Редкая птица (джен)

С утра, с самого пробуждения все шло не так. Дадон привык вставать рано, но сегодня проспал, а олухи слуги решили не беспокоить. Решили! Дадон дернул обшлаг рукава, огладил лацканы, достал из маленького кармашка жилета часы и посмотрел на циферблат, слегка прищурившись. То, что он стал хуже видеть, ужасно раздражало, очки носить не хотелось. Итак, почти полдень, все расписание к чертям. Дадон со злорадным удовольствием перенес пару заседаний, в том числе военного совета, наслаждаясь видом бледнеющего секретаря: составить расписание на день для всей царской семьи всегда было задачей непростой. Что ж, если побоялся будить, пусть теперь бегает и отдувается перед теми, кто сегодня ожидал аудиенции. Да и просителям подождать не повредит.

Дадон подошел к окну, оперся на подоконник, чуть расслабляя плечи: держать спину прямой становилось труднее день ото дня, как и править страной. Царь вздохнул, глядя, как мимо окон кабинета величественно проплывает дирижабль, забирая чуть на север — к верфям. Дирижабль «Царевич» принадлежал старшему сыну, который кроме как о полетах, сейчас ни о чем думать не хотел, поганец, а не наследник! И младший не лучше, хотя и умеет говорить так, что заслушаться можно, но в словах — одна вода. Копни чуть глубже — ничего, пшик.

Дадон закрыл глаза, сжимая зубы. Да, верно говорят, легкие и сытые времена рождают слабых людей.

Вся его жизнь была войной. Его страна была небольшой, а расположение делало ее лакомым куском для всех соседей. Его отец привык обороняться, Дадон, выросший в вечном страхе набегов, решил действовать по-другому и, только взошел на престол, как стал готовить армию, чтобы утереть нос особо ретивым соседям, при этом делая вид, что не отличается от отца. Он действовал скрытно и тихо: подкупал, шантажировал, засылал провокаторов и шпионов, не гнушался ничем, не брезговал никакими средствами. Он был готов на все, чтобы обезопасить родную страну. А когда накопил достаточно сил, принялся громить остальных соседей расчетливо и планомерно. Количество желающих нападать резко поуменьшилось. О его подвигах, как и о его жестокости, слагались легенды, но разве он был жесток? И разве он мог поступить иначе?

Дадон снова посмотрел на часы. По всем прикидкам, даже если старший сын поторопится, чего вряд ли стоит ожидать, во дворец он прибудет не раньше, чем через полчаса, а то и через час. Дадон сжал кулак и ударил им по подоконнику. Сыновья! Надежда в старости, которая, сука, все ближе и ближе. Ему было плевать на то, что волосы, когда-то черные как смоль, побелели, а лоб избороздили морщины, но он ненавидел утреннюю вялость, слабость в мышцах, хруст в суставах, его бесило, что рука теперь была не такой верной и сильной, как раньше. Он хотел бы это скрыть, но как скроешь? И словно страна старела с ним — те, кто последние десять лет сидел тихо, боясь высунуться, все чаще и чаще пробовали его границы на устойчивость.

— Сукины дети, — проворчал Дадон, выпрямился, заложил руки за спину и вышел потайной дверью в коридор, ведущий в галерею, опоясывающую весь второй этаж. Дадон шел быстро, игнорируя простреливающую боль в колене. Несколько минут, и он достиг нужной ему двери. Несмотря на то, что он был царем, он постучал: в мастерскую Звездочета входить без стука было рискованным делом.

— Да?! — раздался раздраженный голос. — Кого принесло?

— Доброго дня, Звездочет, — проворчал Дадон, входя.

— А, это ты, — Звездочет снял рукавицы, поднял на лоб гоглы и присел на высокий стул у верстака. — Чем обязан? Ты давно не заходил, случилось чего?

Раньше Дадон проводил тут много времени, он любил запах мастерской, любил чертить на большом столе у окна, слушать рассказы Звездочета, самому рассказывать про славные битвы… Но со смерти жены он почти перестал приходить сюда.

— Все время что-то случается, Звездочет, — ответил Дадон и сел на такой же высокий стул. — Все время.

Настоящего имени Главного Мастера Дворца никто не помнил, как никто не помнил, когда он появился при дворе. Отец Дадона не верил, что его холопы способны создать хоть что-то дельное, и предпочитал ввозить даже самые простые паровые машины из-за границы, но иметь своего Мастера было вопросом престижа. Двадцатилетний Дадон изводил Звездочета, который тогда был с виду чуть старше самого царевича, и вместе они смастерили первый паровой автомобиль, который взорвался через пять минут после начала испытаний прямо на царском дворе. Царица устроила тогда грандиозный скандал супругу, заперев и сына, и его подельника в покоях царевича и заставив читать святое писание. К вечеру остыла, пошла выпускать хулиганов, но они, кажется, и не заметили, что дверь открыта и они вольны уходить. Писание давно было отброшено в сторону, на полу лежали пергаменты, все исчерканные, с какими-то дикими чертежами.

— Только не вызывайте никого, — пробормотала царица, перекрестясь.

— Дьявола? — Звездочет ухмыльнулся, кивая в сторону писания. — Все это антинаучно.

