множество всего. Например — был девятихвостый лис, которого все вокруг боялись и называли демоном, убившим Четвёртого Хокаге. Про Хокаге надо вообще сказать отдельно. Это что-то вроде правителя, которого нельзя ослушаться, бесконечно мудрого и понимающего, но достаточно жестокого, чтобы, когда запахнет жареным, отправлять людей на смерть. Ну, или не людей. Да, скорее второе, потому что назвать людьми этих демонов, которые меня окружали, было сложно. Они могли одним прыжком взобраться на дом. Могли бегать со скоростью если не автомобиля, уверенно скользящего по хорошей трассе, так мотоцикла. Они могли из ниоткуда вызвать серебристый купол-вихрь и вращаться в нём. Второе сознание называло этих людей «ниндзя», венцами творения некого «Камы». Или «Ками». Не помню... Я в эти его слова не вдумывалась. В какой-то момент меня начал больше интересовать не мир, а межличностные отношения тела, в котором я сидела.

Общалось тело мало и вяло. Всё в его поведении и эмоциях подсказывало мне, что оно болеет. Для полной картины оставалось только узнать чем. Эта проблема разрешилась довольно быстро, как только я приноровилась наблюдать глазами тела, а оно утром подошло к зеркалу. Оказалось, то, что я восприняла как болезнь, было беременностью! Тело, в котором я находилась, было беременно, и беременно, судя по всему — мной. Точнее, моим будущим телом. Моим же отцом был тот самый Хиаши. Или Хизаши. Не удивлюсь, если последний, являющийся братом-близнецом первого… Ну вы меня поняли, да? Так вот, не удивлюсь, если моим отцом являлся Хизаши, а не Хиаши. Почему? Потому что в фильмах про несчастную любовь, на которые здорово смахивала жизнь тела, всегда так. Всегда в них есть какой-нибудь странный сюжетный поворот. Эх, если бы я могла спокойно всё обдумать, сопоставить… Что-то ведь крутилось на краю сознания, этот мир мне что-то напоминал… Понять бы что.

Но вернёмся к нашим баранам. То есть, тараканам. Шиноби, иными словами. Клан Хьюга, членом которого я должна была стать после рождения, был одним из сильнейших в Конохе, большом, по меркам местных, городе, скрывающемся в листве. Такое странное определение меня здорово озадачило, ведь, по лично моим представлениям, город (или деревня, если спросить моего ментального соседа) скрытым в листве может быть только в том случае, если он расположен на дереве. Вот тогда да. И сверху, и снизу, и справа… Везде, в общем, одна листва. А так… Ну подумаешь — лес вокруг города! Они в центральной полосе нашей необъятной давно были? А севернее? Да там же везде один лес вокруг городов! Или что, у нас всё — скрытое в листве?

Но ладно, с одним разобрались, перейдём к другому. Отношения внутри клана к моей соседке и маме в одном лице были не наилучшими. Нет, вроде никаких ужасов… Просто имело место быть довольно странное отношение… Её во всём слушались, любили, холили и лелеяли… Но только младшая ветвь. Младшей ветвью в клане Хьюга называли всех членов клана, кроме правящей семьи. В правящую же семью входило всего три человека: отец Хиаши и его брата Хизаши, старейшина клана и вообще важный человек, бывший глава; сам нынешний глава, Хиаши; и моя мама, приравненная к ним по статусу. Кроме явственных отличий во влиянии на политику клана, была ещё некая печать, своим наличием или отсутствием показывающая, к какой ветви принадлежит человек. Моей маме после перехода её в главную семью, эту «птицу в клетке», как называли зеленоватый рисуночек на лбу, перекрыли другим рисунком, который вроде как мешает действию «птицы»… Я не знаю. Я ещё совсем чуть-чуть продвинулась во всех этих взаимоотношениях и многое не знаю. Надеюсь, хоть когда собственным телом завладею, меня учить будут.

Тем временем подходил к концу пятый месяц беременности моей мамы, имени которой я так за всё время пребывания в её теле и не узнала. Как я уже говорила, с восприятием и вообще с пониманием у меня было сложно. Языка я не знала, даже слова различать могла с трудом. И это после всего того времени, что я провела в полном погружении, так сказать! Вот и приходилось пользоваться мысленным переводом мамы-соседки, а для неё её имя ассоциируется с «я», а не с повторением набора слогов, складывающихся во что-то непонятное.

