Что вам от меня надо? (гет)

Минерва, предсказуемо, на его новость о согласии Грейнджер на следующий год заменить его на посту зельевара Хогвартса, поджимает губы. Наверняка у нее были на Грейнджер свои планы, но что поделать?

— Ты не забыл, Северус, — замечает Минерва, — что нам надо найти способ доказать замку, что директор не ты, а я? Помнишь, месяц назад, когда одна из лестниц перестала перемещаться? Мне не удалось вернуть ее в рабочее состояние.

— Ты намекаешь, что пока я вроде как директор, мне не уехать?

— Почему намекаю? — удивляется МакГонагалл.

— Минерва, может мне проще прыгнуть с Астрономической башни? — злится он.

— Это слишком даже для тебя, Северус. Надо просто найти обряд…

А то ему заняться больше нечем. Как раз утром он получает интереснейшее письмо из Министерства, и, судя по всему, ходить ему туда в отдел авроров, как на работу, а то и чаще, о чем он со злорадством сообщает Минерве.

— Я бы мог поставить на начальные курсы Грейнджер, — добавляет он, — но не знаю ее расписания.

Минерве не хочется идти у него на поводу, но выхода нет: одно дело найти разовую замену, другое — почти что постоянную.

— Надо подумать, приходите ко мне вечером.

И вечером они все втроем сидят и ломают голову, как без хроноворота сделать реальными отлучки Северуса в Лондон. Минерва при этом как бы между прочим задает Грейнджер наводящие вопросы. Видимо, она уверена, что Грейнджер согласилась на предложение стать зельеваром под Империо.

Грейнджер, почуяв благодарного слушателя, пускается в долгие рассуждения, плавно переходит на описание их работы, углубляется в такие дебри, что чуть не усыпляет уставшую Минерву. Северус ее не перебивает. Ему нравится сидеть в этом кабинете, который так недолго был его, нравится пить чай, приготовленный самой Минервой, нравится тепло камина и то, с каким жаром и искренним интересом Грейнджер рассказывает. Он бы сам хотел быть таким, как она, он таким когда-то и был, но уже основательно забыл — как это. Он не врал: он старше Грейнджер на вечность и сейчас, как никогда, чувствует себя не просто старым, древним.

В министерстве ровным счетом ничего интересного не происходит. Авроры, вынужденные исписывать по сто ярдов пергамента, сами зевают, по кругу задавая одни и те же вопросы. После войны ряды авроров поредели, и становится ясно, почему они с энтузиазмом приняли недоучек Уизли и Поттера.

Аврор Джошуа Финчер, допрашивающий Северуса, — «Мы просто с вами беседуем, профессор», — учился у него лет пять назад, но тогда Северус и подумать не мог, что старательный райвенкловец пойдет в авроры. Джошуа предельно корректен и Северус перестает ощетиниваться на каждый вопрос, а сам Джошуа перестает заикаться, как при первой встрече, и, начиная со второго визита, вынужденное общение не доставляет неудобств ни одному, ни другому. Северус рассказывает то, что помнит, что знает. Джошуа вежливо, но упорно пытается узнать что-то сверх того. Северус в который раз повторяет, что не сидел около Волдеморта двадцать четыре часа в сутки. Джошуа обещает, что скоро все закончится и Северусу очень хочется ему верить.

Однажды, в середине февраля, он выходит из кабинетика Джошуа и встречается нос к носу с Амикусом Кэрроу, которого ведет хмурый охранник.

— Ах ты, гнида, — хрипит Кэрроу, — выжил, тварь. Ну что ж, это даже хорошо, просто прекрасно!

Северус молчит, даже не удостоив Амикуса взглядом. Как же он мечтал придушить Кэрроу в прошлом году — что его, что его ненормальную сестрицу! И сейчас, если не держать себя в руках, то можно же совершенно случайно послать вслед Кэрроу какое-нибудь не слишком простительное заклятье.

Грейнджер, что вполне ожидаемо, справляется с преподаванием вполне сносно. Она умеет быть прилежной и при этом, если что, не гнушается нарушать правила. А главное — ей действительно интересно и это с лихвой окупает многие промахи. Младшие курсы обожают почти-что-профессора Грейнджер, смотрят на нее, открыв рот. Ну понятно: героиня войны! И сама Грейнджер, отчитываясь о проведенных уроках (в их кабинете), взахлеб рассказывает о том, как прошел день. Он сидит, подперев щеку рукой и слушает, потому что, во-первых, сам-то наговорился в министерстве до мозоли на языке, а во-вторых, ему нравится ее слушать.

