Венок из голубых роз и золотого лавра, или сказки на ночь (гет)

— Флёр, миленькая, а расскажи сказку... или какую-нибудь историю...

Вот так и начинаются наши вечерние приключения. В конце концов эта малышка сделает из меня сказочницу, романистку или автора научно-популярных книжек из серии "Всё обо всём". У нас дома эта серия занимает полшкафа, а шкафы у нас в библиотеке от пола до потолка, а потолки пятиметровые. Красивая серия, только благодаря специальным чарам не затрёпанная вконец, потому что в возрасте Габриэль я её до дыр зачитала — на каникулах. Ну, а у Габи есть я, чтобы всё пересказывать. Она любит слушать. И умеет: глаза горят, улыбка предвкушения так и расцветает, рассказывай, мол, дальше!

Ну и что с ней поделаешь? Вот и хотелось бы помолчать, помечтать, да просто лечь на спину и вытянуть ноющие от бесконечных тренировок конечности, но...

Габриэль — моя младшая сестрёнка, я её люблю и берегу, как могу. Ей не очень-то повезло с одноклассниками, да и мне, если уж на то пошло, тоже. Почему людям трудно любить (да что любить — терпеть хотя бы!) тех, кто чем-то выделяется? Отец говорит, людей пугают крайности. Почти наверняка будут травить самого красивого и самого неприглядного, самого умного и самого глупого. Самого богатого и знатного, впрочем, травить едва ли посмеют, а самого бедного — пожалуйста. Знаем, видали.

Нет-нет, наша семья вполне обеспеченная, да и род наш по отцовской линии — один из самых знатных во Франции. Наверное, поэтому нам не так уж плохо живётся в Шармбатоне, никто не посмеет причинить нам настоящий вред. Да и у мадам Максим сильно не разойдёшься в шалостях и каверзах. Думаете, изящество манер, балетная грация и безупречность облика просто так, сами по себе берутся? Нет, это результат железной дисциплины и долгой, подчас выматывающей работы над собой. В некоторых отношениях мы дадим сто очков вперёд знаменитому своей суровостью Дурмстрангу. У них строгость внешняя, прямолинейная, да и тёмной магией они увлекаются сверх меры. Шармбатон — иное дело; здесь воспитывают лучших, блистательных, сильных — сильных отнюдь не грубой силищей, а умом и умением безупречно вести себя в любой ситуации. Здесь ценят таланты и умеют огранить их. Франция долгое время была образцом для всей Европы, и в Шармбатоне этого не забывают; подчас бывает очень трудно, но я уверена, что оно того стоит.

Эта уверенность, надо признаться, привела меня на опасную дорогу. Теперь я — чемпион школы, участница Турнира Трёх Волшебников (то есть четырёх, уж не знаю, как это получилось, но с нами в компании очутился четверокурсник Гарри Поттер, знаменитый Избранный из учебника новейшей истории, — вопиющее недоразумение, чтоб не сказать больше); за окном шумит холодный английский дождь, а мы с Габриэль сидим в увешанной гобеленами спальне замка Хогвартс. То есть я сижу, а Габриэль уже лежит, укутавшись с головой в одеяло, один нос торчит. Я тоже кутаюсь в кашемировую шаль — мамин подарок: "каждый раз, милая, как будешь накидывать её, вспомни — это я тебя обнимаю..."

Ой, мамочка!..

Хогвартс поразил нас своей внешней неустроенностью (будто тут не кончилось Средневековье!) и какой-то расхлябанностью, что ли. Здесь видимо-невидимо привидений (представляете, какое впечатление они производят на магглорождённых!?). Да что там, у них историю призрак ведёт — и плохо ведёт, возмутительно плохо; наш месье Сен-Пьер в Шармбатоне — просто поэт, на лекциях чуть ли не спектакли в одиночку разыгрывает, так и горит своим предметом. А здесь! Да и другие учителя весьма своеобразны. Мне понравилась профессор Макгонагал, декан Гриффиндора — она строгая, но не слишком, и у неё есть чувство юмора, а профессор Флитвик, пожалуй, смог бы влиться в педагогический состав нашего Шармбатона; профессор Спраут, увы, не смогла бы — она отличный специалист и очень добрая, видимо, женщина, но её внешний вид... ни в какие рамки! А декан знаменитого Слизерина? Он, безусловно, блистателен в зельеварении и, говорят, в тёмных искусствах смыслит ещё лучше, просто великолепно; очень может быть. Пока он говорит о своём предмете, я готова уважать его всей душой. Но в Шармбатоне никто, никогда не позволил бы себе таких оскорбительных, унизительных замечаний в адрес учеников. К счастью, насчёт нас, учеников Шармбатона, он ещё не прохаживался. Попробовал бы он! Впрочем, мы не даём повода. Придраться к нам — сложная задача. Ха! Мне кажется, профессор Снейп даже немножко сожалеет, что на нас зло не сорвёшь. А он очень злой, очень... Поговаривают, что он злится на профессора ЗОТИ, бывшего аврора Аластора Грюма по прозвищу Грозный Глаз. Да, такого своеобразного преподавателя у нас в школе тоже не потерпели бы. Нет-нет, занятия с ним полезны, но несколько... чересчур впечатляющи. Правда, трудно найти претендента на проклятую должность — больше года на ней никто не задерживается, хорошо, если целым и невредимым из замка уходит. Говорят, профессор Снейп каждый год подаёт прошение и получает от директора отказ: такой у них ритуал. За плечами этого профессора кроется какая-то тайна, и можно было бы придумать о нём целый роман, если бы он только не вёл себя так отвратительно. Герой романа может быть мрачным, жестким, резким, но он не может унижаться до мелочных оскорблений.

Что уж говорить об учениках! Они не встают, когда входят учителя, болтают, читают посторонние книжки на уроках и вообще очень мало смыслят в правилах этикета, вечно шумят, носятся по коридорам, даже старшие ведут себя, как маленькие, подстраивают мелкие и довольно нелепые каверзы, шалят и хулиганят. В Шармбатон они просто не смогли бы пронести всю эту дурацкую продукцию из лавки "Зонко". Да и желание делать глупости после напряжённой учебы как-то тает. И потом... всё дело — в коллективе. У нас бы этого просто не поняли. У нас так не принято.

А как они ведут себя с этим бедным мальчиком, Гарри? Хогвартс восхищается Седриком Диггори, своим "законным", заранее одобренным учителями чемпионом, знаменитым Виктором Крамом, мною, но на беднягу Гарри изливают такие помои, что тошно смотреть. Мы втроём решили, что это пора пресечь, кое с кем переговорили, но остановить такую волну — дело не одного дня. Да и учителя на всё смотрят сквозь пальцы.

Очень странно, что преподаватели вообще позволили ему участвовать, тем более что парень явно не горел желанием становиться чемпионом. Он и возле Кубка Огня околачивался больше за компанию с друзьями из семьи Уизли — кажется, это многочисленное рыжее семейство заполонило половину факультета Гриффиндор. На самом деле сейчас их в стенах замка только пятеро; а ещё есть двое старших братьев, которые работают где-то за границей. Налицо один из организаторов Турнира, Персиваль Уизли, и ещё школьники: девочка Джинни, друг Гарри Поттера Рональд (правда, они сейчас в ссоре — хорош друг, в самую трудную минуту бросил!), и ещё близнецы Фред и Джордж. Вот они кидали свои имена в Кубок, хоть им и семнадцати нет, и, разумеется, получили наказание от директора — две великолепные седые бороды. Всякий, не достигший нужного возраста и приблизившийся к Кубку, получал такое украшение. Чувство юмора у Дамблдора своеобразное, но оно, определённо, есть. Седобородые близнецы были просто очаровательны в своём гневе и недоумении. Надо сказать, эти двое столь энергичны и изобретательны, что могут затмить стаю пикси. Только деятельность у пикси бессмысленная, а у этих всегда есть запретная и сулящая выгоду инициатива. В Шармбатоне их живо заняли бы делом, дополнительными занятиями, тренировками — и им же было бы лучше, толк бы из них вышел. А тут одни детские выходки.