Из-за меня её таскали по всевозможным больницам, деревенским госпиталям и специальным лекарям, обслуживающим только главную семью клана Хьюга. Во всём этом, кроме довольно странных для меня способов обследования и лечения, о которых я обязательно расскажу позже, нашлась одна удивительная деталь. Несмотря на холодность, проявляемую по отношению ко всем вокруг, в такие моменты Хиаши становился удивительно мил с мамой, обнимал её, целовал… Утешал всячески. И сразу было видно, что любил. Очень любил. И она отвечала ему тем же, говоря, что родит ему наследника… Наследника. Только вот я — девочка. Или уже не девочка? Пока ведь я ещё даже пола собственного тела не знаю. Вот весело будет, если окажется, что я — мальчишка! Хотя сейчас я бы не сказала, каким именно полом обладает моё сознание. За всё то время, что я провела в ментальном мире, защищаясь от ветра, спроваживая врага, следя втихую за мамой и прочее… Моё сознание несколько обезличилось. Я уже не напоминала ни мальчика, ни девочку, став чем-то средним, но готовым при любом изменении обстоятельств мгновенно склониться в какую-либо сторону. Хотя говорила я всё равно от женского лица, а потому всё же больше склонялась к слабому полу. Или не слабому? А то я тут таких куноичи видела… Слабыми назовёшь, так в нос дадут, что до соседней деревни, Суны, мигом короткий путь узнаешь!

Одним из любимых моих развлечений была способность тихонько влиять на мамино сознание, вызывая у неё резкое желание какого-нибудь экзотического продукта, вроде варёного мяса, завёрнутого в варёное же тесто. Вы бы знали, как округлились глаза у клановых поваров, когда прибежавшая в шесть часов утра мама начала объяснять им, чего именно хочет от этой жизни! На выборе продуктов моё умение не заканчивалось. Я могла заставить сознание мамочки спонтанно чувствовать то прилив нежности ко всему живому, то ненависть. Тоже распространяя её, кстати, на всё живое. После таких всплесков эмоций у обычно спокойной девушки окружающие начинали называть её Кровавой Хабанеро, которая, судя по всему, обладала удивительно изменчивым характером.

С каждым днём куноичи, за которой я следила из её же головы, всё меньше активно действовала, помногу времени проводя в медитациях. Так я узнала о том, что всё это время находилась не просто в непонятном месте, располагающемся где-то в ментале, а в подсознании своей мамы. Ко мне, вниз, она спускаться не могла, хотя очень хотела. Всё ходила около дыры в мою часть, ходила… А залезть не могла. Кажется, она очень волновалась, что со мной что-нибудь случится, думала проверить, как я там. Сама я вниз тоже не спускалась. Зачем оно мне нужно? Там темно, и нити постоянно активизируются и тянут меня к телу. Вот и пряталась у стенки, в закутке, куда мама обычно не заходила. Знала почему-то, что ей меня видеть не надо. Ночевала каа-чан… Так она сама себя называла, когда приходила. Кричала всё время: «Выйди, я тебя не обижу, я твоя каа-чан!» Так вот, ночевала каа-чан (и почему у меня это с капустой ассоциируется?) тоже здесь, со мной, в подсознании, ложась прямо на голую землю. Или камень. Всё подсознание состояло из чего-то серебристого, плотного, но не твёрдого. Можно было по своему желанию отковырнуть кусочек даже тем подобием неких ложноножек, что были у меня сейчас. Что значит каких ложноножек? Подождите, как это я не говорила, что напоминаю медузу, которая может из любой части поверхности своего тела вытянуть ножку?

