Он - мой волшебник, он мой клад (гет)

Он с запредельной самоотдачей готовился к этому чрезвычайно важному событию, столько всего пытался заранее учесть и вызубрить, чтобы, не приведи боги, не совершить какую-нибудь, до смешного подростковую, глупость. Поэтому, проверив всё в последний раз за пару часов до своего триумфа, пришёл к однозначному выводу: большая часть знаний из его памяти улетучилась безвозвратно, выдворенная оттуда решившим править бал волнением.

Ринсвинд вымученно застонал и упал спиной поперёк кровати; в идеале, ему хотелось лечь в Сундук и навсегда затеряться среди бесчисленных его донышек, вмещающих всё многообразие полезных предметов и одежды. Или в другом измерении; куда бы там всё это ни складывалось. Ведь позорный провал близился — Ринсвинду буквально каждое чувство вопило об этом, и другого способа заглушить их, кроме как пойти в бар и не выходить оттуда до назначенного часа, в его слегка помутневшую от волнения голову не приходило.

Уронив со своей души и разума камень необходимости учиться, Ринсвинд впервые за столько лет пожелал вместо всего происходящего оказаться на обычном экзамене, где всё просто, и нужно лишь вчитаться, понять, чего от тебя хотят — даже если непонятно объясняют, — и ответить по бумажке. Сегодня шпаргалки Ринсвинду уж точно не помогли бы: ему предстояло разжечь в себе чувства, которые прежде ему просто негде было испытывать — вначале правила не позволяли, потом привычка укоренилась на века. Очевидно, мироздание решило, что жизнь его не до краёв полна страданиями, и пора бы налить ещё пол ложечки, чтобы утопить бедного волшебника в цунами. Хотя изначально он согласился на эту, без сомнения, для людей его склада ума рискованную, авантюру, потому что хотел мукам своим положить конец раз и навсегда. Видимо, как и перед любым сложным ритуалом, перед началом этого мероприятия требовалось принести жертву. А именно, остатки его, Ринсвинда, душевного спокойствия.

Самое обидное, что единственным человеком, с которым, даже преодолевая робость, он мог бы посоветоваться и расспросить про тонкости женской психологии, был Двацветок — гордый отец двух замечательных дочек. Живший, однако, в Агатовой империи, и неизвестно, кто бы скончался быстрее, дожидаясь, пока письма дойдут до обоих адресатов — почтовая птица, вынужденная постоянно лететь над водой, или изнывающий от ожидания Ринсвинд.

Пришлось волшебнику волей-неволей признать, что бежать ему на этот раз некуда, да и даже для него было бы проявлением самой последней степени трусости. Тем более, в глазах хорошего человека, а не самого себя. Да и второго шанса может не выпасть, а упускать его вдвойне обидно.

Вздохнув и даже осмелев настолько, что отважился мысленно попросить всех знакомых богов не отказывать ему в помощи, в случае чего, а он уж непременно найдёт, как с ними рассчитаться, Ринсвинд отважно кинулся в экстрим, чтобы нырнуть в него по самую звёздочку на колдовской шляпе. Нет, «успокоительное» из бара ему сегодня, определённо, не понадобится — воздействие адреналина и так вывело его сознание на запредельно космический уровень. Ещё чуть выше, и он опять застрянет на орбите Плоского мира, а он там уже всё видел.

— Я — привлекательный мужчина, правда? — Спросил Ринсвинд у Сундука, стоя перед слегка потемневшим от старости зеркалом.

Сундук пристально смотрел на него — за столько лет Ринсвинд научился безошибочно определять направление, — то ли он безмолвно укоряя за бесстыдное хвастовство, то ли оцепенев от восхищения. Ринсвинду очень хотелось верить, что второе, но он не мог отделаться от ощущения, что позолоченный замок на крышке Сундука излучает саркастическую ухмылку. В которой даже пробиваются нотки покровительственного сочувствия. Дескать: «Ну, ты не расстраивайся. Уж если я себе нашёл леди-Сундучок, то для тебя обязательно кого-нибудь подберём». Вот только Ринсвинду не хотелось «кого-нибудь». Запросы у него были вполне конкретные, и для волшебника его статуса, вероятно, чересчур завышенные.

Интересно, о чём бы подумала его собственная леди, узнав, что у её возлюбленного склонность искать человеческие выражения лиц на неживых предметах?