А это противостояние факультетов! Не стой за этой традицией таких кровавых противоречий, она была бы по-своему хороша. Соперничество, конечно, подстёгивает. Но, судя по поведению и общему уровню знаний среди учащихся Хогвартса, их соперничество подстёгивает не к совершенствованию в учёбе, а к озлоблению и хулиганству. Нет, всё-таки права наша мама: лучшая мотивация в любом деле — это понимание, что ты совершенствуешься для самого себя, для достижения собственной цели, и цели достойной. Тогда всё сможешь. И не выдохнешься, когда настанет самый трудный период. Если, конечно, задача по плечу.

Мне по плечу стать чемпионом, по плечу сочинить сказку и пересказать половину энциклопедии. Но сегодня...

— О чём же тебе рассказать, Габи? Может, из истории Хогвартса?

Габриэль помотала головой и ещё сильнее закуталась в одеяло.

— Нет, хватит с меня Хогвартса, — сморщила носик она, — лучше расскажи про голубую розу.

Что ж, малютка Габриэль скучает по дому. Я тоже скучаю. Серо-голубой замок на холме, в окружении зелёного леса, с внутренним садиком и оранжереей, похожей хрустальную шкатулку, где цветут голубые розы, такие, как на нашем фамильном гербе; каминный зал, старинные фрески на стенах, и наши комнатки, и мама с папой — всегда рядом, всегда. Да! Все мы любим расправлять крылья и мечтаем улететь в далёкие страны, но возвращаться будем непременно в родное гнездо...

— Что ж, слушай, Габриэль, — начинаю я обстоятельно, словно она не знает семейную легенду от начала и до конца, — давным-давно, когда принцессы и рыцари ещё не перевелись, а Статут не приняли, появился в семье Делакур удивительный юноша...

Наш предок Жан Делакур был и красив, и статен, и, как полагается воину и рыцарю, владел мечом и боевой магией на высочайшем уровне. И жить бы ему, как все остальные, воевать, завоёвывать новые земли, побеждать драконов (их тогда по лесам и горам пряталась тьма тьмущая, не то что сейчас!), жениться на богатой и знатной невесте да завести десяток крепких сыновей. Но возжаждал Жан Делакур учёности, желал служить он наукам, вместо турниров ездил по университетам, бродил по дорогам, как простой школяр, сочинял стихи, а затем и стал тем, кем хотел — великим учёным, великим, несмотря на свою молодость. И вот однажды услыхал он, что у одного графа, что жил на самом краю королевства, случилась беда: прокляла его юную дочь злая ведьма, и сделала так, что невинная мечта бедной девушки обернулась для неё великим мучением. И не было покоя несчастной, пока не расцветёт в её саду голубая роза; а если не случится этого через полгода, то есть следующей весной, исчахнет она от горя. Горевал граф, мучился, а поделать ничего не мог — ведь он был к тому же магглом, а тогда, хоть Статута ещё и не было, магглы уже мало знали о волшебниках и не ведали, к кому лучше обращаться. Да и среди магов не знали никаких голубых роз. И роза должна была быть настоящая, иначе ничего не вышло бы, не удалось бы снять заклятие. Жан был добрый человек, жаль ему стало и отца, и девушку. Приехал он в графский замок под видом простого путешественника, взглянул на девушку (звали её Изоттой) и влюбился без памяти; верно, сама любовь его вдохновляла, что сумел он за полгода создать голубую розу и спасти жизнь Изотте. За это время она и сама его полюбила, мечтала выйти за него замуж, хотя считала его простолюдином, а гордый и не то чтобы благодарный граф о том и думать не хотел. Но тогда Жан назвал своё истинное имя, открыл, что он даже познатнее маггловского графа будет; поженились они с Изоттой и жили долго и счастливо. На гербе семейства Делакур появилось изображение голубой розы, а гобелен, затканный этими чудесными цветами (с него-то, с этой фантазии юной Изотты, и началась вся история), стал передаваться у нас из поколения в поколение.

Он очень красивый, этот гобелен, несмотря на древность; лежит у нас в лучшей комнате под стеклом, люди приезжают посмотреть на него, как на достопримечательность. Не очень удобно, когда по твоему дому ходят экскурсии, но мы привыкли. Что поделаешь — зато у нас есть голубые розы и славное имя.

А у голубых роз, надо сказать, есть множество чудесных свойств. Из их эфирного масла делают лекарства и духи — аромат совершенно особенный, очень лёгкий и нежный. Несколько поколений назад в нашей семье появилась ещё одна традиция: дарить девушкам на совершеннолетие первый флакон духов "Голубая роза". Вот он, мой флакончик, стоит на туалетном столике, чуть мерцает в сумерках...

— А как же злая ведьма? — подала голосок Габриэль.

Что-то я рассеянна сегодня. Забыла про негодяйку.

— А что ж ведьма? Позеленела и лопнула от злости. Так ей и надо.

— А почему она возненавидела Изотту?

Ну и ну! Как же я могла рассказ-то так повести?

— А из зависти! И такая же тварь была эта злая колдунья... Под видом бедной паломницы, что ходит по святым местам, проникла она в замок; приняли её радушно, и увидела там рукоделие Изотты, которая была весьма искусна в шитье и вышивании; особенно же красив вышел гобелен с чудесными голубыми розами, каких в природе тогда ещё не бывало. То была мечта этой девушки, наделённой богатой фантазией. Но злые колдуньи так устроены, что терпеть не могут чужого искусства, чужого успеха и чужой мечты. Вот и прокляла злодейка Изотту. Но хорошие люди помогают друг другу, а потому хорошему человеку всё на пользу, и беду можно в победу обернуть, а вот злодеям хорошо никогда не будет — они ни побеждать, ни проигрывать не умеют...

Ох, несёт меня в иную сторону: заняты мысли Турниром. А Габи уже и спит, дышит ровно и спокойно. Спи, малышка, спи, моя славная, пусть тебе снятся прекрасные сказочные сны...

А мне, кажется, в эту ночь будут сниться драконы.

Именно сражение с драконом станет нашим первым испытанием. Что ж, мы знали, на что шли, знали, что рискуем жизнью. Не так уж мы и плохи, как я посмотрю: все четверо попытались довести до сведения друг друга то, что нам рассказали под большим секретом наставники. Строго говоря, мы не должны знать, что за испытания нам предстоят, но это слишком опасно, так что нас готовят. В старину было жестче, но теперь никто не хочет человеческих жертв на Турнире.

Что ж, я понимаю, отчего Ильверморни и Колдовостворец отказались от участия в "этом цирке". А всё-таки я не могла не воспользоваться шансом. Ведь я — первая ученица Шармбатона, лицо и гордость школы. Наград и кубков у меня накопился уже целый сундук. Участие в Турнире Трёх Волшебников раскрывает многие двери, прибавляет блеск и вес имени волшебника. Я собираюсь многого добиться и быть достойной своей славной семьи. Я хочу проверить свои силы. Я знаю, что они мне пригодятся. Не за горами время, когда и мне придётся встать на защиту своей семьи, страны, своих убеждений. Неспокойно не только в Англии. Но мы справимся. Разумеется, справимся.

...За окном по-прежнему шумел английский дождь — сильный, холодный. Тьма непроглядная. Как там в своих клетках наши бедные драконы?

А у нас здесь тепло и уютно. По гобеленам бегут белые единороги, склоняют головы перед Прекрасными Дамами, а храбрые рыцари скачут верхом сквозь непроходимые чащи навстречу приключениям. Пожалуй, я должна признать — есть в Хогвартсе своё неповторимое очарование, и некоторая доля удальства и безрассудства ему идёт.

А всё-таки всё хорошо в меру.

На этом я и уснула.

* * *

— Флёр, твою "Голубую розу" унесла какая-то огненная крыса! Прости, я ничего не смогла сделать, я...

О нет! Только этого не доставало...