Некоторое время спустя, после того, как мама стала ночевать в подсознании, в реальности начали выбирать мне имя. Выбирали, как подобает, всем кланом на великих собраниях. Выписывали на досках красивые сложные иероглифы, которые называли кандзи, как я с трудом определила, подписывали под ними лёгкие иероглифы, кану, состоящую, на слух, всего из двух звуков. Одному сложному иероглифу могло соответствовать до семи лёгких! Внимательно проанализировав все предлагаемые имена, я определила, что всего есть восемь видов начала: «ха» и «хо», что различались, как и в родном языке, только одной палочкой (только здесь «лишняя» была у другого слога); похожее не то на английскую "U", не то на подкову «хи»; «хэ», что явно изображало из себя перевёрнутую кверху ногами галку; и «фу». Само наличие этого пресловутого «фу» было странным, ведь все остальные слоги начинались на букву «х». По написанию же странный слог напоминал стилизованную гору Фудзи. Очень сильно стилизованную. Короче говоря, странная закорючка представляла собой что-то вроде погнутой проволоки, к одному концу которой устремилась парочка магнитов. Только полюс, видимо, попался одноимённый, ведь уже сотни лет магниты не могли к проволоке присоединиться. Н-да, более кривое объяснение, наверное, дать невозможно. Ладно. Идём дальше. Ещё, кроме таких вот одиночных простых иероглифов, было три знака каны, которые состояли из слога «хи» и слогов, обозначающих «ё», «ю» и «я». В общем, всё заморочено, сложно… Как я буду учить язык? Эх, жизнь моя жестянка! Да ну её в болото!

* * *

Где-то в конце пятого — в начале шестого месяца беременности меня внезапно выкинуло в моё настоящее тело, которое, что закономерно, находилось сейчас в животе моей мамы. Очутилась я в непонятной жидкости в странном кожаном мешке. По-другому и не назовёшь. Вот почему, скажите, пожалуйста, я в своём прошлом теле не учила биологию? Ведь можно же было… А я нет, я спала! Или рисовала. Так что сейчас мучайся, понимай, что со мной… С телом происходило что-то странное. Я первым делом после того, как успокоилась от внезапного выдёргивания в реальный мир, ощупала себя, пытаясь понять, всё ли со мной нормально, все ли пальцы на месте. Ощупывать было трудно, я пинала стенки мешка, мама снаружи явно волновалась, чего это я так раздухарилась… В общем, жуть.

Сидеть в полной темноте, слушая невнятную болтовню снаружи, было скучно. Поэтому я принялась за анализ, данных для которого уже собрала предостаточно. Как я уже говорила, что-то меня во всём этом мире настораживало, волновало… И даже чуточку пугало. Но самым главным было другое. Где-то я уже все эти рожи видела! И пейзажи тоже. Только там всё чуточку проще было, без особых изысков. Хотя нет. Как бы объяснить… В общем, там все детали, объём фигур, обычно выражаемый с помощью кучи теней, которые непонятно как рисовать… Всё было упрощено до минимума.

С такими скудными данными я сидела долго… Перелистывала всю жизнь буквально по кадрам, а где видела — вспомнить не могла. Толчок дало, как ни странно, имя. Когда уши уже достаточно развились, чтобы более-менее чётко воспринимать звуки снаружи, я уловила, что каа-чан всё время повторяет: «Хината». И, как только я это поняла, дело с анализом сразу пошло в гору. Перед глазами самопроизвольно появилась картинка соседки по парте, пялящейся в планшет. То, как я подхожу ближе и тоже смотрю на экран. А там — девочка. Фиолетовые волосы, белёсые, как у мамы, папы и всех остальных из клана глаза, мешковатая куртка невнятного цвета с меховой оторочкой, штаны примерно того же странного оттенка и синие шлёпанцы. Я спрашиваю: «Что это? Опять, что ли, мультики свои смотришь?» Соседка разворачивается, уже пылая от негодования: «Это не мультики, это Аниме! И вообще, не смей оскорблять Хинату!»

