Вересковый мёд (гет)

Быстрые шаги самого страшного мага Британии поначалу отчетливо раздаются из коридора, а потом постепенно затихают, удаляясь по лестнице. Лили боится перевести дыхание и поверить, что и она, и ее сын живы. И тут она слышит страшные хриплые звуки, которые издаёт Гарри. Волосы приподнимаются на ее макушке, когда воображение услужливо подсовывает мысль о жутком проклятии отсроченного действия.

— Бу-у-ба-а-а! — кряхтя выкрикивает Гарри и заходится плачем. Лили в ужасе смотрит на маленькое покрасневшее личико и чуть не роняет сына на пол, потому что при первой возможности он, пыхтя, упирается ей в грудь ручками и изворачивается.

Буба... Обычно он говорит это слово, когда Лили слишком сильно затягивает завязки на шапочке или шнурки ботинок. И означает оно… «туго».

Будучи аккуратно отпущенным с рук, Гарри перестает вопить. Выпятив нижнюю губу, он кидает на маму сердитый взгляд, облегченно вздыхает и семенит к коробке с игрушками. Гарри активный, непоседливый, но совсем не капризный ребенок. И, выуживая плюшевого медвежонка, он сопит уже не обиженно, а сосредоточенно. Сердце Лили щемит от облегчения и нежности. Она слишком сильно его стиснула. Вот же бестолочь!

Неожиданно ухо улавливает скрип. Дом деревянный, и в нем часто что-то скрипит и потрескивает, но сердце все равно подскакивает к самому горлу. Шумно, со свистом втягивая воздух, Лили оборачивается к двери. Темный проем зияет пустотой. Самое время прикрыть глаза и медленно выдохнуть, что она и делает. А затем обводит взглядом комнату, оценивая самолично устроенный погром. Так глупо. Будто наваленная мебель могла остановить Волдеморта. А тот, получается, приходил поговорить? В оконном стекле ее тусклое отражение запускает пальцы в волосы и сжимает виски.

"А он вообще был здесь?"

Лили упрямо встряхивает волосами. Нет, она не сходит с ума, а Волдеморт ей не привиделся. Она не станет даже думать о чем-то подобном.

Отражение поддерживает её упрямым взглядом, но что-то за ним, там, где чернеют голые ветви деревьев и светятся желтые огни хэллоунских фонариков, привлекает внимание. В лохматое пасмурное небо взмывает черный силуэт в развевающейся мантии. Зрелище пугает, но в то же время…

«Что, если я не тот монстр, каким меня изображают?..» — будто бы оживает в глубинах памяти. Лили качает головой, отгоняя наваждение.

Где-то внизу Джеймс. Возможно, ему требуется помощь.

И времени Волдеморт им дал до рассвета. Нужно поскорее заняться сборами.

Но после всего случившегося оставить сына без присмотра никак нельзя. Воображение рисует картины одна страшнее другой.

— Прости, мой хороший, позже поиграешь с игрушками...

В коридоре обдает холодом. У подножия лестницы в тусклом свете, который вместе с клубами ползучего тумана сочится от выбитой двери, угловатой марионеткой лежит Джеймс. Ватные ноги пересчитывают ступени. В сотый раз Лили ругает себя за забытую где-то — кажется, на кухне — палочку. Приходится действовать без помощи магии. Слава Мерлину! Спокойная пульсация на шее Джеймса вселяет надежду.

— Папа бай? — подает голос висящий под мышкой терпеливый Гарри.

— Да, милый, папа бай.

Поднявшись с корточек, Лили подхватывает сына поудобнее, аккуратно перешагивает через ногу Джеймса и спешит на кухню.

— Сынок, ты видишь мамину палочку?

— Пака?

— Да, сынок, палочка, — подтверждает Лили, озираясь в потемках. Если бы Джеймс прислушался к ее просьбам и согласился на электрогенератор, все было бы проще. А так хоть на ощупь ищи.

— Пака! — победно заявляет Гарри, вытягивая руку, сжимающую игрушечный снитч, к полке с банками чая, кофе и сахара. Между ними виднеется край светлой ивовой рукояти. До чего же приятно вновь ощутить в себе силы и обрести хоть какую-то уверенность.

— Люмос.

Промозглая сырость заполняет дом, вытесняя тепло с бесцеремонностью варвара. Поэтому следующим заклинанием становится Репаро на дверь. Не сказать, что безупречно, следы разрушения остаются, но больше не дует. А подправить можно после того, как она отлевитирует Джеймса в гостиную и с помощью колдомедицинских заклинаний убедится, что его жизни ничего не угрожает. Да, еще нелишним будет пожарче разжечь камин.