После долгого дня, проведённого на занятиях, и не менее напряжённого вечера в библиотеке хочется отдохнуть. Сегодня было сделано немало: сдана контрольная по трансфигурации, начата новая тема по нумерологии, влеплено между глаз небольшое проклятие одному ретивому слизеринцу, преследовавшему Гарри с воплями "Ты смердяк!", замечено, что Виктор Крам, вместо того, чтобы читать про драконов, пожирает глазами завсегдатая школьной библиотеки Гермиону Грейнджер (она же друг Гарри Поттера, она же одна из лучших учениц Хогвартса — судя по корешкам книг, которые она с увлечением читает, девочка и впрямь сильно опережает программу). Означенная мисс Грейнджер взирает на меня с плохо скрытой неприязнью — видимо, есть в наших натурах что-то глубоко различное (а может и общее — мы обе явно честолюбивы!), она это чувствует и сердится. Да и что греха таить — коль ты на четверть вейла, на тебя будут оглядываться почти все парни и сердиться почти все девушки. Увы.

Я ещё не решила до конца, как справиться с драконом, и мне хотелось только одного — вернуться в нашу с Габриэль уютную спаленку, обнять сестрёнку и забыть обо всех сложностях. Но не тут-то было!

Габриэль встретила меня испуганным возгласом, возвещая, что невиданное существо стащило мой именинный флакон духов. Я так и обмерла:

— Крыса? Огненная?

— Да, и я ничего не смогла сделать, она так щёлкнула зубами, и я...

— О, Габи, надеюсь, ты её не трогала?

— Нет, я...

— Покажи руки!

Габриэль покорно продемонстрировала мне свои розовые ладошки. Слава Богу, ни ожогов, ни укусов.

— Это была такая большая крыса, с кошку, и вокруг неё словно пламя какое-то, но оно ничего не жгло, и глаза у неё такие красные, блестящие... схватила лапками флакон и убежала... испарилась! Ой, что это было, Флёр?

Я устало опустилась на край постели. Ну и ну!

— Это была так называемая драконья крыса, Габи. Они живут в симбиозе с драконами, у них огнеупорная шкурка, поэтому выглядит как бы горящей. Драконы их защищают, а крысы уничтожают на теле драконов всяких вредителей, даже "чистят" драконам зубы, то есть выбирают и вычищают из их пастей лишнее. Эти крысы очень умные, они могут приносить драконам...

Тут до меня дошло, что к чему, и я вскочила на ноги, хватая плащ и шляпку.

— Ой, Габриэль, я бегу! Потом объясню!

А что тут объяснять: для дракона лепестки голубой розы — как валерьянка для кота. Но духи на основе этой розы — яд, даже в столь крошечной дозе, какая содержится в моём флаконе... крошечной для драконьей туши, конечно!

Уже на пороге я обернулась и погрозила сестрёнке пальцем:

— Не смей никуда уходить! И если придут какие крысы — не смей их трогать! Пусть берут что хотят, лишь бы тебя не покусали!

Габриэль кивнула, усевшись на кровать и на всякий случай подобрав под себя ножки. Надеюсь, никого тут больше не появится...

А я уже бежала по коридору к ближайшему боковому выходу, на ходу натягивая плащ и накладывая на него заклинание "Импервиус", поскольку за окном опять шёл дождь, а являться к драконологам в образе мокрой мыши я не собиралась.

Вот и Запретный лес, вот и знакомая полузаметная тропка, по которой мы уже ходили с мадам Максим, и походные палатки драконологов, и необъятно высокие клетки с драконами. От этих клеток как раз движется в лёгких сумерках высокая фигура с огненно-рыжей шевелюрой.

— Простите, сэр, постойте! — воскликнула я, подбегая к нему.

Он скользнул по моим тонким туфелькам на каблуках чуть насмешливым и удивлённым взглядом — да, да, я экипирована не для прогулок по лесам, но чары не дают мне запачкаться и уронить достоинство, а это главное. Узнаешь, господин драконолог, из-за чего я прибежала к тебе, поймёшь, что у меня не было времени на переодевание. За твоих же подопечных беспокоюсь!

В двух словах я изложила ему своё дело, и он так и ахнул:

— Точно дети малые! Спасибо, мадемуазель Делакур, сейчас пойду вызволять ваше имущество... только, боюсь, использовать его по назначению будет уже нельзя. Крыса была огненная? С красными глазами? Значит, хвосторога...

Оказывается, красноглазые крысы чаще всего селились на хвосторогах.

— Вы что, пойдёте в клетку с драконами... один?

Он испытующе поглядел на меня, видимо, на что-то решаясь:

— Идемте со мной, мадемуазель.

Я кивнула.

Он оставил меня по ту сторону решётки убежища хвостороги. Зверюга завозилась, неуклюже пятясь в угол и крепко сжимая свои чудовищные челюсти. Ни дать, ни взять — собака, которая съела что-то запретное без ведома хозяина. Это было бы смешно, если бы только к этому огромному созданию не приближался человек — такой хрупкий по сравнению с монстром! Я сжимала свою палочку изо всех сил, припоминая все известные мне заклятия против драконов. Разумеется, я не должна навредить хвостороге. Но когда на чаше весов жизнь человека и жизнь зверя...

Но драконолог ничего не боялся. Он бесстрашно поднял волшебную палочку, наставив её на драконшу, и нараспев прочитал заклинание. Чудище замерло с остановившимся взглядом жёлтых глаз, а потом потихоньку, потихоньку опустилось на брюхо, положило голову на землю и раскрыло пасть. Я вдруг заметила, что внутри клеток царит лето: на земле зеленеет трава и цветут одуванчики, которые хвосторога нещадно примяла. А драконолог сбросил мантию, оставшись в какой-то почти маггловской экипировке, и двинулся прямо к раскрытой пасти. Неужели он туда зайдёт?

Именно! Придерживая одной рукой верхнюю челюсть дракона, он встал на нижнюю (чудище скосило глаза) и заглянул внутрь, сосредоточенно оглядывая драконью пасть и защёчные мешки, что так и раздувались у основания головы монстра. Несколько взмахов палочкой, "акцио!", и вот — пожёванный флакон летит в приготовленную для этого посудину. Дракон завозился, заскрёб когтями землю, но продолжал лежать, словно чья-то сильная рука придавливала его и держала. Я вздохнула с облегчением, когда драконолог вышел из пасти чудовища, подхватил посудину, свою мантию и вышел из клетки, захлопнув за собой дверь и скрепив замок надёжным заклинанием. И вовремя — хвосторога очнулась, подняла голову, села на задние лапы и с обиженным рёвом кинулась на решётку.

Драконолог взмахнул над головой волшебной палочкой, накладывая очищающие заклятия, набросил на плечи мантию и со смущённой улыбкой обернулся ко мне.

— Боюсь, мадемуазель Делакур, ваши духи безнадёжно испорчены. Мне очень жаль, мы должны были лучше следить за охранными чарами. А заповедник вам обязан — своим своевременным появлением вы спасли жизнь венгерской хвостороге. Как видите, едкая слюна дракона уже начала разъедать хрусталь. Ещё немного, и... утром мы нашли бы труп в этой клетке. Я не думаю, что мы можем возместить вам потерю дорогой вещи, но...

— Возможно, завтра я и расстроюсь из-за потери своих духов, — сказала я, — но сейчас я так рада, что мою сестру не укусила крыса, а ваша прелестная питомица цела, что больше ничего и не надо. К тому же... я слышала заклинание. В последнее время я перечитала горы литературы о драконах, а о таком и не слыхала.

— Естественно. Чары ещё в разработке. Видите ли, в основе лежит почти та же формула, что и в Империо. Вроде как тёмная магия. Пограничная. В данном случае — служит во благо, но мы не слишком надеемся, что нам удастся запатентовать и распространить своё изобретение. А ведь многим облегчило бы жизнь... — он вздохнул, и в этом вздохе был груз подлинных сожалений.