— Я тебя не про одежду спрашиваю; понятное дело, что фрака и цилиндра у меня нет, да и в дорогой красоте по улицам Анк-Морпорка я бы не далеко ушёл. Тем не менее, всё-таки цивильно оделся, чтобы больше походить на человека. Раньше не придавал этому значения, но тут подумал, что приходить на свидание в мантии волшебника — то же самое, как был бы я, например, поваром, и пришёл бы в кухонных перчатках, колпаке и с половником. Что, думаешь, так я буду выглядеть недостаточно колоритно? Ладно, согласен, шляпу можно оставить. Вдруг она меня без неё не узнает. Но внешне я всё же ничего; побрился ещё, сто лет такого не бывало. Чем только не пожертвуешь ради любимой женщины, даже статусным атрибутом волшебника — бородой. Ладно, я пошёл. Пожелай мне удачи.

Сундук ткнулся боком ему в ногу и лизнул кончиком языка ладонь, чего прежде никогда не делал. Тем самым окончательно убедив Ринсвинда, что его ждёт неминуемая погибель — если даже Сундук прощается так, словно в последний раз.

Ринсвинд держался до последнего — вплоть до того, как вышел к городской черте, где всю его сущность пронзило напряжением, несоизмеримо превышающим привычное, и неудержимо захотелось скрыться в потайном местечке. В полголоса высказав все мысли по этому поводу, Ринсвинд буквально силой выпихнул себя в калитку. Далее начиналось большое необработанное поле: красивое, изумрудное, поросшее трогательными ромашками и ароматизированное не в пример приятнее, чем двуединый город. Не самое худшее место, чтобы пасть смертью храброго и безрассудного деятеля магии, отважившегося посягнуть на самое сокровенное и неприступное — трепетное девичье сердце. Или разбить собственное и навечно закопать осколки. Лучше уж встречаться на природе, чем в одном из далеко не романтичных кабаков Анк-Морпорка.

Нэйлетта появилась парой минут позже, пока Ринсвинд шёл по смутно угадывающейся в поле дорожке. За это время он успел нарвать букет ромашек, сам не зная, зачем, и старался его не обтрепать. Подол лёгкого платья развевался позади неё, шляпка слегка покачивалась на волосах, а улыбка заставила Ринсвинда мгновенно и против воли покраснеть, потому что он, неожиданно, ощутил себя жалким существом, не заслуживающим всей этой красоты. А посмотреть там было на что, и впервые в жизни он ощутил патоку обжигающего и почти непереносимого стыда, текущую по сердцу; словно мальчишка, заглядывающийся на фотографии красивых женщин. Как будто он не имел права любить так, как любят по-настоящему, и чувство вины вгрызалось в него каждый раз, когда он хотел этого. Перед кем вины? Перед какими-то неведомыми богами и давно канувшим в прошлое начальством университета, не иначе.

Молодые люди остановились в десятке шагов друг от друга. По лицу Нэйлетты Ринсвинд понял: она чего-то ждёт от него. Но, растерявшись, не нашёл ничего лучше, как выбросить вперёд руку с букетом, словно рыцарь свой щит. Каскад лепестков спланировал в траву, оставив скромные голые стебельки. Нэйлетта рассмеялась, но подарок принимать не спешила. Ринсвинд почувствовал, что у него руки немеют от волнения, и букет обретает тяжесть стальных клинков. Девушка просто скользнула в его сторону, словно мотылёк, заключив в объятья. Ринсвинд этого не ожидал, и перестроиться не успел, а Нэйлетта, в свою очередь, не ожидала, что возлюбленный начнёт падать, потому не сумела удержаться на ногах. Предприимчивый Сундук поднялся из травы на нужную высоту, сделав так, чтобы они оба присели на его крышку. Что не помешало Ринсвинду слегка удариться копчиком, но это было лучше, чем завалиться со всего маху в зелёное обиталище муравьёв и саранчи.

— Ты настолько рад меня видеть, что на ногах не стоишь?

— Я сражён твоим великолепием. Ну, а ты, милая, всегда так эмоционально приветствуешь малознакомых мужчин?

— Это мы-то с тобой малознакомые люди?

— Если первая встреча окончилась парой поцелуев, и он тебе сказал, что ему понравилось, это ещё не делает мужчину знакомым… Да, да приблизительно вот таких.

Ринсвинд в полной мере ощутил, что от серьёзного поцелуя у него плавится не что-то внутри, а уже он сам растекается в объятиях Нэйлетты. По крайней мере, те самые чувства не заставили себя ждать, и появились в самом, что ни наесть, нужном месте, чем ввели волшебника в восторженно-испуганный шок. И почти что религиозный трепет.

