Маленькая принцесса, или волшебная история Сары Кру (джен)

Жарким ясным днём, когда солнце нещадно палит индийскую землю, в прохладной глубине белоснежного бунгало сидела странная девочка.

Она устроилась в кресле с книгой; подперев смуглую щёчку худеньким кулачком, она всем своим существом погрузилась в чтение. До конца толстого тома осталось совсем немного; как зачарованная, юная чтица перелистывала страницы, торопясь убедиться, что храбрый рыцарь Кеннет победит коварного Конрада Монферратского в поединке и, конечно, женится на гордой Эдит, сестре короля⁽¹⁾. Страницы шуршали, лёгкие белоснежные занавески слегка колыхались, но душа девочки пребывала далеко от Индии. Перед её внутренним взором вставали пустыни Святой земли, ночной лагерь крестоносцев с развевающимся знаменем, шуршали шелка нарядов прекрасных дам и бряцало оружие славных рыцарей, а ловкий и хитрый султан Саладин менял маски с восточной изобретательностью. Наконец храбрый рыцарь Кеннет тоже сбросил последнюю маску: оказывается, он был вовсе не безвестным бедным юношей, а наследным принцем Шотландии!

Последняя страница была перевёрнута, и девочка откинула голову на высокую спинку кресла; её серо-зелёные глаза так и сияли, точно два изумруда — её роскошная фантазия расцветала, как расцветают в Индии сады после сезона дождей — с необыкновенной скоростью появляются листья, бутоны распускаются, превращаясь в прекрасные цветы, над которыми порхают разноцветные бабочки. Её воображение всюду находило пищу: в каждом человеке из тех, что встречались на её пути, будь то индус-ласкар, странствующий фокусник или благородные леди, в природе, в рисунке трещин на садовой ограде и, разумеется, в книгах. Она любила читать и читала всё, что только было в библиотеке отца: купленные специально для неё детские повести и великолепно иллюстрированные сказки, и романы, и биографии великих людей, и книги о путешествиях. Некоторые шкафы в библиотеке Ральф Кру запирал от дочери, торжественно обещав, что даст ей ключи, когда она подрастёт.

В коридоре, за полуоткрытой дверью, послышались знакомые шаги. Девочка будто очнулась ото сна, отложила книгу и соскользнула с кресла. Дверь открылась, и на пороге появился высокий и стройный молодой человек — слишком молодой, как говорили многие его знакомые, чтобы быть семейным человеком и отцом. Но Ральф Кру очень любил свою жену, которой, к несчастью, рано лишился, и всем сердцем был привязан к маленькой дочери.

— Как поживает моя маленькая Сара? Перечитала все книги в библиотеке?

— Ах, папочка! — она улыбнулась, качая головой, будто упрекая его за насмешку и тут же прощая за неё.

Она подбежала к нему, схватила за руку и потянула к креслу. Он послушно уселся, как ему велели; Сара принесла маленькую скамеечку и устроилась на ней, положив голову отцу на колени; он ласково погладил её по чёрным волосам, переваченным белой ленточкой.

— Ах ты моя Маленькая Хозяюшка! — воскликнул он немного — или не немного — грустно.

"Маленькой Хозяюшкой" Ральф Кру прозвал Сару за то, что она была серьёзна не по летам и заботилась о своём любимом папочке — на свой детский лад, но со взрослым усердием. Мисс Кру была необычной девочкой и отличалась от других своих сверстниц. Возможно, она казалась такой потому, что много думала о разных вещах и совсем не стеснялась высказывать свои мысли вслух. Сара была очень хорошо воспитана, за ней не водилось шалостей и проказ, как за многими детьми её возраста — а ей исполнилось семь лет, — но доброе сердце её, расцветавшее в атмосфере любви и заботы, не знало ложного стыда и пугливой скрытности.

— Что такое, папочка? — Сара подняла голову и взглянула на него снизу вверх.

"И как я расстанусь с ней, пусть даже для её блага? Она такая маленькая!"

— Ты хочешь мне что-то рассказать, — медленно произнесла Сара, — я вижу. Это о том месте?

"То место" — так называли они школу в Англии, куда её должны были со временем отослать. Сара росла с мыслью об этой школе; ей, как и всякой девочке её круга, следовало получить достойное образование, чтобы стать настоящей молодой леди. Мысль о том, что она будет учиться, была заманчива для Сары, всегда любившей книги, но уезжать из дома, от любимого папочки, ей совсем не хотелось.

— Да, моя дорогая малышка, да, — вздохнул Ральф. Ему вспомнилось, как пару лет назад Сара с самым что ни на есть сияющим видом предложила ему поступить в школу вместе с нею. "Я бы помогала тебе с уроками!" — заверяла она тогда. Он ответил, грустно смеясь, что таких стариков, как он, в школу уже не берут; он давным-давно отучился в Итоне.

Ральф Кру на мгновение помрачнел, подумав о том, как тяжело и тоскливо ему было в годы учения, особенно до того, как он подружился с Томом Кэррисфордом. Вдвоём они отражали атаки других мальчишек, готовили уроки и чувствовали себя гораздо веселее. Оба происходили из хороших семей, но рано потеряли родителей и остались сиротами. Их никто не навещал, не к кому было уезжать домой на каникулы. Сколько одиноких дней, несправедливых наказаний, злых слёз обиды, сдерживаемых с трудом — ведь мужчины не плачут! — сколько всего этого было перенесено вместе и порознь маленьким Ральфом и маленьким Томом Ведь условия в престижной школе для мальчиков были весьма суровыми, но что поделаешь — такова необходимость. Школа закаляет характер, даёт лучшее образование и позволяет завязать необходимые связи. Образование — основа нации.

Тем более что в школах для девочек дисциплина не столь жестока, так утверждали все дамы, каких он знал. Девичьи сердца мягче и добрей, а учителя не требуют от маленьких учениц слишком многого. А уж в случае Сары — следует опасаться, что эта жадная до знаний малышка потребует чересчур много от своих наставников!

— Это то место, куда уехала Изобел Грейндж? — спросила Сара.

Мисс Грейндж, дочь командира полка, в котором служил капитан Кру, тоже недавно отправилась в Англию. Все любили очаровательную девочку, словно сошедшую со страниц книги сказок (белокурая, голубоглазая и румяная, Изобел идеально подходила под описание любой принцессы), и интересовались её судьбой. Как и многие другие родители, полковник Грейндж с гордостью отвечал на любезные вопросы знакомых о дочери; с его слов следовало, что Изобел очень нравится в школе, что она подружилась с другими детьми, а учителя весьма высоко оценивают её успехи. Капитан Кру несколько раз безуспешно пытался выяснить, что это за школа, где она находится и кто ею руководит, но ему самым загадочным образом никогда не удавалось задать полковнику хоть один из этих вопросов.

Между тем леди Мередит, столп английского общества в тех краях, где жил капитан Кру, отсылала своих дочерей в пансион мисс Минчин в Лондоне. Недавно младшая из них вернулась домой, благовоспитанная и весёлая; она с восторгом отзывалась о Лондоне, о подругах и пансионе, в котором провела семь лет. Как и многие другие, Ральф Кру доверял мнению леди Мередит, и её рекомендация произвела на него впечатление. В отличие от многих, он не догадывался, что леди Мередит охотно приняла бы его в качестве зятя — он мог бы выбрать в жёны любую из её прелестных благовоспитанных дочерей. Такие женихи, как молодой вдовец Ральф Кру — редкость. Он богат, состоятелен, не имеет нареканий по службе и вообще обладает всеми качествами истинного джентльмена.

Но капитан Кру слишком сильно любил свою покойную жену-француженку и не мог себе представить, что её место займёт другая. Все силы его души были отданы маленькой Саре. И если бы не твёрдая уверенность, что ребёнка необходимо увезти из душной и жаркой Индии, где свирепствовали эпидемии и климат нехорошо сказывался на здоровье даже взрослых и крепких людей, он не допустил бы мысли о расставании с ней.

— О, поверь, годы пролетят быстро! — уговаривал он дочь. — Там будет много девочек, ты подружишься с ними, узнаешь много нового... я буду присылать тебе книги, много книжек. Ты и сама не заметишь, как пролетит время. А потом я приеду за тобой и увезу тебя обратно в Индию, и ты снова будешь моей Маленькой... то есть уже Большой Хозяюшкой. Ты будешь вести дом, сидеть во главе стола, ездить со мной верхом на прогулки, принимать гостей и танцевать на балах, которые устраивает наше местное общество...

"Пока какой-нибудь юнец из молодых офицеров не похитит тебя у меня! Но до этого ещё далеко. Ах, если бы я мог не расставаться с тобой, моя маленькая выдумщица! Но так нельзя... да и климат Индии вреден детям..."

И вот Ральф Кру взял отпуск и отправился вместе с дочерью в долгое путешествие через океан — в Англию. Их путь закончился мрачным зимним днём, когда над лондонскими улицами стоял густой и вязкий туман, а их кэб остановился перед мрачным кирпичным зданием с табличкой у двери "Мисс Минчин. Пансион для молодых благородных девиц".

— Вот мы и приехали, Сара.

— Да, папочка. Остаётся только с этим примириться.

1) Речь идёт о героях романа Вальтера Скотта "Талисман". На его страницах Вальтер Скотт поэтически переосмыслил историю Третьего крестового похода (1189-1192), в котором принял участие знаменитый король Англии Ричард Львиное Сердце. Главный герой романа — рыцарь Кеннет, прообразом которого выступило реальное историческое лицо — Давид, граф Хантингтон, наследный принц Шотландии. Леди Эдит, сестра Ричарда, является, так сказать, НЖП. Кеннет участвует в походе не под своим именем и считается недостойным внимания принцессы, которую сватают за Саладина. По ходу действия Кеннет оказывается осуждённым на смерть, вынужденным притворяться уже не просто рыцарем без титула, а нубийским рабом. Но в конце концов, он, разумеется, побеждает в поединке на Божьем суде коварного интригана, возвращает себе доброе имя и завоёвывает любовь принцессы. Книга кажется сложной для семилетней девочки, но Сара в каноне развита не по годам.

Вернуться к тексту

Над Лондоном сгущались сумерки. Квадратные, до блеска начищенные часы в гостиной пансиона мисс Минчин показывали полночь.

Большинство обитателей кирпичного дома на старой площади уже погрузилось в сон. Крепко спала помощница и младшая сестра директрисы, Амелия Минчин, и ей снились поля и коттеджи в одной из небольших деревень Суррея, где она провела несколько счастливых лет в детстве. Спали многие ученицы; только некоторые из них ещё перешёптывались, свесившись в проход между кроватями. Спала, похрапывая, кухарка. Спали горничные и лакеи, которым завтра необходимо было встать пораньше, чтобы украсить лентами и гирляндами остролиста классную комнату, а также накрыть праздничные столы в гостиной мисс Минчин.

Такого никогда прежде не бывало. Директриса никогда не украшала своих комнат — ни один праздник не удостоился такой чести. Но ради дня рождения лучшей ученицы, гордости пансиона — мисс Сары Кру, стоило пойти даже на такое баловство и расточительство.

Саре Кру исполнялось одиннадцать лет; четыре года пролетело с тех пор, как она впервые вошла в кирпичный дом на мрачной лондонской площади. За это время она показала себя умной и способной ученицей, а её скромность и приятные манеры выгодно отличали Сару от большинства любимиц богатых родителей. В пансионе мисс Минчин вдоволь насмотрелись на избалованных, ленивых и высокомерных девиц, но в характере Сары не оказалось, несмотря на опасения учителей, и тени этих пороков. Впрочем, мисс Минчин собиралась с особым размахом праздновать одиннадцатилетие мисс Кру вовсе не потому, что полюбила её за ум, старательность и доброту; напротив, в глубине души директриса ненавидела Сару за подлинные достоинства не меньше, чем за предполагаемые недостатки.

Тем не менее, святая святых Марии Минчин, её гостиная, должна была быть отдана на растерзание ради праздника в честь ненавистной ученицы.

Почему же?

Это произошло по той самой причине, по какой нынче, накануне праздника, не спала и сама Сара Кру, и мисс Минчин.

Хозяйка пансиона лежала без сна в своей постели, худая и прямая, как палка, и её руки с длинными тощими пальцами нервно перебирали край одеяла. Перед её глазами мелькали роскошные видения будущих богатств — её собственных богатств. Отныне никакой школы! Никаких шумных, капризных, надоедных и глупых девчонок! Привольная и комфортная жизнь в собственном доме где-нибудь на морском побережье, подальше от грязного Лондона, и солидный, без конца растущий счёт в банке. Всё это ей могут обеспечить алмазные копи, а путь к этим копям лежал через благодарность и благосклонность отца Сары, капитана Кру.