В самом деле! Драконам нужны гигантские дозы транквилизаторов, чтобы ввести их в искусственный сон, и действуют они не сразу. Драконы — существа холоднокровные, и их нельзя приручить, как льва или саблезубого тигра. Остаётся только воздействовать магией — это быстро и эффективно. Но... о, если бы сумасшедшие экстремисты не мешали учёным работать, а остальным людям — спокойно жить!

— О, я понимаю, — отвечала я, — и всей душой желаю вам успеха.

Меня восхитило мужество драконологов, которые разрабатывали новые чары, осознавая риск и не страшась, что их усилия окажутся напрасными и непринятыми. Время их открытий ещё придёт. Хорошо бы, чтобы не слишком поздно.

— Спасибо. На Турнире, в крайнем случае, мы применим эти чары подчинения зверя. Вы слышали заклинание. С него не стоит начинать, но когда речь идёт о жизни и смерти...

— Спасибо. А Гарри знает?

— Знает. Я полагал, что он уже довёл до сведения остальных.

— Видимо, не успел. Он слишком мал для таких испытаний.

— У него за спиной испытания покруче.

— Да, — я кивнула, — мне пора, нужно вернуться до отбоя. Не то мистер Филч...

— О да, Филч! И ещё миссис Норрис! — расплылся в улыбке драконолог, точно ему о старом друге напомнили. Наверно, когда он сам учился, сердитый Аргус Филч со своей кошкой не вызывали у него столь тёплых чувств, но теперь, когда школьные годы оказались за плечами...

Я понимающе улыбнулась и сделала шаг в ту сторону, где лежала заветная тропинка.

— О нет! — вдруг воскликнул драконолог, протянув руку, словно хотел схватить меня за рукав, но в последний момент затормозил. — Вам нельзя возвращаться тем путём. В этот час там проходят мерцальщики.

Мерцальщики! Жутковатого вида ночные существа вроде волков — с мерцающей в темноте густой шерстью. Из-за этой шерсти их почти истребили, но в Запретном лесу осталась одна из немногих стай, живущих на свободе, а не в магическом зоопарке или питомнике.

Я остановилась, а мой собеседник продолжил говорить:

— Я провожу вас, мадемуазель Делакур, другой дорогой. И, кстати, я так и не представился: меня зовут Чарльз Уизли, — и он провёл рукой по рыжей шевелюре, — вы, наверно, знаете моих братьев... и сестру.

— Очень приятно, — улыбнулась я, протягивая ему руку, которую он чересчур осторожно пожал (думал, я фарфоровая? ха!), — конечно, знаю! Они очень яркие личности. Во всех смыслах.

— О да, — фыркнул Чарльз Уизли, — частенько думаю, что пора взять Фреда с Джорджем в оборот, пока они не натворили бед. Но я работаю в Румынии — не разорвёшься...

— Должно быть, сложно было с такими младшими братьями?

— Ещё как! Зато не соскучишься. У вас ведь тоже есть сестра?

— Да, но только одна, и очень тихая и спокойная малышка.

— Вам повезло.

— Я знаю...

За разговором мы обошли клетки с драконами и двинулись по тропинке, взбиравшейся на поросший древними соснами холм. Папоротники и кустарник, составлявшие подлесок, уже покоричневели и облетели; дождь кончился, но небо было по-прежнему затянуто тучами, и мы освещали себе дорогу "люмосами". В некоторых местах корни сосен образовывали естественные ступеньки сотворённой природой лестницы, в некоторых — торчали как попало, и мне пришлось не раз опираться на руку мистера Уизли.

— Я давно здесь не ходил, — произнёс он извиняющимся тоном, — да и после дождя...

— Ничего, зато похоже на лестницу во дворце лесного царя, — сказала я, забываясь. У всех этих Уизли есть какая-то особая черта — с ними быстро чувствуешь себя легко и свободно, будто знал их всю жизнь, с самого детства. Ну и что ж? Могу я себе позволить быть немножко романтичной? Мистер Уизли улыбнулся и покачал головой — мол, надо же такое выдумать! Но язвить не стал, сказал только:

— Хорошо, что вы во всём стараетесь видеть положительную сторону.

Мы поднялись на холм, и дорога стала ровнее; я перестала было цепляться за мистера Уизли, но он предложил мне подойти к краю обрыва, и я незаметно для себя вновь схватилась за его локоть.

Мы стояли над той самой тропинкой, по которой я пришла из Хогвартса; светящейся вереницей по ней шли крупные волки-мерцальщики. Они ступали медленно, величаво, с каким-то грустным достоинством — бедняги, исчезающий ведь вид!

— Это очень красиво! Отсюда — даже совсем не страшно, — воскликнула я, и мистер Уизли улыбнулся, явно довольный.

Дорога к замку вообще шла по очень красивым местам, хотя сейчас, по осени, красота эта была печальна.

— Весной здесь лучше, — заверил мистер Уизли.

— Надеюсь, что увижу здесь весну!

То разговаривая, то замолкая, мы подошли к школе, к тому самому боковому выходу, которым я воспользовалась недавно.

— До свиданья, мадемуазель Делакур. Спасибо вам ещё раз.

— И вам спасибо, что проводили меня, мистер Уизли.

Он улыбнулся:

— Все зовут меня Чарли.

— А меня — Флёр, — ответила я. — Доброй ночи, Чарли.

— Доброй ночи, Флёр.

Я юркнула за тяжёлую низенькую дверь и взбежала по лесенке, чтобы добраться до первого оконца. Встав так, чтобы снаружи меня не было видно, я взглянула на дорожку. Чарли Уизли широким шагом уходил в сторону Запретного леса, и мне стало по-глупому страшновато за него. На повороте дорожки он вдруг обернулся. Я не выдержала и показалась в окне.

Сверху до меня тут же донёсся голосок Габриэль:

— Флёр! Вот ты где! Где ты пропадала? Я уж испугалась!

Я поспешила к ней.

— Нигде не пропадала. Спасала хвосторогу. Дракон мог умереть из-за моих духов.

— А кто это тебя провожа-ал? — с лукавой улыбкой спросила Габриэль. Ах ты моя маленькая лисичка, даром что белокурая!

— Это просто драконолог.

Габи улыбнулась ещё шире.

— Будешь хихикать, ничего не расскажу!

Это подействовало. Рассказав сестрёнке коротко, без упоминания полусекретных чар, историю об утерянном флаконе и спасённой хвостороге, а также о веренице мерцальщиков и прочих чудесах Запретного леса, я наконец смогла отправиться в постель. Я заснула, едва голова моя коснулась подушки, и мне снилось, что Чарли Уизли летит на драконе ко мне на помощь, а мадам Максим возлагает нам всем — всем четверым чемпионам — на головы золотые лавровые венки.

— Ну как, Флёр, хорошо повеселилась на балу?

Какой звонкий, совершенно не сонный голосок! А ведь Габриэль должна была давным-давно спать! Она и спала. Как раз к моему возвращению выспалась и проснулась, бодрая и любопытная.

— Ах, Габи, замечательно! — воскликнула я и откинулась на подушку, брошенную на кушетку-рекамье. Моя фигура отразилась в зеркале — точно картина в раме.

...В старину это был частый сюжет для салонных живописцев: дама, вернувшаяся с бала и отдыхающая в своём будуаре. В полумраке комнаты не видно, что живые цветы уже увяли, шлейф порван в танце, ноги стёрты в кровь, а веер сломан; видна только прекрасная женщина, утомлённая развлечениями, задумчивая, томная...

Большинство живописцев были мужчинами, и многие из них придавали своим картинам печальное и пророчески-грустное звучание. А зря... что может быть приятнее возвращения с бала, когда лежишь, давая отдых усталым ногам, а в голове ещё звучит музыка и голос одного самого приятного кавалера, и вихрь великолепного праздника ещё кружит и кружит тебя... и совсем не хочется снимать платье, разбирать причёску — хочется продлить чудесные мгновения прошедшего вечера, чтобы подольше не кончалось волшебство...

Отражение моего силуэта в раме зеркала напоминает, конечно, старинную картину, но за моей спиной сидит на кровати малышка Габриэль, и её кругленькая мордашка в ореоле растрёпанных кудряшек белеет в темноте самым милым и забавным образом. Пора рассказывать продолжение моей осенне-зимней сказки...

