Менестрель и Тьма (джен)

Я стою в переходе. Мимо снуют люди с озабоченными лицами и руками, вытянувшимися от тяжести пакетов. Я не смотрю на них, — мне привычнее потолок с мерцающими лампами без крышек, знакомый и успокаивающий.

Пальцы неохотно перебирают струны, — когда делаешь это в тысячный раз не по своему желанию, любимое дело превращается в рутину. Я стою, опершись спиной и левой ступнёй в поношенной кеде о стену.

Пою песню, которую никто в этом переходе не знает. Пою слова, смысл которых вряд ли поймут эти серые люди с безжизненными глазами, если конечно, среди них нет профессоров английского языка. Играю аккорды, сложность которых уж точно никто не понимает: от них болят подушечки пальцев и стираются медиаторы.

Wake up to the sound of your fleeting heart

When you go what you leave is a work of art

On my chest on my heart

Я закрываю глаза и в темноте, окутавшей меня, вижу красные очертания лампы, на которую пялилась всё это время. Губы сами шепчут знакомые слова, а я лишь отстранённо думаю о том, что отдала бы всё, — несмотря на то, что у меня ничего нет, — лишь бы очутиться где-нибудь далеко отсюда и начать жизнь с чистого листа. Вот бы выйти из перехода и оказаться в другом мире, или переходить дорогу и быть сбитой, но не умереть, а переродиться, как пишут в дурацких фэнтези-книжках. Я согласна стать прислужницей демонов, заложницей некромантов, обедом для ночных эльфов, только бы увидеть хоть раз мир, который не будет серее этого.

She went out to the haze and the morning greys

She went out and got lost in a tall hedge maze

Пожалуй, — усмехаюсь я, — ни в одной книге я не читала, чтобы попаданец хотел стать попаданцем. Наверное, о таких не пишут. Потому что не бывает такого вселенского везения, чтобы захотел стать волшебником и тебе в окно — бац — письмо из Хогвартса. Если в жизни такое и случается, то тебе уже двадцать пять и у тебя неизбежно появляются вопросы к Почте России.

Where'd you go, where'd you go

Why'd you leave this place?

On my heart, on my face

По правде говоря, а окажись я действительно в параллельном мире, где царствует магия, что бы я там делала? Знаний и навыков у меня фактически никаких: разве что, немного рисую, да на гитаре играю, — потому и ношу всегда с собой её и блокнот с ручкой. Универ, правда, ещё успела закончить — на юриста-соцработника, — да толку от этой специальности в магической вселенной, если я даже здесь по ней работу не могу найти?

Положительно, избранный из меня никчёмный, а какой толк в попаданце, если он не призван, чтобы спасти мир?

Now you've gone, now you've gone

To a different lie

To a lonelier side

Проходящий мимо седой старик с грустью смотрит на меня поверх очков, останавливается и, вернувшись, бросает мне в чехол не самую мелкую купюру. Изображаю благодарный поклон и допеваю песню.

Минуту стою в тихом шорохе шагов и приглушенного шума машин над переходом, затем, наклонившись, выгребаю из чехла сегодняшний улов — хватит на пачку сигарет и какую-нибудь булочку, — укладываю гитару на место и забрасываю чехол на плечо к рюкзаку.

Медленно, щурясь от дожимающего последнее закатного солнца, поднимаюсь по ступеням.

Вот бы, — фантазирую я, — выйти сейчас из подземки, а снаружи — лес, и всадники на конях, с гербами да щитами.

Но снаружи — привычная городская улица, всё те же люди, — может быть, стало чуть светлее.

Бабулечки, спешно собирающие вещи, вынесенные на продажу, зеленщики, отчаянно размахивающие пучками укропа в надежде, что кто-нибудь смилостивится и купит, и им не придётся тащить треклятую траву домой. Кофейный ларёк у выхода из подземки, — в нём засыпающий над телефоном бариста. Ребёнок, безжизненно сидящий в трицикле, который толкает уставшая мамочка, обвешанная пакетами и памперсами. Троллейбус, отъезжающий от остановки, забитый спешащими домой с работы людьми.

Я завидую им всем. Людям в троллейбусе — потому, что им есть куда спешить. Мамочке — потому что у неё есть маленький смысл жизни, ради которого она и старается, как пахотная лошадка. Ребёнку — потому что он ещё слишком мал и о нём все заботятся. Баристе — потому что у него есть прописка и нет судимости и его взяли на работу. Зеленщикам — потому что свежая трава куда востребованнее песен The Paper Kitties. Ну, а бабулькам — потому что им осталось недолго доживать век мира, в котором всем плевать, выживешь ты, или нет.

Я ступаю на асфальт и поворачиваю налево к табачному ларьку.

— Что, набалакала на сигареты? — злобно ворчит продавщица, принимая у меня смятую купюру. Я молча усмехаюсь и прошу пачку любимого «Винстона», но внезапно, то ли подчинившись какому-то инстинкту перестраховщика, то ли вспомнив, что в рюкзаке лежит начатый пакет с фильтрами, меняю своё решение и прошу три пачки самых дешёвых сигарет без фильтра, добавив ещё денег. Взгляд продавщицы становится ещё презрительнее, но она беспрекословно выдаёт мне требуемое и приходит в едва ли не космическое бешенство, когда я задерживаюсь, ожидая, когда она мне выдаст чек.

Демонстративно бросаю чек в урну и ухожу.

Бездумно бреду по улицам, решая, где буду ночевать сегодня, разглядываю ближайшие подъезды. Можно было бы включить телефон и, если он ещё совсем не разрядился, позвонить кому-то из знакомых, но на дворе было лето и мне совсем не хотелось видеть людей.

Захожу в какой-то дворик, но беседка в самом дальнем углу занята распевающей матерные песни компанией, и я быстро иду мимо. Проходя мимо мусорных контейнеров, воровато оглядываюсь и, пока никто не видел, юркаю за угол ограждения.

Спустя пару минут выхожу оттуда со слегка потяжелевшими рюкзаком и чувством собственного достоинства. Зато обогатилась на пакет сухарей с истекшим сроком годности, полупустой баллончик с красной краской, и — настоящая находка, — обрела для холодной ночи клетчатый плед с почти незаметной дыркой посередине.

Сворачиваю с улицы к узкому проходу между домами. Мой взгляд упирается в стену, и я задумчиво разглядываю на ходу нарисованный какими-то подростками странный взгляд: многоугольник, в который вписан треугольник с буквой «А» посередине. Символ мне незнаком, и я собираюсь было пройти мимо, но останавливаюсь, пытаясь понять, почему он кажется мне неправильным. Приглядевшись, я замечаю, что край многоугольника не дорисован совсем чуть-чуть, видимо, горе-художников спугнул наряд полиции или особо недовольная бабка, спешившая со своим скарбом домой.

Я останавливаюсь у стены и долго смотрю на граффити. Наконец, уступив своему внутреннему перфекционисту, я перевешиваю рюкзак вперёд и, покопавшись в нём, выуживаю баллончик с краской. Примеряюсь и, на всякий случай выставив перед собой руку, нажимаю на пульверизатор.

По стене слегка неровно распыляется красная краска, подойдя под цвет нарисованного знака неожиданно точно. Я закрываю баллончик и засовываю его в сумку, любуясь результатом.

Вот теперь всё идеально, — думаю я, поглаживая пальцами закрашенный участок, и внезапно вскрикиваю от боли, пронзившей мою руку. Её впечатывает в стену и, пытаясь отодрать её, я кладу вторую руку на знак.

Мир вокруг взрывается в красной вспышке и, заорав ещё громче, я проваливаюсь во тьму.

Я выбралась из леса с закатом, — всё ещё растерянно хватая воздух, будто чем больше я его вдохну — тем ближе стану к пониманию того, где я оказалась.

Лес, совершенно привычный и естественный, показался бы мне знакомым, если бы я пришла сюда на своих двоих.

Но ещё несколько часов назад, — целую ночь, — я была дома. В богом забытом переулке богом забытого двора в городе, где существование Бога уже давно не ставилось под сомнение оттого, что давно уже потеряло смысл, — но всё же дома.

Рука ещё немела каждый раз, когда я с отчаянием вспоминала момент, в который решила дотронуться до странного знака на стене. Вот она, — усмехалась я про себя. — Сбылась мечта идиотки. Клац — и ты уже в другой реальности. Шмяк — и ты уже хрен его знает где и, по сути, хрен знает, кто.