Недавно из его писем Сара узнала новость — такую новость, которая взволновала всю школу. В Индии Ральф Кру повстречал своего старого друга Томаса Кэррисфорда; а ему принадлежали земли, где нашли россыпи алмазов. Мистер Кэррисфорд предложил капитану Кру принять участие в разработке алмазных копей — это сулило им обоим неслыханную прибыль. Конечно, любое другое предприятие, каким бы оно не было многообещающим, не заинтересовало бы ни Сару, ни её подруг, но алмазы — это нечто необыкновенное, будто из восточной сказки. Или из тех прекрасных сказок, сочинять которые сама Сара была мастерица.

Но мисс Минчин не было дела до сказок, зато она очень хорошо понимала, что и директрисы пансионов могут разбогатеть, если приобретут акции многообещающей компании. И эта мысль не давала ей покоя и мешала забыться сном.

— Оставить пансион! Оставить Лондон! — прошептала мисс Минчин. — И никакой больше принцессы Сары! И никаких других принцесс! — и она скривила губы.

"Принцесса Сара" — однажды директриса услышала, как девочки называют так мисс Кру, и с тех пор нередко употребляла это прозвище в обществе родителей своих учениц. Ей казалось, что подобные слова придают её школе оттенок подлинного аристократизма. Почему девчонки прозвали Сару так, мисс Минчин не знала. Во всяком случае, об истинной причине не догадывалась.

Зато её знали девочки. Например, самой младшей ученице Лотти Ли было известно многое о принцессе Саре. Сейчас малышка спала сладким сном в одном из дортуаров пансиона. Она заснула, улыбаясь, в предвкушении завтрашнего праздничного пира, отсутствия уроков и множества удовольствий, которые сулил праздник в честь мамочки Сары.

Дело в том, что судьбы Лотти и мисс Кру были схожи — обе они рано лишились матерей; только у Сары был любящий отец, а папаша Лотти не писал ей писем, не навещал по выходным, хотя и жил неподалёку от Лондона. Среди других девочек и учителей маленькая мисс Ли была страшно одинока, пока не появилась новенькая необычная воспитанница — мисс Кру. Однажды, пытаясь успокоить бившуюся в истерике Лотти, Сара предложила ей играть, будто она — её мама. С тех пор Лотти особенно привязалась к ней.

Надо сказать, Сару любили все младшие девочки, эти бедные малютки четырёх-пяти лет, на которых старшие ученицы смотрели свысока, даже с презрением, будто юный возраст был позорным пятном на их биографии. Но мисс Кру полюбила малышей, и они отвечали ей самой горячей и даже несколько навязчивой любовью; они проводили в покоях Сары самые восхитительные часы в своей жизни, играя с Эмили и устраивая чаепития со слабеньким чаем, разлитым в кукольные чашечки; они рассматривали чудесные вещицы, привезённые из Индии, и разглядывали великолепные картинки в книгах, которых у Сары было великое множество. А над всем этим великолепием царила сама хозяйка, милая Хозяюшка — только для этих девочек она была не Маленькой, а Большой.

И вот накануне праздника в честь Сары малышка Лотти спала, а ученицы чуть постарше ещё перешёптывались между собой, обсуждая завтрашний день.

— Сара говорит, что отец пришлёт ей куклу... — сказала Мэри.

— Она назовёт её Последней куклой. Сара говорит, что уже слишком взрослая, чтобы играть в куклы, — добавила Кэти.

— Какая жалость! Я никогда не перестану играть в куклы. Когда я вырасту, у меня будет целая комната, заполненная куклами!

— У Сары и сейчас могла бы быть такая комната...

— Сара, наверно, выбрала бы комнату с книжками.

Девочки вздохнули — тут они, определённо, не разделяли вкусов Сары.

— О да, она так корпит над учебниками, будто ей предстоит зарабатывать себе на хлеб... а ведь она так богата, что это просто смешно! — послышался свистящий шёпот из противоположного угла спальни; голос принадлежал Лавинии Герберт. — Принцесса Сара! Ты видела, как она злится, когда я вот так говорю? — она обратилась к своей единственной подружке по имени Джесси; Лавиния старалась говорить не слишком громко.

— Видела, — неохотно отозвалась Джесси. Что-то подсказывало ей, что Лавинии не следовало насмехаться над фантазиями Сары; и всё же Джесси полагала, что Лавви имеет полное право испытывать неприязнь к мисс Кру — ведь та заняла место первой ученицы, прежде принадлежавшее мисс Герберт.

До приезда Сары та была самой состоятельной и самой нарядной девочкой в школе, и по воскресеньям, когда длинная вереница воспитанниц шествовала в церковь, именно Лавиния шла впереди, рядом с мисс Минчин. Девочки признавали первенство мисс Герберт, которая принадлежала к той породе людей, что умеют заставить других повиноваться. Лавиния всегда знала, как досадить той или иной девочке, и большинство воспитанниц предпочитало с ней не спорить. Но вот появилась Сара с её блистательным французским языком и роскошным, слишком роскошным для маленькой девочки гардеробом; Сара, у которой были собственные комнаты, личная горничная и коляска с пони; Сара, которая сочиняла сказки, которая приехала из Индии и умела так занимательно рассказывать о тех местах, где росла. Сара, которая никому не досаждала. Большинство воспитанниц пансиона восхищались ею и гораздо меньше внимания обращали на Лавинию; лишь немногие остались верны мисс Герберт.

— Принцесса Сара! — ещё раз фыркнула Лавиния, на этот раз чересчур шумно для тихого девичьего дортуара.

— Перестань шептаться, Лавиния! — прозвучал сонный голос с другого угла комнаты. — Ты мешаешь спать!

И обладательница сонного голоса натянула одеяло себе на голову. Такое заявление было очередным доказательством того, как ослабла власть Лавинии Герберт над воспитанницами пансиона. Прежде Эрменгарда Сент-Джон, первая глупышка в школе, никогда не осмелилась бы так резко оборвать её. Но едва ли не в первый день своего пребывания у мисс Минчин Сара подружилась с Эрми, и с тех пор они были неразлучны. Вместо того, чтобы смеяться над нелепыми ошибками мисс Сент-Джон, Сара принялась помогать ей с уроками, и небезуспешно. Насмешки над Эрменгардой, не обладавшей, увы, ни памятью, на способностями к языкам, возмущали Сару; и как-то так вышло, что мало кто осмеливался теперь обижать её.

— Принцесса Сара... алмазные копи! — фыркнула Лавиния, но уже заметно тише. Ответом ей было лишь сонное сопение, доносившееся с постели Эрменгарды, и тихое дыхание Джесси, которая притворилась спящей.

А Лавинии ещё долго не давали покоя воспоминания об алмазах, благодаря которым Сара станет так сказочно, неприлично богата. Эти мысли злили её, но она не могла об этом не думать.

Сара тоже не спала; впрочем, причиной её бессонницы будущий праздник и алмазные копи являлись лишь отчасти. Она думала не о тёмных подземных ходах, где таятся неисчислимые сокровища; ей так часто приходилось живописать эти картины своим подругам, что это занятие даже несколько наскучило Саре.

Поначалу письма капитана Кру были полны восторженных планов относительно будущего богатства; у Сары будет всё, что она пожелает, она будет богаче, чем многие настоящие принцессы. Но со временем настроение Ральфа Кру ухудшалось. Он не был деловым человеком, с трудом разбирался в бухгалтерии — сказать правду, так все эти бумаги его только запутывали и утомляли. Ему легче было бы выйти на единоборство с тигром, чем сражаться с бумажными делами в своём кабинете. К тому же он, прежде всегда отличавшийся завидным здоровьем, подхватил какую-то отвратительную лихорадку и никак не мог выздороветь. Разумеется, все эти печальные обстоятельства были весьма сдержанно изложены в его письмах к дочери, но чуткая Сара по одному только тону понимала, как нелегко приходится её дорогому папочке. Если бы рядом с ним была его Маленькая Хозяюшка! Отчего ей нельзя переместиться в Индию, в белоснежное бунгало, усесться, как раньше, на скамеечку у ног отца и положить голову ему на колени!

Сара заботилась бы о нём и ухаживала бы за ним; она бы проследила, чтобы папочка вовремя лёг спать и не пропускал обеда. Она бы вовремя позвала к нему доктора...

Сара закрывала глаза и представляла, что переносится в Индию, пока у неё не начинала кружиться голова. Однажды ей показалось, что всё её тело словно устремилось вперёд и слегка приподнялось, воспарив над полом. Конечно, это только показалось...

Но другие странности... другие странности едва ли показались или приснились Саре. Например, однажды её маленькая подруга Лотти уронила чашечку из любимого кукольного сервиза Сары — девочки были уверены, что чашка разбилась, они даже видели осколки... но Сара наклонилась и подняла целую и невредимую вещицу. А однажды судомойка Бекки — на самом деле бедная девочка выполняла множество разных поручений и грязной работы в доме — уронила на ковёр ящик с углём... ох и досталось бы ей за то, какую грязь она развела! Доброе сердце Сары сжалось от жалости и сострадания к бедняжке, и пыли и сора как не бывало. Ковёр был чист.

Если бы Сара могла делать что-то такое... такое... волшебное, разве это не было бы чудесно?..

И вот теперь она мечтала вернуться к отцу. Ей часто снилось, как она летит над океаном, над городами, лесами и морями. Но просыпалась она неизменно в собственной комнате в пансионе. Другие девочки спали в дортуарах, но у Сары — по настоянию и благодаря щедрости отца — были собственные гостиная и спальня. Самые красивые и уютные комнаты в доме, обставленные удобной и изящной мебелью, они радовали глаз любого гостя — точнее, гостьи, ведь многие ученицы пансиона частенько проводили здесь чудесные вечерние часы после занятий. Предсказание Ральфа Кру сбылось: его дочь приобрела в школе много приятельниц, среди которых были и близкие подруги. И всё же самые сокровенные переживания она пока что могла поверять лишь своей безгласной фарфоровой подруге — единственной и любимой кукле по имени Эмили.

И хотя сейчас Сара чувствовала себя весьма взрослой, почтенной особой почти одиннадцати лет от роду, наряженная в ночную рубашечку с кружевами и кружевной же чепчик Эмили нынче лежала рядом со своей хозяйкой, устремив в темноту задумчивый взор небесно-голубых глаз.

У Эмили, в отличие от большинства кукол, и впрямь было необычное лицо. Будто она слышала и понимала всё, что ей говорили. Сара долго искала её во всех игрушечных магазинах Лондона — в тот год, когда впервые приехала в школу. Это был подарок её отца на прощание.

— Знаешь, Эмили, — прошептала Сара, поворачиваясь на бок и глядя на профиль своей любимицы, — я не могу перенестись к папочке в Индию или в один миг стать взрослой... выпускницей. Мне остаётся только учиться и стараться... да, я буду стараться быть настоящей принцессой. Ведь и принцессам было нелегко, когда их короли-отцы уезжали на войну. Случись война, папочке тоже пришлось бы воевать... терпеть голод и раны.

Сара вздохнула, подумав, что пусть лучше капитан Кру сражается с деловыми бумагами, чем с жестоким неприятелем. Она верила в него всем сердцем и просто не могла себе представить, чтобы ему не удалось разрешить все трудности.

— Так что я буду сохранять мужество ради папочки. Как принцесса...

Игра в "принцессу" была одной из самых любимых игр Сары — со временем это стало больше, чем игрой. Перечитав множество разнообразных книг, от исторических хроник до сказочных историй, Сара составила собственное представление о том, какими должны быть настоящие принцессы. Они были добры, благородны и великодушны; они покровительствовали слабым и боролись с несправедливостью; они сохраняли присутствие духа, даже когда их настигала беда. Неважно, красивы они были или нет, богаты или бедны, — главное, как они думали и как поступали. Сара очень любила эту фантазию и поначалу доверила её только самым близким друзьям. Но слух достиг до ушей Лавинии Герберт, и Саре было очень больно слышать её насмешки над самой дорогой своей мечтой.

— А ещё, — прошептала Сара, вновь обращаясь к Эмили, — можно сочинить сказку. Ещё одну. Девочкам очень нравится сказка про земную принцессу и морского царя... я всё время в неё что-то добавляю. Но я придумываю новую сказку... про принцессу-волшебницу. Обычно в сказках принцессы попадают в беду, а добрые феи вызволяют их. А вот принцесса-фея... Знаешь, Эмили, я хотела бы стать принцессой-феей... — Сара вздохнула. — Я расскажу эту сказку тебе. А потом... другим... девочкам...

Серо-зелёные глаза Сары закрывались, и вскоре она погрузилась в сон, чтобы увидеть причудливый замок новой героини, созданной её неистощимой фантазией. Возможно, во многом Сара уже была принцессой-феей. Во всяком случае, её тайная подруга Бекки, благодаря которой и началась игра в "принцессу", именно так и считала.