Во многом именно Звездочету Дадон был обязан многочисленными успехами на поле брани: дедовскими способами много не навоюешь. Теперь победа была с тем, кто быстрее клепал новое вооружение.

— Ты пришел просто посидеть в моей мастерской? — вернул его из воспоминаний Звездочет. — Так все утомили, государь?

— Вчера пришло донесение, что Хазарский халифат готовит поход, хочет вернуть себе Песчаную область.

Звездочет пожал плечами.

— Чего ты хочешь от меня? Новые бомбы?

— Нет, наши склады полны... Дело в другом, — Дадон встал и подошел к окну. Вид из мастерской был не таким величественным и красивым, как из окон царского кабинета, но нравился Дадону едва ли не больше: из этого окна он мог видеть доки, дымящие трубы заводов, снующие туда-сюда небольшие транспортировщики, слышать крики рабочих: видеть неприглаженную настоящую жизнь.

— Так в чем? — Звездочет встал рядом. Он тоже изменился, но, с досадой отметил Дадон, меньше своего правителя, словно застрял в возрасте пожилого, но не старого мужчины.

— Мне надо знать, кто собирается на меня напасть. Я не могу держать оборону по всем границам, это невозможно, я должен иметь возможность ответить без промедлений.

— У тебя полно шпионов, целая сеть. Этого недостаточно?

— Как видишь — нет. Шпионы! — Дадон фыркнул. — Их можно подкупить, их можно обмануть. Мне надо что-то такое… что-то, что будет бесстрастным. И что сможет быстро передать информацию мне. Быстрее, чем по телеграфу.

— Тебе нужно чудо, государь? — Звездочет улыбнулся и слегка поклонился.

— Я знаю, знаю, что ты далеко не только изобретатель. И как бы не ратовал за науку… Я помню твои разработки, — он кивнул в сторону закрытых дверей. Именно там, а не в этой чистой передней части мастерской, творилось все самое интересное, все самое тайное. И была еще одна дверь и еще одна комната, куда не было хода даже царю.

— Твоя матушка думала, я вызываю дьявола по ночам, — усмехнулся Звездочет.

— А ты вызывал проституток.

Звездочет нехорошо ухмыльнулся, облизывая сухие губы.

— Каких только слухов обо мне не ходило. Ты знал, что некоторые считали, будто твоя жена — это только ширма для нас?

Дадон cкривился. Конечно, он знал, но это было настолько нелепо, что и думать об этом не хотелось. Тем более, два наследника, оба похожие на отца как две капли воды, свидетельствовали о его мужской силе.

— Собаки лают, ветер носит. Ты можешь сделать то, о чем я прошу?

Звездочет встал, глядя за окно во двор, а может, и дальше, туда, где за горизонтом начиналась чужая земля.

— Я попробую. Есть у меня одна разработка… Но это потребует времени и денег. И мне нужно будет нанять еще человек… пять. Не больше. Я сам отберу из наших инженеров тех, кто будет мне помогать. Не беспокойся, всё знать о том, что и как будет работать, буду только я.

— А я? — Дадон нахмурился. Изобретения Звездочета становились все сложнее с каждым разом, и он давно далеко не все понимал в устройстве того или иного механизма.

— Если ты мне прикажешь, государь...

— Хорошо, — Дадон снова заложил руки за спину. — Сделай, а потом уж посмотрим.

* * *

Работа кипела. Дадон не торопил Звездочета, хотя желание проконтролировать процесс было. Вместо этого он собирал каждый день советы, требуя соблюдения все более жесткой дисциплины, особенно у сыновей.

Недовольные ворчали, что дворец порядками становится похож на казарму, но Дадону было плевать.

Младший предсказуемо дулся, при этом дулся демонстративно, старший вел себя иначе. Спокойный, рассудительный, он, как только начал ходить, знал — ему наследовать престол, и в какой-то момент вполне смирился с судьбой. Из него должен был выйти неплохой правитель, хотя Дадон был уверен, что сын все равно будет слишком мягкосердечен, и хорошо, что ему, Дадону, не суждено увидеть, к чему это приведет.

В этот день младший тихо сбежал, стоило Дадону отвлечься на секретаря: у того была срочная депеша с Ветреных островов, игнорировать которую было нельзя.

— Куда подевался твой брат? — Дадон передал донесение шпионов старшему сыну. — Мы не закончили.

— Он влюблен, — старший пробежал глазами послание и нахмурился, — ему крайне сложно сейчас сосредоточиться, но он старается.

— Я вижу, как он старается, — Дадон дернул головой, чуть ослабил воротник мундира — последний месяц он опять стал носить военную форму вместо штатского платья, в нем, казалось, даже спину держать прямой легче.

— От него все равно в таком состоянии мало толку, — сын бросил донесение на стол. — Этому можно верить?

— Ничему и никому нельзя верить. Но это информация, с ней можно работать, — Дадон сел за стол, пытаясь отвлечься от мыслей о нерадивом младшем. — Так, подготовь мне к завтрашнему дню доклад о ситуации на островах. Все как положено, с торговыми балансами и прочим. Тебе ясно?

— Конечно, — сын встал. — Папа… — он редко, почти никогда, не называл его так.

Дадон с удивлением посмотрел на сына.