Я брела по лесу всю ночь и так никого и не встретила. Ни людей, ни животных, ни — слава Вселенной, монстров. Мир не спешил удивляться моему появлению и возглашать моё прибытие, не выскакивали из-за деревьев дриады, чтобы провозгласить меня Спасительницей Леса, не падали с небес размахивающие мечами и проклинающие драконом рыцари, не пробегали маги с файерболами наперевес.

Я понемногу сходила с ума, разглядывая горизонт впереди. Грязно-зелёное поле, простиравшееся до конца небес, подпалённых закатом, казалось мне бесконечным. Хотелось сесть на траву и выть во весь голос, пытаясь обратить на себя внимание мира.

Но я сделала шаг, ещё один, и заорала в голос, когда моя нога провалилась в пустоту. Заглядевшись на рассвет, я не заметила обрыв и благополучно полетела кубарем вниз.

Чудом не сломав себе шею, я приземлилась на пятую точку и, сдавленно охнув, разрыдалась от тоски и бессилия. Мысль о гитаре, которую чудом не сорвало со спины, резко отрезвила меня и, утерев пыльной рукой слёзы, я метнулась проверять её.

Неглубока трещина пролегла на боку, но в остальном она была цела.

Я почувствовала, как слёзы вновь подкатывают к глазам. Сдавленный всхлип вырвался из моей груди. Поджав колени, я обняла их руками, и, как я всегда делала, чтобы не разрыдаться, начала петь первое, что пришло мне в голову:

Ласточка, не садись на ворота —

Крылья черные свои поломаешь,

На моих воротах остры колья —

Сама знаю…

В горле першило, голос срывался, но я всё-таки вытягивала эту песню, заученную наизусть, заслушанную до дыр, и пальцы так и просились сами на измученные струны гитары. Я поддалась порыву и схватила мою преданную безымянную подругу.

Милая, не летай под окошком,

Не дразни меня, и так больно

Мне б с тобою улететь пташкой

На волю…

На волю, на волю…

Я уже выла в голос, не стесняясь — всё равно ни души вокруг, задрав голову к темнеющему небу и закрыв глаза.

Ласточка, смотри, костры в поле!

Не по мне ли то горят травы?

Не по мне ли то звонят колоколы

Так рвано?

Допевала песню через силу, путая местами слова и ноты, срываясь на вой в припеве.

Забери меня с собой черной,

Да живою.

Живою…

В один момент мне показалось, что я слышу эхо своего воя в лесу, и я, перепугавшись, что это могут быть волки, моментально замолкла.

И тут позади раздалось покашливание.

Я взметнулась с места и обернулась.

Всадники молча разглядывали меня, а я — их в ответ. При виде этих троих я испытала даже что-то, похожее на радость: именно такими я себе и представляла жителей этого мира. Мрачными, странноглазыми, в плащах, с мечами на перевязах и узорами на лицах. И в то же время — страх. Что они мне принесут?

Всадники молча переглянулись, и старший из них, с короткой седой бородой, наклонился ко мне и спросил:

— Вам помочь, юная шейри?

— Русский! — вырвалось у меня. — Вы понимаете русский!

Всадники странно переглянулись.

— Вы говорите на шиэри, — ответил седой. — Вы понимаете нас? Откуда вы?

— Я из… — я отчаянно обернулась и развела руками. — Я из России.

Они снова переглянулись и, к своему ужасу, я увидела, как один из них положил руку на рукоять меча.

— Крассифер, давай убьем её от греха подальше, — произнёс второй, беловолосый, с косой, откинутой за спину. — Девчонка не могла дойти до сюда пешим ходом. До ближайшего поселения два дня езды, телепорт в лесу давно сломала нечисть, появиться она оттуда никак не могла, если только она сама — не порождение Темени.

— Меньше агрессии, Арнст, — одёрнул его третий, смуглый и при этом, светлоглазый. — Я не вижу в ней угрозы.

— Вы, даймены, никогда не видите угрозы в том, что не может вас убить, — раздражённо ответил ему Арнст. — Мне она не нравится. Сейчас подойдёт обоз и ты сам будешь объяснять Тингвэ, почему мы не убили её на подходе.

— Тингвэ не поднимет руку на человеческого ребёнка, — вместо светлоглазого ответил Крассифер. — Я предлагаю вначале узнать у неё, как она здесь оказалась.

Все трое молча уставились на меня. Я открыла рот, чтобы попытаться объяснить им то, чего сама ещё не знала, но вместо подобия слов из меня вырвался только сдавленный всхлип. Плечи затряслись и я почувствовала, как меня догоняет истерика.

Вдали послышался стук копыт и шум разговоров.

— Арнст, позови сюда Эсме, — скомандовал смуглый, спрыгивая с коня и направляясь ко мне. Я инстинктивно шагнула назад. Он успокаивающе вскинул руки и, подойдя ко мне, занёс руки за спину. Я сжалась. Он расстегнул плащ и набросил его на меня.

Не успела я кивнуть в знак благодарности, как он уже отвернулся.

— Ты слишком добрый, Илорн, — проворчал Арнст, дёргая коня и отъезжая с дороги. — Слишком добрый, особенно, для даймена. Это оттого, что ты полукровка?

Илорн ничего ему не ответил, а вот седой, по имени Крассифер, весело хмыкнул.

Вскоре из-за поворота показался отряд, который всё выезжал и выезжал, пока передняя четверка не остановилась перед нами, а сзади все продолжали прибывать всадники. Во главу выехал человек в ярко-оранжевой мантии, сопровождаемый Арнстом. Он приблизился ко мне и, задумчиво почесав макушку, спрыгнул с коня.

Илорн чуть отошёл, подпуская его ко мне и, подойдя, тот представился:

— Эсме Рёрн, королевский маг-советник. Могу чем-то вам помочь, шейри?

— Где я? — вместо ответа спросила я.

— В Рахтаре, — непонимающе ответил он и оглянулся. Обоз остановился, многие спешились, и я увидела статного всадника, приближающегося к нам.

— Где это?

— В Ангале, — ещё более непонимающе ответил назвавшийся магом. — Откуда вы здесь, шейри?

— Из леса, — прошептала я, обхватывая себя руками. — И я ничего не понимаю.

— Привал, — громко скомандовал всадник, подъезжавший к нам, и я вздрогнула: его рыжеватые волосы венчала серебристая корона. — Что у вас, Эсме?

— Не знаю, Ваше Величество, — ответил, отходя, человек в оранжевой мантии.

— Крассифер сказал, что она вышла откуда-то из Леса Мёртвых и наотрез отказывается объяснять, как она здесь очутилась.

— Селянка? — придирчивые, но добрые глаза короля осмотрели меня с головы до ног.

— Непохожа, — вместо Эсме Рёрна ответил Илорн. — Больше на шейгарденку смахивает, но откуда той взяться в сердце дикой Ангалы. Говорит, она из России.

— Откуда? — нахмурился король.

— Не знаю.

— Я слышал, — внезапно протянул Эсме. — Будто бы в последнее время стали всё чаще появляться странные люди, будто из другого мира, в местах близких к старым телепортам.

— Что ж, — резюмировал король. — Значит ей надо в Империю. Там ей смогут помочь.

— Если она дотуда доберется, — хмыкнул Арнст. — Дъяр её знает, как она из леса выбралась, да ещё и ночью, и вахтари её не сожрали, а до столицы сейчас добраться и вовсе невозможно, на дирижаблях — не то что на своих двоих.

— Довезём её до Рахтара, — решил король, слезая с коня. — А там решим. Как зовут тебя, дитя?

— Маруся, — наконец смогла ответить я. — Мария, то есть.

— Какое странное имя, — ответил король, переглянувшись с магом-советником. — Что ж, будем знакомы — Тингвэ, король Рахтара и Островов-за-Бездной. Добро пожаловать в мой обоз.

Little girl in your dress of snowy white

Get behind me, safe from creatures of the night

Спустя полчаса я уже сидела в тесном кругу у костра и новые знакомые внимали мне со странными выражениями лиц. Вначале эти припорошенные пылью разной степени смуглости лица были доброжелательно-заинтересованными, но стоило мне начать петь, они изменились. Стали напряженно-недоверчивыми, восхищёнными и при этом в них отражался страх. Мне не хотелось думать, что эти эмоции были вызваны моим пением и внутренне я кляла себя, что не затянула снова ту же «Ласточку» или «Тепло родного дома», но пытаясь выбрать песню без напоминаний о моём мире, я на автомате выбрала английскую.

Long ago and far away, hunted my demons down

To make you a safer way, down

This dark and twisty road

Король и маг, воины и путники, задумчивые и настороженные, они бросали взгляды то на меня, то друг на друга, но не перебивали, — молча слушали до конца.

