Нож ветра (джен)

Пауль смотрит, как спит его сестра. Он устал и растрёпан, проведя целый день вне дома, а она, спящая, так красива, так нежна. Он не удивляется, когда она пошевелилась, хотя сидел тихо, наблюдая за ней.

Малышка открывает глаза и рассматривает брата, серьёзная, понимающая слишком много. Молча она протягивает к нему маленькую руку, и он наклоняется, чтобы она могла коснуться его лица. Безупречные пальчики легко дотрагиваются до скулы, до надбровной дуги, смахивают пыль и песок с переносицы.

В наблюдающих за ним глазах он видит отражение истории веков, и ему интересно, что, как она считает, она видит.

Маленькие пальцы хватают его нижнюю губу, скользят по подбородку, и он слегка поворачивает голову, подавая явный сигнал. Она моргает пару раз.

Крошечная голова неуверенно склоняется набок, потом медленно кивает. Он думает: «Если бы она могла заговорить со мной, то сказала бы, что знает меня, но не видит. Она видит моих предков, тех, кто породил меня».

Алия пока не говорит, но уже ходит. В сиетче довольно спокойно, и каждое утро Алия отправляется на прогулку. Фримены, когда видят её, шепчут, что она как будто заново учится ходить, и кивают друг другу: она Преподобная Мать.

У неё есть пугающая привычка пропадать из тех мест, где она должна быть, и внезапно и тихо появляться там, куда не пошёл бы ни один ребёнок сиетча; это утро не стало исключением.

Даже в первые, иногда неуклюжие дни, когда она начинает ходить, она ни разу не ломает ничего ценного, не подвергает себя опасности и рассматривает всё вокруг с серьёзнейшим выражением лица. Будь она любым другим ребёнком, её поведение посчитали бы величайшей странностью, но она Алия, дитя — Преподобная Мать, и фримены принимают её.

Когда один из них обнаруживает, что она сидит одна и гладит каменную стену далёкого-далёкого коридора рядом с комнатой, где три поколения назад жила старая Преподобная Мать, никто не задаёт вопросов. Её оставляют одну; она молча сидит, слегка раскачиваясь, напротив стены, рисует пальцами узоры на камне. Мужчина только передаёт в покои Преподобной Матери Джессики сообщение о том, где сегодня решила прогуляться её маленькая дочь.

В этот раз её находит Пауль. Он сидит рядом с ней на корточках, следит за узорами, которые она рисует на гладком камне. Ему кажется, что он узнаёт символ, слово, и тут Алия поворачивается к нему.

Он накрывает её маленькую руку своей. Она пишет три слова и беззвучно произносит их. Квисатц Хадерах грядёт.

Он наклоняет голову, следуя за её взглядом, почти побуждая её продолжить. Она отводит руку от стены и, удерживая его ладонь поверх своей, касается его лица. Он ласково пожимает её руку, потом кладёт ладонь на маленькое плечо.

Она морщит лоб и сосредоточенно сжимает губы. Теперь она касается его щеки одним пальцем, проводит им вниз по лицу, обводит челюсть, спускается по шее. Она отводит глаза и смотрит на его руку, и он следит за ней взглядом; его озаряет воспоминание: игла, нацеленная в шею, пылающая боль в руке, и он едва успевает прочитать по её губам одно слово. Предсказано.

Он пытается опять встретиться с ней взглядом, но она смотрит на гладкую стену рядом с ними. Она проводит маленькой рукой по ровной поверхности, потом встаёт на колени, затем — на ноги. Она уверенно идёт в покои матери, лишь иногда держась за стену для равновесия, когда пухлые ножки подводят её. Он нагоняет её, но она не протягивает ему руку. Иногда она вырывается вперёд, иногда отстаёт на шаг или два, но когда он догоняет её, она не отходит от брата… и больше в это утро не смотрит на его лицо.

Она больше не пишет для него слова на стенах и больше не ищет его, но через несколько дней опять начинает смотреть ему в глаза, но больше не произносит беззвучно слова ни ему, ни кому-то ещё.

Когда Алия решает заговорить, то неожиданно начинает говорить полными предложениями, лаконично, чётко и во всех отношениях по-фрименски. Только Джессика по-настоящему удивляется.

Старая женщина с лицом трёхлетней девочки изучает её со спокойным одобрением. «Что есть, то есть, мать моя. Мерзость или нет, но я такова».

Преподобная Мать Джессика смогла только кивнуть и раскрыть объятия.

Позже, в тот же день Алия стоит на скалистом выступе сразу за сиетчем, ветер трепет её распущенные волосы. Пауль встаёт рядом, потом подходит на шаг ближе к краю. Они вместе смотрят, как тёмные облака поднятой ветром пыли и песка одно за другим пролетают над горизонтом в огненных лучах заходящего солнца.

Алия дотрагивается маленькой рукой до щеки, осторожно потирает обветренную кожу и впервые заговаривает с братом вслух: «В иных глазах — океаны, леса, долины и холодная тьма космоса, но в этих глазах — лишь Арракис и песок, и ветер, Муад'Диб».

Он думает о Каладане, о брызгах моря на лице и о тех их жизнях, которых никогда не будет. Он чувствует вкус пустынной пыли и кивает.

В четыре года она убивает их деда.