О том, что Сару и Бекки связывает дружба, не знал никто в пансионе. Ей Сара могла бы доверить свои переживания и тревоги, если бы только не опасалась омрачить существование своего друга столь печальными вещами. Ведь эта девочка приходила к ней за светом и теплом. Нет-нет, она вовсе не была воображаемой — она была самой настоящей живой девочкой. Хотя мисс Минчин, пожалуй, так не считала: она была уверена, что судомойки вроде Бекки — не девочки, а этакие машины, предназначенные для самого тяжёлого труда и скудного вознаграждения.

Но Сара так не думала. Когда Бекки, закончив уборку других комнат, входила в "сказочные" покои мисс Кру, её ожидала дружеская улыбка и накрытый к чаю стол. Бедная Бекки частенько недоедала, а теперь пополнела и повеселела.

— На самом деле мы ведь обе — две девочки, и между нами нет никакой разницы, — утверждала Сара. — Просто так уж случилось, что я — не ты, а ты — не я.

Саре нередко доводилось размышлять о таких вещах; о богатстве и бедности, случайности рождения и перипетиях судьбы. Ведь Мария-Антуанетта была французской королевой, а её бросили в тюрьму и казнили. Английскому королю Альфреду Великому приходилось скрываться среди простых людей и получать пощёчины от сердитой хозяйки... А если писатель Вальтер Скотт и сочинил свои истории о рыцаре Айвенго, изгнанном из дома, или Кеннете, наследном принце Шотландии, вынужденном притворяться нубийским рабом... то эти выдумки были такими живыми!

Но Бекки не знала ничего подобного; она видела только работу, тяжёлую работу, бедность и одиночество, и совсем рядом — иную, сытую, спокойную и весёлую жизнь. Она никак не могла поверить, что между нею и мисс Кру нет никакой разницы.

Но Бекки очень любила Сару. Сейчас, накануне дня рождения своей подруги, она заснула почти счастливая на своём жестком ложе на чердаке.

Дело в том, что Бекки удалось раздобыть кусочек фланели, пусть и не новый, и сшить из него вечерами маленькую подушечку для иголок. Подарок был готов, только вот девочку беспокоило, что нет никакой карточки, которую можно было бы пришпилить к вещице. По мнению Бекки, подарок без карточки — не подарок вовсе.

К счастью, мисс Амелия выбросила в мусорную корзину одну из своих визитных карточек, и Бекки удалось незаметно стащить драгоценный кусочек картона. Раздобыв огрызок карандаша, она с огромным старанием вывела на карточке подпись: "С Днём Ражденя!".

Так что Бекки уснула очень довольная, хотя и усталая, как всегда.

* * *

Наутро Сара в сопровождении мисс Минчин вошла в нарядно украшенную классную, где её уже ждали девочки. Она предпочла бы войти как обычно, но директриса была неумолима, и имениннице пришлось стоять и слушать торжественную и лицемерную речь.

В своём лучшем розовом платье, с живыми цветами в волосах, Сара стояла, чувствуя, как крепко и жёстко сжимает её ладонь сухая рука мисс Минчин. Лица девочек смешивались в пёструю круговерть. Хоть бы она поскорее замолчала и оставила их всех в покое!

Надо сказать, что не будь только Сара от природы добра, умна и наблюдательна, годы, проведённые в пансионе, не пошли бы ей на пользу. С ней обращались так, будто она была не маленькой девочкой, а знатной гостьей. Любой её поступок удостаивался самых восторженных похвал, нередко смахивающих на грубую лесть. Но чуткая, гордая душа Сары страдала от такого обращения. Иногда ей хотелось спрятаться от мисс Минчин как можно дальше; а ведь та считала, что угождает богатой воспитаннице!

Вот и теперь Сара чувствовала себя неловко. Сейчас она была взволнована и растрогана подарком Бекки — бедная Бекки, как она старалась! — и ей совсем не хотелось выслушивать громоздкие поздравления директрисы.

Наконец мисс Минчин величественно покинула классную, и девочки вздохнули свободнее. Сара подбежала к тяжёлым коробкам, завёрнутым в красивую упаковочную бумагу.

— Это книги! — улыбнулась она.

— Твой отец дарит тебе книги, совсем как мой! Какой ужас! — воскликнула Эрменгарда.

— Я книги люблю, — рассмеялась Сара, но отошла от коробок и повернулась к другому подарку — Последней Кукле.

Эта красавица, обладавшая восхитительным гардеробом, сшитым по последней парижской моде, заинтересовала всех девочек без исключения. Даже Лавиния и Джесси увлеклись рассматриванием миниатюрных шляпок, платьев, перчаток, зонтиков, манто и ридикюлей.

— Она почти с Лотти ростом! — воскликнул кто-то, а сама Лотти рассмеялась и заплясала вокруг.

— На ней туалет для театра...

— А шубка оторочена горностаем!

— Смотрите, даже театральный бинокль! Синий с золотом...

Девочки ахали от восторга, а Последняя кукла невозмутимо взирала на них, улыбаясь розовыми губами.

— Интересно, — сказала Сара, надевая на голову куклы роскошную шляпу из чёрного бархата, — интересно, а если она нас понимает и гордится, что мы ею восхищаемся? Интересно, что она думает о нас?

— Вечно ты выдумываешь! — не удержалась Лавиния.

— Да. Я люблю выдумывать, — без тени смущения ответила Сара, — это самое лучшее занятие на свете. Словно ты фея... или почти фея.

— Тебе ничего не стоит выдумывать, — продолжила наступать мисс Герберт, — когда у тебя всё есть. А если б ты была совсем нищей и жила на чердаке, что тогда?

— Тогда... — медленно произнесла Сара, — тогда я бы ещё больше выдумывала. Мне пришлось бы всё время что-нибудь придумывать. Но это было бы нелегко.

Вдруг в гостиной стало совсем тихо. На пороге появилась мисс Амелия. Позднее Сара часто размышляла о том, как удивительно, что она вошла именно в этот момент.

Мисс Амелия предложила девочкам идти в гостиную, где были накрыты столы, поскольку к мисс Минчин пришёл посетитель, которого из-за праздничного пира негде было принять.

— Ступайте-ка вы в гостиную и угощайтесь, а мисс Минчин пригласит его в классную.

Девочки упорхнули пёстрой весёлой стайкой, и вскоре директриса пансиона провела в украшенную классную мистера Бэрроу, поверенного капитана Кру.

Мистер Бэрроу прибыл сюда, чтобы сообщить, что алмазные копи не оправдали возлагаемых на них надежд, а Ральф Кру умер в Индии — от горя и лихорадки. Его дочь осталась без гроша за душой и без единого родственника, к которому можно было бы обратиться.

Мисс Минчин удалилась из классной в ярости.

А там, в полной подарков комнате, осталась восседать, будто на троне, равнодушная Последняя кукла. Под столом, скорчившись, сидела и всхлипывала Бекки — по просьбе Сары ей разрешили остаться, и она не успела уйти из комнаты, прежде чем туда вошла мисс Минчин со своим гостем. А над головой Бекки, среди многочисленных открыток, коробок и конвертов, лежало одно небольшое письмо со странной печатью с гербом. На гербе были изображены орёл, лев, змея и барсук; а в центре располагалась большая литера "Х". На конверте красовалась надпись: "Мисс Саре Кру. Лондон, пансион для молодых благородных девиц мисс Минчин. Из школы чародейства и волшебства Хогвартс".

Но никто не обратил внимания на это письмо. Саре уже не суждено было прочитать его, как не суждено было коснуться всех тех вещей, что ныне были преподнесены ей в дар на одиннадцатилетие.

* * *

Сара медленно поднималась по ступенькам большой лестницы, ведущей на чердак. Бекки прежде рассказывала ей об этом месте; теперь и Саре предстояло здесь жить.

С той минуты, как мисс Амелия вошла в гостиную и, заикаясь, поведала Саре, что ей следует оставить пиршество и пойти переодеться в чёрное платье, поскольку отец её умер, не оставив дочери ни гроша — с той минуты Сара двигалась, будто во сне. Возможно, это и было страшным сном, бесконечным сном, когда всё поднимаешься и поднимаешься по бесконечной лестнице, пока она не оборвётся под ногами.

И Сара шла, ступенька за ступенькой, прижимая к себе Эмили. Может быть, в конце пролёта кошмарный сон оборвётся.

Когда Сара переоделась в своей комнате, её вызвала в классную мисс Минчин; она стояла в своём парадном платье среди оставленных девочками нарядов Последней Куклы и нераспакованных коробок с подарками. Чуть не дрожа от злости, мисс Минчин поведала Саре, что она теперь нищая, что у неё никого нет и отныне ей некуда пойти.

— Вы больше не принцесса. Вы нищая! Я рассчитаю вашу горничную. Ваши вещи нужно продать. Отныне вы будете жить на чердаке вместе с Бекки и сами зарабатывать себе на хлеб.

К удивлению мисс Минчин, в глазах Сары мелькнул проблеск надежды. Поражённая вестью о смерти любимого отца, она не успела подумать о том, каким будет её собственное будущее, но теперь...

— Если я смогу работать, остальное уже не так важно. Что я буду делать?

— Вы будете делать всё, что вам прикажут.

Сара узнала, что отныне в её обязанности будет входить многое. Мысль о том, что ей поручат учить малышей французскому языку, даже обрадовала её. Из дальнейших слов мисс Минчин она поняла, что будет выполнять те же поручения, что и Бекки — а возможно, и больше.

И теперь она поднималась на чердак.

Это был совсем другой мир, резко отличавшийся от того, в котором она жила прежде. Облупившаяся краска стен, истёртые ковровые дорожки. Лестница кончилась, но страшный сон не оборвался. Сара открыла дверь на чердак и обвела глазами покатый потолок с почерневшей штукатуркой, жёсткую железную кровать, камин с заржавевшей решёткой, слуховое окно с краешком серого мрачного неба, и медленно вошла, затворив за собой дверь.

Она уселась на маленькую скамеечку для ног, оставленную под окном, обняла Эмили и опустила голову. Она сидела так очень долго, пока не услышала стук в дверь — тихий, робкий, едва слышный.

Бекки с заплаканным лицом скользнула в комнату.

— О, мисс... можно... вы... разрешите мне войти? — спросила она.

Сара подняла голову; её губы дрогнули в подобии слабой улыбки. Её серьёзное, повзрослевшее в один миг лицо вдруг стало почти детским.

— Бекки, милая... вот видишь, что я тебе говорила... мы совсем одинаковые. Просто две маленькие девочки...

— Ой нет, мисс! — воскликнула Бекки, подбегая к Саре. — Вы такая же! Вас ничто не изменит... ничто!

* * *

Бекки не ошиблась. Сара осталась собой и по-прежнему была принцессой, только теперь — принцессой в изгнании, терпеливо сохраняющей гордость и достоинство. Правда, мисс Минчин и сварливая, вороватая кухарка называли это иначе — испорченностью и упрямством.

Миновало почти два года с тех пор, как положение Сары так резко и трагично переменилось. За это время мисс Минчин успела примириться со всеми обстоятельствами и даже находить мрачное удовлетворение в том, чтобы помыкать девчонкой, с которой прежде приходилось так носиться. Сара привыкла молчаливо сносить брань и упрёки; она молчала и думала, что сказала бы мисс Минчин, узнай она, что маленькая служанка, которую она так разносит, — настоящая принцесса. Истории об Альфреде Великом, принце Кеннете, Марии-Антуанетте и многих других героях, вымышленных и реальных, но одинаково вынужденных терпеть лишения, утешали и подбадривали Сару; когда она вспоминала обо всём этом, её лицо принимало особенное, серьёзное и задумчивое выражение. Мисс Минчин считала его дерзким и бесилась ещё больше. Но на Сару гнев директрисы не производил большого впечатления. Она довольно быстро поняла, что ничем не сможет ей угодить. Поначалу Сара предполагала, что старанием и усердием сможет завоевать уважение окружающих; но это была тщетная надежда. Старшие слуги насмехались над её неизменной вежливостью, а в ответ на усердие наваливали на её плечи ещё больше работы.

С утра до ночи Сара была на ногах; она не только учила малышей французскому, но и присматривала за ними во время трапез. Она работала на кухне, её посылали за покупками в самую дурную погоду, когда никому больше не хотелось идти на улицу; она прибиралась в доме, вытирала пыль, выполняла мелкие поручения прислуги. Сара была надежна: ей можно было доверить не только уборку в комнатах, но и оплату счетов.

Сама Сара больше не посещала уроков, но вечерами ей позволяли задержаться в классной, чтобы она могла позаниматься самостоятельно. После тяжёлых дней она жадно набрасывалась на книги; было страшно растерять и крупицу из тех знаний, что составляли сокровищницу её ума и души. Делалось это, разумеется, не для блага Сары: как женщина практичная, мисс Минчин понимала, что как только Сара подрастёт, она сможет заменить одну из учительниц. В счёт "долга" — директриса считала, что Сара обязана ей благодарностью за кров, — ей можно было бы не платить.