Так, говорила ли я, что Хогвартс неухоженный и расхлябанный, профессор Снейп — мрачный злюка, Грозный Глаз — сумасшедший, драконы — жуткие монстры, а английская осень — холодная и противная? Так вот: ничего подобного! Сейчас я уже так не думаю. Первое впечатление оказалось ошибочным. Чем больше узнаешь Хогвартс, тем сильнее привязываешься к нему и с каждым днём, незаметно, попадаешь под власть его чар, пока не влюбляешься в эти места без памяти. И я влюбилась. Возможно, справедливо будет признаться в том, что я влюбилась и в Чарли Уизли. А потому и весь мир вокруг видится мне таким замечательным...

Где-то я слышала, что только влюблённые видят мир по-настоящему, как надо: прекрасным, восхитительным, с самой лучшей стороны. Это правда. Всё чудесно, чудесно, чудесно!

Промозглая английская (точнее, шотландская) осень заиграла для меня новыми красками после того, как Чарли стал всё чаще искать со мной встреч. До первого испытания мы уже не виделись: следовало сохранять тайну, он даже родственников своих не навещал открыто (правда, потихоньку вызвал к себе Рональда и устроил ему головомойку за несправедливое отношение к Гарри, и это подействовало). Впрочем, накануне испытания с драконами Чарли напомнил мне о себе: домовой эльф из Хогвартса оставил на моём туалетном столике письмо и коробочку. В коробочке была неловко упакованная брошь из кости сибирской хвостороги — в виде миниатюрного букета роз, а в письме — объяснение: Чарли писал, что его "загрызла совесть" и он хочет возместить мне потерю флакона драгоценных духов.

Мастерство резчика, создавшего это украшение, просто выше всяческих похвал. Оно такое тоненькое, но розы — как настоящие! Впоследствии (то есть сегодня, на балу) я узнала историю этой броши: Чарли купил её во время командировки в Сибирь. Когда он покупал в лавке сувениры для родных и друзей, он даже не взглянул в сторону украшений: его мать и сестра гораздо больше обрадовались забавным фигуркам фантастических существ. Но продавец уговорил Чарли приобрести брошку: мол, у него на лбу написано, что она ему ещё очень сильно понадобится. Чарли сдался и решил, что когда-нибудь подарит эту сибирскую брошку своей невесте...

И вот теперь букетик из роз красуется на моём голубом платье. Чарли сказал мне... ой, нет, пока что я обойду молчанием те мгновения под сенью зачарованного сада, стоит пересказать, произнести вслух — и особенная, неуловимая магия исчезнет. Позже, чуть позже, я расскажу и об этом разговоре малышке Габриэль, но пока ещё рано...

Итак, мы благополучно прошли испытания с драконами, а затем и с русалочьими тайниками. Ну и шуточки у организаторов Турнира, надо сказать! Я, конечно, знала, что с Габриэль ничего не случится, да и с остальными участниками действа тоже, но...

После того, как мы справились с драконьим племенем, Чарли должен был уехать. Вместе с другими Уизли он поздравил нас, чемпионов, и меня в том числе, с успехом, пожал мне руку уже покрепче, почти как равной, и сказал: "надеюсь, мы ещё увидимся!". Я улыбнулась и кивнула: конечно, увидимся! Но я не думала, что следующая встреча произойдёт так скоро — через несколько недель.

Чарли сопроводил своих драконов обратно в Румынию и поспешно вернулся в Англию. Официальной причиной его возвращения были переговоры относительно строительства в Южной Англии драконьего заповедника по образцу румынского; идея витала в воздухе давно, и Чарли собирались назначить одним из экспертов — наблюдать за строительством и, возможно, начать работать в новом заповеднике. Но была и неофициальная причина: накаляющаяся политическая обстановка. Чарли ведь не только учёный-драконолог. Он — участник международного Сопротивления адептам тёмной магии, местное отделение которого зовётся Орденом Феникса. Он — один из наших. Почему-то я не была удивлена, когда узнала об этом. Вся семья Уизли состоит в Ордене, кроме Перси.

И вот Чарли вернулся. Глава Ордена, директор Дамблдор, предполагал, что Чарли будет исполнять поручения по всей стране, разъезжая из графства в графство в поисках якобы лучшего места для заповедника, наведываясь в Лондон, якобы для решения бесконечных бюрократических проблем — но кроме этого Чарли частенько крутился вокруг Хогвартса. Несколько раз (на самом деле я помню каждый день) мы случайно встречались в Хогсмиде, куда всех учеников школы (начиная с третьего курса) каждую субботу отпускают на прогулку; и мы чудесно гуляли втроём — Чарли, я и Габриэль, деликатно державшаяся на небольшом расстоянии (держаться на большом расстоянии я бы ей и не позволила — детей должно быть видно, даже если не слышно, особенно в чужой стране). Наши ежесубботние "случайные" встречи стали вроде как традицией. Я принялась ждать их.

Чарли потом признался, что ему было немного неудобно заранее приглашать меня на настоящее свидание: он опасался, как бы я не подумала, будто он хочет отделаться от Габриэль, а ничего подобного не было: во-первых, она нам не мешала, а во-вторых, он привык, что рядом есть младшие братья и сестры. И всё-таки однажды Чарли пригласил меня — но уже не в Хогсмид, а в кафе Флориана Фортескью в Косом переулке. Дело в том, что меня, как привилегированную ученицу и к тому же совершеннолетнюю старшекурсницу, мадам Максим вполне могла отпустить в Лондон, и Чарли об этом узнал каким-то окольным путём (я точно помню, что сама ему об этом не говорила; но я догадываюсь, что проболталась Габи — а может, и нарочно намекнула). Я чувствовала себя немного виноватой, что оставляю сестрёнку без присмотра, одну, но она уверяла, что не станет без меня скучать. Небольшим утешением мне служило то, что Габриэль подружилась с двумя девочками с Хаффлпаффа, Китти и Касси Боунс; две сестрёнки-погодки, первокурсница и второкурсница, они мне понравились — милые, спокойные девочки, да и семья их пользуется самой доброй славой. Племянницы Амелии Боунс выглядели вполне достойными своей благородной и храброй тётки. Так что пока Габи играла со своими новыми знакомицами в куклы (да-да, это страшный секрет сестёр Делакур и сестёр Боунс: иногда мы играем в куклы!), я проводила время в обществе Чарли Уизли.

Кто бы мог подумать, что именно здесь, именно сейчас мы встретим друг друга? Мадам Максим сказала бы: как не вовремя! Но она не могла: она сама влюбилась! Да-да, в местного лесника и хранителя ключей Хогвартса Рубеуса Хагрида, что живёт в сторожке на краю Запретного леса и обожает всяких жутких и опасных животных. К тому же Хагрид — верный друг Чарли Уизли и ярый сторонник Гарри Поттера с его компанией.

— Хагрид, — рассказывал мне Чарли, — может, на первый взгляд и покажется тебе грубоватым, не слишком образованным, но на самом деле он прекрасный человек. Сердце у него золотое. Хотя он и чудак, конечно. Представляешь, он всерьёз мечтал завести дракона в качестве домашнего питомца... Но, несмотря на все странности, он самый надёжный и преданный друг.

— Значит, я могу быть спокойна за свою наставницу?

— Без сомнения!

Чарли рассмеялся. Мы с ним часто смеялись, хотя оба знали — времена вокруг сложные, а тучи сгущаются с каждым днём всё сильнее. Иногда мне становилось страшно. За отца, за Чарли, за Габриэль, за всех нас. Это чаще всего случалось ночью, когда я просыпалась в темноте и рассматривала барочный узор на пологе, в темноте напоминавший мне сплетающихся в борьбе чудовищ. Но затем страх проходил. Рядом с Чарли я всегда переставала бояться. У него всегда был такой бодрый, уверенный настрой. Иначе нельзя быть драконологом. Да и Чарли сам по себе такой. Самый лучший на свете.

