Sugar Water (гет)

Норсборн стрит: сегодняшний день

Драко не представлял, куда направляется, и решил, что несколько раз свернул куда-то не туда — он совершенно не узнавал район, в котором оказался. За ним кто-то шёл, и поначалу Драко грешил на приступ паранойи, но затем краем глаза заметил фигуру. Мельком. И всё же этого хватило, чтобы понять, кто это, разглядеть на плечах «преследовательницы» мантию и сообразить, что именно её он и забыл в пабе.

Сбоку у дороги возвышался рекламный щит. Угол плаката отклеился, внизу белел порез, но в целом он был в хорошем состоянии. Изображение вулкана и линии горизонта — реклама туристического агентства. Эта картинка напомнила Драко о том, о чём рассказывал Поттер. Об извержении Кракатау, который выбросил в воздух много пыли и на два года изменил мир. Один взрыв в одном месте, событие, длившееся совсем недолго, но поменявшее весь мир. Окрасившее закаты в зелёный цвет. На тебя оказало влияние то, о чём ты и подумать не мог. И пусть это штука находилась на другом конце земного шара, сейчас твои закаты позеленели, ты начал по-другому видеть окружающую действительность и всё стало иным. Совсем другим из-за какого-то дурацкого, пустякового вулкана.

Мы были такими доверчивыми. Весь мир и все живущее в нём люди — вне зависимости от того, кто они и кем себя считали. Все оказались так уязвимы, так беззащитны перед изменениями погоды, так легко ведомы судьбой и обстоятельствами. Целые жизни изменило то, о чём никто даже не догадывался, пока не стало слишком поздно. Просто некоторым пришлось труднее. Кому-то достались башни и пророчества, кому-то — трудности с поиском работы, а кому-то — череда плохих любовников. Но участвовали в войне все. В настоящей или персональной, на которой человек сражался с другой страной, группой противников, неудачей или самим собой. Для всех разная, но война была у каждого. Вот кто мы — бойцы. Каждый из нас постоянно за что-то борется. За благополучие, счастье, мир, точку зрения, деньги, безопасность, любовь — да за что угодно. И этот бой длится целую жизнь и никогда не прекращается. Мир охоч до битв, и жажда бóльшего — желание заполучить нечто лучшее и в лучшем месте — никуда не исчезнет.

Над стаей птиц красовалась надпись, напечатанная жирным курсивом: «Измени свой мир».

«Да пошли вы, — подумал Драко. — Пошёл ты на хер, Кракатау».

Тонкие металлические прутья квадратных скоб на деревянном столбе служили лестницей. Контролируя дыхание и по-прежнему сжимая в руке палочку, Драко полез вверх. Он подумал о том, каково это — стоять голым на шестнадцатом этаже, вспомнил ощущение полёта, когда ты теряешься в небе, и полез. Чем выше Малфой забирался, тем сильнее удалялся от всего: от земли, от собственных мыслей, от борьбы. Ледяной металл обжигал кожу, заставляя пальцы терять чувствительность, и Драко несколько раз поскальзывался. Алкоголь постепенно выветривался из усталой головы, а холод отрезвлял и заставлял чувствовать себя живым.

Драко выбрался на площадку и встал так, чтобы оказаться лицом к подножью вулкана. Измени свой мир. Измени свой мир, твою мать. С такого близкого расстояния он мог разглядеть крошечные точки, из которых складывалось изображение. Маленькие цветные квадратики, которые никто не различает издали. Миллионы кусочков, необходимые для того, чтобы сложить целое.

Драко шмыгнул носом, который остался единственным тёплым местом на лице, и развернулся к небу. Простирающийся вокруг тёмно-синий пейзаж, чистый свежий воздух, сводящий грудь холодом. Он коснулся края площадки носками ботинок и сделал глубокий вдох, наполняя лёгкие так, что те чуть не лопнули.

Он развёл руки в стороны настолько широко, что перестал ощущать единую точку опоры и свой вес. Сердце легко парило в груди. Драко сделал ещё один глубокий вдох, чувствуя, как ветер касается лица, кожи, языка.

Мама, я лечу. Мама, лечу!

Внизу яркие точки городских огней вытянулись в линии. На ночных улицах он не заметил никого, кроме неё. Девчонки, стоявшей под жёлтым фонарем и смотревшей на него снизу вверх. Очень далеко под ним. Она казалось такой маленькой, что он смог разглядеть только кудрявую голову — ветер швырнул вперёд её волосы, его собственная мантия скрывала её плечи. И всё равно, несмотря на то, что Драко её увидел, он мог унестись на миллион миль вверх.

Да, Драко. Летишь!

Свобода. Наконец-то, свобода.

Ирландия, после Башни: 5 лет и 2 месяца

В кабинете его отца было гораздо холоднее, чем во всём остальном доме. Малфою-старшему нравился холод, хотя он никогда не объяснял почему. По державшейся прохладе Драко мог сделать вывод о том, где именно отец пробыл достаточно долго — тот усиливал Охлаждающие чары, если проводил в помещении больше десяти минут.

Между двумя большими книжными шкафами на стене висел неподвижный портрет отца. Под ним стояло кресло на когтистых лапах с подушками кроваво-красного цвета — Нотт уверял, что это темномагический артефакт, способный вытягивать душу. Конечно, это было вранье, но тогда Драко поверил. Он даже набрался смелости и спросил об этом отца, который около четверти часа описывал принцип работы этого кресла, а затем целую минуту убеждал сына туда сесть. Драко чуть не обделался от страха, а отец выглядел донельзя счастливым. Люциус упивался его страхом, но дело было не только в этом. Это был урок. О том, что доверчивость напрямую связана с глупостью.

У Малфоя-старшего имелась одна из самых больших в мире коллекций темномагических предметов. Люциус с юности был заядлым собирателем, любителем и активным пользователем подобных артефактов. Драко очистил от них все свои поместья, по каминной сети сообщив Министерству, чтобы их должным образом вывезли. Это собрание вызывало ощущения, схожие с теми, что порождали отцовские Охлаждающие чары, только гораздо хуже. Внутренности царапало тошнотворное тёмное чувство. Оно ворочалось в голове, и эта зараза чудилась Драко в виде чёрного дыма. Его преследовал специфический привкус. Ему потребовалось два дня, чтобы принять решение, и пять, чтобы Министерство ликвидировало результаты работы отца, который посвятил тридцать два года своему второму любимому хобби.