Хината… Хината. Ну что ж, Хината, так Хината. С соседкой я никогда не дружила. Хоть сидели мы с ней уже года три, нормальных отношений у нас не было. А всё из-за того, что эта взбалмошная, неконтролирующая себя девчонка всё время рассуждала о своём манго! То есть, манге. Неважно. Она рисовала героев из мультфильмов и книжек, которые читаются наоборот. Она носила на пальце кольцо, всё время собираясь с помощью него вызвать некого Себастьяна. Она хотела, чтоб ей подарили некую «амусферу», а вдобавок к ней какое-то «сао». Она вела личный дневник, на обложке которого было написано «Death note». Писала она туда, кстати, только пером. В общем, согласитесь, странная у меня была соседка. Но сейчас я была ей до невозможности благодарна! Она Хинату, которая теперь я, обожала просто и всё время рассказывала о ней… Я её не слушала, правда. Но даже так много всего запомнила из аниме, в котором ныне, что однозначно, пребываю. Н-да… Тяжела жизнь попаданки! Уж про них-то я всё знаю, столько фанфиков перечитала… Но как-нибудь в другой раз.

* * *

Прошло уже два месяца с момента, как я догадалась о том, где нахожусь. Что я только не пережила за это время! Ой… Чего стоят только две недели, в течение которых у меня болело всё тело из-за того, что прямо под кожей, выпячиваясь из под неё бугорками, росли толстые сосуды. Зачем они были нужны, я не знаю, но процесс создания был болезненный, могу сказать точно. Ладно, потом снаружи расскажут. А выход туда уже скоро. Некоторое время назад моё тело вдруг, помимо моей воли, повернулось вверх ногами, а теперь моя голова, вдобавок, ещё и упиралась во что-то жёсткое, в кости, похоже. А сегодня, видимо, настал день X. Мышцы в обволакивающем меня мешке напряглись, и меня начало с жуткой болью миллиметр за миллиметром вытаскивать наружу.

Вам когда-нибудь сдирали кожу? По кусочку. Сантиметр за сантиметром. Долго. Медленно. Нет, верно. И мне тоже не сдирали. Но ощущения были именно такие. Почему я всегда думала, что при рождении ребёнка страдает только его, ребёнка, мать? Нет, ну вот честно? Почему никто никогда никому не говорит, что рождаться — сущий ад? Что тебе сдавливает все внутренние органы, чуть хрупкие, подвижные ещё кости не ломает, а ты даже закричать не можешь! Почему? Потому что лёгкие слиплись, а чтобы их распрямить — надо пережить чуть ли не ещё большую боль. И, что ещё хуже, эта страшная экзекуция и не думает заканчиваться!

Восемь часов мучений. Как много в этих словах для только что рождённого ребёнка и его матери! Которую, кстати, я наконец увидела «вживую». Ну что могу сказать, совсем другое ощущение. В ментале я, при желании, могла отсоединиться от каких-то чувств, чем очень активно пользовалась, всё же утомительно было для ещё не рождённого человека воспринимать окружающий мир так ярко и столь долгое время, как это делали ниндзя. Но здесь это было на удивление легко, казалось, что всегда так и было.

Всё, что происходило со мной в первый месяц, я помню плохо, а потому и рассказать об этом не смогу. Практически всё время хотелось спать, руки и ноги не слушались, даже глаза открывались с трудом! В общем, ужасное состояние. Возилась со мной в это время одна из служанок, маму даже близко не подпускали к колыбельке! Как я это определила? Услышала однажды интересный разговор на повышенных тонах, проходивший у комнаты, где я всё время лежала. Один из голосов принадлежал маме, другой — неизвестному мужчине. Мама кричала, что хочет наконец увидеть своего ребёнка, а мужчина что-то долго и обстоятельно ей отвечал. Затем пришёл отец, который был вторым человеком, с которым я виделась, и разогнал и мужчину, и маму.

Как я поняла, что именно кричала мама? Не так давно, окончательно удостоверившись в том, что физические нагрузки — пока что не моё, я усиленно начала учить язык. Слушала фразы, которые мне говорила няня, слова, пыталась понять, что же она имеет в виду. Запоминала. Попыталась как-то повторить, но речевой аппарат слушался ещё очень и очень плохо, фактически — не слушался совсем, а потому пока я отложила попытки разговаривать до лучших времён.

