Не в моде (гет)

— И как сюда попала ты? — спрашивает он на третьи сутки молчания.

Голос хриплый, словно даже простуженный.

— Сражалась за то, во что верила, — чуть подумав, откликается она.

В горле першит, и она закашливается.

— Звучит подозрительно знакомо, — усмехается он. — Чую Капитана Америку, вот только его здесь нет.

— У него другие задачи, — отрезает она и поворачивается спиной к незнакомцу.

Плевать, что он знает Стива. Кто его не знает, спрашивается? Ванда сделала свой выбор и принимает последствия.

— Открою тайну, — он наклоняется к разделяющему их стеклу, голос звучит ближе. — Патриотизм никогда не войдет в моду.

Ванда чувствует, как его слова забираются в мозг, отдаются тупой болью в висках, потому что подозрительно похожи на правду. Или потому что в глубине ее души тьмы по-прежнему больше? Ванда закрывает глаза и не может отделаться от ощущения, что эту мысль ей внушает Локи. Локи... А кто же еще, если не он, ведь правда?

— По крайней мере, он не прячется за чужими спинами, — наконец цедит она, оборачиваясь и встречаясь с ним взглядом. — А от чьего имени говоришь ты?

Ванда видит, как на мгновение его глаза вспыхивают красным, и вздергивает брови.

— Я истинный король Асгарда, — шипит он ей в лицо.

— Но так и не решил, чью носишь фамилию, — ядовито выплевывает она. Ванда не знает, откуда в ней поднимаются ярость и отчаяние, которые напрочь отключают инстинкт самосохранения. Возможно, все дело в непробиваемом стекле, возможно, все больше угасает надежда на спасение, возможно, ей нужно верить, что Пьетро погиб во имя чего-то.

— Я еще могу выбрать. А что осталось у тебя, глупая девочка с силой, которая только разрушает?

Боль разливается по всему телу, практически парализует.

Впервые Ванда рада, что на ней ошейник, иначе от Локи сейчас осталось бы лишь кровавое месиво — без кожи и костей.

Жалкий, никчемный, брошенный гнить в тюрьму на веки вечные.

— Ты злишься, — понимает она, и горечь из-за его слов чуть отступает, дает сделать первый вдох. — За то, что бросили и даже не навещают, — Ванда усмехается. — И я первый твой собеседник за последние... Сколько? Год? Два? С нападения читаури прошло даже чуть больше времени, — она наклоняет голову набок и изучает его, самодовольство медленно покидает его взгляд. — Тор сражался бок о бок со мной, а к тебе даже не спускался. Каково быть позором семьи, Локи? Скажи мне, — Ванда почти вплотную приближает свое лицо к стеклу и скалится. — Знаешь ведь, что нет ничего более человеческого, чем ненависть.

— Если бы мы не были заперты в клетке, я бы тебя заморозил, — бросает он. — Не колеблясь превратил бы в ледяную статую.

— Вот тебе и причина, чтобы освободиться, — гадко ухмыляется она. — А я бы хотела увидеть твой худший ночной кошмар. Уверена, мне понравится.

— Я бог, а не жалкий человечишка, — складывает руки на груди и садится в угол, чувствуя себя победителем.

Ванда прищуривается и растягивает губы, пожалуй, в самой издевательской усмешке.

— Тор тоже так думал.

Она приподнимает брови и отворачивается от Локи, опирается спиной о стекло.

Она давит его, как таракана, но вместо презрения к себе внутри просыпается нечто, подозрительно похожее на умиротворение. Ее больше ничего не сдерживает: правила, здравый смысл и даже Пьетро. Когда исчезает все, какой смысл быть хорошей? А плохой?

— Великаны сильнее асгардцев, — краем уха слышит она и улыбается.

Локи не сдается или просто хочет оставить последнее слово за собой?

— Любой человек рано или поздно раскрывается.

В нем куда больше человеческого, чем ему хочется думать? На секунду Ванде даже кажется, что куда больше, чем в ней.

Локи всего лишь хочется любви брата, а Ванде — повернуть время вспять. Возможно, тогда бы их жизнь сложилась иначе?

* * *

— Я всегда был не таким, — вздыхает Локи на седьмой день их совместного заключения. — Где-то на уровне подсознания даже догадывался, наверное.

— Ты просто хотел выйти из тени брата, — пожимает плечами Ванда. — Само по себе это нормально.

— У тебя с твоим... — он запинается, довольно долго смотрит на нее и добавляет: — Питером так же было?