Воспитанницы, которые прежде едва ли не боготворили Сару, теперь старались держаться от неё подальше. Мисс Минчин позаботилась о том, чтобы они как можно меньше виделись; Сара и сама держалась в стороне — гордость никогда не позволила бы ей навязывать своё общество тем, кто его не ищет. Сара быстро росла и очень сильно похудела; старые платья износились и стали ей совсем коротки, башмаки прохудились. Вид у неё был странный. Лавиния Герберт насмехалась над ней и строила всевозможные каверзы, которых Сара старательно — и самым чудесным образом иной раз — избегала.

Она не жаловалась, но жизнь её стала практически невыносимой. Впоследствии мисс Кру не раз говорила, что лишь два настоящих чуда спасали её в то время: это были друзья и фантазии.

Первым и ближайшим другом была Бекки. Вторым другом — бывшая одноклассница Эрменгарда; тайком, когда все засыпали, она прокрадывалась к Саре на чердак, и они проводили вместе чудесные часы, полные задушевных разговоров. Третьим другом оказалась маленькая Лотти, которая однажды тоже преодолела бесконечные пролёты старой лестницы и встретила несколько испуганную такой гостьей Сару радостным возгласом. Сара боялась, что Лотти проболтается, выдаст их, но девочка незаметно подросла и поумнела — она держала язык за зубами, и её наивная детская дружба отогревала сердце "мамочки Сары".

Не все друзья Сары принадлежали к человеческому роду. Например, был ещё почтенный крыс с седой мордочкой, которого она нарекла Мельхиседеком, и всё его семейство, обитавшее на чердаке. Сара не раз читала о том, как узники Бастилии приручали крыс, и ей удалось при помощи неизменного терпения, осторожности и крошек хлеба, оставшихся от её собственного скудного обеда, приручить маленькое умное животное. Воробьев за окном приручить было сложнее, но их весёлое чириканье разгоняло печальные мысли и радовало Сару. Ясными вечерами её душу, всегда стремившуюся к красоте, утешали роскошные закаты; из слухового окна можно было увидеть немного неба.

А фантазии и игра в принцессу помогали ей сохранять бодрость духа. Иногда с ней по-прежнему случались удивительные вещи; порой Сара так усиленно воображала, что на ней тёплая и сухая одежда, что ей тепло и она вовсе не замёрзла — что она и впрямь будто согревалась, а покрытые сеточкой красных цыпок руки заживали. Порой она, раздобыв старые нитки и иглу, садилась заштопать дырку на чулке и убеждалась, что никакой дырки нет. А ведь она была! Такие же чудеса случались с её башмаками, которые однажды перестали ей жать; несколько раз посуда выскальзывала из её рук и не разбивалась.

Сара не знала, как это объяснить; неуловимое волшебство жило где-то рядом, где-то в глубине её существа. Разумеется, напоминала себе Сара, это только фантазии. Но очень утешительные фантазии.

Саре нравилось наблюдать за людьми; она запоминала их лица и обдумывала, вытирая на кухне посуду или пытаясь заснуть на жёсткой холодной постели. Особенно ей полюбилось большое семейство, жившее в соседнем с пансионом доме; это семейство состояло из крепких, румяных бабушки и дедушки, крепких, румяных родителей и — не менее крепких, румяных ребятишек. Когда вечерами окна их дома освещались тёплым светом, можно было подойти к ограде и увидеть, как взрослые снуют из комнаты в комнату, сидят у камина и за столом, а дети играют, выглядывают в окна, бегут навстречу отцу, возвращавшемуся домой из Сити. Сара так и звала их про себя — Большой Семьей.

Другой дом рядом с пансионом некоторое время стоял заколоченным, но недавно там тоже поселились жильцы. Точнее, один-единственный джентльмен; он был тяжело болен и к нему часто приходил доктор. Нередко заходил к нему и отец Большой семьи. В тот день, когда новый сосед переезжал в свой дом, Сару часто посылали за покупками; проходя мимо разгружаемых коробок, узлов и мебели, она остановилась, как зачарованная.

Словно привет из далёкого счастливого прошлого, перед ней стояли настоящие индийские вещи — ширма с роскошной вышивкой, столик из тикового дерева, стулья с великолепной резьбой. Из фургонов вынимали чудесные ковры и картины; рабочие с трудом внесли в дом золотую статую Будды. Вокруг собралась толпа зевак.

Сара смотрела на все эти до боли знакомые вещи; она не сразу заметила, что какая-то молодая дама в тёмном платье глядит на неё с задумчивым, обеспокоенным выражением на красивом лице; рядом с дамой стояла рыжеволосая девушка и седой почтенный джентльмен, занятые разговором. Почувствовав на себе взгляд, Сара смутилась и поспешила смешаться с толпой.

— Что-то случилось, мисс Эффи? — спросила даму рыженькая девушка, обернувшаяся к ней.

— Нет-нет, Селия... мне... кое-что показалось.

— Мисс Эффи? — седой джентльмен бросил на неё обеспокоенный, полный значения взгляд.

— О нет, мистер Боунс, — ответила Эффи, — ничего страшного. Просто... мне показалось, что я видела призрак... призрак девочки, которая давно умерла. Впрочем, она была живая. Это... случайное сходство.

— Просто так призраки не появляются, — покачал головой Адальберт Боунс. — Пойдёмте-ка скорее вернёмся на Косую Аллею. Нам ещё нужно зайти в Гринготтс, а потом я отправлю вас домой, леди.

Никто не заметил, как они исчезли в толпе и растворились, будто прошли сквозь кирпичную стену у пересечения улиц.

А Сара бегала за покупками вновь и вновь, а возвращаясь, слышала новые и новые известия об "индийском джентльмене". Оказалось, он едва не потерял свои деньги так же, как её папочка — из-за алмазных копей; только он не разорился и не умер, хотя и по-прежнему был серьёзно болен. Отец Большого Семейства — его поверенный.

С тех пор Сара, проходя мимо окон кабинета индийского джентльмена, нередко останавливалась и, соединяя участие к незнакомцу с памятью и любовью к отцу, желала ему покоя и полного выздоровления. Она смотрела на его лицо, освещённое пламенем камина, читала в нём неугасимое беспокойство и понимала — что-то тревожит его по-прежнему, в настоящем, а не в прошлом. Только вот что?

А Томас Кэррисфорд глядел в огонь и повторял про себя слова своего покойного друга, которого едва ли не каждую ночь видел во сне: "Где моя Маленькая Хозяюшка, Том?".

Между тем в старинном замке Хогвартс, что расположен далеко в Шотландии, заканчивались учебные занятия.

Профессор защиты от тёмных искусств Уолтер Арагон уже отпустил учеников, ответив на все их вопросы, и удалился в свой собственный кабинет. Мановением руки он зажёг свечи, и помещение осветилось тёплым и приятным светом.

Комната, которая принадлежит человеку, многое может рассказать о нём; например, гостиная мисс Минчин в Лондоне была переполнена солидной, угловатой и громоздкой мебелью; покои Сары Кру, принадлежавшие ей прежде, чем её отец разорился, остались в памяти воспитанниц пансиона как самые светлые и уютные комнаты, какие им только приходилось видеть. Кабинет профессора Арагона производил впечатление весьма благоприятное. Те небольшие части стен, что оставались свободными от накрепко запертых шкафов и книжных полок, были покрыты дубовыми панелями. Тяжёлый дубовый стол со львиными ножками стоял посреди комнаты; на поверхности стола в кажущемся беспорядке лежали книги, журналы, тетради и свитки; на самом деле в этом хаосе была особая, одному владельцу кабинета понятная система.

На книжных полках теснились толстые и тонкие тома самых разнообразных изданий; рядом с книгами стояли таинственные волшебные приборы и сувениры из далёких стран. На небольшом столике, устроившимся в углу между двух удобных кресел, стояла коробка магических шахмат. Вечерний свет, проникая в комнату сквозь витражное окно, разноцветными пятнами падал на пёстрый восточный ковёр. В большом камине весело полыхало пламя; широкая каминная полка была уставлена магическими штуковинами, о предназначении которых несведущий человек мог только гадать.

Не успел Уолтер Арагон усесться за стол и погрузиться в проверку домашних работ, как пламя камина полыхнуло зелёным, и оттуда, отряхивая пыль, вывалился плотный, коренастый господин в алой форменной мантии со значком Аврората на груди. Следом за ним выбрались ещё трое человек в аврорских мантиях.

Профессор Арагон ничуть не удивился гостям. Совсем наоборот, он поднялся со своего кресла и, гостеприимно улыбаясь, шагнул навстречу аврорам.

— Здравствуй, Берт! — воскликнул профессор, крепко пожимая руку коренастого мужчины. — Очень рад тебя видеть. Ты, как всегда, пунктуален.

— Точность — вежливость королей, — хитро улыбнулся Берт, или Альберт Лонгботтом, глава Аврората; он с удовольствием потёр руки и огляделся. — Хогвартс! Родной Хогвартс! Сколько я тут не был!

Авроры согласно закивали. Едва ли не для каждого британского волшебника замок Хогвартс — второй дом.

— А повод-то для визита какой прекрасный! Лучше не придумаешь! До сих пор не могу поверить, что мы прищучим Блэка, эту старую заразу!

— Поистине, я был изрядно удивлён, когда узнал обо всех его поступках, — ответил профессор Арагон. — Но с его связями и положением он практически всесилен.

Альберт Лонгботтом помрачнел.

— Мантикора его раздери, я глава Аврората! А он мошенник, пусть и сторговал себе когда-то Орден Мерлина! Да ему в Азкабан дорога!

— Поэтому я и пригласил тебя сюда. Не сомневаюсь, что он постарается выйти сухим из воды и до Азкабана, разумеется, не дойдёт. Но, во всяком случае, школу мы от него избавим.

Альберт усмехнулся, взглянув в спокойное, благородное лицо профессора Арагона, наполовину скрытое каштаново-рыжей бородой. Уолтер Арагон был истинный хаффлпаффец: добрый, надёжный и уравновешенный, он был прекрасным учителем. Сам его вид, звук глубокого, размеренного голоса внушал уважение и приязнь. Самые робкие и нерешительные ученики не боялись подходить к нему и просить о помощи; а самые отъявленные хулиганы опасались проявлять свою натуру в его присутствии, поскольку гнев обычно спокойного и доброжелательного человека производит гораздо более сильное впечатление, чем привычные вспышки ярости Он выглядел очень хорошим, но совершенно не опасным человеком.

— Поразительно, чтоб хаффлпаффец и гриффиндорец обыграли слизеринца! — воскликнул Лонботтом.

— Барсуки успешно охотятся на змей, — улыбнулся в бороду Уолтер, — как и кошки. А львы, как известно, из семейства кошачьих.

— Ах да! Существа, волшебные и не очень! Как продвигается твоя книга о саламандрах?

— Пока что не слишком бойко. Учебные дела... — развёл руками профессор Арагон. — Но я рад, что вернулся в Хогвартс.

— А я-то как рад! — воскликнул Альберт, от души хлопая друга по плечу. Берт и Уолтер дружили со школьной скамьи, хотя и принадлежали к разным факультетам; и если у первого ненависть к чистокровному снобизму, воплощением которого являлся нынешний директор Хогвартса Финеас Блэк, была основана на семейных принципах и здравом смысле, то Уолтеру Арагону довелось немало пострадать из-за древних и жестоких предубеждений.

Семья Арагон принадлежала к плеяде старинных волшебных семейств, однако преклонение перед чистотой крови никогда не являлось их семейной традицией. Более того, считалось, что предок Арагонов, чистокровный испанский идальго, был вынужден бежать из родных мест именно из-за того, что посмел заключить брак с магглорождённой волшебницей; он был вычеркнут из рода и взял себе новую фамилию, назвавшись, по месту рождения, Арагоном. В его дальнем потомке Уолтере уже не осталось испанских черт, он вырос истинным английским джентльменом и в юности влюбился, в отличие от родоначальника своего семейства, в чистокровную волшебницу — Элизу Уэстерстон, чья семья пусть и не входила в список "Священных 28", но тем не менее была весьма гордой и высокомерной. Элиза, казалось, отвечала Уолтеру взаимностью; они были неразлучны с тех пор, как впервые встретились в Большом Зале Хогвартса на церемонии распределения. На первом курсе они стали друзьями, а на седьмом уже планировали сбежать и пожениться тайком от родных Элизы, которые, конечно, никогда не дали бы согласия на их брак. Однако в последний миг она передумала и, уступив настояниям родителей, вышла замуж за своего кузена Седрика Фоули. Измена возлюбленной горько опечалила Уолтера, но, к удивлению неверной Элизы, он не бросился к её ногам, а отправился, по предложению друзей, в экспедицию в Центральную Африку вместе с известным учёным Джулианом Лавгудом. Несмотря на свою юность, выпускник Хогвартса мистер Арагон обладал широким кругозором, глубокими познаниями в различных сферах магических наук и готовностью много учиться. Объездив с Лавгудом полмира, через несколько лет Уолтер вернулся в цивилизованное общество Британии; если бы по возвращении он нашёл миссис Фоули счастливой или хотя бы довольной своей судьбой, эта страница его жизни была бы перевёрнута. Но Уолтер узнал, что Элиза была несчастна с жестоким и деспотичным мужем, что она сбежала от него и никто не знает, где она скрывается и какова её судьба. Оставив всё, он отправился на поиски бывшей невесты, но нашёл её слишком поздно: месть Фоули настигла её прежде. Она умирала от тяжёлого проклятия, и ему ничего не оставалось, кроме как облегчить, чем возможно, последние минуты несчастной. Содействие стремительно поднимавшегося по карьерной лестнице Берта Лонгботтома помогло призвать Седрика Фоули к ответу за использование тёмной магии. Это было всё, что Уолтер Арагон мог сделать.