— Между прочим, сегодня день святого Валентина, — заявляет она, доедая булочку с корицей и допивая чай.

— Какое счастье, что меня не было в замке, — сообщает он.

— В этот раз, кстати, все было очень пристойно и очень романтично… — она отхлебывает чай.

— Ну же, продолжайте, Грейнджер, я вижу, вас распирает от желания рассказать подробности. Кто и что на это раз сотворил?

Она смеется:

— Рози Карлайн пришла на завтрак вся в слезах и с маргаритками в волосах. Это один юный джентльмен решил так выразить свое восхищение ее красотой, но Рози не оценила. И знаете, в чем была основная причина слез?

— Понятия не имею.

— Она не Маргарита, а Рози, ей нужны были розы в волосах, — она замолкает, а потом неожиданно добавляет. — Забавно, что в тот момент я вспомнила о вас, профессор.

— Забавно, — кивает он. — А что, мистер Уизли…

— А что мистер Уизли? — она округляет глаза, словно не понимает — о чем это он и тут же идет в атаку, — а вы поздравили профессора Дебове?

— Не наглейте, Грейнджер, — он зевает. — Я зверски устал. Финчер пообещал мне, что пару-тройку недель меня не побеспокоят, так что — ваша практика пока что закончена.

— Если честно, не могу сказать, что расстроена, — сообщает Грейнджер, вставая, — учить — это интересно, но жутко утомительно.

— А то я не знаю, — бурчит он.

— А еще мне очень-очень надо в Запретный лес, собрать вороний подснежник.⁽¹⁾

За окном то и дело метет, но дыхание весны уже чувствуется: небо, когда снег наконец-то перестает идти, становится выше, воздух прозрачнее, а солнце, стоит ему выглянуть ненадолго, припекает совсем по-весеннему.

— Что вас вечно тянет на приключения?

— Целебные свойства вороньего… — начинает она занудно.

— Избавьте, Грейнджер, — кривится он, — я знаю про его свойства. И не суйтесь в лес в одиночку. Там сугробы сейчас такие, что вас саму придется искать, как ваши подснежники. И искать придется мне.

Но она его само собой не слушает и притаскивает через пару дней целую корзину цветов с нежными, почти прозрачными лепестками, благоухающих талым снегом. К нему возвращается желание придушить ее голыми руками, за то, что не послушалась, за то, что слушаться не собирается и за то, что ему не наплевать на ее прогулки по Запретному лесу.

— Вы собрали — вам их и заготавливать, — заявляет он и уходит, вежливо прикрыв за собой дверь.

Он идет к Сесиль, хотя эти визиты доставляют ему все меньше и меньше удовольствия. Секс, оказывается, может наскучить. Стоит новизне: «Вот оно как бывает!» пропасть, как пропадает и вся прелесть этого занятия. Но Северус продолжает навещать Сесиль, и она продолжает пускать его, хотя и с ее стороны он видит охлаждение. Они похожи на пару, которая продолжает по инерции танцевать, когда музыка давным-давно смолкла.

Завтрак в воскресенье всегда немного отличается от завтраков любого другого дня. В зале царит какая-то особенно расслабленная атмосфера. Никто не спешит, а некоторые, как Сесиль, не спускаются к завтраку вовсе. Флитвик позволяет себе развернуть «Пророк» прямо за столом (чего в другие дни не делает) и читать его, не торопясь, потягивая кофе чашку за чашкой.

— Подумать только, — восклицает он. — Наш коллега сбежал! — «коллега» он произносит таким тоном, словно это самое грязное из всех непристойных ругательств.

— Кто? — тут же нервно вскидывается Поппи.

— Амикус Кэрроу, — отвечает Флитвик и добавляет, — вчера вечером. И куда смотрят наши бравые авроры? Он же ненормальный!

Северус допивает чай и деланно спокойно ставит чашку обратно на блюдце. «Ненормальный»! Это слабо сказано. Такое сочетание тупости, изворотливости и садизма Северус не встречал больше никогда.

— Подастся в бега и ищи-свищи его, — подает голос Спраут. — Как он выбрался из Азкабана?

— Его привезли в министерство для дачи каких-то важных показаний, — сообщает Флитвик. — Он воспользовался суматохой, пишут, что, возможно, ему помогали.

— Только этого нам не хватало, — тихо говорит Минерва и смотрит на Северуса. — С этого… с него станется начать сводить счеты.