Драко мог бы распродать коллекцию и как минимум удвоить состояние Малфоев. За это собрание в одном только Лютном переулке он бы получил миллионы. Но душа к этому не лежала — Драко не собирался тратить на это свою жизнь. Он не был самым честным или достойным человеком. Но и в отца он не превратится — он пообещал себе это ещё до того, как оказался в «жирном доме». Он будет другим.

Раздался негромкий стук в дверь, и, обернувшись через плечо, Драко взглянул на посетительницу. Гермиона скрестила руки, словно пыталась согреться, прежде чем шагнуть за порог. Возможно, это сказывалось подсознательное желание защититься.

— Ты уверен, что хочешь это сделать?

— Разве не ты должна убеждать меня, что это хороший поступок? — Драко отвернулся и взял в руки перо.

Чёрное с красным — любимые цвета отца. Все перья, на концах украшенные инициалами «Л.М.», были сделаны на заказ. Малфой-старший никогда не разрешал их трогать. Его отец был самым закрытым человеком, совершенно не терпевшим посягательств на свою собственность. Прикасаться не позволялось ни к одной его вещи. Даже будь это книга, которую он читал, или спинка его стула.

— Ты сам знаешь, что это хорошее дело. Но… Я имею в виду, не будешь ли ты об этом сожалеть?

Однажды она заявила, что Драко склонен испытывать чувство вины. Он тогда посмеялся: злым людям это противопоказано, иначе они станут добрыми. Но поразмыслив, решил, что она права. Драко испытывал вину и о многом сожалел.

— С чего бы это?

— Не знаю.

Ну, конечно же, знала. Именно по этой причине Драко чувствовал себя виноватым всякий раз, когда сливал ей информацию. Но Азкабан всё изменил. Он много чего там услышал, и старые привязанности испарились. Это как если ты долгое время с кем-то очень тесно дружишь, а потом вырастаешь и обнаруживаешь, что теперь вы слишком разные. Только в его случае всё было ещё хуже. Шла война, а Драко водил дружбу с большим количеством плохих людей.

Это не означало того, что он не мучился виной и полностью утратил связь с прежними приятелями. Но выживают самые приспособленные. И весь вопрос в том, кто прав, а кто нет. Драко до тошноты надоело пытаться двигаться дальше и тут же останавливаться. Он должен был отпустить прошлое. Это было условием для движения вперёд, для поиска пути и попыток всё исправить — насколько это возможно.

Драко пришёл к выводу, что мир может его ненавидеть. Но ненавидеть самого себя он не собирался.

— Грейнджер, я уверен.

Её ладонь прижалась к его спине между лопатками, и Драко поднял глаза на стену. На портрет своего отца. Люциус был потрясающе собран: безупречный, холодный, давящий образ в краске. У него был взгляд, способный заставить тебя прочувствовать любые эмоции, в зависимости от того, чем именно ты занимаешься. Драко пришло в голову, что это знающий взгляд, призванный вызывать в нем чувство вины. Заставить его постоянно мучиться сожалениями, что он не стал тем сыном, которым должен был. Что он не достоин сравниться с Люциусом.

Рассматривая портрет, Драко прищурился; ладонь Грейнджер прижалась крепче и прошлась по напряжённой линии его позвоночника.

Сейчас это уже не играло особой роли, ведь так? Он выдал все отцовские тайны и сдал Министерству все темномагические артефакты. Он передал данные, которые нанесут серьёзный удар по стану Пожирателей Смерти. Отказался от своих притязаний, подписав документы отцовским пером. И какая разница, каким сыном он стал по мнению Люциуса, ведь было уже слишком поздно. Во многих смыслах.

Я никому не принадлежу.

Драко больше не был сыном Люциуса Малфоя. Он избавился от имён, ярлыков и всего того, что пыталось его определять. Долгое время он видел себя сыном своего отца. Как и все остальные, ведь именно им он и должен был быть. Но тут такая же история, как с красками. Все могли считать его оранжевым, а он был синим. Тёмно-тёмно-синим, и имело значение только то, что он видел сам. Его собственное восприятие. То, какими он видел кружащие вокруг цвета.

— Ты напряжён. Тебе следует принять душ.

Драко повернулся, открыл было рот для ответа, но помедлил. Её близость удивила его. Гермиона откашлялась и сделала шаг назад, теребя волосы и глядя в пол.

— Я только что из душа.

— Тогда ванна? Она успокаивает.

— Мне не нужно успокоение.

Драко хотел испытывать напряжение. Оно помогало ему чувствовать себя более подготовленным. Даже выбравшись из Азкабана, он по-прежнему ждал. Он был готов поклясться, что мир вот-вот рухнет ему на голову, а Министерство или Волдеморт сделают следующий шаг. Малфой очень плохо спал по ночам.

— Ты, похоже, волнуешься, — заметил он.

Гермиона покосилась на Драко и, потянувшись к бумагам на столе, прижалась к нему. Иногда ему казалось, что она делает так нарочно, но он это всячески игнорировал. Хотя, точнее сказать, он обращал очень пристальное внимание на свои ощущения, но никогда не говорил об этом вслух, да и возможностей сказать выпадало не так уж и много.

— Всё подписал?

— Нет? — он ненавидел, когда она задавала вопросы, ответы на которые очевидны.

Гермиона снова стрельнула глазами в его сторону, и он усмехнулся. Ему всегда становилось чуточку лучше, если удавалось вывести её из себя так же, как выводила его она. Гермиона просмотрела первую страницу, зацепилась взглядом за что-то интересное и продолжила читать.

Она, должно быть, изучала подробный список тех артефактов, что он отдавал. Грейнджер обошла его, присела на край стола, и Драко перевёл глаза на портрет. Отец бы подавился своим холодным воздухом, если бы увидел эту картину.