Отдав последний долг памяти Элизы, Уолтер вновь уехал вместе с Лавгудом в далёкую экспедицию. Но Лавгуд был уже старик ста пятидесяти лет, и та экспедиция была последней: он занялся разбором коллекций и написанием научных трудов. Уолтер Арагон мог бы продолжить полевые изыскания, но жизнь его сложилась иначе. Новое горе уже поджидало его. Младшая сестра Уолтера, Джоанна, вместе с мужем оказалась не в то время и не в том месте: магическая дуэль между очередными сторонниками кровной мести среди "древнейших и благороднейших" семейств прервала их жизни в один момент. На руках Уолтера остались двое племянников; один из которых учился на первом, а другой — на третьем курсе Хогвартса. Необходимость позаботиться об Артуре и Джереми заставила мистера Арагона остаться в Британии, и ему предложили место профессора ЗОТИ в Хогвартсе. Вакансия как раз пустовала.

Возможно, это предложение не было случайным. Уолтер ненавидел чистокровный шовинизм, а Финеас Блэк, нынешний директор, был воплощением этого печального явления. Возможно, деятельность Блэка уже давно вызывала подозрения у Аврората. Возможно, им нужны были доказательства. И они нашли человека, способного найти их.

И вот теперь оба друга, аврор и учитель, стояли в кабинете ЗОТИ, готовые к бою.

— Что ж, зачем я держу вас здесь? Милости прошу! — воскликнул Уолтер, широко взмахнув рукой, он указал на двери большого двустворчатого шкафа. Двери тут же раскрылись, и перед аврорами предстала небольшая уютная комнатка, посреди которой стоял накрытый стол с типично хогвартским обедом — или, по времени, ужином.

— О, тыквенный сок! Вкус и запах детства! — шепнул молодой аврор, на подбородке которого едва-едва пробивалась первая щетина; самый юный, он особенно старался казаться взрослым.

— Хогвартский пудинг и пирожки! Ой, не могу!

Альберт рассмеялся.

— Можно подумать, в столовой Аврората вас не кормят!

— Шкаф защищён чарами, звуков оттуда не доносится; но вы всё услышите.

И авроры забрались в шкаф. Профессор Арагон подошёл к дверям и, прежде чем закрыть их, улыбнулся:

— А сейчас ты услышишь кое-что любопытное, Берт. Впрочем, не беспокойся: таким сыном, как твой, можно только гордиться.

Вскоре, действительно, авроры услышали, как в дверь постучали.

— Войдите. Так, это вы, мистер Лонгботтом, мисс Грейндж? Но почему я не вижу мистера Гойла и мистера Нотта?

— Он не наказан, сэр, — услышал Берт Лонгботтом голос своего сына Невилла. И по этому голосу ясно чувствовалось, что именно он об этом думает.

— Что ж, — вздохнул профессор Арагон, — ваша версия событий? Говорите, мисс Грейндж.

— Сэр, это возмутительно, — авроры услыхали звонкий и чистый девичий голос, — Гойл и Нотт смеялись надо мной, над моим происхождением. Они назвали меня грязнокровкой, — добавила она с холодной злостью, — а когда Невилл вступился за меня, они начали швыряться заклинаниями. Разумеется, колдовство в коридорах запрещено, я сама староста и наблюдаю за этим правилом. Но мы что, должны были позволить проклясть себя?

— Да я не отступаюсь, я виноват, профессор Арагон! Но пусть и их накажут! — добавил юный Лонгботтом.

— Не беспокойтесь, Невилл. Ваши рыцарские чувства весьма похвальны, а что до слизеринцев — их постигнет наказание. Будьте уверены. Знаете, почему я предложил профессору Роули, чтобы вы отбыли свою отработку у меня?

— Потому что вы очень добры, сэр! — смело ответила мисс Грейндж.

— Полно, Изобел, нет. Дело в том, что вам, как успешным ученикам, не помешает пара дополнительных занятий по ЗОТИ. Разумеется, не сейчас, иначе вы не успеете написать эссе к понедельнику. а я надеюсь получить от вас качественные, достойные работы. Так что отработка во вторник и среду, в то же время, в этом кабинете. А теперь вы свободны и, будьте добры, доберитесь до гостиной прежде отбоя!

Едва затихли благодарности учеников и за ними закрылась дверь, как профессор Арагон сказал что-то висевшему на стене портрету, и вскоре авроры из шкафа услыхали голос Толстого Монаха.

— Будьте добры, братец, проводите ребят. Если они встретятся с директором...

— Я знаю, что делать. Хогвартс перестал быть на стороне Финеаса Блэка, друг Уолтер! Pax! — воскликнул монах и исчез. Однако благочестивое пожелание мира в устах Толстого Монаха прозвучало весьма воинственно.

— Мир... да уж, не видать нам мира и покоя! — вздохнул профессор Арагон и откинулся на спинку кресла. Некоторое время слышался только шорох бумаг и скрип пера. Авроры ужинали в шкафу, а между тем их зачарованные записывать каждое слово перья застыли над приготовленными пергаментами.

Затем в двери вновь постучали. Это был не прежний ученический, а властный и настойчивый стук.

— Войдите. Господин директор? Чем обязан?

Авроры столпились у двери шкафа. Берт обнаружил щель между створками и приник к ней.

— Вы прекрасно знаете, чем обязаны, — раздался обманчиво вкрадчивый голос Финеаса Блэка, в котором слышались стальные ноты. — Всего лишь моя старинная традиция. Как вам известно, я придерживаюсь правила наносить визиты своим коллегам, а не только вызывать их к себе в кабинет. Я не желаю отрывать вас от дел, Уолтер; мне необходимо обсудить с вами ваши уточнения к программе по ЗОТИ.

Добрых полчаса авроры вынуждены были выслушивать мелочи бюрократического толка, в которые профессор Арагон и директор Блэк вдавались с завидным терпением дуэлянтов, которые начинают бой медлительно и осторожно, не тратя понапрасну сил с самого начала. Наконец вопрос был исчерпан.

Взгляд Финеаса Блэка, блуждавший по кабинету, остановился на шахматном столе.

— Кажется, в начале вашей работы вы, Уолтер, желали обсудить создание шахматного клуба в стенах Хогвартса?

— Да, сэр. Каково ваше мнение на этот счёт?

— А ведь я когда-то и сам добился немалых успехов в этой благородной игре. Мне бы хотелось помериться силами с достойным противником. Вы, говорят, один из лучших шахматистов в Британии.

— Молва нередко льстит людям. Впрочем...

Некоторое время слышался только стук шахматных фигур по доске.

Берт усмехнулся в шкафу, слыша недовольное сопение Блэка. Должно быть, он проигрывал.

— Да, пожалуй, шахматный клуб — прекрасная идея, — сказал директор, — шахматы развивают ум, интуицию, хитрость и изворотливость. Шахматы — игра королей и будущих полководцев. Хотя, признаться, ваша персона, Уолтер, заставляет меня усомниться в этом утверждении. Вы понимаете меня?

— Будьте добры объясниться, сэр.

— Вы желаете, профессор, чтобы я объяснился начистоту? — с угрозой произнёс Блэк. — Возможно, вам всё же лучше научиться понимать людей с полуслова?

— Так, как понимают вас остальные учителя? Те, которые не теряют должностей среди учебного года?

— Берегитесь, сударь. Ваши заявления неуместны, а попытки изображать сарказм не идут к вашей физиономии. Вы не змей, а всего лишь барсук.

— Вы забываете, директор, что барсуки невосприимчивы к змеиному яду.

— А вот львов и ворон змеиный яд поражает, помните об этом.

Племянники Уолтера учились на Гриффиндоре и Рейвенкло соответственно. Намёк был ясен, но профессор Арагон предпочёл сохранять видимость неведения.

— Верно ли я понимаю, что мы отвлеклись от шахматной партии, чтобы обсуждать зоологию?

Раздался лёгкий смешок.

— Вы давным-давно поняли меня, профессор Арагон. К чему вы юлите? Хотите говорить напрямик, как привыкли прорубаться через джунгли с дикарями? Так вот, ваши выходки мне надоели. По дороге к вам я встретил учеников, которых вы потребовали к себе на отработку и тут же отпустили. Как это называется?

— Очень просто. Они придут в другое время, а сейчас им нужно сделать уроки по ЗОТИ.

— Они нарушили правила. Один из них — староста! Другой — капитан команды по квиддичу! Я буду ставить вопрос об их смещении. Назначить эту Грейндж старостой было и вовсе ошибкой. Я был против и не понимаю, как это произошло!

— Не горячитесь, господин директор. Насколько мне известно со слов портретов, призраков и других учеников, мистер Лонгботтом вступился за мисс Грейндж, когда Гойл и Крэбб оскорбили её, попрекнув происхождением. Я понимаю, что вас дурно проинформировали, но мы всегда можем исправить эту ошибку.

— И вы верите их россказням?

— Не имею причин не доверять ни одному из моих источников информации. Они никогда не лгали мне, в отличие от Гойла с Ноттом... и вас, сударь.

— Это уже переходит всякие границы!

— То же самое подумал и я, когда узнал кое-что о том, какие поручения выполняет для вас профессор гербологии Бастиан Роули. Он загубил половину растений в теплицах, в его лекциях грубые ошибки, однако вы терпите его. Прежде я думал, что только из-за рода; но, кажется, здесь нечто большее, чем непотизм.

— Вы забываетесь!

— Напротив, у меня прекрасная память. Благодаря некоторой небрежности профессора Роули мне удалось выяснить, каковы на самом деле были намерения родителей магглорождённых волшебников по фамилиям Аштон, Бартон, Вернон, Дженкинс, Кру... они не отказывались от обучения в Хогвартсе. Они не нанимали частных учителей. Всё это фикция. Сложносочинённая система отбраковывания магглорождённых волшебников на самом первом этапе. Вы не учли одну небольшую деталь: некоторые из них становятся не просто сквибами со временем, а обскурами. А увеличившееся количество обскуров заинтересовало Аврорат... полагаю, далее вы сами можете проследить цепочку. Ежегодно вы убирали из списка более половины магглорождённых, лишая их образования и будущего, обрекая на мучения, вину и смерть. Одного я не смог разгадать: по какому принципу вы это делали.

— И вы полагаете, что загнали меня в угол, глупый барсук? — Финеас несколько деланно рассмеялся. — Вспомните о своих племянниках, профессор... пока вы ещё профессор.

— Поверьте, я всё время думаю о них.

— Так вот, подумайте, подумайте хорошенько. Они могут так же случайно пострадать, как их несчастные родители. Вы забрались чересчур глубоко, друг мой барсук, вы вырыли такую глубокую нору, что она вот-вот станет могилой.

— Так вы угрожаете мне?

— Напротив, у меня к вам деловое предложение. Ваше молчание в обмен на то... что ваши племянники будут застрахованы от... случайностей. А кроме этого, так как Роули показал себя столь негодным, я предлагаю вам занять его место. Оно прибыльное, пусть и сопряжённое с известной долей риска. И всё же риск не так велик, как ваш нынешний... необдуманный поступок. Итак, ваше молчание и участие — в обмен на отсутствие... случайностей с... Артуром и Джерри, так?

— Иными словами, в обмен на их жизни?

— Если вам так угодно. Мерлин и Моргана, какое утомительное занятие — иметь дело с такими грубиянами! К чему такие резкости?

— Для протокола, сэр. Шах и мат.

Послышался грохот. Кабинет озарился вспышками проклятий. Авроры выскочили из шкафа, словно отряд джеков-из-коробочки, и вскоре директор Хогвартса Финеас Блэк со связанными за спиной руками изрыгал проклятия — иными словами, удивительно неутончённую для такой персоны брань.

— Вам это с рук не сойдёт, — прошипел он.

А всё же дни его были сочтены.