— Скажи… ты любил маму? По-настоящему.

— Конечно, я ее любил по-настоящему. Что за вопросы? Или ты думаешь, у меня не было выбора? Может, мне повезло, но меня никогда не привлекали посудомойки и нищенки, сердце мне никто не разбивал, чтобы я женился от отчаянья. Ваша мама… — голос помимо воли стал хриплым. — Она была замечательной женщиной, прекрасной царицей, мне повезло… В общем, что уж говорить — иди.

Сын кивнул и, склонив голову, ушел.

К чему он завел этот разговор? Дадон был раздосадован. Он не любил вспоминать жену, это всегда портило настроение, начинала болеть голова. Вот и теперь… Царь вернулся в личные покои через анфиладу комнат, нажал незаметную кнопку и из стены выдвинулся потайной плоский маленький ящик. Дадон отпер его ключиком, висящим на цепочке на груди. Здесь Дадон хранил порошки: он пережил несколько покушений, в том числе попытку отравления, и с тех пор не считал осторожность излишней. Спасибо Звездочету, умеющему делать хитроумные механизмы. В этом же ящичке он хранил еще кое-какие мелочи, не предназначенные для чужих глаз, в том числе медальон.

Дадон достал его, открыл крышечку с выгравированным на ней петушком и со вздохом посмотрел на фотографию. Юная, с чуть вздернутым носом, копной непокорных русых кудрей, туго затянутая в кожаный корсаж, царица смотрела на него, приподняв с головы женский изящный цилиндр. Дадон улыбнулся помимо воли. Эта фотография была сделана за пару месяцев до их свадьбы. Как быстро прошло время. Он не врал сыну, он любил свою жену, не страстно — вся его страсть ушла на военное дело, но любил. И еще знал — их брак был счастливым во многом благодаря ее легкому характеру. Она умела радоваться, всегда с распростертыми объятиями принимала мужа, когда он решал провести с ней ночь, но если он не приходил — не думала горевать. Она никогда не сидела взаперти, вечно что-то придумывала, а однажды он застал ее у Звездочета, в кожаном переднике поверх простого суконного платья, в гоглах, в огромных рукавицах, с какой-то горелкой в руке. Они мастерили подарок Дадону и со смехом выставили его взашей из мастерской. Что же они мастерили? Ах, да… Музыкальную шкатулку! Они подарили ему музыкальную шкатулку, которая умела не только воспроизводить, но и записывать мелодии.

Дадон захлопнул крышку медальона, убрал его и задвинул потайной ящик обратно в стену.

* * *

Прошло несколько месяцев с того разговора со Звездочетом, и царь решил, что вполне может навестить мастерские.

И снова, как когда-то давно, его не пустили.

Хмурый, осунувшийся Звездочет встретил его на пороге, сказал: «Три дня» и захлопнул перед ним дверь.

Через два дня Дадон увидел (секретарь нашептал), как от черного хода, которым всегда пользовался Звездочет, отъезжают паровые машины. Дадон насчитал шесть штук, по числу соседних государств, отношения с которыми обострились в последнее время.

А на следующий день сам Звездочет пришел к нему на аудиенцию. Тщательно выбритый, в черном балахоне, с лысой головой — по новой моде, и с какой-то коробкой в руках. Он поставил коробку на стол и аккуратно вытащил из нее…

— Петух? — Дадон смотрел на отливающую золотом птицу в руках Звездочета, и не думая скрывать брезгливость. — Ты к старости совсем обезумел?

— Это Золотой Петушок, — Звездочет осторожно поставил птицу на стол, потом достал что-то, отдаленно напоминающее антенну, которую использовали на телеграфе. Петушок встрепенулся, взлетел, как-то умудрился сеть на самый кончик этой спицы и застыл.

Спица и Петушок были словно спаяны, и, если бы он сам не видел, как эта птица отряхивалась и взлетала, то решил бы, что это просто искусно отлитая из металла, может, и из золота, безделушка. Царь наклонился ближе, рассматривая маленькие шестеренки, которые прятались под пластинами на шее птицы, чуть более крупные, которые крепили крылья и ноги. Глаза петушка были сделаны из рубинов, хвост — из тончайших разноцветных металлических проволочек, и издалека казалось, что перья настоящие. Работа была филигранная, не поспоришь, но вот был ли от нее толк?

— Ты объяснишь? — спросил Дадон, обойдя стол пару раз по кругу.

— Объясню, — Звездочет сел, тяжело, по-стариковски опираясь на стол. — Я устал, государь. Очень устал.

— Я не буду с тобой торговаться, если ты сделал стоящую вещь, ты получишь, что хочешь.

— Я хочу только покоя. Я не хочу больше изобретать. Все.

— Я тоже хочу покоя, но кто нас с тобой спрашивает, чего мы хотим? Итак… — Дадон сел напротив, уперся локтями в стол и положил подбородок на скрещенные пальцы. — Говори.

— Это приемник. Передатчики уже при дворах тех государств, которые ты обозначил, государь. Если будет явная угроза, то вы об этом узнаете тут же. А так… все остальные будут думать, что это просто безделушка.

— Он будет кукарекать, если моей стране будет угрожать опасность? — Дадон откинулся на спинку кресла и хмыкнул. — Оригинально.

