Сказки Сказителя (джен)

— Моя мама никогда не умела готовить, — говорит Скарамучча, заваривая себе чай в разрисованном нежными цветами фарфоровом чайнике.

Стильная вещица доставлена к ним прямиком из Инадзумы. Тарталье тамошняя культура до одного места. Живут себе уединенным замкнутым мирком — ну и правильно. На его вкус народец слишком замороченный. С во-от такенными тараканами в мозгах. Среди инадзумцев сходу не обживешься. В Снежной все куда проще. Приходи и живи, если холодов с диким зверьем не боишься. Даже Скарамучча умудрился привыкнуть. Почти. Их Шестой Предвестник из тех, кто никогда, нигде и ни с кем не сможет чувствовать себя полностью комфортно. Что от куклы взять?

Но в его руках чайник. За столом полно места. Солнце село два часа назад. И внезапно у Тартальи нет совершенно никаких планов на вечер. Зато есть с собой пара бутылок перцовой настойки.

Скарамучча не худший собутыльник. Тем более, что делиться с ним не нужно: на любой попойке он так и будет хлебать свой крепкий горький чай без сахара. Искусственно созданные мальчики не пьянеют. Даже если с любой стороны выглядят как настоящие.

— Моя мама слепила меня из муки и масла, когда однажды все-таки попыталась понять, что с этими продуктами нужно делать, — продолжает Скарамучча.

На лице у него застыло то меланхолично-задумчивое выражение, которое появляется всякий раз, как его несет в дебри прошлого.

— Я смотрю, муки у нее было немного, — хмыкает Тарталья, ставя перцовку на стол рядом с чайником.

Низкорослый Скарамучча презрительно кривит губы. То ли от едких слов, то ли от вида бутылок.

Он почти на четыре столетия старше, но на голову ниже Тартальи. Вечный худосочный подросток с мерзким сволочным характером. Кукла, созданная и брошенная Райдэн Эи, Электро Архонтом Инадзумы. Побочный продукт экспериментов, как говорит Дотторе. Но Скарамучча все равно считает ее своей матерью. И в такие дни, как сегодня, предается тоске.

Подходящий настрой для собутыльника. Если парень рядом треплется об обидах прошлого, кажется, что он нажрался хлеще тебя. А в его кружку можно не заглядывать.

— Да рассказывай уже, — подначивает Тарталья. — Подеремся потом. Когда выпивка закончится.

— Или ты пойдешь за добавкой, — скептически фыркает Скарамучча, но расслабляется.

— Так одно другому не мешает.

Первый глоток они делают одновременно. Тарталья из горла, Скарамучча из чашки. Такой же изящно расписанной, как и его чайник.

— Ничего интересного, — выдает он сухо. — Испекла в печи. Оставила остывать, да так и забыла.

— Знаю, знаю! — Тарталья делает еще пару глотков и весело добавляет: — А потом ты выпрыгнул в окно, убежал в лес и встретил лису. Мне в детстве рассказывали эту сказку.

— Верно. Она про меня.

Скарамучча кивает с самым важным видом. Врет, само собой. Если бы хоть кто-то знал, как Райдэн Эи сделала такую мощную куклу, в Фатуи уже бы целая искусственная армия служила.

Алкоголь растекается по венам, согревает и немного кружит голову, отчего Тарталья прыскает:

— Я слышал ты тогда был круглым, точно шар. А когда встретил лису, возможно, кицуне, то она тебя съела.

— Чушь, — Скарамучча мотает головой. — Ты просто слышал версию, которую подправила Яэ Мико. Поверь на слово: схлестнись мы — лису съел бы я. И еще кого-нибудь. За компанию.

Тарталья даже не спорит. Он видел Скарамуччу в бою. Этот сожрёт.

В разговоре получается длинная пауза, заполнять которую никто не спешит. Потрескивают дрова в камине, тикают старинные часы на стене, отсчитывая минуты, снежные узоры проступают на стеклах отчётливее... Тишина не тяготит. Но все же, когда первая бутылка подходит к концу, тянет подать голос. В основном из-за отрешенного лица Скарамуччи. Тот словно забыл, что сидит в малой гостиной не один.

— Прошлый раз ты говорил, что мать сшила тебя из частей, оставшихся после катаклизма трупов, — напоминает Тарталья. — А потом оживила, используя громоотвод, молнии и два десятка инадзумских ругательств.