Мы с Чарли исходили почти весь маггловский Лондон и рассмотрели едва ли не все достопримечательности. Флориан Фортескью уже улыбался нам, как старым знакомым, и сам доставал наше любимое шоколадное мороженое. Если бы не бесконечные суровые тренировки с мадам Максим, я бы быстро располнела.

Турнир Трёх Волшебников превратился в рутину, вроде ежедневных уроков — дело важное, сложное и нужное, но уже не самое необыкновенное приключение. Самым-самым для меня стали встречи с Чарли... и предстоящая огромная борьба. Примерно со второго курса я привыкла чувствовать себя одной из самых первых, самых сильных, самых умелых и ловких; мне всё было по плечу, я могла справиться почти с любой задачей; в учебных группах я бралась за всё самое сложное, "вывозила" команду, а на самые престижные конкурсы по искусству волшебства ехала за одним из призовых мест — не меньше. Я привыкла быть лучшей и сильнейшей. Но перед чёрной тучей, надвигавшейся со всех сторон, я чувствовала себя маленькой и беззащитной — хотя и не имела на это права.

Примерно так я и объяснила Чарли смысл своего участия в Турнире, когда он задал мне такой вопрос.

— Ты только не подумай, пожалуйста, что я ревную к твоей славе. На за что на свете! Я горжусь тобой. Но... знаешь, я вдруг понял — меня беспокоит, что ты так рискуешь. Просто на соревновании, пусть и великом. Вздохну с облегчением, когда это всё наконец кончится.

От этих слов у меня в груди разлилось какое-то необыкновенное тепло; он за меня беспокоится! И я попыталась рассказать, что думала — и теперь думаю — о Турнире:

— Если мне это по плечу, значит, и другое тоже. Значит, я всё смогу. Всё сумею. Это главное... К тому же, признаюсь, что участие в Турнире — даже если я не выиграю — открывает мне двери в Международную академию искусства чародейства и волшебства. Самая большая моя мечта — работать там, в одной из их лабораторий, где изучают высшую магию на междисциплинарном уровне. И в конце концов, не так уж и опасен Турнир — нас постоянно страхуют преподаватели. Мы и рискуем-то парой синяков. Твоя работа опаснее.

— В ней есть смысл. Большая польза для людей. Оно того стоит.

Чарли был немногословен, но каждое его слово имело вес. В отличие от Фреда с Джорджем (что с них взять, они ещё дети), Чарли никогда не рисовался. Он не хвалился своей храбростью и тем, как много и часто рискует, не выставлял напоказ свои великолепные навыки обращения с опасными существами. Подобно тому, как в маггловском мире люди, умеющие обращаться с оружием, никогда не будут демонстративно играть с ножом или жонглировать пистолетом, Чарли держался тихо и спокойно. Но за его неприметным — на фоне остальной шумной семьи — спокойствием скрывалась подлинная сила и уверенность.

Кстати, маггловский мир Чарли знал весьма неплохо — благодаря своему отцу, Артуру Уизли, чья работа в Министерстве магии была связана с взаимодействием с магглами. Артур был по-мальчишески увлечён маггловской техникой. Чарли же интересовался всем.

Я была очень удивлена, когда узнала, как широк его кругозор, как много он всего знает, сколько необычных мест повидал — в самых отдалённых и экзотических уголках мира.

— Я и хотела бы обещать, что покажу тебе Париж, как ты показал мне Лондон, — сказала я однажды, — но боюсь, что ты и у нас знаешь каждый камень.

— А вот и нет, — хмыкнул Чарли, — в Париже я был лишь однажды, проездом, и ничего не увидел. А если бы и видел — мне хотелось бы увидеть твой Париж. Вместе с тобой.

Мы взаимно удивляли друг друга. Я была удивлена, признаюсь, что драконолог, работающий в заповеднике на краю глухой румынской провинции, окажется столь разносторонним человеком. А Чарли, кажется, был удивлён, что ученица Шармбатона и потомственная аристократка может быть не такой уж заносчивой и беспомощной белоручкой, а довольно-таки разумным существом.

— Судя по Слизерину, — сказала я как-то, — что-то с британской аристократией не в порядке. Настоящий аристократ никогда не будет вести себя так отвратительно, как... как, например, этот ваш Драко Малфой. Он ведёт себя, как наглая выскочка, а не сын благородной семьи.

Наряду с Гарри Поттером Драко был знаковой фигурой в школе, и свою знатную и древнюю фамилию позорил вовсю. Куда смотрят его родители? В высшем обществе принято иметь хорошие манеры и соблюдать этикет, что бы не происходило, от дуэли до землетрясения. Впрочем, и здесь — в семье не без урода. До сих пор с содроганием вспоминаю тот вечер в компании с одним отпрыском герцога, считавшим, что ему всё позволено и все хорошенькие девушки должны умирать от счастья, если он соблаговолил их пнуть своей светлейшей ножкой. У него в жилах тоже, кстати, текла кровь Малфоев. Текла... нет-нет, я не убила его, хотя очень хотелось. Прокляла только как следует. Убит он был позже, при обстоятельствах весьма тёмных, и я уверена, что чей-то отец или брат заставил его расплатиться сполна за все выходки и, может быть, даже преступления.

Красивой девушке — да ещё на четверть вейле — подчас приходится нелегко. Многие не хотят воспринимать нас всерьёз, видят только внешность, а иной раз дают понять, что эта внешность должна — прямо обязана! — служить для чужого удовольствия, и не больше. Разумеется, мне, мадемуазель Делакур, крайне редко приходится сталкиваться с откровенной грубостью, но иногда хватает и пошлых, жадных взглядов, чтобы почувствовать себя премерзко. О, не спорю, мне нравится быть красивой, и я ни за что не стала бы скрывать и прятать свою привлекательность, как делают некоторые. Нет уж, я такая, какая есть, и я всё выдержу. И постараюсь вести себя так, чтобы внушать людям уважение. Мама так смогла. И я смогу.

Но рядом с Чарли не нужно было стараться. Он всегда был так безупречно мил и деликатен — ни на минуту не забывал, что я всё ещё школьница, пусть и отпраздновавшая совершеннолетие, и я совсем не боялась его. Напротив...

Вот так наши встречи превратили конец октября и ноябрь в чудесную осеннюю сказку. Потом выпал снег, Запретный лес и Хогвартс утонул в пушистых сугробах — я боялась, что Габриэль простудится, играя с новыми друзьями в снежки и катаясь с горки, — и осенняя сказка превратилась в зимнюю. Выяснилось, что при всех своих многочисленных навыках и успехах мы не умеем кататься на коньках. Стоит ли говорить, что Чарли Уизли взялся за наше обучение с величайшим удовольствием и проявил прекрасные педагогические способности? Мы бесподобно проводили время на катке и веселились, как малые дети.

К нам в гости приехали семьи — поддержать перед трудными испытаниями и провести вместе Рождество⁽¹⁾. Вся семья Уизли приехала поддержать Гарри Поттера и — кажется — познакомиться со мной. Во всяком случае, при знакомстве мистер и миссис Уизли сказали, что рады наконец увидеть меня, ведь "Чарли так много о вас рассказывал!". Мне показалось, что миссис Уизли — как, впрочем, и Джинни, которую я в школе видела частенько, — держалась несколько настороженно и глядела на нас с родителями с некоторой долей недоверия, но вскоре это ощущение рассеялось. Через полчаса после знакомства она уже так увлечённо обсуждала с мамой вопросы кулинарии и садоводства, будто они были знакомы со школьной скамьи. Мама, как всегда, была на высоте положения и держалась со свойственными ей тактом и простотой. К ней просто невозможно не проникнуться расположением.

А вот отцы наши были уже знакомы — заочно. Борьба с террористами — Упивающимися Смертью — незримо и прочно связывала всех нас. О Чарли папе тоже было многое известно, но это не помешало моим родителям подвергнуть его неофициальному перекрёстному допросу, который он выдержал с примерной стойкостью.

Все эти знакомства с родителями — это так волнительно! Просто дыхание перехватывает. Что там русалки и драконы!