С того вечера Альберту Лонгботтому и его товарищам из Аврората, а так же всем участникам длинной цепочки следствия, разоблачавшей многолетнюю кампанию директора по бескровному и бесшумному избавлению школы от магглорождённых — всем им пришлось нелегко из-за постоянных угроз, перемежавшихся с просьбами и щедрыми посулами.

До Визенгамота, впрочем, дело так и не дошло; Финеас Блэк умудрился выйти сухим из воды — он внезапно умер от сердечного приступа в собственном доме на площади Гриммо, где содержался под домашним арестом; в семье долгое время считали Лонгботтома и Арагона причинами смерти "бедного и несчастного, несправедливо оклеветанного Финеаса" — по крайней мере, косвенными причинами. И хотя взрыв скандала изумил всё волшебное сообщество, многие ревнители чистокровности пребывали в убеждении, что преступное мошенничество директора — не более чем чудовищная клевета. Их не могло переубедить даже появление в Хогвартсе первокурсников, которые были старше положенного на несколько лет.

Правда, через некоторое время Изобел Грейндж, окончившая школу и уже превратившаяся в миссис Невилл Лонгботтом, готова была поклясться, что видела в Калькутте человека, весьма похожего на бывшего директора. Видели его даже в Париже и Санкт-Петербурге. Но прямых доказательств бегства Финеаса Блэка не было, кроме отсутствия его портрета на стенах Хогвартса. Но тут все, знавшие суть дела, признавали: после таких мошеннических афер он не заслуживал портрета, даже если бы и впрямь умер.

В любом случае, добровольная ссылка оказалась для него немалым наказанием, ведь Финеасу пришлось отречься от всего, чем он особенно дорожил: должности, славы, родословной. Он ушёл из жизни и был похоронен под чужим именем, в чужой стране; его портрет всё же появился в директорском кабинете Хогвартса, и тогда племянники профессора Арагона — Артур и Джерри уже учились на старших курсах — наконец перестали вздыхать насчёт того, что их дядя ведёт себя как старая курица-наседка и не спускает с мальчишек глаз.

* * *

Смещение директора Хогвартса посреди учебного года привело к ряду кадровых перестановок и прочих неудобств. Из солидарности с Блэком отказался от должности заместитель директора. Никто из деканов не соглашался взять на себя руководство школой, хотя бы временное. Рассчитывали на легендарного старца Армандо Диппета, который как-то поклялся, что управлял бы Хогвартсом существенно лучше, чем Финеас Блэк, но Диппет оказался погружённым по уши в научные изыскания и потребовал отсрочки на несколько лет, по крайней мере. В конце концов педсовет решил, что тот, кто заварил кашу, должен её и расхлёбывать — следовательно, быть профессору Арагону хотя бы временно исполняющим обязанности директора школы.

Уолтер мог выдержать многое, но настойчивость коллег оказалась сильнее его хаффлпаффского упрямства, к тому же профессора бессовестно надавили на его чувство долга.

И вот он сидел в изрядно посветлевшем и повеселевшем кабинете директора, лишившемся слизеринских оттенков, склоняясь над списком магглорождённых учеников, якобы отказавшихся от обучения.

— Так-так, здесь, согласно проверке, родителям изменили память, будто не было письма. Так. А здесь... письмо просто осталось без ответа, а повторного не прислали. Так-так. Мисс Сара Кру, пансион для благородных молодых девиц... кого же послать туда?

Профессор Арагон говорил сам с собой и был изрядно удивлён, услышав за спиной голос Дайлис Дервент, одной из предыдущих директрис.

— Возможно, с этой задачей лучше всего справится мисс Розье, которая нынче профессор гербологии.

— Мисс Розье? В самом деле. Но я опасаюсь отпускать её одну в Лондон, всё-таки семья ещё не простила её за побег, насколько я понимаю. Мало ли...

Мадемуазель Эуфемия Розье прибыла из Парижа в Лондон незаконным порталом. Она была одной из тех девушек, которые бегут из чистокровных семей, дабы избежать брака с нелюбимым и даже ненавистным человеком; она была умна и мила, и недаром заняла место профессора гербологии. Хоть она и не имела прежде опыта работы в школе, но выросла в знаменитых теплицах старинного парка Розье, сама как цветок. Нежный, но устойчивый к холодным и резким ветрам.

— Разумеется, поэтому составьте ей компанию, друг мой. Ведь однажды вы уже помогли ей.

В самом деле. Ничего и никого не знавшая мадемуазель Розье пыталась заложить свои украшения в ломбарде на пересечении Лютного и Косого переулков, когда её настиг вор, а вора, в свою очередь — вышедший из книжной лавки профессор Арагон. Он же, узнав о судьбе мадемуазель Розье, предложил ей стать компаньонкой у Селии Боунс, дочери его старого знакомого, чей дом был защищён не хуже крепости. Ибо Эффи опасалась преследований родных...

— Дайлис, мне кажется, вы позволяете себе чересчур насмешливую улыбку. Это нехорошо.

— О, я проявляю не более насмешливости, чем вы, когда ваш друг Берт спрашивает, каков характер мисс Грейндж... которая, видимо, через несколько лет станет его невесткой, — ответила Дайлис, постучав пальцем по подбородку. — Но шутки в сторону. Кру, мисс Кру... Сара Кру!

— Вам знакомо это имя, Дайлис?

— Похоже, что да. Среди портретов, да ещё в Сент-Мунго, бродит много светских сплетен. Сведения летают из гостиных в гостиные и бурлят в приёмном покое. Вам известно, что у мадемуазель Розье была старшая сестра по имени Сара?

— Сара? Ах да, именно Сара! Эф... Мисс Розье говорила, что у неё была старшая сестра-сквиб, но она умерла в семнадцать лет. Это было давно, мисс Розье сама была ещё девочкой.

— Да-да, но не всё так просто. Теперь я припоминаю... да, мозаика сложилась. Да-да, Сара Розье была сквибом и, после того, как это стало ясно, жила долгое время в семье таких же сквибов, родственников со стороны матери. Там Сара познакомилась с очаровательным молодым магглом-англичанином и сбежала с ним. Это вместо того, чтобы передать свою чистую, хоть и лишённую магии кровь потомству от избранного её родителями волшебника. Англичанина звали Ральф Кру. Сара умерла родами... но её дочь выжила. Возможно, она носит имя матери.

— И вы только сейчас говорите это?

— Я только сейчас всё поняла, Уолтер. Думаете, мне делать нечего, только размышлять над сплетнями? Следует выяснить детали. В любом случае, этой мисс Кру вы должны отправить письмо.

— Разумеется. Благодарю вас, Дайлис. А вы не могли бы передать моё сообщение Августу Лонгботтому, который работает в Отделе по взаимодействиям с магглами? Нам нужно проверить метрики этой девочки, прежде чем...

* * *

По просьбе директора Хогвартса проверки совершались с удивительной быстротой. При помощи быстрой связи портретов в разных уголках мира нетрудно было связать Хогвартс с Лондоном, Лондон — с Индией, и выяснить потрясающие факты, которые нынче излагал директор Хогвартса Уолтер Арагон своей подчинённой Эуфемии Розье.

Они шли по берегу Чёрного озера; в его глади отражался великолепный замок Хогвартс. Это тихое и уединённое место показалось Уолтеру более подходящим для разговора с Эффи, чем кабинет — не хотелось вызывать её к себе, будто на ковёр для разбирательств.

— Таким образом, — продолжил он, — предположения Дайлис Дервент оправдались. Ваша сестра, мисс Эффи, не умерла в семнадцатилетнем возрасте, она вышла замуж, и в этом браке у неё родилась дочь. Эта девочка сейчас живёт в пансионе мисс Минчин в Лондоне.

— Её дочь! Моя племянница...

— Именно, ваша племянница. Но это ещё не всё. Дело в том, что её положение очень сложно. Отец мисс Кру умер, и умер разорённым. У девочки нет ни гроша. Она живёт в пансионе...

— ...на положении прислуги, — закончила фразу Эффи; её мелодичный обыкновенно голос понизился до сдавленного шёпота. — Бог ты мой, почему, почему я не подошла к ней? Но чего же мы ждём? — она вспыхнула, сообразив, что говорит не только с другом, но и с начальником. — Вы... вы ведь позволите мне взять выходной и съездить в Лондон, и...

Глаза мисс Эффи так и блестели, и она крепко сжала руку Уолтера.

— Безусловно, я собирался предложить вам поехать туда вместе со мной, так как меня всё равно ждут в Министерстве.

Лондонский туман плыл над улицами. За плотно задёрнутыми шторами в гостиной мисс Минчин погода на улице была незаметна; но сама комната выглядела мрачно и пасмурно. Пасмурным было и лицо хозяйки, глядевшей неприязненно и сурово на внезапных гостей.

— Мне сказали, что у мисс Кру нет родственников, — сказала она, окидывая взглядом странную пару. Да, безусловно, в этих людях было что-то странное, непривычное. Чем-то неуловимо отличался покрой их одежды и манера держаться.

Высокий и крепкий джентльмен выглядел весьма почтенным, хотя его рыжевато-каштановая борода смотрелась странно для человека из общества. Точно волшебник из детской книжки. Какое дурацкое сравнение!

Мисс Розье, которая представилась родственницей Сары и готова была представить все необходимые документальные подтверждения, тоже выглядела... странно. У мисс Минчин появились ужасные подозрения, что под тёмно-коричневым платьем у этой дамы нет корсета. Её красивое румяное лицо казалось умным и благородным, а безупречно прямая осанка была прямо-таки королевской, но... женщина без корсета!

— Дело в том, что до недавнего времени я сама не подозревала о существовании Сары.

— Всё это очень странно, — заметила мисс Минчин, — и я беспокоюсь о судьбе моей воспитанницы.

— Вы можете ознакомиться с документами, которые мы вам предоставили, мэм, — произнёс бородатый джентльмен, представившийся мистером Арагоном. — Я понимаю ваше беспокойство, ведь вы несёте ответственность за благополучие мисс Кру. Вы обещали её покойному отцу заботиться о ней, а долг перед человеком, ушедшим в мир иной, священен. Мне это так же известно.

Мисс Минчин оскорблённо выпрямилась. Слова пришельца были просты и понятны, но что-то в выражении его лица не нравилось ей.

— Я всегда выполняла свой долг в отношении Сары! — воскликнула она резко. — Если бы не я, она умирала бы на улице! А о вас я ничего не знаю.

— И, видимо, не желаете узнать, — воскликнула мисс Розье, теряя терпение. — Если бы вы знали, кто мы, то ни за что не осмелились бы лгать нам.

Мисс Минчин вздрогнула. Слова Эуфемии Розье напомнили директрисе то, что однажды сказала ей сама Сара. В ярости мисс Минчин напомнила ей, что "она больше не принцесса", и даже отхлестала по щекам. А Сара посмотрела на неё своими задумчивыми серо-зелёными глазами и вдруг слабо улыбнулась. Мисс Минчин тогда накинулась на неё ещё сильнее: "Как вы смеете смеяться, дерзкая, нахальная девчонка?". Сара ответила медленно: "Я думала...", а директриса не позволила ей закончить: "Подумали? Как вы смеете думать? О чём вы думали?" И Сара спокойным и даже учтивым тоном произнесла: "Я думала о том, что вы сделали бы, если бы узнали, что я вправду принцесса..." И в тихом голосе Сары Кру было нечто более пугающее, чем в откровенно угрожающем тоне её родственницы.

Но мисс Минчин не успела ответить на загадочное заявление мисс Розье. В дверь постучали, и волей-неволей хозяйке пришлось пригласить неуместного посетителя войти.

Дверь открылась, и на пороге появилась Сара в своём неизменном чёрном платье, которое было узко и коротко ей; чулки и юбка, видимо, недавно были заляпаны грязью и наспех отмыты. Мокрые пятна явственно выделялись на изношенной материи.

— Простите, мэм, мне... — Сара хотела было объяснить, что горничная послала её к директрисе за каким-то поручением; но мисс уже и сама не помнила, что именно хотела поручить Саре после того, как она вернётся из похода за покупками. Впрочем, всё это было уже неважно.

Мисс Розье, тихо ахнув, поднесла руку к губам — а затем подбежала к Саре.

* * *

Ещё недавно Саре казалось, что самый тяжёлый миг в её жизни наступил. Погода была особенно отвратительной, кухарка — особенно злой, мисс Минчин — необычайно несправедливой. Впрочем, таинственное Волшебство — добрая сила, которая всегда приходит на помощь, — не оставляло Сару. Мисс Кру старалась помнить, что она принцесса, даже когда её оставляли и без обеда, и без ужина в наказание за то, что в ближайшей зеленной не оказалось лука и ей пришлось идти в другую лавку, из-за чего она явилась позднее обычного. Такие вещи случались нередко.

