Зимнее дитя (джен)

Уже давно стемнело, а Северус Снейп, молодой декан Слизерина, только вышел из замка и отправился к опушке Запретного леса. Быстрая, летящая походка говорила о том, что он четко знает, что делает, не сомневается в себе и нисколько не боится. Оно и неудивительно, ведь мысли его были заняты совсем другим, а все чувства вытеснило горе.

Прошел целый месяц. Один месяц, тридцать кошмарных дней, семьсот двадцать три часа и еще несколько минут. Северус затруднялся сказать точнее, поскольку некоторые детали, а именно точное время, просто вымыло отчаянием. Да и до часов ли, минут и секунд ему было, когда он обнимал еще теплую, но уже мертвую Лили, прекрасную даже в смерти? Видимо, время не простило такого пренебрежения, и теперь каждая минутка, каждая секунда молчаливо капала солью на открытую рану. Время лечит? Как бы не так. Северус Снейп совершенно точно знал, что оно так же лживо, как и Дамблдор. Старик обманул его, пообещав спасти самое дорогое, но в итоге повесил еще один долг. Не будь Снейп так убит горем, директор был бы послан самыми тайными дорожками Запретного леса. Но Северус зачем-то согласился с тем, что говорил директор — кажется, что-то про сына Лили — и теперь клятва, отягощенная долгом жизни перед уже сдохшим Поттером, не давала ему убить себя. Руки просто отказывались служить и разливали любовно сваренный для себя яд. Ноги не несли к пропасти, останавливались, когда Северус хотел кинуться под колеса. Палочка не слушалась, когда он пытался оборвать свою жизнь при помощи магии. Даже во время суда, когда ему всего лишь надо было крикнуть, что он Пожиратель Смерти, и отдернуть рукав, явив поблекшую метку, чтобы Азкабан открыл для него свои двери, Северус ничего не мог сделать — губы оставались плотно сжатыми, и ни единый звук не мог из них вырваться, а руки судорожно сжимали подлокотники кресла. Северусу доводилось испытывать на себе «Империо», сторонники Лорда частенько тренировали этот навык друг на друге, и он точно мог сказать, что это совершенно другое. Пожалуй, он бы даже хотел, чтобы кто-нибудь наложил на него непростительное заклятие (любое), лишь бы избавиться хоть на секунду от того мрака, в который он погрузился, от которого не спасала даже окклюменция. Клятва держала его за горло, не позволяя умереть, но никак не облегчала его существование. А еще на стороне клятвы были инстинкты его глупого тела, которое хотело жить. Оно не понимало, что Северус не видел в этом смысла, а каждый миг его существования был отравлен тем фактом, что Лили больше нет. Видимо, нужно спасти мелкому засранцу Поттеру жизнь, чтобы можно было самому спокойно сдохнуть.

Поэтому Северус наказывал сам себя как мог. Он ел ровно столько, сколько было необходимо для поддержания жизни, выбирая самые скромные и непритязательные блюда. Как может он получать удовольствие от пищи, если Лили больше нет? Северус, наверное, запустил бы свой внешний вид еще больше и ходил бы в рубище, ведь Лили никогда не ощутит гладкость шелка, мягкость бархата или свежесть льна, но хватило одного ласкового упрека от директора, что учитель не должен выглядеть как бездомный. Он и раньше не был щеголем, но теперь навечно облачился в траур. И, кажется, прозвище «Летучая мышь» теперь закрепилось за Снейпом окончательно. Хотя худой, осунувшийся, с бледной болезненной кожей и слипшимися волосами, он скорее напоминал привидение, а не вампира. Даже зельеварение, его страсть, его призвание, не приносило облегчения. Северус не находил в себе сил для личных исследований, а попытки привить хотя бы малейшие знания и навыки студентам и прежде не приносили ему удовлетворения, теперь же просто раздражали.

Единственное, что несколько скрашивало его существование, это надежда на несчастный случай. Если Время его не щадит, вдруг Судьба окажется благосклоннее и пошлет за ним господина Смерть? Надо ли говорить, что, обнаружив нехватку ингредиентов, профессор Снейп предпочел не скорректировать программу и сделать заказ, а отправиться за ними лично? Да и всякий зельевар знает, что некоторые растения наибольшую силу набирают в полночь. А то, что в это время в Запретном лесу можно найти не только растения, но и кое-кого гораздо более опасного и агрессивного, виделось Северусу только дополнительным бонусом. Вдруг повезет, и его затопчут фестралы? Или он напорется на логово акромантулов?