— Он не будет кукарекать. Ты услышишь его крик, а потом, когда активируешь его своим голосом, он передаст тебе нужную информацию. Правда, я надеюсь, что он всегда будет вести себя тихо.

— Вряд ли. Такого не будет, если ты все сделал правильно. Мои люди сообщили, что на Ветреных островах снова зреет желание попробовать отнять у нас Южный остров. На востоке хазары семимильными шагами обновляют свою технику, не думаю, что это просто так. Они готовятся.

— Значит, ты узнаешь об их планах.

— Посмотрим, — Дадон хмуро уставился на птицу, которая была меньше обыкновенного петуха, и правда — петушок. — Если это сработает…

— Это сработает, — Звездочет поднялся, — это точно сработает.

Еще месяц прошел тихо и спокойно, донесения разведки продолжали сыпаться, но ничего конкретного в них не было, иногда они противоречили друг другу, и Дадон злился, не зная, как отделить правду от фальши. Сыновья, успокоенные иллюзией мира, были заняты чем угодно, но только не мыслями о своей стране. Старший все так же пропадал на своем дирижабле, стараясь сделать его еще мощнее и быстроходнее, младший ускользал из дворца и вовсе неизвестно куда.

Но одной ночью все переменилось. Звук — громкий, отвратительный, похожий на то, как пресс сминает железо, заставил Дадона подпрыгнул в кровати. Он озирался несколько секунд, пока слуги не зажгли газовые светильники и дворец не наполнился светом. Накинув халат, Дадон поспешил в кабинет, из которого, судя по всему, и шел звук.

Вопросы отпали сами собой: петушок сидел на спице, расправив крылья, и сиял золотом так, что дополнительного света не требовалось.

— Все в порядке, разойтись, — приказал царь слугам и закрыл перед их любопытными носами дверь. Петушок повернул к нему голову, чуть склонил в сторону и уставился на царя рубиновым глазом. Ощущения были странные, так и хотелось уйти от этого холодного безжизненного взгляда.

— Тревога? И как мне понять, где и что происходит?

Петушок взмахнул крыльями, повернулся, словно флюгер, указывая на юго-восток. Дадон усмехнулся.

— И это все?

Что-то щелкнуло, петух опустил крылья, сияние померкло, что-то щелкнуло снова, и вдруг зазвучал голос — нежный чарующий женский голос: «Шамаханский халифат», — услышал Дадон и нахмурился. Это была именно та точка, которая вызвала у него давно самую большую тревогу. Что ж, интуиция его не обманула. А Петушок тем временем диктовал состав войск, выдвинувшихся к границе, планы, опорные точки, всю ту информацию, которая была однозначно секретной.

Царь достал перо и чернила, посмотрел на петушка и потребовал тихо и властно:

— Повтори.

Петушок повиновался, и, как только опять полился тот же самый голос, Дадон стал записывать.

Петушок замолчал, вновь превращаясь в красивую безделушку. Дадон закрыл глаза, позволив себе пять минут на раздумья, потом встал — поясницу немилосердно потянуло, но Дадон сжал зубы и распахнул дверь. Его секретарь дремал в кресле, папка, которую он всегда таскал с собой, сползла с колен и должна была вот-вот упасть.

— Некогда спать! — прогремел Дадон. Секретарь вскочил, роняя злосчастную папку, залился румянцем, собрал распавшиеся бумаги, выпрямился и кивнул.

— Приведи сыновей, буди министров, созывай военный совет.

— Пря-прямо сейчас? — уточнил секретарь, уже пятясь к двери.

— Прямо сейчас. И чтобы через двадцать минут все были в Зеленом кабинете.

Дадон вернулся в спальню, только чтобы переодеться. Через девятнадцать минут он вошел в кабинет, где его уже ждали, благоухая одеколоном, в парадном мундире и при шпаге.

Совещание шло сложно. После долгих мирных лет ввязываться в прямое военное столкновение не хотел никто.

— Я предлагаю долететь до вот этой точки… — старший сын поставил палец на карту, — до обозначенного места тут марш-броском не так много. Мы проведем разведку и будем дальше решать по месту. Если информация подтвердится, — сын переместил палец чуть в сторону, — перебросим войска вот с этих рубежей…

— И оголим их? Вы с ума сошли, что ли? — старый генерал, прошедший бок о бок с Дадоном не одну войну, сердито запыхтел. — А если на это и расчет? А?

— Вот поэтому я предлагаю сначала все разведать. Времени много не уйдет, — веско сказал старший. — Если мы выдвинемся всей ратью… Как думаете, что нас будет ждать на границе?

Старый генерал уперся кулаками в стол и навис над картой.

В конец концов, план, предложенный старшим сыном, был принят. Солнце только-только показалось над горизонтом, когда мощный красавец «Царевич», управляемый наследником престола, величественно отчалил от специального высокого причала и поплыл на юго-восток.

Потянулись часы ожидания. Даже младший, всегда беззаботный и безответственный, остался во дворце и почти все время просидел в Зеленом кабинете, слушая отца и его генералов, вникая во все тонкости взаимоотношений с соседями и военных действий, которые велись когда-то или назревали теперь.