А потом произошло чудо. Сначала маленькое — озябшая и усталая Сара шла по улице и мечтала о том, что найдёт монетку в шесть пенсов, маленькую монетку, которая никому не нужна и которую потерял кто-то богатый, и зайдёт в булочную, и купит себе шесть булочек. Такое, конечно, могло быть только в сказке — но желание Сары исполнилось, будто добрый волшебник подслушал её мысли и наколдовал — правда, не шестипенсовик, а только четыре пенса. И, как часто бывает в сказках, неведомая Волшебная сила послала ей испытание — маленькую нищенку, ещё более голодную и замёрзшую; она жалась к углу булочной. Сара взглянула на неё и подумала, что принцессы, оказавшись в изгнании, всегда делились с теми, кому приходилось ещё тяжелее, чем им. Хозяйка лавки дала Саре шесть булочек на четыре пенса — добрая женщина не могла не заметить, что девочка съела бы гораздо больше; Сара собиралась отдать половину булочек маленькой нищенке, но, заглянув в её несчастное, худое и чумазое лицо, отдала ей пять. "Она умирает с голода. А я ведь не умираю..."

Мисс Кру не довелось узнать, что вскоре хозяйка булочной выглянула на улицу и, поняв, что произошло, пригласила бедную девочку в дом, сожалея только о том, что не задержала у себя в лавке Сару.

А Сара вернулась в пансион, чтобы получить очередной выговор и, поднявшись на чердак, найти там новую радость — Эрменгарду, которой пришла посылка из дому; тётка прислала мисс Сент-Джон множество вкусных вещей, и Эрменгарда решила устроить торжественный ужин на чердаке, пригласив в их компанию Бекки. Но она оказалась недостаточно осторожна, чтобы скрыться от внимательных глаз чутко спавшей Лавинии Герберт, и всем девочкам пришлось жестоко поплатиться за это: мисс Минчин, разгневанная более обыкновенного, лично поднялась на чердак и застала девочек в разгар пиршества.

Что могло случиться хорошего после такого ужасного события?

Сара уснула мёртвым сном на своей тощей постели, даже не пытаясь что-либо вообразить.

Но ранним утром она проснулась... в сказке. Всю ночь на чердаке работало Волшебство, и чья-то благодетельная рука превратила унылое и неуютное место в чудесную комнату. Ковры скрыли щербатый пол, в камине весело горел огонь, а перед ним, на маленьком столике стоял поднос, уставленный различными блюдами. Чердак наполнился новой мебелью, красивой и удобной; а сама Сара лежала на пышной и мягкой перине, укрытая тёплым одеялом. Это был сон... это не мог быть сон, поскольку всё было настоящим, самым настоящим; суп в миске был горячим, булочки — мягкими и вкусными, чай — крепким и ароматным. Бекки, которую изумлённая Сара разбудила тут же, видела и ощущала то же самое.

С того дня девочки жили будто в волшебной сказке. Сара была уверена, что какой-то добрый волшебник решил помочь ей; уважая его желание сохранить тайну, она всё же написала ему письмо — изящный пюпитр со всеми принадлежностями для письма так же таинственным образом появился в её комнате.

И вот теперь... теперь Сара вошла в кабинет мисс Минчин, чтобы получить какое-то поручение, и первым, что она увидела, была невысокая красивая дама, которая при виде неё странно всхлипнула, а затем подбежала ближе. Остановившись перед Сарой, дама будто смутилась, а потом взяла её за руку и негромко произнесла:

— Сара... я должна тебе многое рассказать. Твоя бедная мама была моей родной сестрой. Я не знала... я только на днях узнала о тебе.

У Сары даже закружилась голова от удивления. Она знала, что её мамочка умерла и что у неё не осталось родственников; это было всё.

— Так это были вы? — спросила Сара, вдруг подумав, что это таинственная тётка могла совершить подобное чудо. — Вы были моей доброй Волшебницей? Вы получили письмо?

— Волшебницей? Ты знаешь о... — дама оглянулась на мисс Минчин. Впереди было ещё много удивительных открытий.

* * *

Вечером того же дня Сара сидела на кушетке возле большого камина в личных покоях профессора Розье. Её голова кружилась от впечатлений. Волшебство оказалось вполне реальным, осязаемым; волшебство оказалось наукой, которую можно и нужно изучить; волшебство таилось где-то в глубине существа самой Сары, и ей предстояло стать самой настоящей волшебницей.

Вокруг был огромный старинный замок, полный говорящих портретов, нестрашных призраков, магических существ и других юных колдунов.

— Это похоже на сон, — произнесла она, обращаясь к тёте Эффи; оказалось удивительно легко называть её так.

— Поверь, я тоже так думаю, — ответила та. — Это слишком необыкновенно...

За прошедшие полдня они обе узнали очень много нового, но всё же никак не могли наговориться вдоволь. И Сара, которая чаще всего выступала в роли рассказчицы, теперь по большей части слушала и удивлялась. Тётя Эффи и профессор Арагон, которые явились за ней к мисс Минчин, рассказывали совершенно невероятные вещи!

Она могла бы, разумеется, не поверить, но на глазах перепуганной мисс Минчин Эффи Розье взмахнула самой настоящей волшебной палочкой и превратила старое, заношенное платье Сары в элегантный тёмно-зелёный костюм. "Будто в сказке про Золушку!" — подумала Сара, увидев своё отражение в зеркале. Но тут же её сияющее лицо омрачилось.

— Что случилось? — спросила Эффи.

— Я подумала... — начала было Сара и осеклась. Дело было в том, что Сара вспомнила о Бекки. Неужели она останется здесь, во власти мисс Минчин и сердитой кухарки? Они были неразлучны в горе и радости. Но едва ли возможно забрать Бекки с собой в неизвестную школу Хогвартс!

— О чём? — голос Эффи звучал сочувственно, и Сара сказала, что ей необходимо проститься со своими подругами. Может ли она это сделать?

— Разумеется. Что же тут такого?

— Я не позволю... — начала было мисс Минчин.

— Вы не позволите? Это очень странно.

— Я хотела бы проститься с Бекки, — произнесла Сара. Она понимала, что Эрменгарде и Лотти можно написать письмо, но как быть с Бекки? Бекки на чердаке? То есть сейчас-то она была в кухне...

— Бекки? Что ж, вы можете это сделать, — милостиво разрешила мисс Минчин, а затем обернулась к мисс Розье и мистеру Арагону: — вы ещё убедитесь, что это лживый и неблагодарный ребёнок. Я всегда действовала в интересах Сары и была... была добра к ней.

— Добры, мисс Минчин? — спросила Сара тихим, серьёзным голосом.

— Дети не всегда понимают, в чём их благо, — величественно заявила директриса, довольно быстро примирившаяся с существованием магии. Кажется, она начала что-то вспоминать: словно сквозь вату, ей припоминалась фигурка одной воспитанницы, которая проучилась в пансионе два года, а затем исчезла неизвестно куда. Слова "Хогвартс", "школа магии", "Косая аллея" отдавались чем-то связанным с той девчонкой...

В сопровождении мисс Розье Сара спустилась на кухню. Ей было немного неловко из-за того, что красивая дама в шёлковом платье и шляпе с алым пером идёт за нею по узкому и грязному коридорчику. Бекки как раз вышла из кухни им навстречу.

— Принцесса Сара! Вот она, сказка! Я ж говорила вам, мисс! — воскликнула Бекки, всплеснув руками.

Судьба Бекки решилась с такой же сказочной быстротой, с какой переменилось и положение Сары.

— Думаю, вам, Ребекка, не следует оставаться здесь, — покачала головой мисс Розье. — Одна моя знакомая дама — её имя миссис Боунс, — создала общество, которое помогает молодым девушкам и женщинам, попавшим в беду. Судя по всему, ваше положение вполне можно назвать бедственным.

Теперь Сара знала, что мисс Розье говорила об отделении Общества помощи бедствующим волшебницам, которое возглавляла Шарлотта Боунс, супруга Адальберта Боунса и мать Селии Боунс. Эти добрые люди недавно помогли и самой Эффи Розье, которая каких-то полгода назад сама была одинока и несчастна.

— Это похоже на историю из книжки, — вздохнула Сара, когда услышала о том, каков был жизненный путь её тётки.

— Может быть, — пожала плечами Эффи, — ты очень похожа на свою маму. Я помню её как раз такой... в твоём возрасте. В это время наши родители окончательно поняли, что она — не волшебница, и отправили её к родственникам в Париж. Мы переписывались, а потом... потом мне сказали, что она умерла. Я ничего не знала о её браке.

— Вы очень скучали о ней?

— Очень. В моём сердце словно образовалась огромная дыра. Такая пустота, которую нечем больше заполнить. Понимаешь, дорогая Сара, моя старшая сестра была единственным близким мне существом, единственным другом. Мы жили совсем не так, как жила ты со своим отцом... судя по твоим рассказам. Наш дом был прекрасен... настоящий маленький Версаль с роскошным парком... но мы с Сарой жили в своих комнатах наверху, под присмотром эльфов-нянек, и лишь изредка нам разрешалось прокрасться на галерею и увидеть, как внизу, в зале, танцуют и развлекаются гости наших родителей. Наша матушка была светской женщиной до мозга костей. Я восхищалась издали её прекрасной фигурой и нарядом, но... ей не было до нас никакого дела. Так уж она была воспитана. Моей мамой была Сара, сестра Сара. Это она пела мне колыбельные песни и рассказывала сказки...

Перед глазами другой Сары, Сары Кру, впервые вставал живой и подлинный образ матери; прежде она только знала, что её родители познакомились в Париже, что её отец очень любил свою прелестную жену-француженку, а она — очень любила его. Папочка утверждал, что Сара очень похожа на маму, но той трудно было в это поверить: ведь с фотографий на неё смотрела истинная красавица, а сама Сара себя красивой не считала. Она много думала о матери, но как об ангеле, живущем на Небе. Ей нравилось воображать то прекрасное, необычайно красивое и светлое место, где обитает душа её мамы. Но Эффи говорила о своей сестре — о девочке и девушке, которая ходила по земле, носила зелёные платья, любила цветы и играла в куклы.

— Впрочем, я была её самой любимой и самой интересной куклой, — смеялась Эффи, — она наряжала меня, заплетала мне волосы... мы гуляли в парке, и она плела мне венки и пела песенки. А я её просто боготворила и бегала за ней, как собачонка.

— Вот, посмотри, — Эффи вытащила из-под кружевного воротничка тонкую золотую цепочку и показала Саре круглый медальон; внутри была колдография Сары Розье и локон прямых чёрных волос — совсем таких, как у Сары; та с замиранием сердца взглянула на изображение, которое — о чудо! — улыбнулось ей знакомой и новой улыбкой.

— Ты очень на неё похожа, как видишь, — сказала тётя Эффи, — у неё были такие же зелёные глаза, такое же чуть смуглое лицо, такой же голос... когда ты заговорила, я едва не лишилась чувств.

— Бедная, бедная тётя Эффи, — вздохнула Сара, прислонясь к её плечу.

— Вот так, — с этими словами мисс Розье сняла цепочку и надела на шею племянницы. Та с удивлением и недоверчивой радостью взглянула на неё.

— Тётя...

— Это твоё. Я никогда не забуду её черты, к тому же буду смотреть на тебя. А у тебя ничего не осталось? Ты забрала с собой только твою златокудрую Эмили.

— Да. Так получилось... — в некоторые моменты рассказы Сары вдруг становились краткими и скупыми. Ей вдруг стало неловко говорить о том, что мисс Минчин не только вернула в магазины все её подарки ко дню рождения, что было естественно, так как капитан Кру уже не мог оплатить их, но и продала все вещи Сары, включая памятные сувениры, не имевшие большой стоимости. Среди них была и фотография матери в резной рамке. В тот страшный день Сара, переодеваясь в чёрное платье, думала только об отце и не могла себе представить, что никогда больше не увидит даже кусочка картона с изображением миссис Кру.

Но тётя Эффи всё поняла без слов.

Неловкость и осторожность быстро исчезли между ними. Эффи Розье была всей душой привязана к сестре, и эти чувства перенесла, не задумываясь, на её дочь. А одна мысль о те тяготах и несправедливостях, которые пришлось пережить Саре, вызывали у мисс Розье глубокое возмущение, которое ещё сильнее привязывало её к девочке. Что же говорить о самой мисс Кру, которая благодаря своей тётке и наставнице по совместительству оказалась перенесена в волшебный мир?

— Ты говоришь — волшебство, Сара... — качала головой Эффи. — Магия может быть прекрасной... очень полезной... но мир волшебников часто жесток. К тому же... кроме светлой магии бывает и чёрная.

Сара кивнула. Профессор Арагон уже рассказал ей о том, что она могла бы уже два года учиться в Хогвартсе, если бы не противодействие прежнего директора.