За те несколько раз, что Грейнджер была в мэноре, она облюбовала кресло его матери. То самое, что стояло в библиотеке, развернутое так, чтобы под углом ловить падающий из окна луч света. Драко не сидел в нём с самого детства. И Грейнджер стала первым человеком, за исключением Нарциссы, которого он в нём увидел. Это был не единичный случай — она там устраивалась каждый раз, когда приходила. Она не знала, что оно принадлежало его матери, иначе могла бы задуматься, как на подобное отреагировала бы Нарцисса, и предпочесть другое место. Драко в начале и сам сомневался, что ему это нравится, ведь кресло было мамино. Никто не смел занять его, и он не знал, как бы Нарцисса отнеслась к тому, что его оккупировала Грейнджер. Когда дело касалось вещей, мать никогда не была такой же собственницей, как отец. Но ведь речь шла о Грейнджер.

Мама никогда активно не поддерживала идеи истребления магглорожденных. Но она была убеждена в том, что власть должна находиться в руках элиты. Она полагала, что все те, кто не принадлежал к её семье, стояли ниже неё по статусу, и считала приемлемым общаться на публике лишь с некоторыми людьми. Драко задавался вопросом: понравилась бы Грейнджер матери, если бы та выжила, а отец погиб? Гермиона занимала определённое положение в обществе, была не очень богата, но и не бедствовала, сделала себе имя в Министерстве. Наверное, этого бы хватило, чтобы Нарцисса обратила на неё внимание. И Драко решил, что, в конечном итоге, Грейнджер могла бы понравится матери — они обе были сильными, умными и храбрыми женщинами и ценили эти качества в других.

— Ты на меня пялишься, — пробормотала Гермиона, перелистывая страницу.

— Тебе от этого некомфортно?

Она улыбнулась, глядя в бумаги.

— Возможны варианты.

— Они зависят от того, на что именно я пялюсь?

Вскинув бровь, Гермиона подняла на него глаза.

— Вообще-то, от того, о чём ты думаешь.

Он лениво ухмыльнулся. Гермиона хмыкнула, улыбнулась, покачала головой и опять уткнулась в пергамент. Драко выдернул его из её пальцев.

— А тебе было бы некомфортно, не знай ты этого?

Она кивнула — честная, как всегда, даже при попытке соврать.

— Хм-м, тогда, полагаю, это и есть ответ на мой вопрос.

Гермиона замерла, оттолкнулась от стола и встала перед Драко.

— Ну?

— Что?

— Ты собираешься мне рассказать, о чём думаешь?

Драко отвлёкся от своей подписи, и Грейнджер смахнула с его глаз чёлку — этот жест получился гораздо интимнее, чем она могла себе позволить. Убрав его волосы, она тут же отвела руку, на секунду встретилась с ним взглядом и потупилась. Драко откашлялся

— Ты когда-нибудь перестанешь задавать глупые вопросы?

Она снова на него посмотрела, качнула головой взад-вперёд и растянула губы в улыбке, делая вид, что смеётся.

— Очень зрелая реакция.

— Это лучшее, что я могла придумать. Я старалась.

— В следующий раз покажешь мне язык?

— Если тебе повезёт. Я могу сразу начать дёргать тебя за волосы.

Драко усмехнулся, бегло просмотрел документы и покосился на Гермиону. Затем потянулся вперёд, схватил одну из её кудряшек и сильно дёрнул. Выпустив прядь, он понаблюдал за тем, как та завивается вновь.

— Вызови сюда министерских, ладно? Я устал ждать. И хочу с этим покончить.

Она связалась с Министерством по каминной сети, и за бумагами пришли пять авроров. Малфой присутствовал при разговоре, когда Гермиона сообщила, что нужно переправить лишь один сундук, но он и не рассчитывал на то, что Министерство пошлёт своих умнейших сотрудников.

Он стоял возле окна и смотрел, как авроры проносят свой груз через защитный барьер. В воздухе витало ощущение завершённости. Дело сделано. Он официально передал Министерству всё полезное, что только мог. Довёл до конца предательство своего отца и друзей, избавился от всех темномагических предметов в своих поместьях и сейфах.

И, кроме этого, обнулил счётчик.

Чтобы исправить ошибки, Драко отдал всё, что у него было. И, вроде бы, должен был испытывать удовлетворение. Он ощущал себя не так хорошо, как ему бы того хотелось, но однозначно лучше, чем раньше — а это было уже кое-что.

Он нуждался в отправной точке. А это она и была. Драко должен был достигнуть той стадии, миновав которую, он сможет продолжить жить, не пытаясь исправить своё прошлое. И ему казалось, что на этот раз он с ним покончил — не осталось ничего, что бы он мог сделать. Назвать этот момент впечатляющим, полным радости и умиротворения было нельзя, но Драко испытал облегчение, а иногда это не менее прекрасно.

— Что ты теперь собираешься делать?

Грейнджер могла интересоваться, не собирается ли он принять ванну или заняться решением кроссворда, а могла подразумевать всю его жизнь — его ответ был уместен во всех случаях.

— Я ещё не решил.

Авроры исчезли вместе с сундуком, покинув поместье. Драко с Гермионой довольно долго стояли рядом у окна, наблюдая за угасавшим днём, как за невиданным прежде явлением.

— Ты найдёшь ответ.

Драко кивнул, отвернулся от окна и поймал её взгляд.

— Я знаю.

Позже он зажёг в отцовском кабинете камин и сорвал со стены портрет. Придвинул кресло на когтистых лапах к самому огню и наблюдал за тем, как всезнающий взгляд на лице его отца исчезает в языках пламени.

Завтра будет новый день. Завтра он сможет увидеть мир, окрашенный в синий цвет.

Норсборн стрит: сегодняшний день

Он стоял там уже целых пять минут и собирался простоять гораздо дольше. Опять пошёл дождь. Всего лишь изморось, но судя по чернильно-чёрной туче, медленно ползущей прямо на него, Драко решил, что станет только хуже. Крепче сжимая в мокрой руке палочку, он закрыл глаза.

Грейнджер что-то кричала ему, он пытался не обращать внимания, но она никак не унималась. У Драко мелькнула мысль, что временами у неё всё же отшибало здравый смысл. Он находился слишком высоко, на ветру и под дождём — не было ни единого шанса, что он услышит её, если только она не начнёт орать изо всех сил.

Драко покосился на Гермиону: сейчас он стоял так, что на него не попадал свет фонарей, и было неясно, может ли она его разглядеть и сообразить про громкость.

— Люмос, — прошептал он, освещая лицо.

Он мигнул огоньком несколько раз подряд, и теперь Гермиона крикнула так, что он смог разобрать слова.

