Голубые розы, голубая луна (джен)

Во всём был виноват Лонгуотерс-младший. Этот мерзавец, который только благодаря капле драконьей крови — и тому, что отец готов эти капли слизывать даже с грязного пола — попал в королевские конюхи. Лонгуотерс-младший и отец, который приказал Рейегару принять услуги королевского конюха, а не доверить всё оруженосцу.

Лонмаут никогда бы так не опозорил своего господина, Рейегар был уверен. И верный Джон тоже. Никто из них, только Лонгуотерс и отец, потому что они ненавидят Рейегара.

Он хотел отдать венок Лианне Старк.

Не за красоту — красоты там особой не было, если не быть поклонником лошадей, конечно. Даже не за доблесть, проявленную в роли Рыцаря Чардрева — хотя доблесть была замечательной. Нет, награды она заслуживала за то, что проболталась о замысле отца и его друзей противостоять избранию Рейегара на трон на грядущем великом совете.

Наглецы и болваны, все трое — считать, что законный и находящийся в здравом уме король обязан чем-то жертвовать для них, а не для своих товарищей. Верный Джон куда больше годился в Десницы, чем любой из этих стариков. Звезда пророчества вещала время молодых, в конце концов.

Опять же, был шанс, что Элия не сможет обеспечить ему три головы дракона, потребуется искать где-то помощницу — а кто лучше подойдёт на роль носительницы сына Пламени, чем дочь Льда? Красивый жест запомнится, и может быть, если потребуется, Лианна Старк будет согласна ему помочь в нелёгком деле спасения Вселенной.

Он хотел отдать венок Лианне Старк, но проклятый Лонгуотерс-младший дал ему проклятую лошадь, которая посмела неудачно спотыкнуться, и теперь венок из зимних роз — а он так тщательно выбирал цветы! — лежал у ног Роберта Баратеона.

— Я всегда знал! — визжал отец невыносимым своим тоном. — Я знал, что мой сын ненормальный, ещё с тех пор, как он тянулся к книгам, а не к мечу! Все книгочеи глиномесы, затем и принимают свои обеты!

— Мой принц, но почему?! — в глазах верного Джона блестели слёзы. — Вам нравятся брюнеты?

— Да, — машинально ответил Рейегар. Дорнийская красота Элии его весьма манила, была бы жена чуть менее больной и более способной к деторождению, он бы не выходил из её спальни подолгу.

— Брюнеты ему нравятся! — кажется, Элия услышала его слова. Он улыбнулся, светло и нежно: милая, вот видишь, как ты мне нравишься. — Ну если ты таков, то почему Баратеон? — спросила она горестно. — Мой брат куда красивее, и он не против подобных игр!

И она туда же. Да что ж такое.

Сам Роберт пока молчал, глядя на венок заворожённо, словно на особо вонючую и ядовитую змею, припавшую к его ногам. Зато его друзья — братья Старки и юный Аррен — только что под лавкой не лежали от хохота. Какой позор, какой...

— Я предназначал венок Лианне Старк, — прогрохотал он, понадеявшись, что его услышат.

Услышали. Затихли.

Скрестили на Рейегаре клинки недобрых взглядов — как будто бы кронпринц не может дарить венки той, кому желает. Он Таргариен, он выше этих светских условностей.

— Не, ну такую чушь придумать! Как будто кто поверит, что ты так оскорбишь невесту родича при всей стране и при твоём ебанутом папаше, — наконец громко ответил Баратеон. — И лишь бы отмазаться от этих от своих... пристрастий. Извини, кузен, но я по бабам. Можешь принять венок обратно, хотя я знаю, что я охуенный красавчик, мне все так говорят.

* * *

Брандон зашёл в светлицу и увидел Лианну, сидящую за пяльцами. Все руки — до локтя, он слабо представлял, как ей так удалось — были исколоты, но она пока что не сдавалась.

— Сестрёнка, что с тобой? Стена растаяла, Иные бредут вместе с зимою?

— Я просто тренируюсь. Это как меч, только игла, — закусив напряжённо губу, ответила сестра.

— Зачем?

— Ты не понимаешь. Ко мне после турнира подошёл принц-глиномес и начал приставать, — в глазах Лианны блеснули слёзы. — Да что со мной не так, если я... если ему я интересна? Я что, настолько мужиковатая?! — она решительно шмыгнула носом. — Ну вот, решила, надо что-то менять, что-то женское в себе развить.

Брандон подумал, подошёл, чмокнул сестру в макушку.

— Ты только это... без фанатизма. Фанатизм — для семерян, — сказал он ласково. — А с глиномесом я поговорю, какого хрена он смущает чужих невест и женихов, засранец драконий...

