Умение чувствовать (гет)

Шон знает, что не умеет чувствовать. Не умеет чувствовать жалость к пациентами или радость за коллег, не умеет нервничать, когда ситуация становится напряженной, и не испытывает облегчение, когда она заканчивается. По правде говоря, он, наверное, не умеет чувствовать и любовь — хотя ему и говорят, что это то, что он испытывает к Лее.

Тогда почему же ему становится так трудно дышать, когда он видит ее на каталке?

— Автомобильная авария, сбит пешеход, — доносится до него уверенный голос парамедика, и Шон не понимает, как тот может это говорить так спокойно, когда на каталке лежит Лея. — Восемь по шкале Глазго. В машине теряла сознание...

Парамедик говорит что-то еще, но Шон не слушает, он пробирается к каталке и вцепляется в нее так, словно этим может удержать Лею, не дать ей уйти.

— Шон, — замечает его Лея. Узнавание в ее глазах затуманено болью. — Ты здесь...

Голос Леи едва различим в шуме больницы, но Шон слышит его куда лучше, чем парамедика.

«Я тут», — хочет сказать он, но не может. И главное — совершенно не понимает, почему это происходит.

— Готовьте операционную, — кричит Клэр, и ее голос заглушает последние мысли Шона.

Они привозят Лею к койке и на счет «три» перекладывают ее, медсестра уже бежит с аппаратом УЗИ. Парк подходит к Шону сзади и аккуратно берет его за плечи.

— Ты не можешь ее лечить, — напоминает он, оттесняя Шона. — Дай Клэр сделать ее работу.

Шон хочет сказать, что себя контролирует, ведь он не умеет чувствовать, но все, что он в данный момент может — это смотреть на Лею. Смотреть на страшную рваную рану у нее на руке, из которой продолжает капать кровь, несмотря на затянутый выше жгут. Смотреть на выгнутую под невозможным углом ступню и торчащую из голени кость. Смотреть в ее затуманенные глаза, которые она продолжает держать слегка приоткрытыми, хотя у нее не должно быть на это сил. Он может следить за аппаратом, контролирующим ее сердцебиение, и, наверное, молиться, чтобы синусовый ритм не сменился прямой линией.

— Давление падает, — громко объявляет Клэр, водя датчиком по животу Леи. — Не могу найти источник кровотечения.

С того места, где стоит Шон, ему немного видно экран — и он пытается думать о том, что можно посоветовать Клэр, но понимает, что в его голове нет ни одной мысли. Сейчас он даже не в состоянии различить наружную подвздошную и почечную артерии. Он просто не может вспомнить, где они находятся.

Шон смотрит на цифры давления, который действительно падают, и переводит взгляд на рану на руке, которой никто так и не занялся, но из которой больше не капает кровь. Из нее словно вырвали кусок плоти, так что если присмотреться, то можно разглядеть кость. Шон не представляет, как можно получить такое ранение, но ему отчаянно хочется промыть ее, зашить, чтобы она больше не доставляла неудобств, поэтому он вырывается из рук Парка и берет с ближайшего столика стерильный зажим, но понимает, что что-то не так — у него дрожат руки.

— Тебе лучше выйти, — говорит Парк, аккуратно забирая инструмент. И Шон даже не вздрагивает от прикосновения. — Ты не можешь ей помочь.

Но Шон не хочет уходить. Он разворачивается к Лее как раз вовремя, чтобы увидеть, как ее глаза закрываются.

Равномерное попискивание приборов сменяется непрерывным звуком.

— Сердцебиения нет, — снова кричит Клэр, но ее голос доносится до Шона словно через сквозь ваты.

Он смотрит, как Лее делают непрямой массаж сердце, как сотрясается тело от ударов током. Как дергаются ноги Леи, как кость начинает выглядывать еще сильнее, а лодыжка, наоборот, словно пытается встать на место. И как все это повторяется по кругу.

— Время смерти — пятнадцать двадцать пять, — объявляет Клэр едва слышно.

На следующий день Шон сидит возле тела Леи. В морге холодно, но ему на это плевать. Он смотрит на зашитые раны, но вправленную лодыжку и голень, из которой больше не торчат кости, и думает о том, что теперь это не имеет смысла.

Шон держит Лею за холодную руку и напоминает себе, что он не умеет чувствовать.