Северус не боится, но ему ужасно не хочется разбираться еще и с этим. У него и так ни на что время не хватает: в редкие свободные минуты он пытается найти хоть намек на ритуал или на что-то похожее, чтобы снять с себя директорские обязанности. А еще у него не доделана аналитическая часть совместного эксперимента с Грейнджер и эта малявка позволяет себе пенять ему, что из-за него стоит работа! Сесиль недовольна, что он редко находит время на нее, а непроверенные работы студентов скоро обгонят по высоте Монблан. И как будто мало этого: так еще думать о Кэрроу. Но Северус знает, на что способен последний: выслеживать, таиться, напасть со спины, сделать гадость, долго мучить жертву… Кэрроу ничего не стоит поймать ученика и…

Кажется, МакГонагалл думает о том же:

— Надо запретить хотя бы временно отлучки из замка, объяснить доходчиво все ученикам.

— Они попытаются его поймать сами, — возражает Северус. Он обводит взглядом зал. Грейнджер, которая только что сидела и болтала с младшей Уизли, уже куда-то пропала. — Прости, Минерва, я должен…

Он идет по залу, подходит к Джинни Уизли и велит следовать за ним. Она пожимает плечами, но подчиняется. Пожалуй, только эта девочка из всех Уизли не вызывает у Северуса раздражения.

— Где мисс Грейнджер?— спрашивает он, как только они отходят от Большого зала.

— Понятия не имею, — она пожимает плечами и складывает руки на груди. В глаза у нее мерцают огоньки и у Северуса складывается ощущение, что она знает что-то очень важное, и не только о перемещениях Грейнджер. На всякий случай он хмурит брови:

— Я надеюсь на ваше благоразумие, мисс. Кэрроу, Амикус Кэрроу сбежал из-под стражи.

— Мерлиновы штаны! Сучий сын! — выплевывает она, не в силах сдержаться. — Жаль, что его не прибили в день битвы.

— Выбирайте выражения, — холодно осаживает ее Северус. — Сегодня выйдет предписание не покидать замок. Итак, где мисс Грейнджер?

— В Запретном лесу, она сказала, что ей нужны еще цветы, что тех, что она собрала...

Он, не дослушав ее, бежит к выходу, даже не подумав спуститься за теплой мантией. К чертям! На улице солнце пригревает и если не заходить в чащу — не замерзнешь, особенно если несешься, как испуганный кентавр. Он сам не может понять до конца, чего так переполошился, но воображение подсовывает картины одна другой хлеще и он заверяет себя, что лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.

Он влетает в лес, пытаясь припомнить, где росли вороньи подснежники, бежит почти наугад и вдруг слышит вскрик. «Грейнджер!» — орет он. Она что-то кричит, но ветер не дает разобрать — что. Судя по звуку — она достаточно далеко, Северус снова пытается бежать и проваливается в снег чуть ли не по колено — в низинах еще хватает сугробов.

Он ненавидит летать, терпеть не может, но, пробормотав заклинание и взмахнув палочкой, взмывает и летит туда, откуда слышался крик.

Грейнджер с невозмутимым видом сидит в какой-то яме и спокойно рассматривает свою ногу.

— Грейнджер, — шипит он, опускаясь рядом и покачиваясь — после этих долбаных полетов его мутит, хуже, чем после парной аппарации.

— Оу, вы прилетели? — спрашивает она.

— Странно, — язвит он, — не может быть. Что вы там делаете и почему орете на весь лес? Я решил, что вас убивают!

— Я думала, тут земля, а тут был снег, но не оказалось дна, и я упала. Но лодыжка в порядке, — бодро рапортует она.

— Знаете, Грейнджер, — он протягивает ей руку, — я вас однажды прибью сам, чтобы сэкономить нервные клетки!

— Но сегодня отличный день, я же не ночью пошла. Что со мной могло случиться? В самую чащу я не лезла… — заявляет она и ему нечего ей ответить.

— Давайте руку, живей!

Она протягивает ему руку, цепляется за него, он выдёргивает ее из ямы слишком резко, они качаются и чуть не падают: он вынужден — конечно же вынужден! — обнять ее и прижать ее голову к своему плечу. Он знает, знает, что должен тут же отпустить ее, еще раз отругать и отконвоировать в замок, запретить из него выходить — она студентка и обязана слушаться, но… но вместо этого прижимает ее к себе еще сильнее. Она что-то бурчит.

— Что? — спрашивает он раздраженно, чуть отстраняясь.

— Вы меня придушите, — она смотрит на него с улыбкой и не пытается отодвинуться, даже когда он размыкает объятия и его руки повисают, она стоит и обнимает его за талию.

— У меня еще нога болит, мне кажется, я переоценила себя, — объясняет она свое возмутительное поведение.

— Если вы скажете, что не сможете идти… мне придется… вас левитировать. Не думаю, что вам это будет по душе, — говорит он и не узнает свой голос.

