Хроники профессора Риддла (джен)

16 февраля 1970 года

Я знаю три причины, по которым у Эйвери лучше не брать никаких зелий. Во-первых, как говорили Ломоносов и Лавуазье, если где-то что-то прибавится, еще где-то то же самое и убавится. Во-вторых, еще Льюис Кэрролл описывал всевозможные печальные последствия питья из неизвестных бутылочек с надписью «Выпей меня». Наконец, в-третьих, Эйвери любит работать в авральном режиме и сначала поднажать изо всех сил, а потом неделями отдыхать.

Поэтому мне, конечно, нечему было удивляться, когда я, весело сбежав вместе с Беллой по лестнице и вернувшись в свою комнату, почувствовал себя смертельно усталым, как только перешагнул порог, и сразу же повалился на кровать и заснул как убитый.

Проснулся я уже утром и снова увидел Беллу, которая на этот раз сидела на стуле около моей постели.

— Который час? — спросил я, вскочив на ноги и чувствуя себя свежим и отдохнувшим. — Я уже опоздал на первую лекцию?

— Вторник уже, — ответила Белла, и я заметил, что ее глаза закрываются сами собой. — Антон тебя заменяет.

— Тебя-то он хотя бы заменял? — немного обеспокоенно спросил я, поняв, что Белла, возможно, не спит третьи сутки.

— Вечером вчера, — отозвалась Белла, засыпая. — А Марк сказал, что не стоит о тебе так уж беспокоиться...

— Спи, — сказал я и перенес Беллу на кровать. — Потом поговорим.

Разговор о хоркруксах, о которых наверняка обмолвился Эйвери, мог быть тяжелым и долгим, и я все никак не мог собраться на него с духом. О чем Эйвери, конечно, и не подумал, полагая, что правду говорить легко и приятно. Я, конечно, рад, что ему легко и приятно говорить правду, но он все же свинья — мог бы и не выбалтывать мои секреты без моего разрешения.

В пустом во время уроков школьном коридоре меня поджидал Рабастан Лестранж.

— С выздоровлением, милорд! — с излишним воодушевлением поприветствовал меня Лестранж, и я сразу понял, что он не просто так торчит в коридоре, который час ожидая моего выхода.

— Ну, Рабастан, — спросил я, прислушиваясь к себе и пытаясь понять, способен ли я уже действовать в полную силу и разгребать то, что наворотили братья Лестранжи. — Что на этот раз? Довели пару авроров до Мунго? Стащили безделушку из Отдела Тайн?

— Отличные идеи, милорд, — весело отозвался Лестранж, и я понял, что в настоящий переплет он, к счастью, на этот раз не попал. Вот, помню, прошлым летом, когда Рудольф и Рабастан поспорили с Люциусом, что они проникнут в Азкабан и снимут плащ с дементора — вот тогда действительно Лестранжи натерпелись такого страху, который у любого, кроме них, отбил бы охоту к хулиганству, а мне тогда, чтобы их вытащить, пришлось попотеть и даже снести в Азкабане часть стены…

— Понимаете, милорд, — начал Лестранж, — мы думали, что Плакса Миртл знает пароль от входа в Тайную Комнату, она же там постоянно рядом ошивается...

Мне стало немного неспокойно, но любопытно — несмотря на свою молодость, братья Лестранжи владеют очень широким и оригинальным арсеналом средств убеждения.

— А мы с Руди еще до этого соображали, как сделать Петрификус для привидений, — продолжал Рабастан. — Ведь у василиска получается, правда? И у нас получилось в результате.

— И как вам это помогло добыть нужные сведения? — саркастически поинтересовался я.

— Ну, сначала мы пригрозили, что мы ее засунем куда-нибудь в пыльный угол и так навсегда и оставим, — доложил Рабастан. — А потом Руди наврал, что у нас есть Круциатус для привидений, и она раскололась. То есть мы по глазам поняли, что она будет говорить.

— И что же она сказала? — спросил я с еще большим сарказмом.

— Она сказала, что не знает, милорд! — доложил Рабастан.

— Вперед вам наука, — наставительно заметил я. — Прежде чем бросаться выбивать сведения, надо хотя бы примерно представлять, кто может ими обладать. А то так накинетесь вы когда-нибудь на невинных авроров с вопросами, о которых они не имеют никакого понятия. Что из этого получится? Одно бесполезное членовредительство.

