Искорка под снегом (джен)

— Плохо! Очень плохо! И это — все, на что ты способна сегодня?

Караи утерла губы и поднялась с мата, одного из устилающих этот уголок додзё. И едва удержалась, чтобы не сплюнуть раздраженно. А то она сама не знает! Чего еще можно ждать после двух почти бессонных ночей и пропущенной вечерней тренировки? Да и на сегодняшнюю она еле-еле успела. В какой форме еще можно быть? Другое дело, что отцу — и мастеру по совместительству — знать это ни в коем случае не следовало. А уж тем более о причине такого поведения. Вряд ли поймет, не говоря уж про то, что оценит…

* * *

— Но почему, папа? — в глазах тогда еще совсем юной, лет восьми-девяти от роду, куноити стояли слезы, но она пока мужественно держалась. — Почему мне нельзя?

Прогуливаясь в свободное от тренировок время по городу, Караи была очарована тем, как преобразился он, обыкновенно серый и замкнутый днем, к празднику. Все, что только можно, и даже кое-что из того, что не стоило (например, будка полисмена), было украшено разноцветными гирляндами, сосновыми венками, шариками и мишурой. Природа тоже решила внести свою лепту и расщедрилась на непривычно сильный снегопад. И теперь каждая снежинка переливалась в свете фонарей и свечек, украшавших кое-какие окна. Все это выглядело так ярко и привлекательно, просто волшебно — почти совсем как у них в Токио на Новый год.

И пускай, пускай это совсем чужая им страна и чужой праздник — почему нельзя отметить и его тоже, раз уж они все равно проводят столько времени здесь? Ну, или хотя бы прогуляться с ней по нарядно украшенным улицам вечером вместе, одну-то наверняка не отпустит.

— Потому что я так сказал, — холодно и неумолимо отрезал отец, даже не глядя на нее. И после секундной паузы пояснил: — Потому что это — глупый праздник, придуманный здешними аборигенами якобы в честь рождения их никчемного бога, которого никогда не было. Ведь если бы он был — и вправду спас этот мир от зла — почему оно до сих пор существует? Ты ведь знаешь, о чем я, Караи?

— Да, отец, — та вздохнула и неловко вытерла глаза ладонью. Радостное предвкушение и надежда — да, Караи вопреки всему надеялась на лучшее — покинули ее. А с напоминанием о главной трагедии их жизни — тем более быстро и… больно. — Знаю…

С тех прошло немало лет. Не раз и не два они наведывались в Нью-Йорк и ряд соседних городов, и Караи всякий раз с завистью оглядывалась на счастливые мордашки детей и заметно просветлевшие, более улыбчивые — взрослых. По примеру отца она старательно придавала себе презрительно-неприступный вид. Но обмануть себя не могла. Душа ее жаждала праздника, беззаботной радости и веры в чудо. То самое, которого не может быть.

Сейчас, повзрослев (а в свои шестнадцать она считала себя вполне взрослой), Караи не так сильно верила во все, что пытался внушить ей отец и мастер. Нет, в открытую бунтовать она не решалась, но какой-то бесенок, живущий в глубине души, подстрекал, согласившись для вида, частенько поступать по-своему. И темными вечерами перед Рождеством, переодевшись в обычные джинсы и куртку с капюшоном, Караи бродила по ярко освещенным улицам, всматривалась в мерцающие разноцветными огнями витрины магазинов, стряхивала мимоходом пушистую снежную шубку с изгородей и кустарников, слушала веселые песенки, доносившиеся из любой, даже самой скромной лавчонки. Но и в толпе чувствовала свою отъединенность. Она была со всеми — и одна.

Ну почему, почему отец такой упрямый и никогда ее не слушает? Именно сейчас Караи даже немного жалела, что поссорилась с занудным чудиком Леонардо. В его компании было бы хоть немного веселее… Но нет. Девушка нахмурилась. Предатель подло покушался на отца, точно так же, как когда-то его учитель лишил ее… их обоих матери.

Наверно, с тех пор отец такой мрачный, ничто его не радует. Но может… может, не поздно попробовать еще раз? Вряд ли будет хуже, а вдруг получится?..

* * *

— Довольно!

Эта фраза стала окончанием тренировки. Хотя, по правде, стоило бы назвать им тот момент, когда пропустившая ловкую подсечку и прием куноити, кувыркнувшись через голову, растянулась на полу. Подниматься не было ни сил, ни желания. Обыкновенно Караи свободно справлялась с двумя-тремя воинами клана, разве что много превосходившие ее годами и опытом вызывали затруднение. Однажды ей даже посчастливилось — пусть не сразу, по паре — одолеть шестерых. Но сегодня… двое новичков, еще буквально вчера бывших учениками… Позор да и только!

Совершенно не удивительно, что и отец посчитал так же. Караи покосилась на направившегося в ее сторону Шредера и скривила губы. Нет, ну вот так обязательно именно сегодня было ему присутствовать лично? Спросить, что ли — мол, нет ли у тебя других дел, папа? Нет, это слишком дерзко даже для нее. За подобное вполне можно напроситься и на что-то серьезное… если только она еще не напросилась.