— Ты спускаться собираешься?

— Нет!

— Почему!

— Потому что здесь мне не надо думать! — он был честен, хотя и не понимал почему.

— Здесь, внизу, ты тоже можешь не думать.

— Д… — в этом был смысл. — Мне здесь нравится!

— Что?

— Я сказал, что мне здесь нравится.

— Я не слышу…

Гермиона осеклась, Драко направил огонёк в её сторону, но она исчезла. В попытках её найти он, как мог, осветил улицу.

— Грейнджер? — вопреки желанию в его голосе прозвучала паника.

Малфой услышал какой-то ответный шум и так резко развернулся, что поскользнулся. Вариантов было два: либо сорваться, либо рухнуть лицом вниз. Драко выбрал второе и нырнул вперёд. Мелькнула мысль, что, похоже, от страха неминуемой смерти он пронзительно вскрикнул. Но раз уж Грейнджер ничего не сказала, они оба сделали вид, будто этого не было.

Гермиона что-то крикнула, её слова унесло ветром, и Драко схватился за край проёма, из которого вылез, и свесился вниз. Весь мокрый спереди, он, не обращая на это внимания, освещал столб.

Стоя на металлической скобе, Грейнджер таращилась прямо на него с тем самым выражением, которое появлялось у неё всякий раз, когда её ловили на чём-то неподобающем. Драко подумал, что она действительно чокнутая. Обычно Грейнджер с ним соглашалась.

— Я думал, ты боишься высоты?

— Боюсь.

Пару долгих моментов он сверлил её взглядом, а она смотрела на него в ответ.

— Двигайся.

Кажется, она послушалась с радостью. Драко поднялся на ноги и осторожно ступил на первую «ступеньку». Ветер усиливался, теперь капли дождя бусинами лупили его по боку.

— Что ты сказал?

— Когда?

— Раньше, когда был там, наверху?

— О, я не помню, — он сошёл на твёрдую землю и сунул руки подмышки, чтобы согреться.

Малфой задрал голову и оглядел столб, круг света и металлическую конструкцию, поддерживающую плакат. Затем сделал вдох и повернулся к Грейнджер, давая глазам привыкнуть к темноте, чтобы разглядеть её лицо.

— А-а, — она смахнула со щеки мокрую прядь. — Ты же врёшь?

— А это так важно? — она начала стаскивать мантию с плеч, но он остановил её жестом. — Не беспокойся об этом.

— Дождь идёт…

— Знаю.

Она пару секунд всматривалась в него, затем опустила руку. Мантия лежала криво, и Драко потянулся, чтобы поправить её и застегнуть, хоть она и была слишком велика Гермионе. Кончик палочки случайно ткнул Грейнджер в шею, и Драко опустил её, стараясь поплотнее свести полы. Костяшки мазнули по нежному горлу, и он поднял глаза, услышав, как Гермиона втянула воздух сквозь зубы.

— Нормально? — пробормотал он, оглаживая руками её бока, чтобы подогнать ткань.

Она кивнула и слегка закашлялась.

— Да, спасибо.

Драко посмотрел в ту сторону, откуда пришёл — ему давно было пора возвращаться. Ночь шла на убыль, и как бы он ни любил свежий воздух, заболеть завтра не хотелось.

Жизнь продолжалась. Она никогда ни для кого не останавливалась. Так будет всегда. Всегда будут некие противоборствующие стороны, и Драко продолжит сражаться на одной или с одной из них. Это просто жизнь. И действительно, чем раньше ты это поймёшь, тем скорее начнёшь двигаться дальше. Иногда ты возносишься очень высоко. А иногда смотришь вверх с самого дна. Жизнь изменила нас всех. И имеет значение только то, как её принимаешь ты. Идёшь ли вперёд, несмотря ни на что.

Может, думать вообще не стоило. Ведь всегда будет существовать то, что невозможно понять, всегда будут происходить вещи, причины возникновения которых неизвестны. Вероятно, Грейнджер была права. И в какой-то момент надо отключить голову. Лишь почувствовать, принять и двигаться дальше, невзирая на то, как высоко или низко ты находишься.

Гермиона шла следом, затем поравнялась с ним и обогнала. Она то и дело оглядывалась через плечо, чтобы убедиться, что Малфой никуда не делся. Он сместился в сторону, и, обернувшись в очередной раз, Грейнджер споткнулась и, закрутившись, чуть не упала. Когда она нашла его взглядом, он, не сбавляя шаг, улыбнулся в пустоту — он шёл, засунув руки в карманы, одной ладонью обхватив палочку и зажав награду в другой.

— Грейнджер, что это сейчас было?

— Я сказала, что ты вконец обнаглел.

— Прошу прощения, что там про мой конец?

Она жарко покраснела, и он громко рассмеялся.

— Боже, что за придурок.

Гермиона пихнула его, и Малфой цокнул языком, хватая её за мантию и притягивая к себе.

— Два ругательства меньше чем за десять секунд. Идёшь на личный рекорд?

— Ты пробуждаешь во мне всё самое худшее, — отрезала она, сбрасывая его ладонь.

Интересно, а что пробуждает в нём Грейнджер? Драко не особо об этом задумывался, но, может, тут такая же история? Он не брался утверждать, что рядом с ней становился лучше, но он никогда и не переживал по этому поводу. За эти годы она повидала его в крайне неприглядных состояниях. Но утверждать, что Гермиона пробуждала в нём самое плохое, он не мог. Драко полагал, что это была прерогатива его отца.

Похоже, Грейнджер рассердилась, но всё же шла рядом, поддерживая темп. Когда он попытался свернуть туда, где, по его представлениям, находился рынок, она вывела его обратно к пабу. Они прошли в заднюю часть помещения, и Драко задумался над тем, что предстояло сделать.

В первый раз за почти что шесть лет он вернётся в волшебный мир со своей палочкой. Ничего особенного в этом не было, но Драко переполняли эмоции. Его захлестнуло чувство, будто он пересекает невидимую границу, за которой всё изменится. Словно всё снова станет лучше — так, как надо.

Он стоял, не шевелясь, и Грейнджер протянула назад руку. Несмотря на прогулку по холоду, её кожа оказалась горячей. Она обхватила его запястье и часть ладони, и, отпустив награду, Драко вытащил руку из кармана. Это было правильно — то, что именно она проведёт его по оставшемуся пути. Та, чьё имя было вписано в общую для обоих кругов область. Та, что связывала эти миры.