А я просто старалась не сбиваться с ритма песни, которую обычно никто не играет на гитарах, и возрождала в своей памяти родные слова:

Little girl, keep yourself upon the trail

If you stray, you'll become a cautionary tale

With these arms and with these fists, I'll keep you safe and sound

Through the forests and the mists, down

This dark and twisty road

Лица становились все более недоумевающими, и когда я допела последний куплет, воцарилась тишина.

— Девочка, — раздался хриплый голос короля. — Знаешь ли ты язык, на котором пела свою песню?

— Нет.

Тишина взорвалась испуганными смешками, перешёптываниями, возгласами и криками. Я сжалась и покрепче обхватила гитару.

— ТИХО.

Слова, произнесённые королём абсолютно ровно и спокойно, будто заклинанием поразили собравшихся. Люди замерли, испуганно глядя на Тингвэ. Седовласый король погладил бородку и добавил:

— Представление окончено. Расходитесь.

Поляна вокруг нас опустела. Люди разошлись к другим кострам и шатрам, периодически бросая на нас разные взгляды — кто с любопытством, кто со страхом. Среди немногочисленных женщин я, к своему удивлению, увидела тех, кто смотрел с интересом и теплотой.

Краем глаза я заметила, как королевский маг шепнул что-то себе под нос и внешние звуки вдруг затихли.

— Расскажи нам о мире, откуда ты пришла, Маруся, — как-то по-доброму попросил король.

Помолчав от неожиданности, я принялась рассказывать первое, что пришло в голову. О странах и континентах, лесах и животных, людях на улице и в магазинах, технике и электронике. С последней темы пришлось уйти, встретив непонимание в глазах, и я перешла к музыке. Меня нетерпеливо перебили:

— Язык, на котором ты пела, как вы его называете?

— Английский…

— Анлийский, — ломано повторили маг и король, переглянувшись.

— Видишь ли, шейри, — мягко сказал маг, не глядя на меня. — Ваш анлийский язык как две капли воды похож на люмидари. Это язык одной из изначальных рас нашего мира, на котором составлено большинство заклинаний Света. Твои песни, для нас они… сродни заклинаниям. Похоже, что они работают вполсилы, если бы мы понимали ещё, о чём ты пела, но у большинства здесь собравшихся, я думаю, его Величество и многоуважаемый министр Крассифер подтвердят, во время твоего пения возникло тяжкое ощущение долгой дороги и видение Тьмы впереди, идя к которой лично я чувствовал присутствие кого-то сильного, ведущего меня к ней за руку.

— Красиво сказал, — кивнул Крассифер. — И очень точно.

— Э-э… — Я замерла, не зная, что сказать.

— Я плохо знаю люмидари, но насколько я понял, в песне поётся что-то о тьме и дороге?

— Да, — кивнула я. — О маленькой девочке в белоснежном платье, идущей по тёмной туманной дороге. За ней следит воин, прикрывающий её спину от демонов, идущей за ними и обеспечивающий ей отход…

— Занятно, — кивнул король. — Что скажешь, Эсме? Какое воздействие могла оказать эта песня?

— Неопасное, — пожал плечами маг. — В ней не содержится призыва или приказа, чем изобилуют заклинания люменов, песня скорее рассказ, но желание бежать лично у меня возникло. Думаю, пой девочка чуть громче и, как бы это сказать, напористее, это желание даже меня заставило бы вскочить на ноги. Ей стоило бы быть осторожнее, а лучше — вовсе не петь на… анлийском.

— Ну не скажи, — неожиданно вступился за меня Крассифер. — Совсем не петь, с таким голосом, да такие красивые песни на редком языке — это попусту терять дар. Она вполне может петь светлые песни, может это даже окажет положительный эффект... на определённые области жизни.

Эсме вдруг странно глянул на меня и, отвернувшись к королю, что-то беззвучно сказал ему. Мне показалось, что между ними и мной встал такой же полог, как тот, что между нами и остальными людьми.

— А спой-ка ещё, — вдруг обрёл голос король. — Есть у тебя что-нибудь… светлое?

Задумавшись, я тронула струны и слова сами пришли на ум.

I see trees of green… red roses too…

I see them bloom for me and you…

And I think to myself…

What a wonderful world…

Я поняла, что Эсме снял полог молчания только когда люди стали оборачиваться и поскорее закрыла глаза, стараясь сосредоточиться на песне, успокоиться и выровнять голос.

I see skies of blue… and clouds of white…

The bright blessed day… the dark sacred night...

And I think to myself…

What a wonderful world…

В окутавшей меня тишине мой голос дрожал неестественно звонко и гулко, а струны несмело вторили ему чередой аккордов. Я сама училась петь и играть и знала, что пою я плохо, но эта песня лилась легко и просто, будто я родилась только для того, чтобы спустя двадцать пять лет сидеть здесь, в чужом мире, посреди поляны, держать в руках песню и петь незабываемые слова великого Луи.

The colors of the rainbow… so pretty in the sky!

Are also on the faces… of people going by...

I see friends shaking hands… saying how do you do...

They're really saying —

I…

love…

you…

Я набрала побольше воздуха, чтобы выдержать последний куплет, и чуть не закашлялась. Внезапно мне вспомнился один индийский фильм о гениальном фокуснике, сломавшем шею во время представления и сцена, где он, сидя на похоронах в инвалидном кресле, пел эту песню с самым счастливым лицом, которое я когда-либо видела — в тот день ему объявили разрешение на эвтаназию.

Смогу ли я ещё когда-нибудь пересмотреть этот фильм?

I hear babies crying… I watch them grow.

They'll learn much more… than I'll never know.

And I think to myself…

What a wonderful world…

Yes I think to myself…

What a wonderful world.

Я решилась разлепить глаза только спустя десяток беспокойных вдохов и выдохов в полной тишине. Увиденное меня поразило. На лицах людей, обступивших круг костра, стояли слёзы, но это были не слёзы сожаления или печали, а слёзы благодарности и счастья — я поняла это на каком-то интуитивном уровне. Мне даже показалось, что мир стал светлее, но, подняв глаза, поняла, что это разошлись облака и выступили звёзды.

— Её нужно показать жрицам Илиэль в Акраморске, — вполголоса сказал король. — Они хотя бы скажут нам, что она поёт. Или научат её петь нужные песни.

Я не слушала, что он говорит. Я не могла оторвать глаз от неба. Прекрасное, полное звёзд — мерчающих точек и скоплений тумана, очертаний крупных, невероятно близких планет и полосатых следов от удаляющихся… кораблей? Комет? Оно завораживало меня, в него так и тянуло упасть.

Раздался звук, от которого я вздрогнула и вскочила. Хлопок, ещё хлопок. Люди вокруг начали хлопать мне и… кланяться. Я окончательно оробела и отчаянно взглянула на Эсме. Вставший со мной маг улыбался.

— Прекрасная песня, Мари. Она вернула нам радость жизни и ощущение лёгкости. Ты — настоящая находка. Позволишь нам показать тебе наш мир?

Вороны, лисы, лисы,

Лисы, вороны.

Вороны, лисы, лисы,

Лисы, вороны.

Далеко ли близко ли —

Связь разорвана.

Головы, руки, крылья,

Лики, головы

Умолкли под затворами,

Без родины, без радости,

Пустыми разговорами,

От слабости к силе —

И снова к слабости.

К вечеру голос у меня сел до саднящего горла и хрипов, но Эсме лишь сочувствующе кивнул и пообещал:

— В Акраморске я найду того, кто тебя подлечит, а пока я попрошу людей успокоиться и перестать кружить вокруг тебя. Всё равно мы скоро въедем в столицу.

Я благодарно улыбнулась и наконец-то перевела дух. Путь до города оказался неожиданно долгим, тянулся через леса, поля и луга, похожие на те, что я, дитя мегаполиса, видела на картинках в Google, только ярче и многоцветнее. Незнакомые цветы путались под копытами коня, на которого меня водрузили наутро. Первые полдня я жутко боялась этого статного воронного красавца, но осмелела, поняв, что до сих пор не разу не упала и управлять им, в принципе не надо было. Ничего не мешало мне осматриваться, разглядывать обозы и дорогу, петляющие тропы, многовековые раскидистые деревья — до боли знакомые дубы и сосны, липы и каштаны. Ничего не мешало — кроме непрестанных просьб: а спой ещё.

К настоящему моменту эта просьба отдавалась у меня в ушах эхом. За сегодняшний день я пела столько, сколько не пела, наверное, за последний месяц, хотя в переходах я появлялась очень часто. Я не умолкала ни на минуту, следом за стёртыми подушечками ушёл в небытие стёртый медиатор и я благодарила неизвестных мне богов за то, что имела полезную привычку носить с собой запасной, однако и тот уже начал стираться.