На девушку упала тень, и она невольно поежилась. Затем подняла голову.

— Как это понимать, Караи? — пристальный взгляд отца казался пронизывающим насквозь, как луч рентгена. Караи храбро выдержала его, не отводя глаз. Ровно до следующего вопроса. — Где тебя носило ночью, если утром еле ноги держат?

Караи вздрогнула. Неужели он следил за ней — и сейчас ей достанется за все сразу, в том числе и за то, что сделано пусть и втайне, но от всей души? В горле застрял горький комок.

— Нигде… отец, — с трудом выдавила из себя она. Затем откашлялась и, приподнявшись на одно колено, добавила более уверенно. — Можешь хоть охрану спросить, никто не покидал убежища этой ночью.

— Если ты не умеешь остаться незаметной для них, значит, все, чему я тебя учил, напрасно, — жестко перебил ее Шредер. И слегка наклонился в ее сторону. — Хотя сегодняшняя тренировка лишний раз это подтверждает.

От обидных слов у куноити словно прибавилось силы. Она вскочила на ноги, сжимая кулаки и пригибаясь, готовая схватиться хоть с тремя, хоть с пятерыми сразу… хоть с уродом Брэдфордом и его мелким напарником. Быть вновь поверженной и побитой — но только не сдавшейся! Не в его глазах…

Она рывком оглянулась влево-вправо, ожидая, кого выставит против нее отец. Но Шредер оставался на месте, молча глядя на нее. Так, словно ждал ее сам. А может, и не словно. Караи почувствовала, как сводит нервной дрожью пальцы. Она не раз и не два видела, как отец участвовал в спарринге с одним из провинившихся подчиненных, в качестве наказания. С ней пока что такого еще не было. Пока…

Не дожидаясь атаки (в случае успеха она наверняка станет последней), Караи первой метнулась в сторону противника. Удар, блок, переворот, подсечка, еще удар… Она использовала все приемы, что могла вспомнить или придумывала на ходу, но цели не достигал ни один. И то, как небрежно, почти не глядя на нее, отбивал их Шредер, еще больше злило. Она напрочь забыла, что этот противник не по зубам не только ей — любому в клане, вместе и по отдельности; почти забыла даже, что он — ее отец, стремясь достать и уязвить его любым возможным способом, наплевав на слабость и боль. И ей почти это удалось…

— Что я и говорил…

И не признать этого было невозможно. На краткий миг мир померк, в следующий же Караи уже лежала на спине, а сжатые в подобие острия копья пальцы противника касались ее горла. О том, что он умел пробить доску этой рукой даже без помощи стальных когтей — тэкко-каги, можно было и вовсе не вспоминать. Больно саднил зашибленный в падении локоть, ныла, кажется, каждая мышца и жилка в теле, а ведь отец ни разу даже не ударил ее по-настоящему. Хотя сто раз мог. И кто она после этого? В самом деле ничтожество… Караи крепко зажмурилась, изо всех сил стараясь сдержать слезы.

— На сегодня достаточно, — Шредер выпрямился и отступил на шаг. — Но так будет каждый раз, если ты станешь тратить время на этих зеленых ничтожеств — учеников Йоши вместо настоящего дела.

Караи вскинулась, как ужаленная. В последнюю очередь ждала она этого обвинения. И в чём!

— Неправда! — голос ее сорвался, девушка рвано выдохнула. — Не на них!

И, поднявшись на ноги, стремительным неровным шагом (на бег сил не хватило) покинула додзё.

* * *

Уже в дверях Шредера догнал один из служителей, в чьи обязанности входило поддержание порядка в додзё и раздевалке. Он с поклоном приветствовал мастера, затем продемонстрировал ему нечто завернутое в бумагу, очертаниями напоминающее сюрикен. По словам воина, он нашел предмет в раздевалке, принадлежащей госпоже Караи, и оружие не было похожим на то, которым обычно пользовались в клане. Как поступить с находкой, он не знал.

Ороку Саки взял в руки незнакомый предмет несколько настороженно. Особенно не понравилось ему то, что сюрикен был завернут в плотную бумагу зеленого цвета, а значит, явно был принесенным откуда-то извне. Он развернул бумагу, почти ожидая увидеть на оружии знак ненавистного клана. Он знал, что дочь, вопреки запретам, почти подружилась с одним из учеников Йоши, вполне могла и обменяться с ним оружием. С негодной девчонки станется.

Но нет, подозрение не подтвердилось. Да и, насколько помнил Шредер, враг его пользовался сюрикенами более простой формы. Этот же множеством направленных в разные стороны симметричных лучей напоминал снежинку. И был покрыт схожей гравировкой… если, конечно, его не обманывало зрение. Ороку Саки провел ладонями по гладкой поверхности, словно изморозью, покрытой множеством снежинок.