Делая шаг в магическую Англию, Грейнджер потянула его за собой, и он задержал дыхание, но совершенно зря.

Не возникло ни звуков, ни вспышек света, ни внезапно нахлынувших чувств. Но кое-что всё же изменилось. Перемена незначительная, но тем не менее. В этот раз он знал, что в его руке зажата лежащая в кармане палочка, и теперь он возвращался с ней. От этой мысли в груди появилась лёгкость, а шаги стали увереннее. Достаточно об этом знать. Всего лишь возвращение палочки было подобно обретению частички себя. Той самой, которую нельзя получить иным способом.

Катись ты к чёрту, Кракатау. Мой любимый цвет — зелёный.

Он так отчаянно в ней нуждался, что это могло показаться глупым. Вернуть свою палочку. Можно подумать, это сильно влияло на то, кем он был. Но ведь да, влияло. Потому что он родился волшебником, всегда им будет, и это важно. У него было чувство, что вот сейчас он сумеет начать сначала. Сможет делать шаг за шагом, и всё будет в порядке.

Отец удерживал его, словно якорь. Вся эта пропаганда чистокровного элитизма, всё то, что говорил отец и что он сам принимал на веру. Это был якорь, привязанный к его ноге. Отец и сам таскал его долгое время, а Драко следовал его примеру, потому что во всё это верил. Вера могла завести далеко, и Драко нёс эту тяжесть, зная, что она для него предназначена. Но потом случилась та ночь на Астрономической Башне, что сломала его. Предпосылки к этому были и раньше, но именно она послужила толчком за край. Заставила сбросить этот огромный груз. И Драко пошёл ко дну. Опустился под воду, где и барахтался около пяти лет. Не имея ни малейшего представления о том, как себе помочь.

Он всплывал с глубины. Учился дышать заново вопреки привычке задерживать дыхание и ждать. И эти чувства пугали. От бурлящих внутри эмоций накатывал страх, но ему всё равно было хорошо. Лучше, чем долгое время до этого.

Рука Грейнджер соскользнула с его запястья в ладонь, Драко на секунду замер — наверняка его кожа была горячей и липкой от того, что он стискивал награду. Но Грейнджер либо не заметила, либо не придала этому значения. Он медленно вдохнул и на выдохе обхватил её руку пальцами. В его животе снова начали лопаться пузыри, он чувствовал себя глупо, не понимая, что говорить или делать. Драко покосился на Гермиону — она улыбалась. Склонив мокрое лицо и уткнувшись взглядом в асфальт, она улыбалась.

Драко крепче сжал свою палочку — ему приходилось постоянно напоминать себе о том, что та никуда не делась. Как если бы ты что-то очень долго держал в руке, а потеряв, сошёл бы с ума, бегая по дому и осматривая всё кругом в поисках этой вещи, потому что твоя ладонь слишком привыкла к этому ощущению. Драко никак не мог поверить, что получил палочку обратно. Не мог поверить в то, что чувствует себя так хорошо. Так ново.

С ним творилось вот что: ему казалось, что он мог всё начать заново. Будто собрались все необходимые кусочки — и те, которые он ждал, и те, которые были ему нужны, а он даже об этом не подозревал. Он получил их все и мог начать складывать. Перекраивать свою жизнь из того, чем она была раньше.

Он не был ни Драко Малфоем, ни тем мальчишкой из прошлого, ни тем человеком, о котором напишут завтрашние газеты. Он не мог взять лист бумаги и записать свои черты и качества, подобрать для себя определение — он не укладывался ни в какие рамки. Его нельзя было подогнать под какой-то класс. Он был просто Драко — тем, кем был. И, похоже, он начал считать, что это не так уж и плохо. И что, возможно, именно так всё и должно быть.

— Ты знаешь, где я остановился?

Они только что миновали знакомый Драко магазин — единственный ориентир на пути к отелю, который он запомнил.

— Я живу на той же улице.

Он был слишком сосредоточен на том, где и как её пальцы касались его кожи.

— Откуда ты это знаешь?

— Мой отель рядом с твоим, — ответила она так, словно у него проблемы со слухом. Кажется, усилившийся дождь добрался и до неё.

— Я имею в виду, откуда ты знаешь, где именно я остановился.

Драко вытащил палочку и сглотнул, вспоминая заклинание. Мысли в голове всплывали медленно, но рука уверенно выводила движения, будто и не было никакого перерыва. Гермиона удивлённо вскинула голову, когда капли дождя прекратили на них падать. Драко смотрел на неё, стараясь не выдать своего безумного счастья от использования палочки.

— Я думала, тебе нравится дождь.

— Я думал, что тебе нет, — он окинул её взглядом, и она почему-то улыбнулась. — Как ты узнала про мой отель?

— Поспрашивала кое-кого. Я собиралась отдать тебе палочку перед церемонией, но была занята.

Она потянула его на другую сторону улицы, её ладонь крепче прижалась к его, и Драко сообразил, что она сжимает его поврежденную руку. Ему было немного неловко, но, кажется, Грейнджер не придавала этому значения. Он всё ещё испытывал смущение всякий раз, когда вспоминал о том случае. Но тогда ему это было отчаянно нужно.

Они свернули на улицу, которая вела к отелям, но перспектива возвращения в тот заставленный номер раздражала. Драко даже сомневался, что сумеет заснуть. Скоро должен был заняться рассвет, и, учитывая то, как рано Драко встал и как мало спал предыдущей ночью, он должен был с трудом переставлять ноги. Но Малфой держался вполне бодро. Ему хотелось выйти на улицу и немедленно воспользоваться начинающимся днём.

Может, он снимет где-нибудь квартиру. Симпатичную, но не слишком — ровно такую, какую надо. А, может, и нет. Или останется в мэноре, ведь окружающая обстановка роли не играла. Проживание там не означало, что у Драко не получится начать жизнь заново. Всё зависит от тебя и так было всегда. Если Драко чему-то и научился, так это тому, что человек всегда сумеет справиться с тем, что его окружает — даже если поначалу он этого совсем не хочет.