Я перепела, наверное, весь репертуар Сплина, Би-2, Короля и Шута, Арии и Алисы. Именно эти группы легли на радость всем окружающих, даже незнакомые слова их не смущали. Песен на английском Эсме дружелюбно попросил меня пока не петь и я с радостью выдохнула. Меня невероятно смущала реакция, которую они вызывали, и я попросту не могла понять, что мне делать с этим обстоятельством, но судя по лицам короля и мага, они имели какой-то план и я от всей души надеялась, что он не сулил для меня ничего не плохого. Со мной обращались бережно, меня не держали, вкусно кормили, а маг ехал рядом и отвечал на мои вопросы в течение пятиминутных перерывов между песнями.

Я с удивлением обнаружила, что ничего не знаю о том, как должен себя вести попаданец в параллельном мире — какую информацию узнать в первую очередь, что для него важно, а что нет. Попыталась задать несколько вопросов о политическом устройстве и общей обстановке в стране, но практически ничего из незнакомых названий и сложных терминов, которые выдал Эсме, в моей голове, забитой текстами песен, не запоминалось.

Удивительно, что я и те помнила. У меня всегда была хорошая память на стихи и песни, но как раз-таки — на английском языке, поэтому я немного удивилась, когда без запинки пропела несколько десятков песен. Для эксперимента я попробовала спеть плохознакомую «Стать Севера» Алисы, которую любила, но куплеты не знала наизусть, и… Да, я её спела, причём слова сами всплывали в моей голове.

Удивительным было и то, что несмотря на сгрудившихся вокруг меня людей, палящее местное солнце и сорванный голос, мне хотелось петь. Грудь распирало от желания запеть и мне казалось, что я живу и дышу, пока пою. И это ощущение не имело ничего общего с психологическим, оно зародилось именно на уровне физики, и это меня удивляло, радовало и пугало одновременно.

К вечеру мы въехали в Акраморск.

Я долго не могла закрыть рта от восхищения. Увиденный мною город сравнился бы разве что с замком Минас Тирит из третьей части великого «Властелина Колец, однако Акраморск был белее и ниже. Огромный белоснежный замок, усеянный остроконечными узкими башнями стоял на окружённом молодым лесом холме перед невысокими чёрными горами, отступавшими от замка вдаль, а у его подножия расстелился город. Разноцветные крыши из незнакомого мне материала, похожего на стекло и камень одновременно, бросали мириады бликов на мощёные плиткой дороги, людей в цветастых одеждах и редкие деревья. Город дышал жизнью и мне жутко захотелось окунуться в неё — эту яркую и бурную жизнь средневекового города. Меня распирало от предвкушения сбывшейся мечты: другой мир, магия, рыцари, но что-то тонко звенело внутри: будь осторожна.

Я отмела этот звоночек и завертела головой.

Колонна обоза въезжала в город с облегчением и бурным ликованием. То и дело выбегали радостные горожане: женщины в передниках с пятнами от воды бросались на шеи плачущим не тише их от радости мужьям, сыновья в одних портках липли к отцам, и чем ближе мы подъезжали к замку — тем меньше становилась колонна. Женщин-воительниц в отряде почти не было, три из, может быть, десятка, ехали с нами и выглядели скорее магами, нежели воинами, но спросить о роде их занятий я не успела.

Ехавшие позади повозки с обмундированием и… добычей? — объезжали город по просёлочной дороге и больше я их не видела. Всё моё внимание занимали детали, которые я старалась выщипнуть и запомнить, чтобы потом, перед сном, вспомнить всё до мелочей и снова убедиться, что это не сон. Раскидистые цветочные кусты, кадки с водой и кувшинками, деревянные столбы с фонарями, вывески с незнакомыми буквами (заставившие меня на миг задуматься о языковом аспекте), украшения встречных женщин, отражения в окнах — настоящих стеклянных окнах, занавески и ковры, крыльца и резьба на стенах.

Меня не интересовало, как этот мир работал, меня интересовало, как он выглядел.

Бряцавшая оружием стража, вытянувшись, встречала нас у ворот замка — к тому времени нас осталось не больше двух десятков. Вперёд вышел статный усатый мужчина в бело-красном мундире с эполетами и золочёной саблей на боку, вытянулся перед королём и бодро отрапортовал:

— Замок приветствует короля!

Шелест, стук, щелчок — стража отдала честь шпорами белых сапог.

— Всё тихо? — склонившись с коня на ходу, вполголоса уточнил король.

— Да, ваше величество.

Мы проехали через огромные ворота по мосту над широким, залитом водой рвом. Навстречу по ступеням длинной лестницы сбегал худой лысый мужчина со свитком. Я крутила головой, поражённо разглядывая замок — огромное количество строений, лестниц и башенок. Белизна камня слепила, а красные пятна цветочных клумб вызывали мельтешение в глазах.

Мы спешились у подножия лестницы, Эсме помог мне спуститься с коня и я ахнула, когда мои ноги подогнулись от усталости и боли. Маг цокнул и предложил мне руку, чтобы я смогла выпрямиться. Я ухватилась за неё, чтобы не упасть, и через силу разогнулась.

— Потерпи, дитя, скоро всё пройдёт, — шепнул он мне и я почувствовала прилив благодарности к этому замотанному рыжему мужчине в покрытом пылью плаще.

— Ваше Величество, — склонился перед королём незнакомый мне человек в чёрном камзоле и протянул ему свиток.

— Эрик, — в голосе короля скользнула и исчезла радость и, расправив свиток, он пробежал его глазами. — Отлично. Эсме, — похал он рукой магу. — Займись гостьей, наутро жду на совещании, Крассифер — проверь расположение обоза и назначь кого-нибудь на переучёт исходящих и учёт входящих, а ты, Илорн, сгоняй до некроманта и покажи ему образцы, взятые в Фавадоре.

Не дожидаясь кивков и ответов, король принялся подозрительно резво для седовласого старца взбегать по лестнице, сопровождаемый несколькими людьми из охраны и теперь уже знакомым мне Эриком.

— Идём, — повернулся ко мне Эсме. — Поймаем тебе лекаря, выделю тебе какие-нибудь апартаменты и ужин. Всё остальное завтра. Мы все слишком устали, особенно ты.

Я кивнула, сделала шаг и едва не повалилась на мага.

— Эх ты, — усмехнулся он, помогая мне выпрямиться. — Никогда не ездила на лошадях, да?

— В моём мире, — сквозь зубы процедила я, превозмогая боль и делая шаг. — На лошадях ездят только полицейские и жокеи, а я, слава богу, не отношусь ни к тем, ни другим.

— Два вопроса — кто такие эти полицейские и жокеи, и слава какому богу?

Я удивлённо взглянула на него.

— Полицейские — это вроде стражников, только чуть глобальнее, а жокеи — это наездники на спортивных лошадях, они устраивают соревнования всякие и побеждают. А насчёт бога… ну… он у нас один, в принципе.

— Ого, — почему-то удивился Эсме, глядя куда-то мне за спину. Я оглянулась и, увидев, что там никого нет, поняла, что удивлялся он моим словам. Пока я оглядывалась, маг, видимо, решив, что я слишком медленная и неуклюжая, подхватил меня на руку и быстро понёс вперёд. Я только успела взвизгнуть от неожиданности и вцепиться в его плечи. — И как он у вас выглядит? Как его зовут?

— Э-э… Так и зовут, Бог, а как он выглядит, мы не знаем.

— В смысле? Он что, никогда вам не являлся?

— Нет…

— Откуда же вы знаете о его существовании?

— Из Библии…

— А это что?

— Священная христианская книга…

— Её написал ваш бог?

— Нет. Люди. Его ученики и апостолы…

— А они его видели?

— Ну… Нет. Они видели его сына, а он видел отца… — я вдруг поняла, что совершенно запуталась.

— Как же вы можете утверждать, что ваш бог существует, если верите в него по книге, написанной людьми, которые верили его сыну, который, по его словам, происходил от бога? — усмехнулся маг.

— Я… — я онемела, пытаясь придумать остроумный, ответ, но сдалась. — Я не знаю. Я вообще атеист, и я не верю ни в одного бога, просто к слову пришлось. А у вас есть атеисты?

— Нету, — покачал головой Эсме.

— Как так? — теперь уже удивилась я.

— Очень просто, — ухмыльнулся маг. — Мы верим своим богам в лицо.

Утро манило меня красками рассвета сквозь полуприкрытые узорные шторы, но вставать не хотелось. Тело нежилось, тяжёлые со сна руки казались не моими, а глаза, успевшие проснуться, жадно бегали по комнате, требуя встать и продолжить исследование нового мира.

