Одной крови (джен)

— Есть много других способов произвести впечатление на даму, юный де Сарде. И посягательство на чужой яблоневый сад не входит в список ухаживаний, достойных княжича.

— Это не…

— Анри, вам повезло, что господин де Гривьи натолкнулся на меня раньше, чем на Князя. И на вас.

Юноша в ответ едва слышно сопит, сжав кулаки и отведя взгляд в сторону, и Петрус чувствует, как в районе сердца начинает болезненно колоть. Гнев кипит внутри него вулканом — подогреваемый вовсе не излитой на него истерикой де Гривьи, а тем, что за последние месяцы Анри махом обратился из покладистого мальчика в дикого, полного бьющей через край энергии подростка — но его ли в этом вина?

Арельвин когда-то сказала, что дети её племени подобны молоденьким ульгам — непокорным, гордым, полным конкуренции и азарта; Анри принадлежит Тир-Фради лишь наполовину, но кровь, отметившая его щёку родимым пятном, казалось, бурлит в нём, желая раскрыть себя сполна. Возможно, он был бы на своём месте, родись он на острове и среди таких же шустрых и импульсивных ульжат, как и должно; возможно, Арельвин могла бы воспитывать его умелее, чем он — человек, полный незавидных поступков, пороков и ошибок и без необузданной дикарской крови.

Петрус опускается на корточки и заглядывает под копну вороных волос — совсем как у Арельвин. Чем старше становится Анри, тем отчетливее она проступает в нём, очерчивая остроту скул и прямоту носа, горя огнём в глубине чёрных, пронзительных глаз. Он, наконец, решается оторвать взгляд от земли — стыдливо и напряжённо, чуть скривив рот и, как будто, готовясь в любой момент сорваться с места.

Но не срывается — и это в нём тоже от неё.

— А мать знает?

— Не думаю, что княгиню следует расстраивать вопросами, которые вы в состоянии уладить сами. И, если нужно, я составлю вам компанию — в конце концов, ваша шалость — отчасти и мой недосмотр, потому имеет смысл вместе принести извинения господину де Гривьи.

— Не нужно, я сам, — едва слышно говорит юноша. — Простите, что разочаровал вас, отец Петрус. Я не хотел.

Голос Анри уже начинает по-юношески ломаться, обнажая Петрусу знакомые — его собственные — нотки.

Он улыбается.

— Все мы иногда кого-то разочаровываем, дитя моё, порой — даже себя. Лучшее, что мы можем сделать — попытаться исправить свои ошибки, — Петрус поднимается, потрепав Анри по голове. — Идёмте.