— Пьетро, — автоматически поправляет она, почти убеждая себя, что не так уж и больно. — У двойняшек все иначе. Или именно у нас иначе. Мы были единым целым, а сейчас осталась лишь половина. Большей частью боеспособная, но едва ли лучшая.

— Он тебя сдерживал, — понимает Локи и чуть улыбается краем губ.

— И я понятия не имею, какого черта тебе об этом говорю, — огрызается она, опуская голову, и рассматривает свои руки.

— Потому что ты понятия не имеешь, сколько нам тут сидеть без какого-либо занятия. — Похоже, сегодня день откровений. Или он устал соответствовать ожиданиям? Или он просто не хочет быть один, что бы это не значило для него? — Хотя, если хочешь каяться за свои грехи, изображать покаяние на камеру, я мешать не буду.

— Не боишься, что все сказанное используют потом против тебя? — Ванда вскидывается и впивается взглядом в его лицо, ища не то подвох, не то подтверждение.

— Какой смысл в страхе, если неизвестно придут ли за нами вообще когда-нибудь? — он выгибает бровь, словно предлагая ей самой над этим подумать. — Наверняка ведь арестовали не только тебя, пока Кэп выполнял свою важную миссию. Где остальные? Может, они чуть больше люди? Или менее опасные? Проще идут на контакт?

— Умеют контролировать свои силы, — усмехается Ванда.

Так очевидно, а ей и в голову не приходило.

Глупая, глупая девочка, которая научилась убивать, но забыла повзрослеть.

— Ты куда опаснее Халка, — Локи неожиданно подмигивает, а Ванда вдруг вполне искренне улыбается. — А это лучший комплимент, поверь.

— Потому что Халк тебя помял? — невинно уточняет она.

— Он попытался, — серьезно поправляет Локи и выглядит до того нелепо, что Ванда прыскает.

— Знаешь, я всегда верила, что каждый получает то, что заслужил, а сейчас, — она обводит камеру руками, — мне не очень верится, что к этому моменту я шла с рождения.

— Сомневаюсь, что утешу, но раз уж мы сейчас вместе находимся в одном замкнутом помещении, хоть и разделенном стеклянной перегородкой, то, вероятно, не такие уж и разные. По крайней мере, уровень потенциальной угрозы совпадает, — он картинно округляет глаза и ерошит волосы, пытаясь изобразить детскую страшилку.

— Или тебя меньше всего жаль, если я выйду из-под контроля, — шепчет она, прикасаясь кончиком пальца к стеклу.

Звучит жестоко и неправильно, но верится в это без труда. Вот что страшнее всего, пожалуй. Абсолютная власть одних людей над другими, неважно насколько они одаренные или, наоборот, ущербные. Ни у кого не должно быть такой власти.

— Не стоило желать поработить Землю, — горько усмехается он, — но тогда тебе бы пришлось сидеть здесь одной.

Ванда хмыкает и качает головой.

— Какая трогательная забота.

— Мне жаль, что твой брат умер, — совершенно серьезно говорит он, не отрывая от нее взгляда.

— Надеюсь, когда-нибудь ты помиришься со своим, — откликается она.

Ванде хотела бы его сейчас обнять, но она только слабо улыбается. Разумеется, не упоминая о своих желаниях. К таким признаниям она еще не готова. Даже себе.

* * *

Когда на двадцать второй день появляется Стив, Ванда убеждает его, что у каждого должно быть право на исправление, даже если она единственная, кто видит в Локи просто человека. Если ей дают второй шанс, почему он недостоин?

— Зачем? — только и спрашивает Локи, когда она обнимает его и прячет голову на груди.

— Ты же в меня поверил, — улыбается она. — Я бы не смогла бросить тебя в одиночестве снова. Пусть, совесть, как и патриотизм не в моде.

Локи криво усмехается под тяжелым взглядом Стива.

— Она для тебя слишком хороша, — припечатывает тот.

— Знаю, — соглашается Локи. — Я не просил об этом.

— А разве нужно? — вздыхает Стив. — Никто невправе решать за нее.

— Между прочим я тоже здесь, если вдруг кто-то не заметил, — фыркает Ванда и отстраняется. — И достаточно взрослая, чтобы принимать решения и нести за них ответственность.

Она не уверена, что поступает правильно, но, если не попробует, никогда не узнает. Если бы не Локи, она наверняка сошла бы с ума от тоски или безысходности, взбесившейся магии или отчаяния, боли или затянувшегося ожидания. Теперь Ванда должна рискнуть ради него и, будь она проклята, если пожалеет.