Бумага выпала из рук, перевернувшись обратной стороной. И ее густо исчерканная поверхность заинтересовала не менее. Потому что на обертке было много раз неловким дрожащим почерком было выведено иероглифами… его собственное имя. Оно же было высечено и на обратной стороне сюрикена, дополняя его красоту и делая в равной степени и опасным оружием, и редкой реликвией, достойной лучшего применения. Шредер сразу признал работу оружейника Ичиро. И, кажется, знал, как эта вещица попала сюда…

— С днем рождения, папа! — малышка с сияющей улыбкой подала картинку, на которой — старательно, пусть и не очень умело нарисовала горы, дерево и речку поблизости. Воинов она научится рисовать много позже, уже после пяти лет, а «отцу» придется проявлять непривычное терпение, вслух называя красивым весьма причудливое изображение себя самого. А пока… пока подарок по-настоящему понравился — именно изображения природы радуют глаз великого ниндзя, заставляя забывать о превратностях жизни людской. И лишь одна деталь смутила его.

— Что это Караи? — Ороку Саки указал на нечто, показавшееся ему песком на земле. Но… на дереве? — Семена для птиц?

— Это снег, папа, — снисходительно пояснила та. — Снег на листьях — это так красиво!..

Как давно это было!.. Словно в прошлой жизни. Жизни, в которой он еще умел радоваться таким вот простым мелочам. Где мог, не заботясь о сохранении достоинства, обнять свою малышку, как того хотелось. Время ушло, растаяло, как снег в ладонях, оставив лишь холод и пустоту. Он так долго отучал себя от всего обыкновенного и человеческого, чтобы стать истинным и устрашающим мастером ниндзя, чтобы исполнить то, в чем поклялся себе самому, увидев на экране сюрикен со знаком Хамато. Сейчас казалось невероятным, что все это было. Было, а не привиделось в сладком сне, от которого не хочется просыпаться.

И все же было. Лишнее доказательство тому лежало сейчас на ладони мастера клана Фут, отбрасывая блики света на его лицо. Его малышка еще жива в душе выросшей Караи, а он… осталось ли что-нибудь от него прежнего?..

* * *

Караи оперлась спиной о стену и устало выдохнула. Нет, конечно, отец — повелитель всего и всех, однако прежде не заставлял себя дожидаться. Особенно перед началом миссии, на которую она вскоре должна была отправиться. Со времени утренней тренировки прошло несколько часов, и девушка успела немного отдохнуть. Хотя, конечно, их было недостаточно. Но кому это интересно?..

Треугольные двери раздвинулись, впуская куноити. Сделав несколько шагов от входа, Караи опустилась на одно колено, приветствуя отца, привычно восседавшего на троне. Возвышении, отделявшем его от простых смертных, даже от нее. Возле левой руки мастера, как показалось, она увидела что-то блестящее, но не могла рассмотреть наверняка, что это было.

— Я готова, — в знак повиновения Караи склонила голову. Собственная слабость обидно уязвила ее, и она была готова на многое… да почти на все, лишь бы оправдаться, лишь бы отец снова поверил в нее.

— Планы меняются, — услышала она словно издалека. И изумленно подняла голову: не послышалось ли? Обыкновенно никакие обстоятельства не могли поменять планов Шредера, напротив, он реагировал на них, как на брошенный ему вызов.

— Сегодня не слишком подходящий для нашей цели день, — пояснил тот и тяжело опустил руку на подлокотник кресла. — Когда настанет время, ты первой узнаешь об этом. А сейчас можешь идти.

Немного ошарашенная, Караи кивнула и вышла, направляясь в выделенное ей в пользование крыло дома. Неизвестно, что нашло на мастера, но она только за такое решение. Сегодня ей точно нужен хороший отдых.

Закрыв за собой дверь, Караи сбросила перчатки и направилась к шкафу. Какие джинсы оденет она сегодня, черные или голубые? Неважно, главное не униформа Фут. Видят боги, она хорошо в ней смотрится, но сегодня хотелось чего-то попроще.

Она открыла дверцу, намереваясь выбрать футболку, и застыла на месте. На средней полке, как раз на уровне ее глаз, лежало фото в овальной рамке. Сосновая ветвь, усыпанная снегом, окружала двоих: прекрасную женщину, в которой Караи тут же узнала мать, и… ее саму (этот снимок был сделан в день посвящения в куноити). Две разных фотографии были искусно соединены так, что женщина словно бы с улыбкой и гордостью смотрела на подросшую дочь, обнимая ее одной рукой.

Картинку затуманила пелена слез, Караи смахнула их и взяла в руки рамку. На оборотной стороне иероглифами было изображено ее имя, и это кое о чем напомнило. Караи поспешно полезла во внутренний карман, но он был пуст. Потеряла? Или…

Она перевела взгляд на рамку и улыбнулась. Маленькое чудо в день праздника, в который она не верила, все же произошло. И пусть в мире и правда по-прежнему много зла и боли, вот такие крохотные моменты счастья, словно искры под снегом, делают его чуть теплее и светлее.

— С праздником, отец! — тихо проговорила Караи, прижимая к груди рамку и глядя в окно. За ним в свете фонаря кружились снежинки, белые и невесомые, как мотыльки — или ангелы, волею провидения занесенные в мир людей.