Комната, выделенная мне магом, находилась на втором этаже южной башни, как он её назвал — башни Магов. Неудивительно, учитывая что Эсме жил на последнем этаже этого же здания. Вечером, после плотного ужина вполне обычной картошкой с салатом из сочных зелёных листьев и куском прожаренного мяса, я совсем не успела её разглядеть. Тому помешали также и руки прибежавшей по зову Эсме девушки — воистину волшебные руки, хотя бы по тому, что от них отлетали голубые искры и, исчезая в моем теле, растворяли боль и усталость, но наводили сон. Девушка назвалась Маарой и, подоткнув мне одеяла, пожелала спокойной ночи. Я вырубилась, не успев её отблагодарить.

Полукруглая комната была просторной. Мебели здесь было мало — огромная кровать с балдахином, сундук перед ней, несколько плетёных шерстяных ковров и огромное зеркало напротив. В глубине покоились несколько кресел и журнальный столик, в вазу на котором кто-то успел поставить свежие лиловые цветы.

Отражение в зеркале глядело на меня изумленными зелёными глазами из-под встрёпанных чёрных волос.

— Собирайся, Маруся, — насмешливо пропела я. — Будет точно не скучно — всё не то, чем кажется.

Слова песни из любимого фильма взметнули меня в воздух и я обнаружила, что на пустой половине кровати лежит ворох одежды. Оглядев себя — драные чёрные джинсы, дырявые разноцветные носки и застрявшая в штанах вытянутая майка с Куртом Кобейном, я мысленно похвалила того, кто догадался подобрать мне подобающий прикид… надеюсь, что по размеру.

Встав перед зеркалом в новой одежде, я восторженно завертелась. Короткие коричневые штаны до щиколоток из плотной ткани, белоснежная рубашка с узорами и длиннополая, разноуровневая то ли куртка то ли кофта — за такую на Земле дизайнеры бы передрались. Подумав, рубашку я заменила на любимую майку, а видавшую виду пару вместе со снятым перед сном батником уложила в сундук возле кровати. У него же рядом с моими кедами обнаружились мягкие и удобные полусапожки, чем-то напомнившие мне мои старые, но гораздо теплее и интереснее.

Я заметалась в поисках рюкзака и гитары и обнаружила их в одном из кресел у дверей. Схватив чехол с инструментом и потрёпанное создание фирмы «Vans» я сгрузила их на кровать и тут же, раскрыв и перевернув, вывалила на неё содержимое рюкзака.

Первым делом взгляд упал на три пачки сигарет и я с удивлением поняла, что за всё время пребывания в мире, названия которого никто не знал, я ни разу не вспомнила о своей вредной привычке. «Удобненько», — мелькнула мысль. «Может брошу?»

Зажигалку с сигаретами я вернула в рюкзак и пододвинула к себе сумку, которая лежала под новой одеждой. Кто-то будто знал мои вкусы — чудное кожаное изделие местных мастеров имело приятный светло-коричневый цвет, широкий наплечный ремень, никаких украшений и множество карманов внутри, закрытых накладками, пуговками и верёвочками — видимо, о существовании фермуаров тут не знали.

Подумав, я всё-таки переложила пачку сигарет, фильтры и зажигалку в новую сумку, затем принялась разгребать остальное. В сумку отправились: кошелёк с документами — денег в нём не было, но документы терять не хотелось, блокнот с ручкой, пачка салфеток, брикет гематогена, пластинка парацетамола, аскорбинки, начатая упаковка прокладок (меня пугала перспектива узнать, что в этом мире ими не пользуются), тюбик с матовой коричневой помадой (интересно, как у них тут с косметикой?), счастливый дайс-двадцатигранник, пара резинок-спиралек для волос и карманная расчёска.

Пришлось оставить в рюкзаке клетчатый плед с дыркой, но найденный баллончик с краской, я, подумав, присовокупила ко всему прочему в новую сумку, которая постепенно начинала разбухать, но меня это не пугало. Никто не знает, когда мне это всё понадобится и как надолго я задержусь в этой башне, в этом городе и в этом мире. «Вот бы остаться здесь жить» — мелькнула отчаянная мысль. Старый, выменянный у бомжа на бутылку водки, потрёпанный и исцарапанный ридер с зарядкой я с сожалением положила обратно — чёрт знает, есть ли в этом мире розетки и как ими пользоваться. Телефон я всё-таки положила в сумку, решив пока не включать его — включу, если очень соскучусь по фотографиям из старой жизни.

Я почему-то вспомнила эпизод из прочитанной в детстве книги Жюля Верна «Таинственный остров», который произвёл на меня почти наибольшее впечатление. Это был эпизод, где моряки танцевали на берегу, к которому прибой вынес несколько ящиков с чьим-то грузом, и в нём приводился полный перечень добычи, прямо списком посреди страницы: рубашки — столько-то «шт», носки — столько-то «шт», а что было ещё — я не помню. Почему я говорю «почти наибольшее» — потому что гораздо больше мурашек пробежало по моей кожей, когда в самом конце раскрылась причина попадания этих ящиков на остров. И это, по-моему, было лучшее, что я читала у Жюля Верна.

Медиаторы — полустёртый и случайно откопанный в недрах рюкзака новый запасной, отправились в карман на чехле от гитары, сюда же я засунула и второй блокнот с текстами недавно услышанных песен и наполовину изрисованный скетчбук с карандашом.

На короткий миг мне стало тревожно-печально: а есть ли в этом мире свои книги? И найду ли я среди них такие же родные и великолепные, как в моём родном? Мне стало тоскливо и, спеша выбросить из головы злые мысли, я застегнула сумку.

На покрывале, незамеченный мной прежде, остался лежать сложенный бумажный прямоугольник. Письмо от Даны, пришедшее на главпочтамт за неделю до того, как я попала в другой мир. Я так и не успела написать ей письмо. Тоска подобралась к горлу, а пальцы уже сами разворачивали конверт и подносили к глазам исписанные ровным почерком листы.

«Здраствуй, Марусь.

Очень долго ждала твоё письмо, думала, почта снова распустилась, но это, оказывается, ты мне долго не писала. Как ты? Жизнь в большом городе — это круто, но о том ли ты мечтала, чтобы петь в подземках и собирать на еду по подворотням? Ты с твоим талантом могла бы остаться у себя в маленьком городке, учиться, работать и жить в своё удовольствие даже на съёмной квартире. Извини, что давлю на больное, но смерть родителей и потеря квартиры ещё не означает конец света. Ты могла бы приехать ко мне, насобирав на билет за пару месяцев, я поселила бы тебя во второй комнате и мы бы каждое утро собирались бы на пары, пили бы кофе с молоком и смеялись. Я могла бы послушать твои песни вживую…

Милая. Я очень переживаю о тебе. Книги, что ты мне советовала — прочитаны, песни, что ты мне советовала — заслушаны, твои письма — затёрты до дыр моими пальцами. Предчувствие чего-то нехорошего гложет меня и не даёт мне спать. Знаешь, когда я наткнулась на ту группу в ВК и задумалась о том, чтобы заняться бумажными письмами, я воспринимала это как интересное хобби, но никак не как единственный способ связи с одним из самых дорогих мне людей на свете. Иногда я ненавижу «Дом, в котором…» за то, что он познакомил меня с тобой. И тебя я тоже ненавижу иногда, за то что не могу тебя обнять. Но больше всего на свете я ненавижу километры, которые нас разделяют.

Где бы ты ни была там, держись. Я верю, что ты справишься со всем, что встанет перед тобой. Люблю тебя.

Да будет мужественным твой путь.

Да будет он прям и прост.

Диана.

На всякий случай дублирую свой номер:

+796458751563

Позвони мне, когда получишь письмо.

22 декабря 2018 года. 21:56

Таганрог».

Я вытерла слёзы и решительно засунула руку в сумку. Выудив разбитый «гэлэкси», я зажала кнопку ключения. Экран мигнул и зажёгся, коротенькая мелодия приветствия отозвалась в ушах тоской. Сети не было. Я походила по комнате с вытянутой рукой, попробовала набрать номер, но сеть не появилась. Я прогнала мысль взбежать на верхний этаж — мы же в параллельном мире, чёрт побери, здесь маги и короли, какой МТС?

Телефон отправился обратно в сумку, а сложенное письмо, ещё пахнущее знакомым чаем — в блокнот. Я подтёрла мокрые щёки и, громко всхлипнув, закрыла сумку. Дана, Дана. Где б ты ни была, я скучаю по тебе, мой самый лучший друг по переписке. Я буду писать тебе письма, даже если ты их никогда не получишь. Просто потому, что только тебе я могла сказать всё, как есть.