Раз в неделю приходил человек в белом халате, как я понимала, врач, и обследовал меня на всякие-разные отклонения. Так как таковых, видимо, не наблюдалось и ничем меня не лечили, то расскажу, как и обещала, просто о самом процессе. «Ирьенин», именно так назвали врача няня и присутствующий при обследованиях отец, прикасался к верху моего живота рукой и как будто сканировал меня изнутри. Все мои органы, всю требуху, что была у меня внутри, постепенно ощупывала холодная волна, начиная с головы и заканчивая ногами. При этих обследованиях мне было откровенно страшно. Наверно, именно из-за этого я лежала не шевелясь.

Так, что дальше было… Тренировки, обучение ходьбе, говорению и победам над всем вокруг? Конечно! Ничего не было. Просто каждое утро я просыпалась, меня кормили, я засыпала. Иногда давали игрушки. Иногда разговаривали. Иногда приходил отец. И всё! Ничего не происходило и не случалось. Скука смертная! Я даже не заснуть не могла, слишком уставала от «добычи» еды из груди няни, которая, как все уже догадались, была и моей кормилицей заодно. И так продолжалось ровно до того момента, когда одним дождливым утром в моей комнатке, а вместе с тем и в моём маленьком мирке, не появился новый персонаж. Дедушка.

— Ото-сан, — послышался голос моего отца, — может, всё же отложить? Организм ещё слишком хрупок, вы сами знаете, какой маленькой она родилась…

— Нет. Откладывать нельзя, я и так ждал слишком много времени. Хочу уже убедиться, сработал ли наш план, — старый мужчина с обвисшей кожей на лице поднял меня на руки.

Из его и отца разговора я мало чего поняла, потому была очень удивлена, когда дедушка — а раз мой отец называл его своим отцом, то значит, что он мой дедушка, — вынес меня из спальни. Всё время в этом мире я находилась в строгой изоляции, меня никогда, ни разу не выносили за пределы комнаты, которую я, как мне кажется, вполне обоснованно, считала своей. Потому происходящее и вызывало у меня жутчайший интерес. Куда могли меня нести? Зачем? Вопросы терзали, и от этого я ещё больше хотела узнать ответы. Сколько новых лиц я могла бы увидеть во время прогулки! Могла бы. В доме было пусто, как в библиотеке ночью, только папа и дедушка, что сходил всё ниже, ниже, ниже…

Наконец я поняла, что достигла-таки места назначения. Прямо передо мной открылся зал, в котором, повинуясь движениям рук моего отца, быстро складывавшего ими странные загогулины, появился круг, от которого, петляя и переплетаясь, во все стороны начали разбегаться линии. Меня, что почему-то было совершенно не удивительно, положили именно в этот круг. Дедушка встал надо мной, вытягивая вперёд руку. Тут же меня, как и при приходах ирьенина до этого, начало сканировать, но на этот раз щуп был будто раскалён, чуть ли не выжигая места, которых касался. От боли, что сравнима была лишь только с болью при рождении, я орала как резанная. Точнее, калёная. Не важно.

Я не помню, когда закончилась экзекуция, я не помню, кто принёс меня вновь в мою маленькую спальню, кто положил в кровать с высокими бортиками, не помню, как я заснула. А может, я и не заснула вовсе, а просто потеряла сознание. Сны были мутные и страшные, я вновь, как и когда моя мама была мной беременна, цеплялась за выступ. Только вот ветер был сильнее. Гораздо сильнее. И дул он постоянно, всё время пытаясь меня согнать, как будто я ему очень, очень не нравилась. А я цеплялась. Набрасывала на выступ полуоборванные нити, царапалась, старалась изо всех сил. И, похоже, выстояла. По крайней мере, проснулась я всё в том же теле всё той же Хинатой из клана Хьюга.

С этого самого дня жизнь моя начала стремительно меняться. И не скажу, что в худшую сторону. Хоть и раньше няня каждый день посвящала моему развитию и играм со мной некоторое время, но теперь эти «тренировки будущей куноичи», как звала она их, приобрели буквально культовый характер! Меня постоянно кто-то учил ходить. То папа, которого я на местный манер уже привыкала звать Ото-сан, то мама, она же — Каа-сан, которую наконец начали ко мне подпускать. Что ещё больше меня удивило, нередко много времени со мной проводил дедушка или Дзи-дзи-сан, также обучавший меня прямохождению и говоривший со мной медленно, специально отделяя слова друг от друга. Со временем меня начали выводить гулять не только по другим комнатам дома, но и в сад, расположенный рядом. Не надо, надеюсь, говорить, что последний произвёл на меня уйму всяких впечатлений! Особенно заинтересовали трубочки из бамбука, что создавали ощущение небольшого фонтана.