Она цепляется за него одной рукой, наклоняется, трет лодыжку, с трудом балансируя и рискуя снова свалиться. А заодно свалить его.

— Грейнджер, с вами столько хлопот! А я думал — с Поттером тяжело, наивный. Садитесь! — он трансфигурирует маленький пенечек в пень побольше, она хмыкает и он смотрит на нее красноречиво: пусть только попробует хоть что-то сказать — он и сам знает, что в трансфигурации не ас.

— Давайте уже вашу ногу! — он встает перед ней на колени, помогает снять башмак, который больше подошел бы суровому аврору, чем молодой девушке.

— Это берцы, очень удобны для таких прогулок, — она считает нужным просветить его.

— Лишняя информация, — огрызается он, — меня не волнует ваша обувь, — он осматривает ногу. — Так больно? — она морщится, но терпит. — Это не перелом, вывих. Сейчас... — он немного поворачивает и дергает ногу, Грейнджер вопит так, что с соседней елки падает несколько шишек, а где-то вдали смолкает рев гиппогрифа.

— Вы не предупредили! — на глазах Грейнджер слезы.

— Зато через пять минут будет легче, и вы сможет ковылять.

— В больничное крыло не пойду, там можно умереть со скуки, — она напяливает свои ужасные «берцы», встает и делает пару шагов… — Тем более уже ничего не болит. Спасибо!

— Заболит к вечеру, — злорадно обещает он. — Пойдёмте,— он с тяжелым вздохом предлагает ей руку, но скоро становится понятно, что так идти невозможно и он обнимает ее за талию, на всякий случай грозно посмотрев.

Они медленно бредут к замку, ему приходится помогать Грейнджер, да еще тащить корзину: само собой Грейнджер уперлась и потребовала набрать цветов, раз они «все равно уже тут».

А вечером Сесиль устраивает ему скандал. Она умудряется кричать шепотом! Она втолковывает ему, как он неправ, что связался с Грейнджер, что она — чертова интриганка и манипуляторша. Он смотрит на Сесиль с тоской, просто слушает, даже не делая попыток возразить и думает — неужели любые отношения обречены на такое? Неужели всегда все так заканчивается? Неужели даже с Лили они бы превратились в пару, где она выносит мозг, а он или пьет, или бьет или становится полным ничтожеством? Если вспомнить его семью, то выходит — так оно и есть? Неужели стоит радоваться, что Лили не стала его, не превратилась в озлобленную сучку, которую б он возненавидел? Ему становится невыносимо, и он уходит молча, даже не хлопнув дверью.

Сесиль бежит за ним, шепотом просит прощения, идет с ним до его комнат.

— Прости, прости, — повторяет, когда он сдается и впускает ее к себе. — Я не могу на это смотреть! Мне иногда кажется, что она нарочно, нарочно, ты понимаешь? Она умная и хитрая, она…

— У нее же есть жених…

— Она с ним в ссоре!

— Какие познания о личной жизни студентов.

— Она с моего факультета! — у Сесиль дрожат губы. — У них только и разговоров, что Грейнджер отшила Уизли! Захочешь не знать — не выйдет. И она меня не ставит ни в грош! И другие на нее смотрят и… Они меня ненавидят из-за нее! Зачем я приехала! — она садится на стул и чуть не плачет… — Ты знаешь, что они отказались ходить в мой клуб. Знаешь?

— Кто — они? — устало спрашивает он, садясь напротив и думая, что он сыт по горло «серьезными» отношениями, что он не хочет ничего подобного и что даже секс того не стоит.

— Все эти… переростки.

— Все эти переростки, Сесиль, воевали. Они не к тебе не хотят идти, они убивали и… им не хочется дуэлей, даже в шутку. На уроках они ведут себя прилично? Не желай большего, тренируй младших, — говорит он, удивляясь, когда это научился понимать детей? Раньше за собой он такого не замечал, наверняка это тлетворное влияние Грейнджер. Он задумывается о ней и о том, что она-то наверняка сможет построить нормальные отношения, когда придет в себя, отойдет после войны, когда уедет к чертям отсюда, когда… и тут он вспоминает, что сам уговорил ее остаться здесь.

Ну вот, возвращается такое знакомое, успокаивающее, привычное ощущение собственной ничтожности.

— Ты меня не слушаешь! Северус! — Сесиль сползает со стула и становится перед ним на колени, заглядывает в глаза. — Северус?

И он понимает, что пуст, абсолютно пуст и ему нечего ей ответить.