А всё-таки было так хорошо, так приятно вновь увидеть и обнять маму с папой!

А между тем приближался Рождественский бал. Мама привезла нам с Габриэль из Парижа заранее заказанные туалеты — воздушные бледно-голубые платья с отделкой из переплетающихся белых и голубых роз. В гирлянду цветов была вплетена тоненькая золотая нить — намёк на лавровый венец победителя Турнира. О, материнская уверенность!

Мама сама сплела нам с Габи по веночку из голубых роз и зачаровала их от увядания. Розы были ещё в бутонах, и влияние чар мама ослабила лишь накануне бала, когда делала нам причёски. Таким образом, я вошла в зал с бутонами, и от тепла они начали распускаться.

Чемпионы открывали бал. Мне так хотелось выйти в первом танце с Чарли! Но я не смела надеяться... да захочет ли он участвовать в таком развлечении? Не скучно ли ему покажется?

А всё-таки Чарли умудрился пригласить меня — и даже пригласить первым! Сначала я подумала — неужели он вытряс приглашение из Перси, с которым они были не в ладах? Но всё оказалось гораздо проще: Чарли просто-напросто отправился с просьбой к Дамблдору, и тот безо всяких проблем вручил бывшему ученику пригласительный билет.

И вот мы с Чарли, одетым в безупречный костюм (вот тут, как оказалось, его проконсультировал старший брат Билл), вошли в Большой зал, и моё сердце замирало от счастья. Вот зазвучала музыка, и праздник начался. Выяснилось, что Чарли — кто бы мог подумать! — отлично танцует.

— Мы, Уизли, полны сюрпризов, — улыбнулся он, когда я выразила своё удивление и восхищение.

Что ещё можно рассказать о Рождественском бале? Украшение Большого зала сделало бы честь и Шармбатону — всё было так красиво и великолепно, что просто не описать словами. Виктор Крам — не без помощи наших с Седриком ободряющих советов — пригласил Гермиону; она была настоящей красавицей и вызвала всеобщее восхищение, а Крам просто раздувался от гордости. Один Гарри безмерно смущался — бедняга, кажется, для него и Рождественский бал стал очередным испытанием наряду с драконами и гриндилоу. Если бы я раньше знала, что он почти не умеет танцевать — могла бы и научить его... И почему он никого не попросил о помощи, чудо лохматое?

Но в целом, думается, бал прошёл просто... волшебно.

И, конечно, был ещё тот момент, когда мы с Чарли бродили среди мерцающих ледяных скульптур зачарованного сада, и он сказал... и я ответила...

Но я пока не расскажу. Чуть позже. Пока что его слова и голос, и наш самый первый поцелуй будут чудесным секретом. Это будет не слишком долго — как ни крути, а завтра — то есть уже сегодня — надо рассказать родителям о помолвке.

В Хогвартсе, говорят, сбываются мечты. Что ж, могу честно признаться — взбираясь на Олимп волшебного мира, я вдруг начала мечтать о любви, и мечта моя исполнилась. Иногда мне кажется, что всё даже слишком хорошо, чтобы быть реальным.

За окном всё кружится снег — не колдовской, настоящий. Зимняя сказка. Настоящая рождественская сказка с хорошим концом. Такие истории нужны, такие истории бывают — я хочу в это верить и буду! И сделаю всё, чтобы эта сказка стала правдой. Вот такое моё обещание и пожелание в рождественскую ночь.

1) Да, я помню, в книге родные приезжали перед самым последним испытанием, но я решила притащить их пораньше — мне так надо для сюжета.

Вернуться к тексту

— Флёр, миленькая, скажи, как ты себя чувствуешь? — встревоженное личико Габриэль слегка расплывается в приглушённом свете колдовской лампы. За спиной у неё витраж с изображением знаменитой Дайлис Дервент — мы в Больничном крыле Хогвартса, и за плечами у нас последнее испытание Турнира и решающая — хотя, боюсь, не последняя, — битва.

— Всё в порядке, Габи. Всё хорошо. Только сказки рассказывать я сейчас не в силах. Как-нибудь в другой раз...

...Зимняя сказка растаяла, утекла смеющимся ручьями, рассыпалась птичьими трелями в весеннем лесу, где расцвели подснежники и перелески; началась сказка весенняя. Чарли был прав — светлая и кроткая английская весна очаровательна. Это я заметила даже тогда, когда нам совсем некогда было оглядываться по сторонам.

Мы с Чарли обменялись зачарованными подарками-амулетами; два огранённых в виде капельки хрусталика-подвески: сожми в руке, позови меня — и я приду на помощь, услышу и приду — всегда.

Настало время последнего испытания. На квиддичном поле построили лабиринт, из Египта привезли настоящего сфинкса. Пришёл день, когда родители и друзья замерли на трибунах, а мы четверо вошли в тёмные зелёные заросли.

Ещё задолго до этого дня мы собрались в сторожке Хагрида — четверо чемпионов, Гермиона, Рон, Чарли, мой папа (напросился же!) и сам Хагрид, разумеется.

— Мы, конечно, боремся за победу в Турнире, — сказал Гарри, вдруг перестав отчаянно смущаться и прямо на глазах превратившись в серьёзного и очень убедительного паренька, — но тут такое дело... сторонники Того-кого-нельзя-называть поднимают головы и готовят нам какую-то гадость на Турнире. Они ни перед чем не остановятся и никого не пожалеют. Тут уж дело не за тем, чтобы выиграть, а затем, чтобы выжить. А потому... ребят, нам бы...

— ...лучше держаться вместе, — закончил Хагрид, — оно того, жизнь ваша, ребятишки, дороже. Вы ещё пригодитесь. Головы у вас светлые. Таких... э-э... в первую очередь срубить стараются. Но мы вас в обиду не дадим. Директор Дамблдор за вами присмотрит, и мы все тоже...

И мы держались вместе. Вместе, пусть и не по правилам, мы прошли через лабиринт и отбили атаку какого-то неизвестного, явно не входившего в "программу" (впоследствии выяснилось, что это был директор Дурмстранга Игорь Каркаров, оказавшийся сторонником Волдеморта), вместе добрались до серебряного кубка победителя. Когда я увидела, как он блестит в сумерках, у меня ёкнуло сердце. Неужели всё? Всё вот-вот благополучно закончится?

Как же, жди! Это было только начало!

Мы вчетвером взялись за кубок, и всё вокруг нас сжалось и закрутилось — портал!

Мы приземлились на каком-то мрачном заброшенном кладбище. Едва я открыла глаза, как где-то рядом прозвучал неприятно, неестественно высокий голос:

— Убей лишних.

Низенький, противного вида человечек поднял волшебную палочку.

Всё произошло за какие-то доли секунды: вот мы хватаем свои палочки, создавая щиты, а Гарри Поттер, этот невозможный мальчишка, кидается вперёд, раскинув руки, пытаясь закрыть собой нас троих сразу, и падает... падает... падает в траву.

Почти бессознательно сжимая свой хрусталик, болтавшийся на шее, я склонилась над Гарри, забывая об опасности, о том, что совсем рядом свистят проклятия: Виктор и Седрик бились с двумя тёмными фигурами, а сполохи заклятий освещали надгробия, полуразрушенную часовню и чуточку удивлённое лицо Гарри — словно он видел какой-то необыкновенный сон.

Да-да, сон! Мальчик, который выжил, не может так просто умереть от Авады! У него на шее бился пульс — слабый, неровный, но он бился; Гарри был жив! Вот он открыл свои зелёные глаза и пробормотал: "мама?".

Увы, его мама давно умерла — погибла, её убило чудовище, только что приказавшее убить нас. Так что рядом с ним была всего лишь я.

А вокруг завязалась битва. Слышались хлопки аппараций тут и там. Чёрные и разноцветные мантии мелькали среди надгробий в смертельном танце. Яркий свет пламени озарил небо — там, широко размахивая могучими крыльями, летели драконы! И на одном из них сидел Чарли. Чары подчинения магических существ работали как надо — боевые драконы были подготовлены на совесть.

