Это мы (джен)

Когда Ласку — и болезненно тонкую девочку-подростка, и повзрослевшую, вошедшую в силу Хозяйку — спрашивали, что такое дружба, она неизменно отвечала, чуть пожав плечами: «Дружба — это мы». Отвечала — и не считала нужным добавлять что-то ещё. Зачем, если и так всё ясно?

Ведь и впрямь — как лодку назовёшь, так она и поплывёт. Назвались Термитами — значит, всю жизнь придётся держаться вместе, и держать уклад, и Уклад заодно, и хранить тайны и традиции, которые так милы и старым, и малым. Сначала души в орешки ловить да по улицам собирать, а там и души настоящие сдерживать, наставлять да спасать, если беда рядом. Если души близки настолько, что и не разделить, если образ мыслей отличается лишь самую малость, то что это, если не дружба?

Когда боос Влад, попрощавшись с детьми, не оборачиваясь, тяжело шагает из «Сгустка» в Термитник, а Спичка и Мишка под руки отводят Капеллу в Степь — от горя да от ужаса подальше, а сама Ласка копает могилу с превеликой осторожностью, как для отца родного не копала (Тая поздно ночью вынесет ничтожно маленький кожаный свёрток — всё, что осталось от Тяжёлого Влада), и слушает внимательно — мало ли что мёртвый правитель своим живым детям должен сказать?

Когда Спичка сам прийти не может, но присылает кого-нибудь из малышей, а у него или неё в руках пакет с двумя бинтами, кусочком вяленого мяса и россыпью иголок (опять ночью стащил прямо у Грифа из-под носа то, до чего смог дотянуться!): ведь она опять ничего не ела весь день, и поранилась где-то сильно, до крови, и на рукаве теперь дыра.

Когда завидевшая такое безобразие Капелла, не успев толком очнуться от горя, приносит в сторожку целый тюк платьев и битый час возится на полу, подмётывая на живую нитку край юбки, чтобы Ласка «была совсем красивой», а сама Ласка тем временем рассказывает ей, что отцу Виктории лучше, чем до эпидемии, ибо он спокоен и счастлив теперь.

Когда Мишка и Тая приходят под вечер и просто сидят рядом (у Таи в руках всегда плюшевый бычок, из которого во все стороны лезет набивка, а у Мишки — очередная мышеловка, которую срочно нужно починить). Тая пересказывает истории, принесённые Спичкой из Степи, а Мишка, насупившись, слушает и перебирает детали той самой мышеловки, виртуозно подгоняя их друг к другу. Ласка слушает и улыбается, и заваривает им особый чай — из белой плети и красных цветов, давеча найденных в Степи за Каменным двором, и чинит игрушку Матери-Настоятельницы, и тихонько восхищается, что в Мишкиных руках любое дело спорится.

Когда дверь почти беззвучно скрипит, открываясь, и показывается сначала серая кошачья голова, а потом и сам Артист. Подходит, мурлыкает, трётся о подол платья пушистой щёчкой — принимай, мол, гостей, заждалась уже, наверное.

— Ну и где твоя вторая (или первая?) душа? — спрашивает Ласка, усаживая кота к себе на колени.

— Это и твоя душа тоже, — будто парирует Артист, недовольно фыркая.

В тот же миг дверь открывается снова.