Так что он отправится домой, а завтра начнёт перестраивать и ремонтировать разрушенные комнаты. У него будет дело, палочка и, возможно, целая новая жизнь. Новый старт.

Он будет выбирать, что носить, что есть на завтрак, в какой цвет выкрасить стены в гостиной — самостоятельно. Это не должно быть слишком сложным. Вдруг это окажется таким же простым, как и полёты.

Жизнь не идеальна. Всё не возвратится в норму только лишь потому, что он получил обратно свою палочку. Но все цели казались сейчас достижимыми и не представлялись огромной, неприступной горой. Он сделал шаг на пути к обретению собственной жизни. Он никогда не забудет того, чем обладал раньше или того, как оказался здесь, но он всё равно сумеет начать всё заново. Сделать что-то новое. То, что принесёт ему счастье. Подарит свободу от якоря, от детства, от того мальчишки на башне. То, что даст ему право быть тем, кем он захочет, несмотря на то, кем он был раньше.

— Разве это не я должен провожать тебя до твоего отеля?

Гермиона отпустила его руку и, готовясь уйти, наколдовала чары над своей головой и пожала плечами.

— Это бы подразумевало то, что ты джентльмен.

— Действительно. Как такое можно подумать.

Её губы дрогнули в лёгкой улыбке, она оглянулась на здание, возвышающееся по соседству с его отелем.

— Он здесь рядом. Всё в порядке.

— Я знаю, — кивнул Драко, снова и снова поглаживая палочку в кармане.

Грейнджер скрестила руки на груди и дёрнула подбородком в сторону.

— Я ухожу. Увидимся, Малфой. Ещё раз прими мои поздравления. По поводу награды.

— Спасибо, — он смотрел, как она кивает и поворачивается. — И за палочку тоже.

— Ты заслужил это. И первое, и второе.

Возможно, так оно и было.

— Эй, Грейнджер?

— Да? — она развернулась и застыла в напряжении — будто стоит ей пошевелиться, как он выльет ей на голову ведро дождевой воды.

Драко шагнул к ней и, выпустив палочку, потянулся к застежке мантии.

— Ты мне рассказывала о том, как позаимствовала свитер у Уизли-младшей, так что, думаю, будет лучше и для меня, и для мантии, если ты вернешь мне её прямо сейчас.

Гермиона рассмеялась.

— Что, Малфой, боишься?

— Твоей мании стирать всё, что надо вернуть, или твоей неспособности справиться ни с тем, ни с другим? Да.

Драко прикасался к Гермионе с бóльшим пылом, чем требовалось, сначала нащупав пальцами материал её собственной мантии, а затем — мягкую и гладкую кожу. Шея Гермионы была тёплой, а его руки, похоже, холодными — он заметил, как от его прикосновений по её коже побежали мурашки. Он провёл пальцами по её шее и схватился за воротник, хоть особой нужды в этом не было.

Стягивая с Грейнджер мантию, он осознал, насколько близко друг к другу они стояли — он не мог припомнить подобной близости между ними. Дыхание Гермионы стало тяжелым. Прикусив щеку, она подняла на него глаза.

Он был ненормальным. Совершенно чокнутым, если думал о таком и испытывал такие эмоции. Ведь начать всё заново — это одно, а вот это — уже совсем другое. Это было… сумасшествием. Это же Гермиона Грейнджер. Та самая девчонка. А он конченый человек, с мозгами набекрень и со всем этим прошлым. А ещё он придурок — она всегда правильно говорила. Он придурок хотя бы потому, что всерьёз рассматривает возможность утянуть её за собой. Он уже столько всего испортил, что не должен так поступать. Ему не достанутся такие девушки, как Грейнджер. Он не тот человек, для кого они предназначены. Грейнджер — она для Поттеров и Уизли этого мира. А не для мальчишки, фанатичного расиста, который так отвратительно к ней относился. Не для парня, который доводил её всякий раз, когда чувствовал себя куском дерьма. Не для него.

Она приподнялась на носочки, и Драко покачал головой.

— Ты не понимаешь, что творишь.

Она кивнула.

— Понимаю.

— Ты вообще соображаешь головой? Ты…

— Мы это уже обсуждали.

— Вот именно. Именно. Так что я не должен…

— Малфой?

— Что? — рявкнул он.

— Ты собираешься меня целовать или нет?

Ну разумеется, да. Конечно же, он собирался, потому что он действительно придурок и эгоист, и она об этом знала. И он думал об этом. Гораздо чаще, чем признавался самому себе. Ведь в нём по-прежнему жила надежда — эта беспощадная человеческая эмоция. И он разрешал себе иногда мечтать. Что будет, если Грейнджер позволит им навсегда застыть в том моменте, что предшествует удару о поверхность воды? Если она окажется настолько глупой, что останется с ним? Если у них что-то получится, она не придёт в себя, а он не испоганит всё слишком уж сильно?

Ведь Драко этого не достоин, он сволочь. И вовсе не Поттер. Но он не особо мучился совестью. Он дал ей достаточно времени, чтобы уйти, но она отказалась, и у него появился шанс. Вероятность, что эти отношения, как бы они ни назывались, могут стать реальностью. Это само по себе казалось немыслимым, но Драко решил, что это сродни полётам. Если ты веришь, что это может случиться, то это произойдёт. Просто закрой глаза, представь себя и заставь мечту сбыться. Продолжай двигаться вверх, продолжай верить, продолжай летать. Продолжай стремиться к этому всплеску адреналина, к свободе, к счастью; поднимайся в небо, не сдерживаемый ничем, что могло бы прервать твой подъём.

— Ты самая глупая из всех, кого я знаю, — проговорил он только для того, чтобы потом сказать, что предупреждал — только, чтобы убедиться, что она всё понимает.

Драко обнял её и, притягивая к себе, случайно коснулся ладонью её груди. Он крепко сжал Грейнджер, но изогнул запястье так, чтобы не дотрагиваться до тех мест, трогать которые ему пока не разрешили. Склонив голову, он дождался, пока Гермиона закроет глаза, и впился в её губы поцелуем. Он хотел действовать медленнее, нежнее, но не смог побороть нетерпение. Он обнаружил, что в нём скопились эмоции, которые вырвались наружу, едва он поддался желанию зацеловать её до смерти.