— Доброе утро, — раздалось позади. Я подпрыгнула и обернулась. Уже знакомая мне Маара в длинном зелёном платье и с полным яблок подносом стояла у двери. — Эсме просил тебя подняться к нему, как будешь готова. Я подам туда завтрак.

— Э-э… Хорошо, Маара. Спасибо. И спасибо за… то что подлечила.

— Не за что, — улыбнулась девушка и на её щёках заалел румянец. — Я не целитель, а служанка, но мама научила меня как снять боль и усталость. Рада, что помогла тебе.

Удивительный мир — служанки владеют магией, а песни заставляют выглядывать звёзды.

Витая лестница провела меня этаж за этажом и закончилась у двери в покои мага, за которой раздавались приглушённые голоса. Я робко постучалась и поправила ремень сумки.

— Войдите, — крикнул знакомый голос.

Я послушно тронула ручку двери и та отворилась, будто ожидая моего прихода.

За дверью оказался огромный кабинет, заставленный стеллажами с книгами: они были повсюду — на подоконниках, полках, столах, прямо на полу. Лишь один стол был пуст от книг — стол мага, стоящего спиной к окну, а перед столом, опираясь руками на спинки кресел, стояли двое, которые при моём появлении прекратили спорить и выпрямились, обернувшись ко мне.

Первый — невысокий пухлый бородач с добрым лицом, вскинул брови и улыбнулся мне, а вторая вскинула брови без улыбки, но заворожила меня. Высокая и худая, неестественно бледная, но при этом — не мертвенно, а матово, с длинными и гладкими белыми волосами, она поразила меня незнакомой красотой правильных черт лица, остроконечных ушей и поджатых алых губ.

— Знакомься, Мария. Это Тригиримон, великий бард и сказитель Ангальских земель, а это — Мириэль. Она люмен и маг и она здесь, чтобы разобраться в природе твоих способностей, а Тригир удачно проезжал мимо и как раз сможет оценить твоё профессиональное искусство. Вместе мы решим, что делать с твоей силой и как её эффективно использовать во благо тебе, нам и нашему миру.

— Здравствуйте, — неловко кивнула я, внезапно почувствовав себя лишней.

— Садись, — маг выдвинул из-за стола своё кресло и отошёл к окну.

Я прошла к нему и, сложив сумку и чехол с гитарой у стола, опустилась в высокое жёсткое кресло, робко взглянув на люмена и барда.

Девушка изучала меня холодными голубыми глазами, не говоря ни слова, а бард тут же протянул мне огромную лапищу, грубым голосом проговорив:

— Очень р-рад знакомству, Р-рёрн р-расказал о твоих песнях и я очень хочу послушать одну из них.

Он забавно картавил, почти рычал, и мне сразу же захотелось послушать его песни.

— Сначала нам нужно выяснить, люмидари ли это, или Эсме перепутал язык с врождённой магией, — перебила его Мириэль.

— Мири, — устало покачал головой Эсме. — Я ничего не хочу выяснять, я с четырёх утра выяснял обстоятельства казни трёх госслужащих и успокаивал короля, и ничего не буду решать, пока она вам что-нибудь не споёт. Вот увидишь, мы попросим её сейчас спеть что-нибудь воодушевляющее и бодрящее, и у нас у всех поднимется настроение.

— Жду не дождусь, — потёр руки Тригир.

— А если она споёт не то, что ты попросишь, и нас тут накроет чем-нибудь? — не сдавалась люмен.

— Тогда ты её остановишь, — всплеснул руками Эсме. — Ты же знаешь люмидари! На крайний случай я ударю её огненным шаром и спалю эту чёртову башню до конца, и может наконец параноики и перестраховщики покроют пеплом землю Акраморска и дадут мне упокоиться с миром.

Наступила тишина, в которой, увидев испуг на моём лице, бард громко расхохотался. Его смех успокоил меня своей открытой веселостью и я, попытавшись забыть слова мага, потянулась к гитаре. И задумалась, потому что весёлых и воодушевляющих песен на ум не приходило. Интересно, вдруг подумала я, если спеть ещё раз «Featherstone» — я перемещусь обратно? Или для этого нужно нарисовать краской знак? А что, если я не помню, как он выглядел? А это сработает?

— Мария? — голос мага вывел меня из задумчивости и я тронула струны.

Она пришла сама, с третьим аккордом, вызвав у меня улыбку и, закинув ногу на ногу, я запела.

Look back in silence; the cradle of your whole life

There in the distance, losing its greatest pride.

Nothing is easy, nothing is sacred. Why?

Where did the bow break?

It happened before your time.

Я успевала смотреть на них троих и мне нравилась реакция всех, кроме Эсме. Мириэль, которая занимала меня больше всех, подалась вперёд и широко распахнула глаза, приоткрыв рот. Тригир чесал бороду, задумчиво закатив глаза. Эсме же напряженно вслушивался в текст, обнимая себя руками за плечи.

And there were people there, lovely as you've ever seen.

Tonight, baby you can start again.

Laughing in the open air; have yourself another dream.

Tonight, maybe we can start again.

Я пела, улыбаясь, и постепенно лица всех троих стали проясняться.

Only the young can break away, break away

Lost when the wind blow; on your own

Only the young can break away, break away

Lost when the wind blows; on your own

Они уже почти улыбались, но когда я запела следующий куплет, напряжение снова набежало на их лица и особенно меня удивили сведённые брови Мириэль; впрочем, мои предположения о их реакции подтвердились. Брэндон Флауэрс бросал их из огня в холод.

Mother, it's cold here,

Father, thy will be done.

Thunder and lightning are crashing down

They got me on the run, direct me to the sun!

Redemption keeps my covers clean tonight

Baby, we can start again…

Из крика — в спокойствие, из спокойствия — в радость, и их эмоции повторяли мои.

Only the young can break away, break away

Lost when the wind blow; on your own

Only the young can break away, break away

Lost when the wind blows; on your own

Во взгляде Эсме явственно читалось, что под воодушевляющим он имел не совсем такие песни; Тригир не выражал никаких эмоций, кроме почти детского внимания, Мириэль же просто пожирала меня глазами.

And the sun will shine again

And the sun will shine again

Are you looking for the sign?

Or are you caught up in the lie?

Ha, ha, ha, ha, ha

Ha, ha, ha, ha, ha

Ещё один припев, и мой голос умолк. Струны замерли и спустя мгновение они заговорили разом:

— Отличный голос и владение инструментом!

— Чёрт возьми, это не совсем то, что я просил, это в разы восхитительнее!

— Это не люмидари.

— В смысле, не люмидари?!

Я непонимающе вертела головой, глядя, как Эсме выпрямляется и подходит к Мириэль, а та, в свою очередь, вскидывает руки в защитном жесте.

— Погоди! Это люмидари, но… очень древний люмидари. Люмены так не говорят. Даже Илиэль так не говорит, а уж наши заклинания и подавно звучат по-другому… но похоже! Я не знаю точно, что это за диалект, но могу предположить, что это изна… святые боги, Эсме, это же изначальный шиэри! Да! Точно! Теперь я вспомнила!

Оторопевшими глазами вместе со мной наблюдал за взволнованной девушкой Тригир.

— Эсме, ты бывал на теоретических лекциях шерра Варро в Феррогадэме? У нас был курс древних языков и там упоминался древний шиэри, от которого сейчас остались крупицы. В Ангале на нём не говорит никто, а из тех, кто его знает, остались считанные единицы и их сейчас не выловить. Говорили, что на этом языке изъяснялись наши Создатели и часть ангальских языков пошла от них.

— Хочешь сказать, что…

— Да! Это изначальный язык Илиэль и Илифера, но точно можно будет сказать только после того, как они её выслушают. Необходимо собрать консилиум жрецов и призвать верховных богов, они должны заинтересоваться девочкой…

— Нет.

— Почему?

Наступила тишина. В этой тишине отчётливо толкнулась боль в моих висках. Я решительно ничего не понимала из того, о чём они говорили, незнакомые имена и слова сбивали с толку. Я пообещала себе как можно скорее выяснить основную информацию об устройстве этого мира и узнать, кому принадлежат эти имена.

— Потому, Мири, что Тингвэ лично запретил мне пока обращаться к Илиэль. Светлая не должна знать о существовании девочки до тех пор, пока мы не поймём, что у неё за дар и как с ним обращаться.