— Ринсвинд, — Нэйлетта улыбнулась, — ты в зеркале себя видел? Как огонёк, рыжий, и глаза василькового цвета. Если на Диске существует ещё одна, никому неизвестная и неизведанная магическая Стихия, ты — её живое воплощение.

— Честное слово, я не нарочно, — от комплиментов он смутился окончательно, но попытался скрыть это шуткой. — Только не очень верное сравнение выходит, ведь я не умею колдовать.

— А если я тебе скажу, что знаю одну секретную инструкцию, выполнив которую, ты обретёшь все те магические таланты, которые раньше освоить не получалось?

— Ну, пожалуй, терять мне нечего, так что, почему бы не попробовать?

— Тогда пойдём.

И далее, остаток дня и весь вечер они провели, не занимаясь, на первый взгляд, ничем особенным. Тем же, чем занималась бы на их месте любая парочка, недавно познакомившаяся, но уже всё решившая и твёрдо намерившаяся узнать друг друга во всех подробностях. Нэйлетта почти всё время держала руку Ринсвинда, и он сразу же это заметил; даже мысленно улыбнулся, поскольку выглядело это так, словно она опасается, что в любой момент он может убежать. Но это простое соприкосновение словно подпитывало живительной энергией; ощущать человеческое тепло вообще оказалось очень приятно. Большую же часть жизни к Ринсвинду прикасались исключительно для того, чтобы ограничить его свободу, или, того хуже, применить насилие, но последнего он, по возможности, не дожидался. Даже родная мать его бросила, оставив на попечение деда; впрочем, Ринсвинд никогда не страдал по этому поводу — он просто её не помнил.

А уж сколько уверенности в себе и гордости — за себя и за свою пассию, — ему прибавил сам факт того, что красивая леди не сбегает от его ласки и внимания при первой же возможности. Не то, чтобы в Анк-Морпорке, или ещё где-то леди были слишком привередливые, скорее Ринсвинд не казался им достаточно интересным, чтобы тратить своё драгоценное время, когда есть другие кавалеры. А он и не претендовал особенно, увлечённый прятками от опасности, которая грызла его собственное время, отпущенное на жизнь, с остервенением оголодавших термитов. Нэйлетта слышала несколько его рассказов обо всём этом, и, видимо, таким образом постаралась оградить от агрессивного мира. Интересно, как отреагирует Судьба, если между Ринсвиндом и его несчастьями встанет кто-то ещё, твердо намеренный его защитить? До сих пор случалось подобное всего один раз — спаситель явился в лице не очень впечатляющего, но сурового Двацветка с мечом.

Ринсвинд решил, что раз всё складывается столь удачно, сегодня он может позволить себе неприлично много вольностей для волшебника, не говоря уже о профессиональном трусе и хроническом неудачнике. Поэтому разрешил своим потаённым желаниям ринуться во все тяжкие, а руку уверенно переместил девушке на талию, приобняв её сильнее.

По внутренним ощущениям Ринсвинд всегда предполагал, что его тотемное животное — если не симпатичный кролик с персикового цвета шёрсткой, то, максимум, пугливый и хиленький лисёнок, которого рано исторгли из норы в незнакомый мир, и он там так и не прижился толком. И вот сейчас этот лисёнок с невероятной стремительностью эволюционировал в какую-то другую, хищную и дико привлекательную зверюшку, чьи глаза, словно маленькие луны, излучали изумрудный и лиловый оттенки Октарина. Страшно представить, что будет, если выпустить его на волю, учитывая, сколько лет он спал. Страшно, но не сегодня: на сегодняшнем душевном подъёме, туманящем голову, одновременно обостряющем ощущения и эмоции до предела, словно принимал он вовсе не алкоголь, Ринсвинд готов был хоть с самим дьяволом сойтись в азартных играх, хоть схлестнуться с богами в их бесконечной настольной игре, где они вершили судьбы людей. На сегодняшний день один чрезмерно нахальный волшебник решил сам стать хозяином своей судьбы. Даже если потом всё сказанное и сделанное сегодня грозило выйти ему боком, эмоции и удовольствие, хоть раз в жизни, были важнее необходимости прятаться даже от того, чего нет — на всякий случай, а то вдруг оно появится.

Обмирая от восторга, Ринсвинд пригласил Нэйлетту на танец — хотя танцевать, скорее всего, не умел, но надеялся, что хоть какие-то навыки всплывут из того времени, когда нормальная жизнь ему всё ещё светила — до поступления в Незримый Университет. Апогей признания в любви, поскольку это являлось последним пунктом составленного Ринсвиндом списка, чего с женщиной нельзя делать ни в коем случае, иначе жизнь твоя круто вывернет куда угодно, только не туда, куда ты хочешь. Хотя дамы наверняка оценят твои поступки.