Сведения подтвердились, и еще через неделю сын прислал депешу о победе: войска Шамаханского халифата были разгромлены во многом благодаря тому, что не ожидали атаки. Сын должен был остаться на дальнем гарнизоне еще на пару дней и вернуться домой, но вдруг связь прервалась. Еще через три дня после того, как гарнизон замолчал, поздно ночью Петушок снова заголосил. Дадон уснул прямо за столом, работая над документами, и, услышав скрежет, подпрыгнул в кресле, чуть не упал, сгребая на пол бумаги, выругался, поднялся и цыкнул на дурную птицу.

— Шамаханский халифат, — сказал Петушок бесстрастно и снова задиктовал координаты. На этот раз других подробностей, кроме координат (тех же самых, что и в первый раз), не было.

— Что там случилось, расскажи? — Дадон навис над птицей, будто один его вид должен был сделать безмозглое устройство разговорчивым.

— Шамаханский халифат, — сказал Петушок, разглядывая Дадона красным глазком.

Секретарь на это раз не спал, нервно расхаживал по приемной, ожидая распоряжений.

— Всех ко мне! — крикнул Дадон, проходя в Зеленый кабинет.

Как оказалось, младший сын был уже там. Бледный, всклоченный, с опухшими от бессонницы глазами. — Я пойду туда, отец. Можно? — тут же сказал он, будто знал, о чем зайдет речь.

— Уже знаешь?

— Догадался, твоя птица просто так орать не будет. Мертвого поднимет, — сын пригладил волосы и застегнул распахнутый ворот рубахи.

— Пошлем офицеров, ты должен остаться в столице, — пробормотал Дадон и, повинуясь какому-то смутному импульсу, похлопал сына по плечу. — На твой век еще подвигов хватит.

— Отец! Ты в моем возрасте… — выкрикнул сын.

— Если с твоим братом что-то случилось… Ты наследник, ты должен остаться тут.

Сын покорился, Дадон так думал до вечера следующего дня, когда выяснилось, что младший удрал вместе с отрядом, отправленным в этот раз по суше.

Теперь ожидание новостей стало во сто крат тяжелее. Шамаханский халифат был единственным соседним государством, где не действовали шпионы Дадона, да еще граница проходила по Пустым землям, по степи, издавна слывшей «проклятым местом», и координаты, которые передал Петушок, были на самом краю этих земель.

— Вызови Звездочета, — велел Дадон секретарю после трехдневного ожидания.

Глаза секретаря забегали, он стал теребить в руках перо, которым только что нацарапал очередной не нужный никому указ.

— А… а он пропал, — выдавил из себя секретарь, отводя глаза. — Горничные сказали, они всегда в курсе. Его комнаты пустуют…

— Давно? — Дадон устало сжал пальцами переносицу: он должен был вызвать этого изобретателя, еще когда чертова птица закукарекала в первый раз, расспросить обо всем в подробностях. Но он не сделал этого. Гордыня тому была причиной? Возомнил, что и сам справится? Или он просто не подумал об этом, потому что соображал уже не так хорошо, как раньше? Дадон скривился, думая, что в любом случае уже потерял хватку, уже не так хорош в планировании и наверняка, принимая решения, ошибается теперь чаще, чем раньше.

Он подошел к окну и стал смотреть на темнеющее небо. Сердце сдавливала тревога, где-то там, в глубине души, он уже знал, что вся эта история погано закончится и для него, и для его страны, а еще он, глядя на догорающий за окном день, отчетливо осознавал, что ничего не может сделать. Но смиряться он был не намерен.

Не дожидаясь следующего крика петуха, он позвал старого генерала и велел готовиться в поход. Генерал только вздохнул, покачал головой и бодро — насколько мог, отправился выполнять приказ.

Петушок заскрежетал ровно за час до срока, назначенного Дадоном для выдвижения.

— Ну что ж… Опять Шамаханский халифат?—спросил Дадон, проводя кончиками пальцев по металлическому оперению Петушка.

— Шамаханский халифат, — пропел Петушок, взмахнул крыльями, словно собираясь взлететь, вытянулся вверх и тут же осел, застывая.

— Так тому и быть, — пробормотал Дадон, перекрестился и вышел из кабинета, уже не надеясь в него вернуться.

Путь до гарнизона, в котором старший сын должен был оставить дирижабль, показался Дадону нескончаемым, хотя он и проделал его в самом удобном из паровых автомобилей. Салон был обит нежной кожей, места хватало для того, чтобы двое — он и генерал, разместились с комфортом. Рессоры смягчали движение, но не могли полностью погасить трясучку на ухабах. Гнали и день, и ночь, останавливаясь только для того, чтобы обслужить автомобиль. Генерал охал, ворчал, что не дело спать в машине. Дадон в ответ только хмыкал и не спорил.

Они приехали на рассвете, из автомобиля Дадон вышел, тяжело опираясь о руку коменданта гарнизона.

— Почему от вас нет никаких вестей? Что происходит? — игнорируя протокольные формы приветствия, спросил Дадон тут же.

— Не можем знать! — комендант, мужчина средних лет, с выпученными от осознания важности момента глазами, вытянулся во фронт. — Посылаем курьеров — пропадают, телеграф не работает, черте что происходит, простите, государь!