— Полно, Эсме, моя богиня не способна навредить ребёнку…

— Твоя богиня — нет, но о том, о чём знает она, очень быстро узнаёт Илифер, а в свете последних разногласий с Империей нам бы не помешал такой козырь в рукаве, как ребёнок, способный одной песней разогнать тучи над полем битвы. Скажи мне лучше, Мири, что ты думаешь о том, что мы услышали?

Девушка обессиленно опустилась в кресло, уставившись на меня странным взглядом. Мне он не нравился. В нём сочувствие и одобрение граничили с жалостью и гневом.

— Хорошая песня. Одновременно и нейтральная, но и в некотором роде воодушевляющая. Насколько я могу судить по реакции моего щита, магическое воздействие было минимальным, но я уверена, что если бы девчонка захотела нас уничтожить, щит бы отреагировал иначе.

— Что по природе силы? Её можно развить?

— Думаю, да. Естественно. Но вначале следует выяснить, каким образом Маруся вкладывает силу в слова. Ты же знаешь, Эсме, на каком языке бы ни было составлено заклинание, оно требует сил самого мага. В этом случае — то же самое. Лично я думаю, что она черпает силу из собственных эмоций, помноженных на реакцию и отношение окружающих и вкупе разделённых на её собственные цели.

— Как любой бард-магик, — внезапно подал голос Тригир. — Можно мне сказать?

— Конечно, — встрепенулся Эсме, будто только сейчас вспомнил о существовании толстяка.

— То, что я почувствовал, в некотором роде схоже с ощущениями от песен труппы зардийских бардов, путешествовавших по Ангале под общим именем «Моританги». Только они пели на зардийском и были гораздо злее. Они по-своему воздействовали на энергетику окружающих, не сказал бы, что всегда положительно, но в нашем сообществе заметили, что чем больше они странствовали и чем больше людей знали о их существовании и слушали их песни — тем легче им было поднять толпу и заставить её что-то сделать. Потом они, к сожалению, вернулись в Зардию и нам не удалось исследовать это явление, но больше чего-то подобного в Ангале я не видел. Думаю, в случае с Марусей, будет то же самое. Ей нужна реакция людей и сила их внимания.

— Иными словами, ей нужна вера, — с загадочным видом кивнул Эсме. — Тогда…

— Её нужно показать Илиэль, — требовательно сказала Мири.

— Ох, — устало сказал Эсме, вглянув на насупленного люмена. — Мири, во-первых, у нас есть королевский запрет. Он ясно дал мне понять, что девушку необходимо изучить и помочь ей развить свой дар, а далее… далее — дать ей выбор. Это раз. Во-вторых, ответь-ка мне, как давно Илиэль в последний раз отвечала на твои… да на чьи-либо молитвы?

— Давно, — не сразу ответила поникшая Мири. — Но я думала… Может быть нам удастся достучаться до неё с этой новостью…

— Не думаю, — покачал головой Тригир. — Я был свидетелем тому, как целый храм в Льялиссе взывал к ней после наводнения, когда треснула статуя. Богиня не ответила.

Воцарилось недолгое молчание, затем Эсме вздохнул:

— Неважно, господа и дамы. У богов — свои проблемы, у нас — свои. Это всё весело, но у нас мало времени и каждый должен заняться своим делом. Мири, могу я тебя попросить связаться с Феррогадэмом и попросить прислать нам профессора вербальной магии? На сколько я знаю, во время каникул они не заняты. Скажи, что это особая просьба короля по срочному тарифу.

— Конечно, — кивнула Мириэль, вставая и направляясь к выходу. — Я думаю, если кто-нибудь из них сейчас свободен, то прибудет телепортом в течении часа.

— Тригир, — обратился к барду Эсме, забыв о существовании люмена. — Как известнейшего барда Рахтара, прошу тебя организовать мне становление Маруси, как барда — в первую очередь. Понятия, как вы это делаете, не имею…

— Очень просто, — пожал плечами Тригир, также поднимаясь с кресла. — Нам нужны люди. Я найду ей таверну, придумаю сценическое имя и уже сегодня вечером шейри даст своё первое представление. Люди уже наслышаны о её появлении, так что ажиотаж ей обеспечен. Только подумай, Эсме, нужно ли тебе, чтобы весть о её силе разнеслась за пределы королевства так скоро.

— Не успеет, — усмехнулся Эсме. — Тайная служба своё дело знает.

— Как хочешь. И да… Вербальный маг скорее всего скажет то же самое, но я бы посоветовал взять замер у Мири с щита воздействия и после представления его перепроверить. Так мы выясним, действительно ли сила её песен увеличивается в зависимости от количества слушающих её людей.

— Дельная мысль, — кивнул королевский маг. — Ещё, я думаю, необходимо будет попросить её спеть что-то на всеобщем и проверить уровень также.

Тригир кивнул магу и вышел. Я подняла глаза на Эсме, ожидая его распоряжений. Мне почему-то переставала нравиться вся эта ситуация, в особенности — то, что они говорили обо мне в третьем лице, будто меня не существовало.

— Милая, — будто услышав мои мысли, маг сделал два шага в моём направлении и присел на корточки перед моим креслом. Я инстинктивно прижала к себе гитару. — Я должен объяснить тебе, что здесь происходит.

Я согласно кивнула.

— Видишь ли, наш мир переживает не лучшие времена. Несколько из наших богов, к сожалению, верховных, перестают отвечать на наши молитвы. Это связано с рядом войн за пределами материка и ещё одной таинственной проблемой магического характера, которой мы пока даже не успели придумать названия. Как бы то ни было, молчание богов сейчас не самая большая проблема, хотя и очень острая. Дело в том, что Рахтар — королевство, в котором мы сейчас находимся, и которым правит уже знакомый тебе Тингвэ Мериаде, сейчас в положении войны с соседним Фавадором, и мы проигрываем. Мы пережили две очень масштабные битвы и смогли выйти из них победителями только благодаря помощи наших соседей. Но сейчас наши силы практически разбиты, а соседи разбрелись зализывать раны, и тут мы узнали, что Фавадор объединился с другим государством и готовит третий налёт. Рахтар — сильное государство, но без армии его будет очень просто захватить. Не помогут ни маги, ни артефакты, потому что всё покупается и продаётся. И тут, буквально с небес, падаешь ты.

Эсме переводил дух, а я глядела на него круглыми глазами. Только не говорите мне, что я Избранная, в жизни не поверю!

— Не знаю, как это работает, но если мы это поймём, возможно — мы поймём, как научить наших собственных магов применять силу древних заклинаний с помощью песен из твоего мира. И возможно, тем самым мы обеспечим себе победу. Понимаешь?

Кажется, я начала соображать, поэтому осторожно кивнула.

— А… Кто такие эти Илиэль и Илифер, и почему вы не хотите, чтобы они узнали о моём существовании?

— Это наши верховные боги. Их всего пять и тебе не стоит пока забивать себе голову, но если проще — то Илиэль — это олицетворение Света, а Илифер — Тьмы, и мы, по правде говоря, не знаем, как они отреагируют на наличие в нашем мире говорящего на их языке человека. Может, они решат вернуть тебя обратно, а это отнимет у нас шанс на жизнь… Постой, Маруся, ты хочешь вернуться обратно?

Я долго думала, что ответить замершему магу и наконец, решилась:

— По правде говоря, меня ничего не ждёт в моем мире и, смешно подумать, но я как раз думала о том, что было бы неплохо попасть в другую реальность, буквально за час до того, как это случилось. Я действительно хочу помочь, если это в моих силах, но боюсь, я ни черта не понимаю в происходящем.

Эсме будто расцвёл от моих слов и вдруг я поняла, что он мне до смерти напоминает Джеральда Батлера, с отросшей бородкой и рыжего.

 — Всё будет хорошо, милая. Ты поможешь нам, а мы поможем тебе. Если в будущем ты захочешь остаться в нашем мире — мы будем только рады, если захочешь вернуться в свой — мы выбьем ответ на вопрос, как это сделать, у наших богов. Только не бойся. Не в традициях Рахтара плохо обращаться с гостями. Если тебе что-то понадобится — мы доставим это по первому требованию.

Я развела руками:

— Хорошо. Я пока даже не знаю, что мне может понадобиться. Ваш мир очень сильно отличается от моего и… скажи, у вас есть медиаторы?

Эсме недоуменно взглянул на пластмассовый треугольник, который я вертела в руках.

— Эм… Не знаю. Но я спрошу у Тригира, думаю, он должен знать.

Распахнулась дверь и Эсме сразу вскочил. Вошли трое — уже знакомая мне Мири, уже знакомый мне король в простой чёрно-красной одежде, и высокий смуглый человек, которого я видела впервые. Он меня тоже, поэтому мы смерили друг друга одинаковыми взглядами — заинтересованно-придирчивыми.

