Утешение для принцессы (гет)

Атанасии откровенно плохо. Вся её жизнь рухнула в один момент и продолжает рушиться до сих пор, превращаясь чёрт знает во что. Любящий отец становится канонным хладнокровным ублюдком, презирающим Атанасию и даже — ей всегда становилось плохо от воспоминаний о том дне — пытающимся её убить. Единственная, а потому и лучшая подруга Дженнет как будто слепнет, не замечая, что пока она купается в исковерканном отцовском внимании, её сестра страдает. Лили и Феликс, а заодно и горничные вокруг, только и могут беспокойными пташками виться вокруг, горестно вздыхая. Иезекииль кидает долгие влюблённые взгляды, пока его голос так и сочится бесполезной и раздражающей жалостью. Все как будто посходили с ума. Казалось, что адекватных осталось только двое: сама Атанасия, чувствующая себя как никогда раздавленной, да Лукас, пытающийся хоть как-то облегчить страдания Клода.

Что ж, нет ничего удивительного, что в этом королевстве безумцев Атанасия находит своё утешение в придворном маге. Пока остальные пытаются быть с принцессой помягче, неловко отводят взгляды и прикусывают языки при одном только упоминании императора, Лукас оставаётся таким же, как и всегда: нахальным, дерзким, своенравным и капельку — а может и не капельку — самовлюблённым. Он остаётся собой, разве что проще переносит прикосновения Атанасии. Раньше он отдёргивал руку и ругался на девушку, тогда ещё девочку, сейчас же сам тянется к ней, будто к теплу, к свету.

Несмотря на то, что в этой жизни Атанасию окружают хорошие добрые люди, с которыми она находится в той или иной степени близости, роднее всех ей только Клод и Лукас. Но первому отшибает память. Вот и остаётся только Лукас.

И для Атанасии этого оказывается… недостаточно, нет. Лукас не может заменить ей отца, да и не хочется этому никому из них — ни ей, ни ему. Однако Лукас определённо становится ещё ближе. Возможно не как член семьи, а как… возлюбленный?

Атанасия много думает об этом, бессонными ночами сжимая руку спящего мага. Ей пятнадцать. Конечно, физически, не ментально. Ментально ей давно уже переваливает за третий десяток с учётом всех её жизней. Так вот, ей пятнадцать. Ещё год, и на стол Клода положат первые письма с предложениями о помолвке старшей дочери. И если император её так и не вспомнит, то судьба у Атанасии будет только одна — выйти за какого-нибудь графа. И дай бог, если этот граф будет хоть мало-мальски привлекательным внешне и состоятельным как человек. А то судьба в последнее время любила подкладывать ей свинью, да побольше.

Атанасии хочется любви. Сперва собственное выживание, потом ужас, настигший её отца, а вперемешку со всем этим дворцовые интриги и объявившийся будто из воздуха брат Клода, бывший император Обелии — всё это друг за другом встаёт на первое место, заставляя отбрасывать мысли о любви на дальний план, куда-то на уровень подсознания. Но сейчас, лёжа с Лукасом в одной постели прямиком на заправленном одеяле, сжимая его руку и взглядом изучая прекрасное лицо, с точкой-родинкой под левым глазом, чёрными вороновыми волосами, всё ещё немного детским личиком — хотя Атанасия прекрасно помнила, как Лукас выглядит, будучи взрослым, — трепещущими во сне ресницами и приоткрытыми губами, Атанасия не может не думать о том, что ей нравится Лукас. Ещё неокрепшей, но чувственной влюблённостью он заседает в её мыслях и сердце, которое то и дело сбивается с привычного ритма, стоит магу оказаться к принцессе вплотную.

— Спи, — внезапно раздаётся совсем рядом. Атанасия, доселе погружённая в свои мысли, вздрагивает и натыкается на взгляд рубиновых глаз. Лукас повторяет: — Хватит думать о своём отце, спи.

И почему-то в Атанасии просыпается ребёнок. Она спорит:

— Я не думаю о папе.

— О, тогда о ком же?

