Романтика в "Халдее" N°2. Мысли вслух (гет)

Я всегда знала, что любовь причиняет боль. Мать умерла при родах, отец был вечно занят таверной, а я всегда была сама по себе. Однажды в нашей таверне появился Он — бродячий монах Анчин. Любовь была как наваждение! Провинциальная девочка влюбилась в странника, который, как ей казалось, ответил такой же любовью. Яростное пламя любви сжигала сердце, и я попросила его поклясться, что он вернётся и возьмёт меня в жёны, когда завершит паломничество. Конечно, Анчин поклялся...

Прошло несколько лет, а огонь в груди не утихал. Очень часто я бегала в придорожную рощу, откуда следила за проезжающими путниками. В рощице на опушках любили собираться змеи, сверкая чешуйками всех цветов, показывая свою красоту миру. Даже они рассказывали друг другу о любви, обвиваясь попарно, притаскивая друг другу мышей и птичек. Одна из них, красивая белая змея, полюбила заползать на прикрытые юкатой колени. Греясь в лучах закатного солнца, она частенько тихо шипела, будто убаюкивая плохие эмоции, что всё чаще прорывались. Одним теплым летним вечером, в очередной раз играя с белой змеёй, я вдруг увидала Его. Анчин, чуть постаревший, с огрубевшими чертами и новым посохом с медными кольцами, брёл по обочине дороги. В мгновение ока я кинулась домой, в таверну. Прекрасная лазурно-белая юката легла на мои плечи, праздничный циановый оби с золотой вышивкой красиво оттенил верх. В животе порхали бабочки, а в сердце пели птицы. Все негативные чувства отступили под атакой счастья.

Спустившись к отцу в таверну, я начала готовить праздничный ужин. Никто и ничто не могло мне помешать в тот миг! Через несколько минут в залу и впрямь вошел мой возлюбленный и сел за дальний столик. Когда я подбежала к нему принять заказ, он слегка улыбнулся и попросил простого риса, как обычно. Но на мои слова, произнесенные нашим старым шифром влюблённых, он не сказал ничего. Лишь в тёмных глазах внезапно промелькнула странная эмоция — страх. Не придав этому значения, я быстро принесла заказ и наконец спросила, когда мы сможем поговорить о будущей свадьбе. С потускневшей улыбкой Анчин сказал, что собирался остановиться у нас на неделю и завтра мы все обсудим. Бабочки в животе затрепетали, а огонь в груди разгорелся лесным пожаром. Как же сложно было ждать целую ночь!

С первыми петухами я слетела по лестнице в залу, но там никого не было. Закипела вода в котелках, и я начала готовить завтрак постояльцам. Близился полдень, но любимого не было. Вероятно, устал после долгой дороги. Быстрая протирка полов и помывка посуды заняли от силы час, и наступило время обеда. Удон, тайяки, данго — готовка спорилась в моих руках. Но и на обед монах не вышел. Я спросила у отца, но тот не видел его, как не видел ни один из постояльцев. В ближайшую деревню я не бежала, а буквально летела. Но ни кузнец, ни портной не видели никого. Лишь Оба-сан, что плетёт корзины, припомнила, что рано утром, когда она собирала нежные прутья ивняка, мимо быстрым шагом с легким звоном прошёл какой-то человек в сторону старого храма Аматерасу. Не желая верить, я бросилась той же дорогой и под вечер увидела вдалеке, почти у ворот храма, фигурку в потрёпанной юкате с хаккхара в руке. Внезапно, человек обернулся, и мои зоркие глаза подтвердили, что это Анчин. Но почему он ушёл? Почему не сказал мне? И... почему сейчас он начал убегать еще быстрее в храм?!

Сбивая ноги в кровь, я помчалась что есть сил. Но любимый уже зашел внутрь, закрыв ворота. До моего чуткого слуха донеслись крики "...спасите... демон... за мной... укройте... молю". Какой демон? Или... он это про меня? Внезапно как будто ледяной снег упал на моё сердце, туша пламя, а стая бабочек превратилась в огромную, противную жабу, что устроилась внутри, вороша кишки и давя на грудь. Слёзы вырвались из глаз, закрывая взор. И, будто желая ещё хуже сделать мир, солнце закатилось за горизонт, последним лучом пробивая в моих слезах яростно-рыжий огонь. Угли в сердце словно вспыхнули багровой яростью, а жаба внутри превратилась в змею. Крик ярости и отчаяния сорвался с моих губ, и дальше сознание лишь видело отдельные картины.

Лазурный огонь вокруг. Я — Киёхиме/Я — огненный змей. Двойной разум. Двери разлетаются обгорелыми щепками. Разбегаются с криками монахи. Анчин. Люблю-люблю-люблю-убью-люблю-убью-убью-убью!!! Огромный медный колокол, под который залез предатель. Убью! Синий огонь ластится к металлу, слегка оплавляя узор. Вот медь уже ярко-красного цвета. А сейчас колокол побелел и начал таять. Головешки и обгорелые кости в луже тусклого металла. Люблю-убью-люблю... Ярость, любовь, страшная смесь в сердце. Обрыв. Летящая в морскую пучину юная дева, чьи слёзы обращаются янтарём.

Многие давно забыли легенду о неверном монахе и смертельной любви. Лишь самые древние обитатели полуразрушенного храма шёпотом рассказывают древнюю легенду и показывают оранжевые каменные капли, внутри которых видна лазурная искра. Лишь самый старый из них, Буцу-доно, возвращаясь к слушателям, может поведать о странной змее, что свернулась на камнях близ моря и иссохла в пыль на глазах, не оставив даже маленькой чешуйки дивной белой шкуры.

Я знаю, Мастер, что ты — последний, кто может спасти человечество. Я слаба, но ты всегда будешь сыт, обогрет и обласкан. Мой веер защитит тебя от жара, а пламя — от холода. Но не лги мне никогда, Мастер! Я вижу, как постоянно старается тебя коснуться та убийца, Безмятежность. Вижу, как ластится к тебе, как к отцу, душа детской книжки и туманная убийца с запада. Вижу, как твой кохай ободряет и радует тебя. Мне больно внутри, ведь ты не только мой! Но ты радуешься мне, с радостью ешь приготовленную мной еду, и стылое пламя гнева гаснет, растапливая огонь любви. Я смирюсь, что не буду у тебя единственной, Мастер. Только, пожалуйста, не лги мне, а то убью тебя, пусть это и уничтожит последнюю надежду человечества.