— Ваше величество, — склонился Эсме и, встрепенувшись, я неловко последовала его примеру. Король устало махнул рукой, бесцеремонно занимая кресло мага.

— Не вашевеличествуйте мне тут, у меня было плохое утро. Рёрн, ты уже ввёл гостью в курс дела?

— Да, Ваше… Тьфу, да, Тингвэ. Я немного рассказал ей о ситуации в стране и о том, чем она может быть нам полезна.

— Прекрасно, — кивнул король. — Каарх, позволь тебя лично познакомить. Это Маруся.

— Наслышан, — кивнул смуглолицый, прислоняясь к косяку. Мириэль, неловко обняла себя за плечи, почему-то отодвигаясь от него. Этот Каарх мне как-то тоже не нравился. — Акраморск с утра гудит новостью о иноземном барде, поющем удивительные песни на древнем языке люменов.

— По правде говоря, насколько я тут узнал, — король перевёл взгляд на Мири, — наш местный эксперт по люменам говорит, что это язык имеет мало общего с люмидари.

Каарх пожал плечами:

— Я в люмидари не эксперт, но проклятие люмена отличу от любого другого.

— Это не лучшее решение, — подала голос Мири. — Приглашать работать с поющей на древнем люмидари даймена.

— Другого свободного профессора вербальной магии в Феррогадэме нет, — аргументировал Каарх.

— В конце-концов, — перебил их король. — Мы можем оставить расовые предрассудки для общего дела? Хотя бы на минуточку? Да? Отлично. Маруся, я могу тебя попросить что-нибудь спеть?

Я несмело кивнула, пытаясь перебрать в уме свою медиатеку. Жаль, очень жаль, что мой телефон здесь не работает.

— Каарх. Нам нужно определить природу и степень воздействия её магии, способы её развития и методы управления.

— Не учите учёного, ваше величество, — кивнул смуглый. — Это не первый случай в моей практике. Я прикрою вас всех и комнату защитным щитом, запущу артефакт тестации, а её попрошу спеть что-нибудь… особенно злобное.

Я удивлённо вскинула глаза.

— Если можете, шейри, вложите в голос как можно больше злости, и текст подберите достаточно мрачный. Насколько я понимаю, вы незнакомы с репертуаром местных бардов, поэтому пойте то, что вам знакомо, разумеется, на том языке, происхождение которого мы с вами тут выясняем.

Король и Эсме одновременно согласно кивнули, Мири же пробрала дрожь и она ушла в другой угол кабинета, где и уселась, совершив перед собой несколько странных пассов в воздухе.

— Эмм… Вы уверены? Я имею в виду… Я не знаю, как это действует и…

— Вот и выясним, — успокаивающе произнёс Эсме. — Не бойся, ты нам не навредишь… и себе, думаю тоже.

Он перевёл взгляд на Каарха и тот подтверждающе качнул головой.

— …и я не умею злиться по заказу.

— Думаю, нам важнее текст песни, которая должна вам в этом помочь. Какую-нибудь максимально злую, мрачную и… мм… аггрессивную, что ли. Пойте громко и постарайтесь возродить в себе самые негативные эмоции, которые она в вас вызывает.

Я закрыла глаза и подтянула гитару поближе. Чёрт возьми, ну и задачи.

— Ладно. А… Бас-гитары у вас случайно нет?

— Чего? — переспросил нестройный хор.

— Неважно. Ладно.

Никогда не пела их песен на обычной гитаре, но другого мне в голову не пришло, а к тому же, она идеально подходит под ситуацию.

Пара нестройных аккордов, визг струн, вызвавший недоуменые взгляды и я, набрав побольше воздуха в грудь, начинаю кричать максимально злобно, как могу.

Yeah, I get it you're an outcast

Always under attack always coming in last

Bringing up the past no one owes you anything

I think you need a shotgun blast a kick in the ass

So paranoid

Watch your back!

Я торжествующе разглядывала их лица; песня лилась сама, мне даже не нужно было вспоминать слова. Огромные глаза Мири, сжавшейся в комочек в уголочке, говорили сами за себя, Тингвэ, подавшийся вперёд и облокотившийся о стол, выглядел удивлённым не меньше неё, Эсме настороженно сводил брови, а вот реакция Каарха меня удивила — выставив перед собой руки и подавшись вперёд, он ухмылялся незнакомой мне прежде ухмылкой — злобно-торжествующей, соответствующей, наверное, выражению моего собственного лица.

Hola, here we go

Another lose cannon, gone bi-polar

Slipped down, couldn't get much lower

Quicksand's got no sense of humor

I'm still laughing like hell

You think that the cryin' to me

Looking so sorry that I'm gonna believe

You've been infected by a social disease

Well, then take your medicine

Ещё один куплет и, набрав ещё больше воздуха, я просто выкрикиваю, чувствуя, как сама схожу с ума, припев.

I created the sound of madness

Wrote the book on pain

Somehow I'm still here to explain

That the darkest hour never comes in the night

You can sleep with a gun

When you gonna wake up and fight?

for yourself?

Последняя строчка будто рукой снимает всю мою злость и я гляжу на ситуацию будто свысока: шокированные люди вокруг меня кажутся мне участниками театральной постановки, а мне самой с себя смешно. Но тут я вспоминаю, что должна злиться, и ищу в памяти хотя бы один эпизод, вызывающий во мне ненависть.

И вспоминаю, пока мои пальцы бешено наигрывают бессмертный ритм, вспоминаю морозную ночь прошлого декабря, когда я, прыгая на оледеневших ногах, пыталась дозвониться до тётки по таксофону. И дозвонилась.

I'm so sick of this tombstone mentality

If there's an afterlife then it'll set you free

But I'm not gonna part the seas

You're a self-fulfilling prophecy

You think that cryin' to me

Looking so sorry that I'm gonna believe

You've been infected by a social disease

Well, then take your medicine

Дозвонилась, но не до неё — трубку снял Егор, теперь уже её законный муж, который выкидывал мои вещи из родительской квартиры и кричал, что я туда могу больше никогда не возвращаться, что я теперь взрослая и у меня — своя дорога.

И это свело меня с ума.

I created the sound of madness

Wrote the book on pain somehow I'm still here to explain

That the darkest hour never comes in the night

You can sleep with a gun

When you gonna wake up and fight?

For yourself

Выкрик, хрип, выкрик, хрип, пальцы, отбитые о гриф, нещадно болят, но я ничего не вижу и не слышу, кроме тьмы перед глазами и собственного голоса: будет новый день, будут новые лица, я буду другой, а сейчас я должна выплеснуть всю злость и ненависть, всю боль попранной веры моего внутреннего мира.

I created the sound of madness

Wrote the book on pain somehow I'm still here to explain

That the darkest hour never comes in the night

You can sleep with a gun

When you gonna wake up and fight?

For yourself?

Я распахиваю глаза, переводя дух, мелодия облегчается, и я с ужасом вижу Каарха, вжавшегося спиной в дверь, Мири, закрывшую лицо и уши руками, привставшего над столом и предостерегающе протянувшего в его направлении советника руку, короля.

When you gonna wake up and fight, for yourself?

For yourself?

Гулко звенит в тишине последний аккорд и я опустошённо умолкаю.

Что-то вокруг будто взрывается и толкает всех вперёд: облечённо сползает на пол Мири, падает в кресло Тингвэ, опирается на стол Эсме и подаётся вперёд, опуская руки и делая пару шагов, чтобы не упасть — Каарх.

— Простите, — зачем-то шепчу я.

— Нет-нет, — каким-то чужим голосом отвечает король, прочищая горло. — Ну, Каарх? Что скажешь на это?

Вербальный маг стряхивает что-то невидимое с пальцев и достаёт с груди странную штуковину, похожую на калькулятор со стеклянным магическим шаром, в котором кипит что-то чёрное.

— А что я могу на это сказать… Предупреждать надо, вот что я могу сказать. Уровень магического воздействия — три и пять целых этилисферы.

Взгляд, которым меня одарила Мири, был полон ужаса, Эсме — восхищения.

— Попроще, — потребовал король.

— Попроще — пока она понятия не имеет, как это работает, и на что она способна. Я, впрочем, тоже не особо всё увидел, мне ещё нужно с ней поработать, но эта песня сродни пятиминутной направленной волне огня за авторством мага-третьекурсника. Если хорошенько выучить эту шейри и, в особенности — хорошенечко её разозлить, она может отправить на тот свет небольшой отряд противников. Или целую армию. Если захочет.

— М… Маруся?

Гитара с грохотом выпала из моих рук и я сползла следом за ней.