— Где мои сыновья? — Дадон, прихрамывая, направился к столу, поставленному во дворе. Сел на скамью, провел рукой по грубому дереву столешницы.

— Мы… — комендант сглотнул, чуть оттянул ворот мундира, прокашлялся. — Мы не знаем… Наследник престола прибыл… — он качнул головой в сторону, где, накрытый защитной маскировочной сеткой, стоял дирижабль "Царевич".

— Короче! Что с ним?

— Собирался уже после боя, значит, домой. Все подготовили, честь по чести, а потом сказал, что ему проверить кое-что надо, там, где бой был, мол... дело есть. Сказал, что вернется, ушел и не вернулся. И как назло, телеграф стал чертовщину вытворять. Вот вам крест! Потом прибыл его высочество младший царевич и пошел уже с отрядом, координаты-то у него были.

— История повторилась?

— У меня люди кончаются, — печально протянул комендант. — Чертовщина какая-то в этих проклятых землях. Никогда мы туда не совались и горя не знали! Самый тихий участок границы, государь! И что теперь? Жуть какая-то!

— На гарнизон никто не нападал? — спросил Дадон, уже зная, какой ответ услышит.

Комендант замотал головой.

— Нам надо вернуться в столицу, — подал голос генерал.

— Там мои… — Дадон встал. — Я сам пойду туда.

— Нет! — генерал сурово сдвинул брови и стукнул по столу кулаком — Нельзя! Государство без главы…

— Как думаешь, — Дадон положил руку на плечо своего генерала, — сколько мне осталось? Это ничего не решит, — он посмотрел на дорожку, которая убегала в сторону проклятых земель, превращаясь в узкую тропинку. — Я вернусь. Выбери четырех гвардейцев в сопровождение. Если через неделю меня не будет — возвращайся в столицу и готовь нападение на Шамаханский халифат. Ты меня понял?

— Государь! — всплеснул руками генерал. — Виданное ли дело — всего четыре гвардейца!

— И правда. Вот его еще прихвачу, — Дадон кивнул на коменданта. Тот побледнел, но нашел в себе силы кивнуть.

— Да что вы вшестером-то сможете? — генерал замотал головой, моментально становясь похожим на огромного моржа, что жил в зоосаде неподалеку от Дворца.

Дадон усмехнулся:

— У меня есть, чем удивить врагов. Звездочет… Звездочет был горазд на выдумки.

— Да уж, — генерал на это раз тяжело вздохнул.

Они быстро перекусили простой солдатской похлебкой с хлебом, выпили по рюмке водки, и, переодевшись в простую солдатскую форму, выдвинулись.

Шли долго, небо заволокло тучами, стало удушающе жарко, но Дадон, даже чувствуя дрожь в голени больной правой ноги, продолжал упорно идти вперед. По обеим сторонам едва заметной тропинки раскинулась степь без конца и края. Трава, трава и больше ничего. Можно было подумать, что они будут брести через эту траву до скончания века, что это безвременье или лимб, что они уже умерли и просто не заметили этого…

— Глядите, государь! — комендант, идущий впереди, резко остановился. — Нашли…

Дадон вышел из-за его спины и встал рядом, обнажая саблю. Впереди лежал труп, на спине которого сидел ворон и с интересом рассматривал путников.

— Вот, значит, как… — через пару шагов они наткнулись на еще одно тело, и снова, и снова. Все, кто пришли сюда, здесь и остались.

— Не упокоенные... Не дело, не дело, — пробормотал комендант. А Дадон смотрел в сторону, где за высокой травой, на пригорке, развевался полог шатра. Такие не использовали на войне, только если ехали на пикник со всеми удобствами. Сиреневый и розовый шелк едва слышно трепетал на ветру, внутри можно было разглядеть — если хорошенько постараться — наваленные разноцветные подушки и кальян.

Дадон сделал шаг к шатру.

— Куда вы, государь! — комендант грубо цапнул царя за плечо. — Не к добру!

— Тут все не к добру! — Дадон резко повел плечом, освобождаясь от хватки. — Оставайтесь тут.

Он пошел, обнажив саблю и считая шаги. На десятом Дадон увидел тело старшего сына и остановился, зажмуриваясь, но даже с закрытыми глазами он продолжал видеть тело, в котором мало что осталось от его мальчика. Дадон вдохнул и открыл глаза и тут же увидел то, чего не заметил раньше: рядом со старшим на животе лежал младший. Одного взгляда хватило, чтобы понять — они закололи друг друга. Дадон глубоко вздохнул, опускаясь на колени и опираясь на свой клинок.

Когда-то он думал, что ему суждено умереть на поле брани самому, что его тело привезут в столицу, что его жена, которая была моложе его на двадцать лет, и его дети пойдут за гробом… И словно в наказание за все грехи, Бог оставил его живым, когда сыновья и жена умерли.

— Государь…

Дадон встрепенулся. Нежная рука коснулась его лица, скользнула к плечу… — Государь…

Он поднял глаза. Перед ним стояла его царица. Может, глаза были чуть более раскосыми, чем он помнил, может, волосы — чуть гуще, а талия, которую не скрывал фривольный наряд, тоньше. И все-таки незнакомка, стоящая перед ним и заглядывающая в его глаза, определенно была очень и очень похожа на давно умершую жену. И голос ее… Этот родной голос, ласкающий, обещающий и утешающий.