— Такова была и наша семья, Сара. Моя мать, англичанка из рода Селвинов, была ещё более гордой и высокомерной, чем отец. А я... после Шармбатона — это волшебная школа во Франции, — вела довольно замкнутую жизнь. Мой выход в большой свет откладывался по разным причинам... И вот наконец меня решили выдать замуж. Это был выгодный во всех отношениях брак, кроме моего собственного счастья, разумеется. И я... это было последней каплей. Я убежала из дома.

Из рассказов тёти Эффи Сара узнала много вещей, изменивших её представление о мире, разрешивших загадки, ответ на которые она прежде не могла найти. Одно только осталось неясным — кто был волшебником, создавшим сказку на чердаке?

Эффи уверяла, что это не она; они строили предположения, вновь и вновь возвращаясь к прошлому и строя планы на будущее.

Сара, затаив дыхание, слушала о приключениях Эффи, магическом мире и существах, пока не уснула прямо в кресле. Ей снились Косая аллея, полная волшебников, магазин колдовских мод, книжная лавка и лавка мастера Фенвика, где для неё заказали волшебную палочку, и полярная сова, которую мисс Эффи купила для неё, поскольку в Хогвартсе каждый ученик имел право взять с собой какое-нибудь животное. А сова, которая носит почту, — прекрасный выбор.

Сара спала с улыбкой на устах, и причудливые фантазии, одна прекрасней другой, пролетали над ней на серебристых крыльях.

* * *

Время шло.

Каждый день приносил Саре новые и новые радости и заботы, новые дивные, а иногда и пугающие открытия, но к разгадке тайны Волшебника она так и не приблизилась.

На всю жизнь ей запомнился день, когда её вместе с другими "спасёнными" первокурсниками, как их прозвали в школе, привели в Большой Зал для церемонии распределения по факультетам.

Во-первых, она едва не вошла в этот зал накануне, но высокая красивая девушка со значком старосты на груди остановила её.

— Нет-нет, мисс, — весело заявила она, — первокурсники раньше времени сюда не допускаются!

Потом староста чуть наклонилась вперёд и пригляделась к Саре.

— Быть не может! Это... это же мисс Кру!

— Изобел! — вдруг всплыло в памяти имя давным-давно забытой красавицы-дочери полковника Грейнджа.

Общие воспоминания об Индии, о полку Грейнджа, леди Мередит обо всех прочих захватили их. Оказалось, что вскоре после отъезда Сары полковник Грейндж оставил службу и вернулся в Англию, а леди Мередит так же уехала вместе с дочерями.

— Общество распалось. И твой отец, насколько мне известно, тоже быстро оставил службу.

— Да, к сожалению, — и Сара кратко рассказала историю алмазных копей.

Потом она забыла про алмазные копи. В день распределения она вошла следом за профессором Розье — так в учебное время она называла даже для себя тётю Эффи — в Большой зал, и тут же поняла, отчего Изобел её не пустила туда заранее. Это первое восхитительное впечатление ни с чем не сравнимо. Под гром аплодисментов с четырёх столов процессия прошествовала через огромный зал, где в воздухе парили свечи, а своды потолка терялись в звёздном небе.

Сара как во сне ждала, пока дойдёт очередь до неё; она грациозно опустилась на стул, стоявший посреди зала на помосте, и профессор Розье опустила на её голову остроконечную Шляпу.

И тут же Сара услышала в голове чуть скрипучий голос:

— Так-так... многие факультеты подойдут тебе... так-так... храбрость, решительность, благородство — это Гриффиндор. Да-да, вполне подойдёт. Доброта и отзывчивость позволят тебе прижиться на Хаффлпаффе. Безусловно. Рейвенкло! Да, вот это тоже подойдёт. Тяга к знаниям, творческое воображение, прекрасная память... умение учиться... да-да! Это те качества, которые нуждаются в особом развитии. Ну, что насчёт Рейвенло? Для Слизерина в тебе мало хитрости. Есть гордость, хорошая гордость. Но Слизерин требует жажды величия, а у тебя этого нет. Ты же не хочешь стать великой?

— Нет, — подумала Сара, — я давно поняла, что лучше быть доброй, чем великой или даже умной. Но я люблю книжки и хочу учиться, и мне нравится быть умной и много знать. Это так интересно!

— Хорошо. Тогда Рейвенкло! — выкрикнула Шляпа, а Сара вспорхнула со стула и направилась к столу своего факультета, где её уже встречали приветственными возгласами и хлопками. Профессор Розье проводила мисс Кру ласковым и чуть печальным взглядом. Какова-то будет её жизнь здесь?

— Привет! Поздравляю! — улыбнулся ей рыжий мальчик с веснушками на носу. Он чем-то напоминал директора Арагона. Сара вдруг вспомнила, что где-то здесь учатся и его племянники. Это было очень странно, но любопытно — учиться вместе с мальчиками.

— Это Артур Кэмпбелл, он племянник директора, — улыбнулась Изобел Грейндж, сидевшая рядом. Она тоже училась на Рейвенкло.

— А правда, что вы скоро станете братом и сестрой? — спросила какая-то девочка из младших, лукаво улыбаясь.

— Это ещё почему? — изумился Артур.

— Так сказала Сьюзи, а ей сказала...

— Помолчи-ка лучше, Кресси Данбар! — строго нахмурилась Изобел. — Неприлично передавать такие слова!

Сара рассматривала лица своих новых однокурсников. Все они были очень разными. Кто-то явно принадлежал к высшему обществу и обладал изящными манерами, как она сама или Изобел, которая всячески старалась следить за порядком. Но некоторые ученики имели и более скромное происхождение и не столь тонкое воспитание. Столовые приборы, лежавшие перед ними, не блистали разнообразием, зато сделаны были из чистого серебра.

Это был очень, очень интересный мир. Сколько мыслей! Сколько материала для раздумий!

Уроки, как и всегда для Сары, оказались скорее интересными, чем сложными. После тяжёлой работы в пансионе учёба казалась ей отдыхом.

Вечерами, закончив с уроками, Сара сочиняла письма к подругам, помогала мисс Розье в теплицах и разговаривала с Изобел Грейндж, с которой стала дружна. За яркой красотой Изобел скрывались и развитый ум, и доброе сердце; а что до мисс Грейндж, так ей очень нравилась Сара. Впрочем, в Хогвартсе, как и когда-то в пансионе мисс Минчин, Сара Кру довольно быстро освоилась и обрела расположение одноклассников и одноклассниц. Но теперь, после печального прошлого, она была гораздо осторожнее и не торопилась откровенничать с новыми знакомыми. Изобел казалась ей старым другом, хотя они и не виделись очень давно.

Вскоре мисс Грейндж дала Саре ключ к той загадке, на которую в Большом зале намекала Кресси Данбар, юная болтушка, напомнившая Саре Лотти Ли.

— У Кресси слишком длинный язык, — рассуждала Изобел, пока они с Сарой гуляли по дорожке вокруг Чёрного озера, — но на самом деле здесь есть зерно истины. Полагаю, что директор Арагон в скорости сделает предложение профессору Розье, то есть твоей тёте. Разве ты не замечала, как часто он находит дела в теплицах и поблизости, как разговаривает с ней, как смотрит на неё?

Сара, правда, ничего такого не замечала. В её фантазиях влюблялись и женились принцы и принцессы, но до сих пор эта сторона реальной жизни была скрыта от неё, если только не считать грубых, как старые башмаки, ухаживаний среди служанок и лакеев, или отношений сварливой кухарки с местным полицейским. На кухне и в задних комнатах Саре приходилось волей-неволей узнавать то, чего и не хотелось бы знать.

— По-моему, они были бы прекрасной парой, — продолжила Изобел, думая о гораздо более светлой стороне жизни и любви. — Ты знаешь историю профессора Арагона? Я знаю о нём частично от наших девочек, а частично от Невилла. Это будто роман!

Сара улыбнулась. И впрямь... о том, что мисс Грейндж и мистер Лонгботтом вполне официально заключили помолвку, знала вся школа.

Тот интересный разговор был прерван появлением почтовой совы. Мэб — такое имя получила совушка Сары, — уселась ей на плечо и вежливо дожидалась печенья. Получив угощение и будучи освобождённой от письма, сова улетела в совятню.

— Это от Эрменгарды. Я прочитаю?

Изобел кивнула.

— Конечно! Тем более что мне пора — скоро освободятся от занятий первокурсники...

Сара уселась на нагретый солнцем камень. Внизу плескались воды озера, где жили русалки, за спиной возвышался замок Хогварс; рядом был таинственный, дремучий лес, а над головой — высокое небо. Всё это так приятно отличалось от грязных улиц Лондона, что Сара никак не могла налюбоваться окружавшей её красотой.

Окинув взглядом чудесный пейзаж, Сара распечатала письмо. Она читала его внимательно и перечитала дважды, пока не услышала голос тёти Эффи, спрашивавшей, зачем Сара сидит на голом камне: так недолго и замёрзнуть.

Сара подняла голову и смотрела на мисс Розье и профессора Арагона, которые незаметно подошли к ней, пока она читала письмо. Выговор замер на устах Эффи, когда она вгляделась во взволнованное личико племянницы; директор Арагон мягко спросил Сару, что случилось.

— Дурные вести? — переспросила Эффи.

— Нет-нет, — заверила их Сара. — Напротив! Эрменгарда пишет... пишет, что друг моего папочки... что он не бросил его... индийский джентльмен... и отец Большой семьи... — она потёрла лоб, — право, я ничего не понимаю! Посмотрите, пожалуйста, — и она протянула тёте Эффи письмо.

Та пробежала его глазами.

— То есть твоя подруга пишет, что поверенный мистера Томаса Кэррисфорда нанёс визит мисс Минчин и спрашивал, учится ли у неё девочка по фамилии Кру, а она сказала, что ты умерла! А поверенный заявил, что твоё состояние не исчезло, а удвоилось за эти годы! Ну и ну!

Эффи и Уолтер Арагон многозначительно переглянулись. "Опять!?" — было написано на их лицах.

— Полагаю, нам вновь следует наведаться в Лондон.

И они, все трое, отправились в замок. Профессора и ученица поднимались по тропинке, и величественный замок, символ разнообразного волшебства, от магической силы, рождающейся на кончиках пальцев, до силы дружбы, доброты и смелости, возвышался перед ними.

Дорогие читатели!

Осталось рассказать совсем немного. Как вы уже поняли, Сара Кру успела вовремя явиться в дом Томаса Кэррисфорда, который был жестоко разочарован и подавлен вестью о её мнимой смерти. Но появление живой и невредимой Сары оказало самое благотворное воздействие на него. Угрызения совести, мучившие несчастного в течение двух лет, развеялись. Сара узнала обо всех обстоятельствах дела и, дивясь поистине сказочному положению вещей, прониклась к другу отца самым глубоким и искренним сочувствием; к её немалой радости, она узнала, что именно он был тем таинственным Волшебником, который создал сказку на чердаке. Узнав о Саре от одного из своих слуг, он решил помочь ей в память о пропавшей дочери друга. Он помогал ей... ради неё самой!

Опекуном Сары в волшебном мире оставалась Эффи, но в мире магглов опекуном девочки и временным хранителем состояния стал мистер Кэррисфорд. Они стали добрыми друзьями; более того, Сара подружилась с Большой Семьей, носившей фамилию Кармайкл. Ещё до того, как она успела дождаться совершеннолетия, при помощи дяди Тома, как Сара стала его называть, и мистера Кармайкла, мисс Кру удалось претворить в жизнь несколько разумных благотворительных начинаний.

Как уже догадались читатели, профессор Арагон и Эффи поженились; их семья тоже могла заслужить прозвище Большой — вместе с Сарой, Артуром и Джерри их было пятеро, а вскоре стало семеро, благодаря появлению на свет близнецов Оливии и Ричарда.

Профессор Арагон оставил пост директора, уступив место Армандо Диппету, и стал читать курс лекций по различным разделам ЗОТИ в Школе Авроров; а Эффи из хогвартских теплиц переместилась в собственный сад в доме под Лондоном. Семья Розье им почти не досаждала.

Сара выросла, сохранив дружбу с Бекки, чья жизнь благодаря вмешательству семьи Боунс, сложилась гораздо лучше, чем могла, а также с Лотти и Эрменгардой.

Однажды, гуляя вместе с ними, уже взрослыми девушками, по саду Эффи, Лотти воскликнула:

— Сара, помнишь ли ты ту сказку о принцессе-волшебнице, которую ты сочиняла давным-давно? Ты ведь стала ей! Ты ведь помнишь, что ты — принцесса?

Лотти сказала это полушутя, но Сара ответила серьёзно:

— Да. Я стараюсь не забывать, что я всё ещё принцесса, — и добавила более весёлым тоном: — разве все мы — не принцессы? И немножко волшебницы. Теперь, когда у меня есть лучший диплом Хогвартса за последние сто лет, я смело могу сказать: нет волшебства могущественнее того, которое творили вы, когда поднимались на старый чердак и были добры к вашей Саре.