* * *

— Мой принц, — раздался голос, полузадушенный и немного потусторонний. — Э, то есть, мой король!

Отец от злости поперхнулся слюной, когда бранился глиномесом — а никто и не заметил, и тот помер прямо на месте, в ложе. Вот до чего доводит кругозор, как у улитки, вино и дикий огонь! Хотя мать тоже хороша, конечно, могла бы и помочь, а не смотреть во все глаза, как Рейегар пытается спасти репутацию себе и Роберту Баратеону — этому здоровяку с мозгами даже не мухи, а гриба.

— Мой король, впустите!

Книги, которые Рейегар читал по переписке с дядей Эйемоном категорически не рекомендовали пускать ночные голоса, но книги написаны для низших существ, а не Таргариенов. Не королей, в конце концов. Пускай не коронованных, но королей.

— Заходи, — любезно разрешил он (но меч оставил рядом).

Не зря оставил.

Зашедший был когда-то, при жизни, пожалуй даже хорош собой — читалось благородство в чертах лица, некая грация движений, даже изящество фигуры. Но это было при жизни. Теперь, полугнилой, в зелёных трупных пятнах, с руками, чёрными от застывшей крови и лицом в каких-то синих потёках, он был скорее ужасен, чем красив.

— Зачем ты ко мне пришёл? — Рейегар гордился хладнокровием по праву, его голос (почти) не дрогнул.

— Я думал, что теперь... басма... моя звезда... позволите... — покойник и говорил как пристало покойникам: невнятно и сумбурно. — Вы ведь любите брюнетов? — наконец осилил тот простое предложение.

— Я люблю... живых, — осторожно ответил Рейегар, тянясь к мечу.

— Я буду очень живеньким, мой принц!

Побег в одних подштанниках покроет его позором, но как знать, сразит ли простой меч нежить? Лучше просто позор, чем позор и смерть — если он верно понял намерения покойника.

* * *

— Мой принц, что вы сказали? — Серсея ощутила, как сладко замирает её сердце. — Голова дракона?

— Да. Только ты сможешь мне помочь. Спасти весь мир, Серсея! Не просто лечь в постель, предавшись голой страсти, нет, в этом есть высокое предназначение. Я сыграю тебе свой последний шедевр — "Песнь льда и пламени" — и ты поймёшь...

— Я уже готова!

Конечно, у неё был Джейме, но Джейме не был ни драконом, ни королём.

Дорнийку можно будет по-тихому убрать, детей... с детьми всегда найдётся, что сделать. Опять же, пусть они не близнецы, а брат с дорнийкой близок, и старшая девчонка у неё — смуглянка без капли благородства в лице. А сын... безумный король не пропускал ни единой юбки, в конце концов. Да, с детьми проблем не будет.

И их дракон однажды воспарит... а Джейме будет рядом, и к дракону присоединятся львятки, много львяток. Её матка ждала и пела, желая семени её любимых.

— Это тяжёлый труд, — предупредил наивный принц.

И потом, какая женщина не хочет записать в свои победы спасение души отчаянного глиномеса? Он ведь, всем известно, любил мужчин-брюнетов, но она — красавица-блондинка — смогла его заставить перебороть порок!

* * *

Восстание 285 года вошло в историю как Вторая война Святого Воинства. Утомлённые противоестественными пороками короля и его жены, предававшихся страсти с мужчинами, женщинами и, вероятно, зверями в безумном стремлении зачать и родить дракона, септоны воззвали к народу, а народ воззвал к праведным королевам Рейлле и Элии, остававшимся островом благочестия и святости в вертепе разврата.

Доблестные королевы прислушались к своему народу, но предложили отдать дела войны в руки более приспособленного к тому мужчины, каковым обе сочли своего кузена Роберта Баратеона, доблестного и достойного юношу, не замеченного ни в чём дурном и недавно женившегося на девице Лианне Старк.

...

Великий Совет 287 года оказался в трудной ситуации, вынужденный выбирать между детьми трёх и десяти лет, когда Роберт Баратеон публично поклялся, что скорее позволит отрезать себе мужские органы и посвятить в септоны, чем сядет на Железный Трон.

...

Регентство праведной королевы Элии и первые годы правления Визериса III Благочестивого и его супруги Рейенис было последним островком мирного времени перед Долгой Ночью, и запомнилось всем как период расцвета благочестия, семиугодного искусства и формированием связей между всеми королевствами, кроме Железных Островов, восстание которых быстро и решительно подавил гранд-лорд Баратеон

...