А по земле ползли чёрные тени, и из рощи неподалёку послышался протяжный громкий вой — неужели оборотни?

Некто в серебряной маске вырос прямо передо мной, и я, вскочив на ноги, сотворила щит над нами с Гарри, который ещё только приходил в себя. Но кто-то напал на нас со спины, и я упала, оглушённая сильным ударом. Долго лежать не пришлось — я сумела подняться и вступить в бой.

О, как же это было страшно! Никакими словами не передать. И не надо...

Битва стихла, когда кладбище окружили отряды британского Аврората и частей Международного движения Сопротивления. Упивающимся Смертью пришлось сдаться и отдать на суд победителей своего господина, Тёмного Лорда Волдеморта, или Томаса Риддла. У него был довольно жалкий вид — он походил на уродливого тощего гоблина. Результат извращённых, чудовищных экспериментов в тёмной магии; оказывается, он и заманил-то Гарри Поттера сюда, на это кладбище, ради древнего тёмного ритуала — чтобы вернуть себе силу и человеческий облик; на этом кладбище, видите ли, покоится отец Волдеморта — маггл (нет, вы только подумайте — маггл, какая нелепость!), а для ритуала нужна была кость отца. Фу, ужас!

Но Том Риддл так и остался с носом — то есть носа-то у него как раз и нет, поскольку он слегка смахивает на змею — сам так хотел, мол, потомок Салазара Слизерина, чей геральдический символ — змея... Не дурак ли?

А ведь он — ровесник Хагрида, мог бы быть таким же крепким и здоровым, как наш лесник, а вместо этого чуть ли не разваливается на части. Дикость какая, вы только вдумайтесь!

Но каким бы не был жалким его вид, Риддл всё-таки остался величайшим преступником современности, и судить его будут соответственно — международным судом. Как и его приспешников — из тех, что остались в живых.

С нашей стороны тоже есть потери; многие ранены. Виктор получил серьёзную травму, но целители сразу сказали, что он поправится и даже сможет играть в квиддич. Седрика задело слегка, и небольшой шрам на виске только придаст ему дополнительное обаяние.

Гарри после очередной Авады вполне оправился и даже не хотел идти в лазарет, но директор Дамблдор его заставил, да и остальные учителя так и зашикали — дело в том, что деканы факультетов прибыли на место сражения одними из первых. Профессор Снейп был тяжело ранен, но сейчас его жизнь уже вне опасности. Я говорила, что он мрачный злюка и всех оскорбляет? Нет, он герой.

Мой Чарли — тоже герой. Мало того, что он рискнул всем и привёл боевых драконов — секретное оружие, он ещё и убил Фенрира Сивого — вожака оборотней. Этим монстрам терять нечего — они бились отчаяннее и жестче, чем остальные, и когда драконы спустились на землю, первые бросились на них.

В такие моменты узнаёшь о людях — да и о себе — очень многое. Чарли дрался, как настоящий гриффиндорский лев, и у него на лице и на груди теперь остались шрамы от жутких когтей Фенрира. Как вспомню тот момент, когда я увидела их, сцепившихся — так и замираю от страха...

Но Чарли его победил. Фенрир — этот страшный преступник и монстр — больше никому не причинит вреда.

Я старалась держаться рядом с Чарли, когда нас перенесли в Больничное крыло; надо было видеть лицо миссис Уизли, решившей было, что он погиб, когда я крикнула ей издали:

— Живой, живой!

— Мой сыночек, такой красивый! — воскликнула она. — Бедный, и он так любил эту девушку! Разве теперь она останется с ним!

— Да как вам такое в голову пришло! — рассердилась я, придерживая голову Чарли, пока целитель накладывал на его раны повязку. — Я люблю Чарли! Он пришёл нам на помощь! Это я его позвала! Он герой, самый лучший на свете!

— И правда, Молли, ты в критической ситуации совсем голову теряешь, — вдруг сказал целитель (он оказался бывшим одноклассником миссис Уизли). — И вообще, отойди-ка ты, свет не заслоняй!

Вовремя вынырнувшая откуда-то Джинни увела миссис Уизли. Когда Чарли перевязали и уложили, я вдруг почувствовала странную слабость, точно засыпала на ходу, и потеряла сознание. Сказалось то проклятие, которым меня ударили со спины, а может, и общее напряжение последнего времени.

Пришла я в себя, когда в лазарете уже всё стихло, и только мадам Помфри неслышно скользила между койками. Она ответила на мои взволнованные вопросы, заверила, что Чарли вне опасности, и приказала отдыхать.

А теперь ко мне как-то пробралась Габриэль.

— Прости, малышка, сейчас мне не до сказок на ночь... — прошептала я.

— Конечно, ведь уже утро! — воскликнула Габи. — Но ты спи, спи...

* * *

Летнее солнышко блестело на башнях Хогвартса, играло в волнах Чёрного озера. Лето! Мы не думали, что задержимся здесь так надолго. Но вот мы здесь, во дворе замка, который сегодня торжественно украшен в честь победителей Турнира Трёх Волшебников. Чествуют сегодня и победителей Того-кого-нельзя... теперь уже можно называть. Награды, речи, знамёна с символами школ, реющие на тёплом, ласковом ветру.

Мадам Максим возлагает нам на головы — всем четверым — золотые лавровые венки победителей.

Тьма отступила — впереди разливается золотой свет большого будущего.

— Тётя Флёр, а расскажите сказку!

— Про Жана и Изотту, и про дракона, укравшего духи!

— Да, мам, расскажи!

Я стою на пороге детской — комната просторная, широкая, чтобы было где развернуться в замысловатой игре, на которые горазды наши с Чарли изобретательные отпрыски. Рыжая макушка старшего, Доминика, так и горит огнём в самом углу; беленькая Элейн устроилась рядом с кузиной Рози. Настали рождественские праздники, которые мы привыкли проводить в тесном семейном кругу. Но Уизли и Делакуров так много, так много, что детей пришлось уложить спать на полу. То есть как пришлось — они упрашивали, для них это вроде как забавное приключение.

— Здесь лежит юная Англия... и юная Франция — метр за метром!⁽¹⁾ — смеётся Чарли, обнимая меня за плечи.

Мы стоим в дверях — Чарли и я, Рон и Гермиона, Гарри и Джинни, Джордж и Анджелина, Фред и Кэти, Билл и Оттолин, Перси и Одри, Габриэль и Этьен, её муж. Самое старшее поколение — наши родители — ещё болтают внизу.

Жизнь продолжилась. Мы учились, работали, выигрывали — иной раз и проигрывали, бывает, — свои маленькие битвы; дни текли и летели, и дороги, по которым мы с Чарли вот уже двенадцать лет идём рука об руку, делали всё новые и новые повороты.

Мы с Чарли поженились и теперь живём в Англии, неподалёку от его нового заповедника, который таки построили у нас. Габи живёт во Франции, недалеко от дома; мы часто гостим друг у друга. Скучать нам некогда — и это хорошо.

За окном кружится снег. Завтра мы будем украшать в гостиной рождественскую ёлку, плясать вокруг неё, уписывать разные вкусные вещи, дарить подарки и всячески веселиться. Обязательно кто-нибудь включит пластинку с тем самым вальсом с того самого Рождественского бала. Элейн нарядится в новое платьице с голубыми розами — в этом году ей захотелось такое. Фред и Джордж устроят великолепный фейерверк, и всем нам будет сказочно весело и уютно.

Это завтра. А сейчас...

— Что ж, ладно. В далёкие-далёкие времена, когда принцессы и рыцари ещё не перевелись, а Статут ещё не приняли...

А снежинки — настоящие, не зачарованные! — кружатся и кружатся за окном. Рождественская сказка. У неё счастливый конец, а счастливый конец одной сказки — это, подчас, прекрасное начало другой.

1) Фраза взята из повести Астрид Линдгрен "Дети из Бюллербю", там в сходной ситуации было сказано: "Здесь лежит юная Швеция — метр за метром!"

Вернуться к тексту