И потом Скарамучча якобы много лет бродил по миру один. Ведь всех очень пугали его многичисленные шрамы. Только в Снежной Дотторе сумел их убрать хирургическим путем. Этого Тарталья уже не озвучивает. Он тогда повелся, как последний идиот. И даже спросил Дотторе, насколько все было страшно. Их чудесный добрый доктор долго ржал. А ремонт в его лаборатории и без драки пора было делать. Хотя, по-хорошему, бить следовало кое-кого другого. Но когда Скарамучче хочется врезать, его хрен найдешь.

— Говорю же. В готовке она была не сильна.

Скарамучча подливает себе чая, вздыхает и они снова молча пьют.

— Вообще-то, — наконец нарушает он затянувшуюся паузу, — все было иначе. Она выстругала меня из особого живого полена, добытого в Сумеру. Только это большой секрет.

Ага. Как же! За последний год Тарталья таких секретов наслушался. Впрочем, врет Скарамучча всегда складно.

— Поначалу я был весь в сучках, кривой и угловатый. Мало на человека похож...

— Дай угадаю — встретил фею?

— Нет. В полночь зарыл все деньги, что у меня были на одном волшебном поле, исполняющем желания. Я тебе покажу. Тоже сможешь воспользоваться.

Тарталья в ответ хлопает бутылкой по столу и громко хохочет. А у Скарамуччи даже бровь не дёргается. И лицо — честнее не придумаешь.

— Панталоне это предложи.

Интересно, что их казначей ответит на предложение?

— Я уже пробовал. Но он не хочет. У этого меркантильного засранца все желания только вокруг денег крутятся.

— А ещё, подозреваю, он не верит в твои сказки?

Скарамучча кивает, глядя на дно своей чашки.

— Отвратительный тип.

— Мы все тут отвратительные. И я тебе тоже не верю.

— Все равно. Ты — благодарный слушатель. В десять лет все верят в чудеса.

— Мне двадцать один, — мрачно говорит Тарталья.

— Разница не велика.

Для четырёхсотлетней бездушной куклы — наверное, так и есть.

Ночь вокруг них полна теней и шорохов. Перцовка подходит к концу. Скарамучча уже заваривает чай по второму кругу. И пора бы закругляться. Или драться. Или бежать за добавкой. Но Тарталья решает покинуть в беседу дров:

— Знаешь, там, откуда я родом, есть легенда, про бездетную пару. После мокрого снегопада они вылепили снеговика, а когда мороз его закрепил, вместо снеговика получился ребенок.

Скарамучча мгновенно подбирается, весь обращаясь в слух. И явно видно, что этой сказки он ещё не слышал.

— Просто от мороза?

— Возможно ещё были традиционные для Снежной крепкие словца. Без них редко кто обходится, отмораживая себе пальцы.

Тарталья хмыкает. И уточняет, решив проверить догадку:

— Ты что, правда проверяешь все легенды о создании жизни, надеясь найти тот самый способ?

Скарамучча хмурится в ответ. Фыркает:

— Вот ещё! Обычно я сам их придумываю. Шутки ради. А вы, люди, уже превращаете в сказки.

— Да? А я думал, что ты просто перевираешь старые легенды на новый лад... — Тарталья скептически приподнимает бровь.

— Это для тебя они старые. А я помню их молодыми. Как ты думаешь, почему меня зовут Сказителем? Половина известных тебе историй рассказывает обо мне.

Никаких сомнений, что это опять понты и ложь. Потому Тарталья смотрит ему прямо в глаза и выдает максимально угрожающим тоном:

— Слышал сказку про древнего правителя, чья сказительница рассказала ему больше тысячи сказок? А когда ее истории закончились, ей отрубили голову. Не боишься закончить так же?

— Разумеется, нет, — Губы Скарамуччи расплываются в широкой самодовольной улыбке. — И не сказительница, а Сказитель. Причем сказки рассказывали половине дворца. До тех пор, пока, наслушавшись, вассалы не решили поднять мятеж. Голову отрубили правителю. А Снежная расширила свои южные границы, поглотив погрязшую в междоусобице соседнюю страну. Это опять обо мне.

Тарталья вздыхает. Скарамуччу не изменить.

— А подправила историю опять Яэ Мико?

— Нет. Педролино. Из зависти.

— Отвратительный тип? — со смешком уточняет Тарталья, поднимая бутылку, чтобы сделать последний глоток.

— Мы все тут отвратительные, — поучительно изрекает Скарамучча.

И это определенно звучит как тост. И как повод сгонять за добавкой.