Кроме того, примерно на восьмом месяце моей жизни начались «чтения», как я их называла. Иными словами, мне в течении часа-двух читали книгу, одновременно показывая простые иероглифы. На самом деле, «простыми» эти значки-каракули назвать было сложно, и я, хоть и визуально запомнила их все, написать не смогла бы. На этом моё умственное обучение не заканчивалось. Ежедневно со мной также занимались музыкой, рисованием сложных иероглифов-кандзи, так называемой каллиграфией, пытались даже привить ритм. Помнится, в прошлой жизни у меня со слухом было туго, как будет в этой — ещё не известно, но не думаю, что сильно по-другому, так как ощущения мои не развились ни на йоту.

Помимо того, что я заново осваивала уже некогда приобретённые навыки, я активно вспоминала то, что некогда с таким апломбом вещала мне соседка. Вещала она много, эмоционально и, по большей части, абсолютно неразборчиво, то и дело срывая и так высокий и громкий голос до писка. А потому теперь я скорее вспоминала картинки, что она вечно ставила себе для срисовывания, чем её собственные пояснения. Картинки были разные. На одних был расположен пафосный брюнет с красно-чёрными глазами. На брюнете была школьная белая рубашка, которую он расстёгивал у горла. Соседка-анимешница, крича что-то вроде: «Внезапный косплей», пыталась так же расстёгивать рубашки нашим школьным мальчишкам.

Кроме брюнета был ещё блондин. Блондин был явно какой-то странный, потому что большинство фотографий, которые включали в себя этого персонажа, также имели лисьи ушки у него на голове и кучу рыжих хвостов. Потому я для себя решила: встречу его — буду держаться подальше, больно странный был этот полулис. Хотя здесь тоже ещё не всё было закончено. Были у этой неуёмной видео, где блондин обычно выставлял себя полным придурком. Или наоборот, почти таким же пафосным, как черноволосый, уговаривая страшненьких на натуру чудиков всех простить и отпустить. Что странно, эти пресловутые «все» в большинстве случаев его слушались. Может, он гипнотизёр? А что. С определённым ритмом вращает хвостами, у человека начинает кружиться голова, и он сдаётся. Всё логично.

Были ещё, как я уже говорила, картинки с парочками. Самой часто попадающейся была некая красноволосая девушка и парень-блондин, с такой же причёской, что и блондин с хвостами. А хвосты-то у него были похожи на волосы дамочки… Может, они его родители? Наверно. Если всё-таки вспоминать сумасшедшие крики, то можно было обнаружить, что этот парень-блондин (старший который) занимал какую-то влиятельную должность во всём этом балагане. Что-то типа царя. Если так рассуждать, то, наверное, мальчик с хвостами — принц? Интересно. Надо будет где-нибудь найти информацию, а то так встречу и не буду знать, как себя вести. Хотя о чём это я. Хорошо всё-таки быть младенцем!

Ещё была некая женщина… Яркой внешности, если можно так выразиться. И, как я считаю, явно не натуральной. Хотя, может, это были очередные придумки фанатов? Вполне возможно, что всё, что я видела — это просто арты, вроде тех, что рисовали друзья моей сумасшедшей соседки. Так вот, вернёмся к женщине. Помимо роскошного внешнего вида, у неё, так же, как и у отца мальчика с хвостами, была белая шляпа с вуалью. Неужели она тоже царь? Странно. На нескольких картинках она была вместе с «Почти Волан-де-Мортом» и очень странным человеком с длинными волосами. Длинными, до пят, белыми волосами! Нет, правда, кто будет так ходить. Странно всё это, странно… Тем более, я тут подумала… Может, эта женщина — fem!версия отца мальчика с хвостами? А что, даже шляпа такая же… И блондинка тоже. Хм. Или вся троица — это разложение его характера. Ну, в смысле, яркие черты характера, выраженные в виде людей. Хм, а неплохой фанфик получился бы, да.