Но в Запретном лесу Северуса ждали лишь тишина и холод.

Конец ноября и само по себе тоскливое время, но в ночном лесу это почему-то ощущается особенно отчетливо. Тонкие ветки и сухие листья хрустели под ногами. Снейп беззастенчиво освещал себе путь волшебным огнем, не опасаясь привлечь внимание хищников и нечисти, да и искать нужные растения так было проще. Внутреннее чутье подсказывало, что полночь уже наступила, а значит, осень закончилась. Он как раз вовремя успел собрать заунывники, и теперь их коробочки шуршали в сумке, слегка позвякивая при каждом шаге. Удивительное растение нужно собирать только ночью, но до полуночи. Днем заунывник прячет свои соцветия под землю, листья его легко спутать с лютиком, так что и заранее заприметить местечко не получится. Говорят, они растут только там, где проливаются слезы. Просто обычно заунывников полно на кладбище — как раз там-то и не встретишь счастливых людей, да и слез довольно. Впрочем, и в Запретном лесу их тоже хватает, хотя вряд ли здесь вообще хоть кто-то бывает, кроме самого Снейпа, да еще и Хагрида.

Размышляя о том, что на его слезах можно было бы вырастить столько заунывников, что хватило бы лет на двадцать вперед, Северус высматривал среди деревьев падуб. И вот наконец-то он нашелся. Снейп натянул перчатки из драконьей кожи — только они могли спасти от острых шипов — и принялся аккуратно собирать сначала спелые костянки, а затем и сами листья. Но тяжелые мысли не оставляли его ни на минуту. Вдруг боль отвлекла его, увлекшись, он все же оцарапал до крови запястье. В синеватом пламени волшебного огня кровь казалась не красной, а почти черной. Вдруг вспомнилось, как они ходили за листьями падуба с матерью. Драконьих перчаток у них никогда не было, а пользоваться магией для сбора нельзя, ведь свойства растения могут измениться, и тогда кто знает, что за зелье получится? И, конечно, они частенько царапались до крови, такой же красной, как и ягоды. Эйлин Снейп, будучи наполовину ирландкой, была суеверна и всегда приговаривала в таком случае: «Килох Вайра, возьми нашу дань».

Вот и сейчас капелька крови упала на остролист — священное дерево древней богини.

— Килох Вайра, — сам не понимая зачем, прошептал Северус, — возьми мою кровь.

Синий огонь призывно замерцал, взметнулись тени от ветвей дерева, и вдруг одна из них уплотнилась, приобрела иные очертания и превратилась в высокую тощую старуху. Синее лицо ее избороздили морщины, в правой руке она держала посох из ветви падуба, но почему-то было понятно, что он нужен ей не для опоры. Старуха проскрипела голосом трескучим, как лютый мороз:

— Кальях Варе, зимнее дитя. Мы все же в Шотландии.

Северус уставился на нее: в льдистых глазах плескалась вечность. И тут он понял, что перед ним действительно богиня, и принял единственно верное решение — припал к земле.

— Ну, будет, будет, зимнее дитя. Я помню тебя и твою мать. И за то, что ты один из немногих, кто еще приносит жертвы старой Варе, я попытаюсь помочь тебе, хотя силы мои уже не те, что прежде. Ведь недаром твой охранник — лань, а мое дело заботиться о них. Посмотри-ка еще раз на меня.

И Северус поднял голову. В этот раз Кальях Варе заглянула прямо в его душу. Сначала его словно обожгло холодом, но потом он внезапно понял, что боль, которая не стихала целый месяц, отступила, и он просто не чувствует ее. Богиня покачала головой:

— Нет, зимнее дитя, я не могу ее вернуть. Это мне неподвластно. И даже любовь твою изгнать я не могу, непростое это чувство. Да и ослабела я за века, немногим лучше обычной феи, ведь дети до сих пор в них верят. Не мной сказано слово, не мне отменять. Но я могу заморозить твое сердце, чтобы оно не чувствовало. Ты согласен?

— Да, да, госпожа!