У огня тепло, и угли уютно потрескивают, но расслабляться рано. Волдеморт велел убраться в другое место до рассвета, никому не сказав о его визите, а Лили... Молча согласиться — легко (да и какой у нее был выбор?), осуществить — гораздо сложнее.

Осмелев, вскидывает голову Лили-гриффиндорка: "С каких вообще пор ты подчиняешься требованиям врага?!" — но ей сразу же затыкает рот Лили-мама. Нарываться, рискуя жизнью Гарри, она не станет. Пусть что хотят о ней думают. Тем более, что от смены их семьей места жительства никакого вреда Ордену и общему делу не будет... Хотя, если это нужно Волдеморту, то... То что? Ни одной вразумительной версии.

С вразумительными версиями вообще туго. Почему он оставил их в живых? Зачем? Поиграть, как кошка с мышью? Бред же... Слишком мелко.

"Лишать жизни твоего ребенка я не намерен." — Допустим, похоже на правду. Предположим, Дамблдор и Снейп ошиблись, неправильно поняли его намерения, но тогда какого Мерлина он сам рекомендует ей снова бежать и прятаться? Собственно, если ему нет до них никакого дела, то незачем и приходить. Но он пришел... Выходит, что есть дело. Какое?!

Лили возвращается к починке дверного полотна и коробки. От бесплодных размышлений над мотивами Волдеморта мысль обращается к предстоящему разговору с Джеймсом.

«Скажу, что сова прилетела. От анонимного друга. А потом письмо самоуничтожилось. А если не поверит? Он же упертый, как…» — окончание мысли смывает волной ужаса, когда дверь распахивается, и только чудо спасает Бродягу от бесславной смерти. Невольный вопль пугает Гарри, который, кажется, успел заснуть на ее плече.

— Лили? — Сириус таращит глаза и хлопает длинными черными ресницами, разбившими сердца половины девчонок Хогвартса. Не в одних ресницах, конечно, дело… и вообще!..

— Блэк! — рявкает Лили, поглаживая плачущего сына по спине. — Какого Мордреда? Зачем так врываться?

— Я не врывался, — справедливо возражает тот. — А почему у вас так тихо? Где Джеймс? — С растерянным видом и двумя пакетами в руках Бродяга топчется у входа. Столь "теплого приема" он явно не заслужил.

— Заходи. — Лили тянет его через порог. — Прости, я на нервах… Хвост нас выдал. Нам нужно исчезнуть отсюда до рассвета, а Джеймс без сознания.

Пакеты падают на пол, рассыпая яблоки и палку колбасы. Никакие заверения на Бродягу не действуют:

— Оступился на лестнице и теперь без сознания?! Ты пыталась его в чувство привести?

— Нет, — когда Лили входит в гостиную, Блэк уже сидит рядом с диваном на корточках и беспокойно вглядывается в лицо мерно похрапывающего Джеймса. — Он впустил сову и, пока распечатывал конверт, споткнулся. А там такие новости, что я решила: для его здоровья будет лучше, если естественным образом придет в себя, а потом уже обо всем узнает. Диагностические чары показали, что он в порядке.

Оборачивается Бродяга только тогда, когда самолично убеждается в истинности ее слов.

— Ты уверена, что Хвост действительно вас предал?

— Уверена! — ярость в голосе удивляет и саму Лили, не говоря уже о Бродяге, который благоразумно вскидывает руки и всем видом показывает, что больше никаких сомнений не имеет. К Петтигрю он никогда теплых чувств не питал, в отличие от Джеймса и Ремуса. Она тоже Хвостика всегда жалела. Но только предательство Хранителя могло провести врага под Фиделиус, причем предательство сознательное. И теперь вместо сочувствия самый робкий и слабый из Мародеров вызывает в ее душе лишь презрение и острую ненависть. И плевать ей на любые обстоятельства! Ничто не может оправдать принесение в жертву Гарри!.. А ведь это он, Блэк, надоумил Джеймса взять Хранителем Питера. Ну кто на такого подумает? Вот именно, что в здравом уме — никто!

— Присмотришь за крестником? — резковато спрашивает она, чувствуя, что к нормальному общению не расположена, да и вещи сами себя не соберут.

— Конечно, — Сириус с готовностью протягивает руки, а Гарри охотно к нему идет. Эти двое неизменно друг от друга в восторге.

— Дядя бух! — почти у лестницы слышит Лили и, крадучись, возвращается.