И Атанасия не знает, что ответить. Она может соврать, но почему-то не хочет, просто язык не поворачивается. Лукас смотрит на неё испытывающе, его рубиновые глаза мерцают даже в полумраке комнаты, от чего щёки Атанасии заливаются розовым румянцем. В конце концов она отводит взгляд.

— О всяком, — отвечает она. И почему-то добавляет: — И о тебе.

Лукас, заинтересованный, приподнимается, тенью нависая над Атанасией.

— Обо мне? — удивляет он. А потом ехидным тоном говорит: — Ну конечно, я же прекрасный и неповторимый.

Атанасия не сдерживает смешок, и вся та лёгкая неловкость, которую она испытывала прежде, пропадает. Это всё ещё Лукас, её Лукас. Не важно, влюблена она или нет, её Лукас останется таким, каким и был всегда.

Атанасия не слепая. Она видит, как сильно Лили любит её, как Дженнет неловко мнётся рядом, желая раскрыть секрет своего происхождения, как снисходителен и заботлив отец (был), как Феликс гордится ею, втайне мечтая соответствовать, как Иезекииль делает первые неловкие попытки ухаживать. И, конечно же, она видит, как порой краснеет Лукас, стоит похвалить его или взять за руку, как сильно он смущается и как он сбегает, когда она впервые целует его в щёку, как он любит слышать комплименты именно от Атанасии и как отчаянно стремится защитить её, сделать так, чтобы этот мир принёс ей меньше боли, чем мог бы.

Атанасия нравится Лукасу, даже наверное больше, чем он ей. Осознаёт ли маг это? Кто знает. Однако он не отталкивает её, а даже скорее сам стремится быть ближе.

Принцесса нежно улыбается и прикрывает глаза. На обратной стороне век отпечатывается выражение лица Лукаса, его рубиновые глаза и лихой взгляд.

— Давай спать, — тихо произносит она.

— Если хочешь, чтобы я спал, то нечего пялиться на меня всю ночь, — ворчит маг, и Атанасия слышит в его голосе нотки смущения. Это даже чутка забавно: ещё неделю назад она, порабощённая страхом из-за открывшегося откровения о проклятии её отца, с трудом уговоривает Лукаса остаться с ней на ночь, боясь кошмаров, где отец холодным голосом приказывает убить её. Теперь же маг сам приходит в её опочивальню, телепортируясь прямиком на кровать и выслушивая ругань хозяйки комнаты, что мог бы и ботинки снять.

Лукас наглый до безобразия, для него не существует рамок и приличия. Он никого не слушает и поступает как хочет даже будучи придворным магом. Атанасия порой ругает его за это, порой — спускает с рук, лишь горестно вздыхая, потому что Лукаса уже не перевоспитать. Так к чему тратить лишние нервы?

Атанасия двигается ближе к магу, с каплей смущения упирается ему в грудь, скрытую белой рубашкой, и вдыхает пьянящий запах чужой маны. Рядом с Лукасом тепло и хорошо. Он не смотрит жалостливо, не кудахчет наседкой и не мнётся в попытке преподнести неприятную информацию. Он может и не понимает её чувств, её боли и опустошения, но остаётся рядом, дарит надежду вместо пустых слов поддержки и разбавляет одиночество одним своим присутствием. Он становится её утешением.

— Эй, не смей засыпать, давай выкладывай, что ты там думала обо мне, — требует Лукас, и Атанасия тихонько вертит головой в знак протеста. Её пульс замедляется, дыхание потихоньку выравнивается, а ненужные мысли покидают голову. Ей хорошо, тепло и уютно. Она хочет остаться так на подольше.

В конце концов Лукас вздыхает, ворчит что-то под нос и щёлкает пальцами. Раздаётся тихое трепыхание, а затем плед накрывает их, согревая. Атанасия не сдерживает очередной за ночь улыбки, а маг чуть сильнее сжимает её руку в своей, притягивает к лицу и губами касается тонких нежных пальчиков принцессы. Та, находясь на краю сна, счастливо думает о том, что Лукас, когда не вредничает, очень хороший парень.

А потом она засыпает.