Внутренности скрутило узлом, он тяжело выдохнул через нос и чуть сместился. Грейнджер вцепилась в его футболку; кончиками пальцев он провёл по её щеке и шее. Она негромко хмыкнула, делая вдох на его выдохе, и Драко вдруг понял, что никак не может прижать её к себе достаточно крепко. Чтобы утолить ту жажду, что он сейчас испытывал, она должна была раствориться в его коже. Сдвинув руку ниже, он опустил ладонь на её бок. Драко хотел провести языком по её губам, но Гермионе пришла в голову та же мысль, и стоило их языкам соприкоснуться, как он громко застонал. Он набросился на её рот, слишком нетерпеливый, чтобы ждать проявления инициативы, обхватил второй рукой Гермиону за шею, и она резко выдохнула ему прямо в губы. У неё был вкус пива, арахиса и Грейнджер — он хотел её съесть, хотел целовать до тех пор, пока сам не свалится от нехватки кислорода. Её язык дразнил и ласкал. Драко приподнял её и зарылся пальцами в копну волос, чтобы придержать ей голову. Он отстранился всего на секунду, чтобы наполнить лёгкие кислородом, и снова припал к её губам.

— Замечательно, — эти слова вырвались у неё дыханием.

Драко хмыкнул и попытался ответить «это ты замечательная», но пробормотал нечто совсем другое. Его будто прорвало, и он говорил и говорил при каждой возможности. Произносил случайные слова, созвучные мыслям в его голове: какая она мягкая и тёплая, какие эти ощущения потрясающие, как происходящее сейчас нереально — озвучивал дюжину разных мыслей. Наверняка всё это казалось ей лихорадочным бредом, но и она в ответ шептала что-то неразборчивое, стонала и мурлыкала, заставляя его тело реагировать.

Он уже не мог нормально дышать, и, судя по рваным вздохам, у Грейнджер тоже были проблемы с дыханием. Драко отстранился, сделал вдох, и она тут же потянулась к его губам. Он отклонился, стараясь восполнить нехватку кислорода, но едва Гермиона сообразила, в чём дело, и отодвинулась, он сам подался к ней, чтобы просто коснуться губами её губ. Прижавшись друг к другу, они хватали ртами воздух, рвано дыша в этом крохотном пространстве.

В какой-то момент Гермиона обхватила его лицо: пальцы коснулись щёк, ладони — челюсти. Она чуть опустила руки, дотронулась до его подбородка кончиками пальцев и опять обхватила его лицо — она вновь и вновь повторяла это движение. Будто старалась зафиксировать момент. Убедиться, что он здесь, происходящее реально или что-то подобное. Он не знал точно, но совершенно не возражал. Он и сам плохо осознавал действительность.

Возможно, сказку ты не получишь. В детстве и в юности ты прикрываешь глаза, мечтая о девах, героях и добре в мире. Ты мечтаешь, веришь и желаешь этого для себя. Всю твою жизнь где-то там, внутри, живёт ребёнок, который жаждет большего. Которого совсем не радует вся эта обыденность и рутина. Тот, кто требует приключений, любви, всех тех замечательных вещей, о которых мечталось в юности. И Драко заполучил своё приключение — оно не было идеальным, фантастическим и не имело отношения ко всякой чепухе из легенд. Он не стал тем подростком, что вытащил меч из камня, или тем, кто обрёл вечную жизнь. Но он был мальчишкой из башни, парнем из «жирного дома», и на его долю выпали свои битвы. Своё путешествие. Свои преграды, свершения и, похоже, даже искупление. По крайней мере, что-то близкое к этому. Вот что ему досталось. Это не было чем-то идеальным. Сказочно совершенным. И у него не было ни малейшего представления о том, чем всё это обернётся. Но он выдержал. Поднялся и снова встал лицом к этому миру. Он собрал свою жизнь по кусочкам, а это что-то да значило. По крайней мере, для него. И для неё, вероятно, тоже.

Драко не осознавал того, что приподнял Гермиону над землей, пока не опустил её обратно. Её ладони соскользнули с его лица на шею, она откинула голову, чтобы посмотреть на него. Он с облегчением отметил, что она, как и он, не может подобрать слов. Что там говорят после такого? «Увидимся»? Драко усмехнулся, представив выражение её лица, скажи он такое. Гермиона тут же прищурилась.

— Над чем смеёшься?

Заслышав хрипотцу в её голосе, он оторвал взгляд от её припухших губ и встретился с ней глазами. Он бы ни за что не признался ей в тех чувствах, что пробуждал в нём её голос.

— Я обдумывал способы пожелать доброй ночи.

— Почему бы просто не сказать «Спокойной ночи»?

— Это неоригинально.

— Но традиционно и подходит случаю.

Драко осторожно выпутал руку из её волос и провёл пальцами по нежной шее — он всё ещё не был готов перестать прикасаться к ней. Его ладонь скользнула по её спине и замерла на боку, она же обхватила руками его бёдра.

— Спокойной ночи. Довольна?

— Нет. Ты даже не сказал, когда мы куда-нибудь сходим, — его брови взлетели. Гермиона избегала его взгляда, но чем дольше он смотрел на неё, тем ярче она краснела. — Ну, Малфой, ты не можешь продолжать целовать меня и даже не пригласить на нормальное свидание. Я хочу сказать, что если ты не…

— Тогда ужин.

Она оторвалась от созерцания чрезвычайно интересного пятна на его футболке.

— Ужин?

— Да, — он кивнул. — Да, ужин.

— Завтра.

— Разумеется.

— Я хочу тайскую кухню.

— Хорошо. Тайская.

— Около семи. Вообще-то, ровно в семь. И место не должно быть помпезным. Я не хочу наряжаться лишь для того, чтобы съесть курицу карри и као пад, ладно?

Драко крепко сжал губы, чтобы не расхохотаться, но всё же непроизвольно дёрнул плечами.

— Хорошо. Никакой помпезности.

— Ладно. Ладно, хорошо. — она кивнула, открыла было рот, чтобы что-то добавить, но передумала.

Драко неохотно опустил её руку, и она последовала его примеру.

— Грейнджер, увидимся в семь.

— В семь, — повторила она, отступила назад и ткнула в его сторону пальцем. — И тебе лучше не заставлять меня ждать. Потому что после плохого первого свидания второго не жди.

Он усмехнулся.