— Кто ты? — прохрипел он.

— Тебе надо отдохнуть, прийти в себя. Дела и заботы подождут. И мертвые подождут, — она помогла ему встать и повела к шатру. В голове плавал туман, и, как Дадон ни пытался стряхнуть с себя оцепенение, не мог. Он позволил увести себя в шатер и уложить на подушки. Девушка взяла мундштук, втянула медленно, прикрывая глаза, дым кальяна и передала мундштук Дадону.

— Все тревоги уйдут, попробуй.

— Нет, — он вяло отмахнулся. — Мои сыновья… Война…

— Все потом, все потом… Все потом…

Мир размылся по краям, Дадон мог видеть только ее глаза, самые красивые глаза на свете, он слышал только ее голос, обещающий избавление от всех тревог.

Он устал, он так устал! Он хотел быть снова молодым, сильным, стойким, бесшабашным и отчаянным! И казалось, время повернуло вспять. Он видел, как кружится в новом платье перед ним его молодая жена, чувствовал аромат сирени, слышал песню, которую напевали все в тот год, когда родился старший. Ему казалось, все только начинается, а его жизнь в вечных войнах ему только приснилась…

Он пришел в себя, когда автомобиль въехал в столицу. Словно пелена упала с глаз, висок резко запульсировал болью. Прижимая к нему руку, Дадон тяжело и медленно повернул голову и увидел рядом с собой царицу. От ее красоты, от ее близости, от ее аромата кружилась голова. Она сидела рядом, глядя за окно, подперев кулаком щеку. Одета чуть старомодно — в длинную юбку, белую блузку с кружевным пышным воротником, затянутая в кожаный корсаж, который делал ее талию невозможно узкой. Русые локоны спадали на спину, на вздернутом носу — россыпь веснушек. Царица…

— Ты? Но ты же… — Дадон коснулся ее руки, ожидая, что она окажется только видением. Но она была настоящей, теплой, живой.

«Умерла» застряло в горле. Как ни силился Дадон, он не мог вспомнить события последних дней. Или лет?

— Дорогой, — царица, если это была она, положила руку ему на лоб. — Все еще нездоровится? Эти ваши маневры до добра не доведут. И зачем мы только тащились в такую даль? Мальчишки дома без нас разнесут весь дворец…

— Да… Да, — он откинул голову назад и закрыл глаза. Сердце стучало в груди, как сумасшедшее. Это он сошел с ума или… Или магия и правда есть, и проклятые земли, забрав у него сыновей, вернули ему жену? Или он каким-то невероятным образом вернулся назад, в те времена, когда можно было что-то изменить и прожить свою жизнь иначе?

Машина мягко остановилась, водитель выпрыгнул, чтобы открыть дверь, но кто-то опередил его. Дверцу чуть не сорвали с петель. Звездочет всунул голову в салон, осмотрел его и вдруг схватил царицу за запястье.

— Я забираю ее.

— Стой, — Дадон ударил Звездочета быстрее, чем успел сообразить, что делает. — Ты с ума сошел?

Царица вскрикнула, вырываясь из хватки Звездочета, умоляюще глядя на Дадона:

— Он безумец! Уберите его от меня!

— Не слушай ее, государь, — затараторил Звездочет. — Это не она, не верь! Она врет, это все опиум, она умеет его…

— Что за чушь!

Водитель, бестолково мнущийся рядом с автомобилем и не знающий, что делать, наконец догадался открыть дверь со стороны царя и помог ему выйти.

— Ты ополоумел? — Дадон обошел машину и вытащил из ножен короткий клинок. Ему казалось, что он и правда оказался в другом времени, что он сам стал моложе, пропала тупая ноющая боль в ногах и поясницу не ломило, он легко подкинул и поймал клинок, и тут же приставил лезвие к шее Звездочета.

— Уйди с моей дороги, — прошипел Дадон.

— Если тебе так будет понятнее — она ведьма, она не твоя жена. Отдай ее мне, — спокойно сказал Звездочет.

Дадон перевел взгляд на царицу, которая стояла спокойно, чуть надув губы, и потирала запястье.

— Это все не настоящее, Дадон. Я виноват, возомнил себя творцом! Но я попробую все исправить!

— Исправить что? — Дадон чуть надавил на клинок. — Может быть, я не хочу, чтобы ты что-то исправлял?

— Государь, твоей любимой стране грозит опасность. Я ошибся, я думал, как и ты, что лишенная человеческих слабостей, человеческих чувств, машина будет верной, беспристрастной и… И я ошибся. Враги используют мое изобретение против нас!

— Никто не может создать подобие человека, — сказал царица. — Ты не Бог.

— Конечно, я не Бог. Но я создал тебя и еще нескольких подобных тебе, — огрызнулся Звездочет.

— Если это так, — Дадон чуть ослабил нажатие, — то почему она так похожа на мою жену?

— Потому что я… — Звездочет уронил руки вниз, закрыл глаза. — Потому что я любил ее тоже, может, даже больше, чем ты.