Ночь приближалась. И тянулась, словно горячая чёрная патока, усыпанная звёздным зефиром. Погружая с головой в душное летнее тепло и пряный аромат чьих-то духов. Ринсвинд не помнил, чем занимался, но лёг спать лишь за пару часов до рассвета, ощущая себя самым любимым человеком на Диске. Никогда прежде ему столь разнообразными путями не давали понять, что это истинно так. И ужасные сновидения не будили его в эту ночь.

Проснувшись, Нэйлетта перевернулась на другой бок, и увидела загорелую спину Ринсвинда, присевшего на краешек кровати. Словно стёршиеся линии на карте, кожу покрывали шрамы, отметившие все перепутья и крутые повороты в его жизни. И даже парочка мелких татуировок с неизвестными надписями; возможно, обереги, в которые их владелец всё равно не верил. Утренний свет золотил чешуйчатую черепицу крыш весьма занятных изысков городской архитектуры, и крылья невидимых драконов, накрывших облака жемчужно-розовым паланкином. Блики на пальцах Ринсвинда вначале тоже показались лишь отсветами, но оказалось, что это совсем не так.

— Нэя, ты тоже это видишь, или я сплю? — Медленно произнёс он, когда девушка подсела поближе, обняла и положила голову на плечо.

— Прекрасно вижу замечательное зрелище.

— Или ты ведьма и передала мне часть своей магии?

— Будь я ведьмой, ты бы заметил.

— Тогда откуда же вот это всё??

Продолжая улыбаться, Нэйлетта поднесла ближе его ладонь с пробегающими под кожей бирюзовыми искорками, словно рассматривая, и аккуратно поцеловала.

— Знаешь, Ринсвинд, иногда, чтобы по-настоящему в себя, и начать творить чудеса, достаточно просто хорошо выспаться. Сегодня ночью ты, как раз, не метался в паническом приступе по комнате, и даже не вздрагивал во сне — судя по твоим рассказам, первый раз за всё время. Не думаю, что твой хронический недосып и нервное напряжение оставляли достаточно силы, чтобы призывать магию. Возможно, твой организм на подсознательном уровне отказывался от неё, наученный горьким опытом с «Октаво», или опасаясь, что ты в своём хроническом состоянии не выдержишь. Впрочем, мне кажется, оставшаяся магия внутри тебя, а она там уж наверняка была, волшебников без внутреннего резерва не бывает, просто прилагала все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы защитить тебя изнутри, а на творчество заклинаний не хватало энергии. Она всегда была, но ты её не видел и, наверное, не чувствовал.

— То есть, ты меня пыталась привести в нормальное человеческое, то есть, волшебническое состояние?

— И у меня получилось, судя по всему.

— Неужели оно навсегда останется?

— Если мы с тобой будем следить за твоим здоровьем и душевным состоянием, а мы будем, то наверняка.

— Для меня сейчас это звучит, как нечто мифологическое, — усмехнулся Ринсвинд.

— Считай, что я здесь, чтобы сказку сделать былью. Ты теперь мой волшебник, Ринсвинд. Самый восхитительный, самый лучший.

— Пойдём-ка, нальём лучшему волшебнику чайку и, заодно, чего-нибудь покушать. А то я страсть, какой голодный до подвигов, но без завтрака как же за них браться?

— И какого же рода у нас подвиги?

— Это уже Библиотекарь расскажет — он у нас раздатчик «квестов» для истинных героев. Могу сказать только одно — они будут максимально далеки от всяких приключений и тех мест, где они чаще всего начинаются. Очумелые порталы, корабли воздушных пиратов-работорговцев, неизведанные замки с привидениями — это всё не про нас. Максимум, на что я готов согласится, так это на поиски сокровищ — чтобы вышел из дома, а оно прямо там, откопанное и чистенькое лежит.

— Очень славно, а то у нас на ХХХХ континенте лишний раз по улице пройти опасаешься — чуть зазевался, и прямиком в приключения. Только шляпу держать успевай, пока стремительно пролетаешь сквозь них.

— Да уж, я их прямо муравьиными шагами перемерил. На любой вкус, что называется, только не на мой. Поэтому предлагаю начать практиковаться в избегании приключений всеми возможными способами.

— У меня большой опыт, можешь на меня положиться, и вообще про них забыть.

— Просто музыка для моих ушей, любимая!