— Я не госпожа тебе, зимнее дитя. У тебя и так слишком много господ, что опутали тебя так, что и мне не разобрать. Но ты все же подумай. Ведь не только страдать, но и радоваться ты не сможешь.

— Я буду любить лишь ее одну. Всегда. А все остальное мне не нужно. Но я не могу больше жить с этим. И умереть тоже не могу. Заморозьте мое сердце, прошу.

Кальях Варе протянула свою руку:

— Хорошо, зимнее дитя. Я помогу тебе, как умею. Поднимись.

Северус поднялся, расстегнул мантию и остальную одежду, оголяя грудь. Вряд ли, конечно, несколько слоев ткани помешали бы колдовству древнего божества, но почему-то так казалось правильно. Острый ноготь указательного пальца очертил область сердца, и Кальях Варе приложила к ней ладонь, а затем принялась петь на тягучем незнакомом языке, который показался Северусу смутно похожим на гэльский. Сердце, которое сперва бешено колотилось, успокоилось и принялось работать в унисон с напевом. И вдруг Северус понял, что ничего не чувствует. Он закрыл глаза и сосредоточился. Нет, его боль, его любовь никуда не пропали, просто теперь они были спрятаны за ледяной стеной. И ничто не в силах растопить ее.

Северус открыл глаза и посмотрел на Кальях Варе. И не смог сдержать возгласа. Перед ним стояла молодая девушка. Да, кожа ее отдавала синевой, волосы были снежно-белыми, а в глазах застыли льдинки, но Кальях Варе превратилась в красавицу. И голос зазвенел хрустальным колокольчиком.

— Это мой истинный облик, зимнее дитя. Но видеть его могут только те, кто мне служит. В былые времена ты бы стал моим жрецом, а отсутствие страстей и острый ум тебе бы пригодились для постижения тайн и праведного суда. Но сегодня почти никто не помнит про меня, а значит, и жрецы мне без надобности. А теперь мне пора приниматься за свою работу. Я должна укрыть все снегом до весны. Если вдруг ты передумаешь и решишь растопить свое сердце, то сделать это можно на Остару. Ты знаешь, где меня искать.

Северус огляделся — Кальях Варе исчезла, а с неба вдруг посыпались крупные хлопья снега. Застегнув поплотнее мантию, Снейп направился к Хогвартсу. Теперь он знал, что не сойдет с ума от боли, а значит, сможет рано или поздно отдать свой долг мальчишке Поттеру. А потом он дождется Остары, найдет заросли падуба и снова позовет Кальях Варе. И с оттаявшим сердцем сможет отправиться к Лили.

* * *

Северус и сам не заметил, как дошел до Хогвартса. Он направлялся к подземельям, как вдруг услышал голоса. Гриффиндорцы-пятикурсники особенно не таились.

— Джон, ты бы все же поаккуратней, еще нарвемся на летучего мыша!

— Ой, да ладно тебе, давай лучше раскладывай ловушки — слизни выползут на завтрак, а тут их будет ждать душ из навоза. А упырь этот сопливый, видно, так убивается по смерти Того-кого, что вообще ничего не замечает. Так что ничего он нам не сделает, — продолжал рассуждать Джон, не замечая, как округляются глаза его товарища. Невербально наложенное «Силенцио» не позволяло тому говорить, а вот его друга Снейп слушал с некоторым удовольствием, даже скорее с предвкушением хищника, готового сделать прыжок на ничего не подозревающую жертву. Он тихонько подкрался к подростку и гаркнул на ухо:

— Двадцать баллов с Гриффиндора, мистер Браун, за нахождение вне спальни после отбоя. Двадцать баллов с Гриффиндора, мистер Браун, за подрывную деятельность. И двадцать баллов с Гриффиндора, мистер Браун, за оскорбление преподавателя. Ах да, мистер Керк, с вас тоже двадцать баллов за хождение по коридорам после отбоя.

Браун что-то попытался возразить, но Керк, все еще лишенный возможности говорить, потянул друга за рукав, намекая, что лучше помолчать. Потом Снейп заставил мальчишек разобрать засаду, изъял все бомбы-вонючки и отконвоировал нарушителей. Да, Минерва точно устроит ему завтра скандал за снятые баллы, но почему-то это не омрачало удовольствие, а добавляло некоторую пикантность. Самый молодой декан Слизерина и так запустил дела своего дома, надо наверстывать. А холодное сердце ему в этом поможет.