— Грейнджер, все зависит от того, когда ты будешь готова — я никогда не опаздываю.

Гермиона закатила глаза, коснулась ладонью его руки и он сжал кончики её пальцев.

— Спокойной ночи.

— До встречи.

Гермиона отвернулась — засунув руки в карманы, он смотрел, как она уходит. Она прошла всего пару ярдов, обернулась через плечо и улыбнулась. Не сумев сдержаться, Драко улыбнулся в ответ, и она снова отвернулась. Но через десяток шагов опять оглянулась, и Малфой рассмеялся. Она смерила его взглядом, но, отворачиваясь и исчезая за дверью, по-прежнему улыбалась.

Он не сводил глаз с того места, где она была, и думал о том, что это — настоящее сумасшествие, но ему, похоже, плевать. Он и Грейнджер. Он и Гермиона Грейнджер — разве мысль об этом не должна вызывать шок? Он даже не мог понять, как до такого дошёл. Будь у него думосбор, он бы не сумел увязать воедино все маленькие «кажущиеся незначительными» моменты. А, может, этого и не нужно было делать. Это просто случилось. Эти события свершились, и ты получил то, что получил. Он и Грейнджер. Драко знал только то, что это здорово. И при обоюдном желании из этого может получиться что-то действительно хорошее.

Ему нужно было поспать. Он был настолько далёк от состояния нормальности, что даже толком не понимал, что делать. Развернувшись, он миновал двери и прошёл через шикарный вестибюль к лифту. Приложил ключ к кнопке своего этажа и, когда дверцы закрылись, откинул голову на стену — он отражался в обеих створках, уголки его губ всё ещё были приподняты.

И это был по-своему важный для него момент. Значительный и удивительный — момент, когда всё внутри сложилось в идеально симметричный узор, будто так и должно быть всегда. Он чувствовал себя правильно, хорошо и в полной гармонии с миром. Знал, кем он был в этот промежуток времени.

Ему казалось, будто должно что-то случиться. Весь мир обязан замереть и восхититься этим моментом, обратить внимание на Драко и его эмоции. Этого не произошло, но и ладно — его важные моменты всегда соседствовали с чьими-то несущественными. Это была его жизнь, а не чья-то ещё. И какая разница, заметил ли это кто-то другой, ведь главное, что заметил он. И может быть, она тоже. Этот момент не стал для Гермионы тем же, чем и для него, но и для неё он был важен. Она его запомнит. Драко поделился им с ней. Грейнджер тоже знала… Она знала его лучше, чем он мог признать, и всё поняла.

Оглядываясь назад на то, что он сделал, обдумывая то, насколько далеко зашёл, Драко не находил в себе желания жаловаться. Тяжесть награды в кармане, упирающаяся в бедро палочка, призрачное присутствие Грейнджер и ощущение её прикосновений там, где она к нему прижималась… Он, в некотором роде, получил даже больше, чем мог представить. Его жизнь отличалась от той, что он вёл раньше, и от той, которую предвкушал, но хуже она от этого не была. Больше нет. Пусть он и не на вершине мира, но, может, это не так уж и важно. Может, только это и имело значение. Ему было хорошо. С ним всё будет в порядке.

Драко зашёл в номер и, едва за ним закрылась дверь, тут же стянул футболку. Он мог бы высушить одежду взмахом палочки, но ему это показалось неправильным. Наверное, это ощущение было частью того, кем он стал теперь. Похоже, он тоже находился в той общей области между двумя кругами. Человек — это и его прошлое, и его будущее. Он должен их объединять и позволять себе быть тем, кем ему выпало в жизни. И не бояться этого слишком уж сильно.

Малфой разделся до белья и носков и стянул с кровати одеяло. Завернувшись в него, он подтащил к окну одно из кресел и плюхнулся на сиденье. Было не так уж удобно, но тело всё же расслабилось. Малфой наклонился вперёд, схватился за угол журнального столика и притянул его так, чтобы с комфортом расположить на нём ноги.

Драко откинулся назад и поёрзал в поисках приемлемого положения. В мире царили тишина и покой, Англия ещё спала или только просыпалась. Держа в руке палочку, Малфой неспешно перехватил её большим, указательным и средним пальцем и одним взмахом приоткрыл окно. Всего на несколько дюймов, но достаточно для того, чтобы чувствовать дуновение ветра и чтобы запах холодного утра, даря вдохновение, наполнил воздух. Мир был свежим, новым и удивительным.

Я никому не принадлежу. Я Драко.

Этот звук был единственным в комнате: постоянное хлопанье оконной створки. Бодрящий запах наполнял помещение каждые несколько секунд. Драко поплотнее закутался в одеяло — он любил тепло, а утро выдалось слишком прохладным.

Он сконцентрировался на покалывании магии, поднимавшемся по руке, и на том, как мир за окном избавлялся от ночи. Голубые и серые тени постепенно уступали место новому дню. Переходный период.

Солнце взошло не совсем так, как хотелось Драко — ознаменованием нового дня, заливающим город золотом. Но всё же это был восход, и он дарил свет, достаточный для того, чтобы знать — занимается утро.

Ты готова?

Малфой, не могу поверить, что ты уговорил меня это сделать. Прыжок с обрыва…

Это холм…

Гора!.. И прекрати надо мной смеяться.

Прекрати вести себя как неженка. Он высотой всего ярдов восемь. Вода и то глубже.

Прошу прощ… Ты что, прыгаешь со мной?

Рассвет был идеальным. Прекрасным, ярким, умиротворяющим — идеальным.

Нет, я просто так держу тебя за руку... Перестань раздражаться. Хочешь, я сосчитаю до трёх для твое…

Драко старался не пропустить ни секунды. Но глаза горели, и когда край солнца коснулся небоскрёбов, его веки затрепетали, закрылись, и он приготовился заснуть. Он лежал там в тепле, свернувшись калачиком, и наконец-то был чертовски доволен.

Дробь шагов двух пар ног; сердце подскочило к горлу, когда крепко взявшись за руки, они разбежались и синхронно прыгнули, а затем — невесомость. Они коснулись небес. Утонули в них, пока неслись сквозь воздух, летели без крыльев, мётел или магии. На секунду они сами стали небом. Распростёртым, свободным и бессмертным.

Они были бесконечны.