Откуда я знаю о фанфиках? Спрашиваете! Ещё в бытность в своём собственном теле перечитала всё, что можно было найти по Гарри Поттеру. А потом ещё больше. Так что знаю, что на данный момент я — самая обычная фикрайтерская попаданка. Даже персонаж — центральный, самый что ни на есть безынтересный. Осталось ещё кого-нибудь найти, с кого плюшек содрать можно. Для полного счастья. А дальше — усердно качать местную магию. Авось стану Сьюхой. А если не стану, так и того лучше, если всё знаешь и умеешь, не интересно ведь.

К середине восьмого месяца, когда ходить у меня получалось уже вполне сносно, отец впервые велел вывести меня в «большой мир». В Коноху то есть. Несмотря на явные успехи в передвижении по горизонтальным поверхностям, меня несли на шее, посадив на загривок. «Извозчиком» работал один парень из младшей ветви, а его друг, пристроившись рядом, охранял. Правда, в тот момент это волновало меня едва ли не меньше всего. Больше занимали разноцветные маски в лавках, столь не похожие на распространённые в нашем мире венецианские, или бумажные светильники на домах. Кстати, как они не боятся, что огонь сожжёт бумагу и на здания перекинется? А они здесь все из дерева! Или на каждой улице дежурит владеющий водой ниндзя?

Последних я не так давно видела в нашем саду. Там в фонтанах что-то забилось, и отец велел вызвать кого-нибудь, чтоб прочистили. Вот и пришла команда детей под предводительством взрослого человека и около часа мучила несчастный сток. Смотреть на них было скучно, и я на самом деле не знаю, почему не ушла из сада. А вот сейчас этому своему поступку была ужасно рада. В какой-то момент один из них сложил руками знаки, и из воды будто гейзер забил. Причём я отчего-то не сомневалась, что это сделал именно он. Просто это показалось мне необычным, новым, не перечащим окружающему миру. Всё так и надо. Всё логично. Интересно, это на меня так детское тело влияет?

Совсем скоро после памятной прогулки по Конохе в доме произошло новое событие. Ранним ещё утром, когда я должна была спать, в комнату заглянул дедушка, подхватил меня на руки и понёс по лестнице вниз, в подвал. Что-то мне в этом действии показалось знакомым, и я вспомнила, как полгода назад подобная процедура уже происходила. За это время я много думала, что же такое делал в тот вечер Дзи-дзи-сан, но мыслей, способных полностью вместить всё происходившее, так и не нашла. Это было не ментальное сканирование, в процессе которого меня пытались проверить на оставленные кем-нибудь закладки — зачем тогда пытаться вырвать из тела? Вершимое было больше похоже на попытку избавиться. Хотя в таком случае снова возникает вопрос: почему просто не перерезать во сне горло? Ведь так и быстрее, и надёжнее. Меня вновь положили в круг, на пол, вновь накрыли руками…

Очнулась я опять в своей собственной комнате, абсолютно без воспоминаний о том, как сюда попала. Вновь отключилась? Возможно, боль была адская. Только теперь уже не приходилось так цепляться за нити, они сами по себе стали толще и уже не отрывались от выступа. Может, они меня так тренируют? Ну, чтобы вражеские ниндзя, напав, не могли выдуть душонку из тела. По крайней мере, оставалось на это надеяться.

Я открыла глаза. В комнате было темно, как в желудке у биджу — няня всегда закрывала окна, надеясь, что я так лучше стану спать. В такой темноте глаза почти перестали работать, за ненадобностью, а вот уши наоборот напряглись. В коридоре, за тонкой дверью-сёдзи, слышались голоса:

— Не удалось… Уверен… Решено… Три… Нейджи…

— Охрана… Академия… Обучением?..

— Три. Три года, — ответил дедушкин голос, говоривший первым, отцовскому. — Потом всё решится.

* * *

В дальнейших трёх месяцах не было почти ничего, что могло бы действительно меня заинтересовать. Тренировки, игры, общение с мамой… Так продолжалось до тех пор, пока, проснувшись одним морозным — по местным меркам — утром, я не обнаружила, что вновь наступило двадцать седьмое декабря, мой день рождения.