Сириус с довольной улыбкой трансфигурирует носовой платок в пушистый мячик, подкидывает в воздух и разносит Бомбардой: он по-своему истолковал слова крестника. А Гарри хохочет и требует повторить.

— Сириус, поаккуратней с заклинаниями, пожалуйста.

— За кого ты меня принимаешь?! Я — воплощение аккуратности!

"Свежо предание, — покачивает головой Лили, но на душе теплеет. — Ну ладно, я по-быстрому."

Грохоча по деревянным ступеням, она притягивает с чердака чемодан с чарами расширения и скидывает в него все, что, на ее взгляд, может пригодиться в первое же время на новом месте. Беспокойство по поводу предстоящего разговора с Джеймсом растет. Если даже Блэк не с ходу поверил в измену Питера, то Джеймс и подавно займется поиском иных объяснений. Например, скажет, что это лишь чья-то глупая шутка. Или что вовсе не анонимный друг, а враг выманивает их из хорошо защищенного убежища таким способом. И упрется как баран — даром, что олень. Может, рассказать ему правду?..

Не-ет! Нет, риск слишком велик. Лучше она последует совету врага, неожиданно проявившего милосердие, и будет молчать как рыба об лед. О! А это, кажется, фразочка Вернона. Точно! Она же до сих пор не подумала, куда им бежать-то. Заявиться всей искрящей толпой к Петунии! Представив себе такую картину, Лили заливается смехом настоящей злой ведьмы из сказок братьев Гримм.

— Лили, с тобой все в порядке?

Застигнутая врасплох, она дергано оглядывается и видит Джеймса. Волосы его всклокочены, и стекла очков на разных уровнях. Дужки, должно быть, искривились при падении.

— Что? Да, все нормально. Я просто представила, что мы переезжаем к Туни. Так, не всерьез, конечно. Репаро.

— Не надо, — он болезненно морщится и отворачивается, когда заклинание высекает искру из мостика между линзами. — И так голова раскалывается…

— Прости, — с сожалением бормочет Лили. Из-за слабого зрения и нервозности его часто мучают мигрени. Ей стоило об этом вспомнить.

— А почему Гарри заклинило на каком-то дяде? — Судя по голосу, у Джеймса нет сил на свойственные ему бурные эмоции. — Мы сначала думали, он так Бродягу просит, чтобы что-нибудь взрывал. Но он и мне так говорит. Здесь кто-то был?

— Ну вообще… — бесцельно сворачивая, разворачивая и складывая зимний комбинезон Гарри, Лили лихорадочно перебирает варианты, — я не должна была говорить, но... Ладно… Дай Непреложный обет, что никому больше не скажешь!

— Лили, мы там взорвали тыкву и немного забрызгали гостиную, — с виновато-бодрой улыбкой сообщает возникший за плечом Джеймса Блэк. Гарри он держит на руках. — Но я все приберу потом.

— Не парься, мы все равно съезжаем.

— Так, что за дядя? — Джеймс не отвяжется.

— Дядя бух! — жизнерадостно подтверждает Гарри.

— Сначала Непреложный обет, что не расскажете! Оба! — Скомканный комбинезон летит в чемодан, Лили упирает руки в бедра.

— Ничего себе, как все серьезно, — обескураженно глядит Джеймс.

— Без обета ничего больше не скажу. Это не только моя тайна.

— Послушай, но зачем обет? Чем тебя клятва неразглашения не устроит? Рты она надежно запечатывает. Смысл же в этом?

— Вот-вот. А то я так спьяну сболтну лишнее, и кирдык Бродяге. Кому от этого легче?

Резонно. Клятва неразглашения не предполагает кары за нарушение. Она просто лишает возможности прямо или косвенно говорить о предмете каким бы то ни было способом: хоть устно, хоть письменно, хоть на языке жестов. Гарантия довольно надежная, но правда, в отличие от Непреложного обета, клятву такой сильный волшебник, как, к примеру, Дамблдор, может снять. Но для этого он должен догадаться о ее наличии. Обет же в самом деле может быть нарушен умышленно или невзначай. Клятвопреступник поплатится жизнью, но ей же не это нужно.

— Хорошо, давайте клятву.

Когда клятва принесена, Лили прикрывает глаза, в последний раз прикидывает "за" и "против" и, резко, как перед прыжком в воду, вдохнув, выдает:

— Ладно. О предательстве Питера и о том, что времени у нас максимум до рассвета, мне рассказал… Снейп. Согласитесь, само то, что он вошел в дом вопреки чарам, подтвержает правдивость его слов и является достаточным основанием отнестись к ним серьезно.