Она воспринимает его молчание как покорность и успокаивается. А он впервые в жизни понимает, что чувствовала Лили к нему: наверняка это была вот такая брезгливая жалость, когда только воспоминания о чем-то хорошем мешают оттолкнуть человека.

Следующие недели пролетают на удивление быстро и спокойно. Весна вступает в свои права, но ни Северусу, ни Грейнджер не до прогулок. Сесиль делает вид, что ничего не происходит и, кажется, смиряется, что Северус большую часть времени проводит с Грейнджер, но чем больше Сесиль старается угодить ему, тем больше это раздражает Северуса.

Правда, Грейнджер тоже раздражает его, но как-то иначе и если от Сесиль хочется сбежать, то Грейнджер хочется приковать цепями в кабинете, чтобы легче было контролировать ее неуемную энергию и жажду знаний.

Она сидит перед ним, в его личных покоях, сложив стопку книг на коленях и упираясь в нее подбородком, и смотрит внимательно и немного печально. Ее волосы отросли и топорщатся в разные стороны. Он велит ей или смазывать их маслом, чтобы они не летели и не могли случайно попасть в котел, или надевать косынку. Она соглашается на косынку и теперь так смешно в ней выглядит, а ему хочется подойти к ней и заправить все время выскальзывающий на лоб локон.

— Значит, вас держит тут еще одни долг? — спрашивает она. — И вы почти что директор?

— Я надеялся, если честно, что Минерва возьмет это на себя. Был уверен, что ей захочется единоличной власти, но оказывается, нет.

— И никаких зацепок?

— Грейнджер, мне делать больше нечего, как вам жаловаться? Просто, зная вашу тягу читать все подряд, думал, может вы что-то встречали об этом?

— Не-а, — она пытается переставить руку, у неё не выходит и она, ловя книги, чуть не падает сама. — Он подхватывает ее, отбирает книги, уносит их в библиотеку и в который раз думает, что они стали слишком часто касаться друг друга. С одной стороны — это неприемлемо, с другой — они вместе работают и, по мнению Грейнджер, дружат.

— Но знаете, — она идет за ним следом и останавливается за спиной, пока он расставляет книги по местам, — у меня есть идея. Надо поговорить с портретами бывших директоров. Уверена, кто-нибудь что-нибудь слышал или знает.

— А то я не говорил, — желчно произносит он, пытаясь втиснуть «Трактат о тысяче способов применения корня мандрагоры» в узкую щель на полке. — Или они не хотят рассказывать или Минерва успела переговорить с ними до меня, или старые склерозники просто ничего не помнят. Ну или не знают, — он ставит последнюю книгу на полку и поворачивается к Грейнджер.

— Мы найдем, обязательно найдем, — заверяет она его. — Я помогу.

— Зачем вам это? — спрашивает он. Последнее время он заменил свой вопрос о том, что ей от него надо, на вопрос: «Зачем ей это надо?», хотя и на первый ответа так и не дождался.

— Свобода, ваша свобода.

— Это не ответ. Вам какая выгода?

— Всю жизнь мечтала занять ваше место, — отвечает она ему в тон. — А как вас иначе сместишь?

— Врете. И вообще, это полная ерунда, — взрывается он, — моя свобода в обмен на вашу?

— Почему же? — она берет со стола его яблоко и начинает его есть, — хотите? — и протягивает Северусу яблоко, любезно развернув еще не надкусанной стороной.

«Прекрасно было яблоко, что с древа, Адаму на беду сорвала Ева…», — проносится в голове, но он уже берет ее руку в свою, кусает и наслаждается его сочным вкусом.

— Я не теряю свою свободу, — продолжает она. — Это мой выбор, совершенно осознанный и добровольный.

— Вы просто не знаете, во что вы ввязываетесь, — он утирает тыльной стороной ладони сок с губ. — Через несколько месяцев вы будете уверены, что я вас жестоко обманул и испортил ваши лучшие годы.

— Знаете, после войны, страха, жизни в лесу, в палатке… Нет, у вас не получится испортить мне жизнь, — она опять протягивает ему яблоко. Он снова кусает и смотрит прямо ей в глаза и ему так нравится, как ее щеки медленно заливает румянец и она, не выдержав, все же отводит глаза. Он не признается и под пытками, что ему нравится ее смущать, но ему и правда — нравится. Нравится, потому что… да просто потому, что она смущается и это забавно. Но он ни на секунду не забывает: она его ученица, а значит — он не сделает ничего, что может навредить ее или его репутации.

1) На самом деле есть подснежник Воронова, он действительно содержит галантамин, который можно (хоть и не выгодно) использовать при лечении болезни Альцгеймера и ряда миопатий.

Вернуться к тексту