— Он врет, он всегда ненавидел меня! Он не мог никого любить! Скопец! — тут же закричала царица. — О чем мы вообще говорим? Почему ты его слушаешь? Он хочет… он хочет сделать со мной что-то плохое, ты что, не видишь? Я его боюсь, — она встала позади царя, ее аромат был дивно хорош, рука Дадона чуть дрогнула… Звездочет метнулся в сторону, пытаясь дотянуться до царицы, та закричала, пронзительно и страшно, и Дадон, ослепленный яростью, ударил Звездочет рукояткой клинка в висок. Он хотел оглушить, а не убивать, но по тому, как остекленели глаза бывшего друга, по тому, как неестественно быстро, будто сломанная игрушка, он упал на землю, Дадон сразу понял — убил.

— Уберите, — кивнул он выбежавшим на шум слугам. Слуги, глядя во все глаза на царицу, не шевелились.

— Я что сказал? Убрать! — рявкнул Дадон, схватил жену за руку и потащил за собой. — Никого к нам не пускать! — бросил он вжавшемуся в стену секретарю. — Никого, ясно?

Только в личных покоях он выдохнул, стянул с плеч мундир, расстегнул ворот рубашки. Царица провела рукой по покрывалу постели, села осторожно на краешек, а потом упала, раскидывая руки и весело рассмеялась.

— Все будет хорошо, вот увидишь, — она перекатилась на бок, подпирая щеку рукой. — Я рожу тебе сына, еще одного, он будет боготворить тебя, и мы все вместе будем жить долго и счастливо.

— И умрем в один день, — пробормотал Дадон, подходя к кровати, и остановился в шаге от нее.

Царица, молодая, гибкая, изящная, снова перевернулась на спину, призывно раскрывая руки, и Дадон, больше не думая ни о чем, упал в ее объятия.

Ночью он проснулся, ощущая неудобство — он давно отвык спать в одной постели с кем-то. Летние ночи были светлыми, Дадон смотрел на женщину, лежащую рядом с ним, и никак не мог понять, что его беспокоит. Она выглядела… не так, неправильно. Он наклонился к ней, коснулся тыльной стороной ладони лба. Ему казалось, она так глубоко спит, что почти не дышит. Он тихо встал, зажег свечу, которая давала не такой раздражающий свет, как газовый рожок, подошел к кровати и поднес свечу к лицу царицы. Ему казалось или это была причудливая игра света? Под кожей он мог различить едва заметные сочленения механических деталей, он приложил ухо к ее груди и отчетливо услышал тихие, мягкие, четкие щелчки: так вращались шестеренки в механизмах Звездочета.

Царица открыла глаза и сделала вдох, улыбнулась, щурясь от света.

— Почему ты не спишь? — она потянулась к нему.

— Кто ты? — Дадон положил руку на ее шею. — Кто ты? Ты… ты не моя жена, так кто ты?

— Что с тобой, милый? — в ее глазах не было страха, и аромат… Дадон вновь почувствовал тот самый дурманящий аромат. Дадон встряхнул головой, отшатываясь от царицы. — Звездочет был прав? — Дадон распахнул окно настежь, свежий ветер ударил в лицо, проясняя сознание. В пару шагов, вновь, как и раньше, ощущая и боль в коленях, и тянущую поясницу, Дадон подошел к столу, на котором лежал клинок, на рукоятке которого засохла кровь Звездочета.

Краем глаза царь уловил движение — взмах крыльев, мелькание разноцветного хвоста.

— Ты не моя жена, мне жаль, — он повернулся к кровати, но царицы там не было, она стояла совершенно обнаженная около окна, чуть покачивая головой. — Я должен… тебя уничтожить, — хрипло сказал царь, чувствуя безотчетный страх. В комнате был кто-то еще — Петушок сидел на раме окна и, склонив головку, смотрел на Дадона. И стоило царю сделать шаг к царице, Петушок спикировал, ударяя Дадона крыльями в лицо. Первый удар рассек бровь, Дадон инстинктивно вскинул руку с клинком, но Петушок отлетел под самый потолок.

— Что за… — Дадон поднял голову, прижимая к лицу руку, и Петушок тут же полетел вниз, прижав крылья к тельцу. Царь отклонился в сторону, надеясь уйти от удара, но чертова птица расправила крылья, вильнула и впилась в его руку когтями. Секунда, и металлический клюв со всей силы вонзился в висок Дадона.

В последнюю минуту своей жизни царь увидел бледное лицо царицы, протянул к ней руку и затих у ее ног. Петушок взмахнул крыльями и вылетел в окно, не замеченный никем он вернулся в кабинет царя, на свою спицу, и замер там.

Царица обняла себя руками, осторожно переступила тело царя, вытащила из кармашка юбки, брошенной у кровати, медальон с петушком на крышке и открыла его.

— Задание выполнено. Династия Тридевятого государства уничтожена. Объект Звездочет уничтожен. Приступаю к самоликвидации, — проговорила она бесстрастно в медальон, захлопнула его и надела на шею.

Она встала на подоконник и раскрыла руки навстречу заре. Раздался хлопок, и то, что было царицей, разлетелось на миллион блестящих осколков, которые усеяли весь царский двор…