— Так точно, милорд! — бодро согласился Рабастан, и мне стало немного боязно за авроров.

— Чем же я могу вам помочь, Рабастан? — осведомился я наконец.

— Понимаете, милорд, — начал Рабастан уже менее бодро. — Эта Миртл она вроде как обиделась, что мы с нею так... Ну и ревет она теперь не переставая. Мы думаем, если кто обратит на это внимание и ее расспросит... В общем, нам тогда опять на педсовет, как думаете?

— Я думаю, Рабастан, — сообщил я, мысленно подсчитывая количество педсоветов, на которых нам со Слагхорном приходилось отстаивать сначала обоих Лестранжей, а потом одного, но чаще. — Я думаю, что не дать вам диплом было бы величайшей несправедливостью, но не отчислить вас до выпуска было бы несправедливостью не меньшей. Хорошо, но это в последний раз!

— Мы перед вами в неоплатном долгу, вы же знаете, — поклонился мне Рабастан, но мне показалось, что он при этом думает, что, если к бесконечности прибавить бесконечность, бесконечность и будет. — Но мы вам еще пригодимся, милорд!

Поднявшись наверх, я услышал, что Рабастан немного преуменьшил размеры бедствия. Плакса Миртл не просто ревела, она выла словно пожарная сирена, и если ее еще не расспросили обо всем и не потянули Лестранжей к ответу, то это только потому, что мои замечательные коллеги порой обладают таким олимпийским спокойствием, что, по-моему, в школу можно запросто провести дикого тролля и лорда Гриндельвальда, а они и не заметят.

Я завернулся в чары неслышимости, вспомнил, что у привидений нет голосовых связок и против них эти чары не помогают, отметил еще один раздел магии, в котором хорошо бы покопаться или хотя бы напустить туда Лестранжей, раз уж они взялись за привидений, и, глубоко вздохнув, вошел в туалет, в котором обитала Миртл.

Я, конечно, не очень хорошо представлял, как надо обходиться с привидениями, особенно если речь шла не о том, чтобы их напугать, а о том, чтобы привести их, так сказать, в нормальное состояние духа. Но там, где я не мог помочь себе магией, меня всегда выручала смекалка.

— Привет, Бетти, — сказал я, останавливаясь перед Миртл.

Миртл моментально умолкла — вероятно, до меня ее с поступления в Хогвартс никто не называл по имени. Неудивительно, что она столько ревет, подумал я, и мне стало ее немного жаль.

— Привет, Том, — ответила Миртл, окидывая меня удивленным взглядом, словно очнувшись ото сна. — А ты постарел.

— А ты вообще мертвая, — огрызнулся я, и Миртл скорчила свою обычную кислую гримасу, которая означала, что сейчас она снова примется реветь.

Но Миртл неожиданно раздумала реветь: то ли ее тронуло то, что я помню ее имя, то ли я чем-то ее заинтересовал.

— А хочешь послушать, как я умерла? — неожиданно спросила Миртл.

Я, конечно, не хотел послушать, хотя бы потому, что много лет назад я уже слышал эту историю от василиска, который отправился поразмять старые косточки и тут же вернулся обратно. «Только выполз, а там такая образина, милорд! — пожаловался мне василиск. — Я ее даже трогать не хотел, я сам от страха окаменел!». Я, впрочем, тогда отлично воспользовался ситуацией: соорудил себе хоркрукс, а Диппету пообещал, что несчастные случаи со студентам прекратятся — василиска после такого и калачом было из его норы не выманить.

— Ооооо! Это был кошмааар! — радостно завыла Миртл еще громче, чем рыдала до этого. — Как сейчас помню, я спряталась вон в ту кабинку, потому что Оливия Хорнби смеялась над моими очками...

— А давай избавим тебя от этих очков, — предложил я, чтобы хоть как-то остановить Миртл, и мне это удалось.

— А ты можешь, Том? — недоверчиво спросила меня Миртл, и, не обращая внимания на то, что я поморщился, просияла и начала порхать вокруг меня. — Пожалуйста, Том, пожалуйста!

— Изволь, — ответил я и притворно махнул в сторону Миртл палочкой, удивляясь про себя, насколько тупое привидение мне попалось.

Миртл сняла призрачные очки со своего призрачного носа и, конечно же, не обнаружила никакой перемены в своем зрении.

— Ты действительно великий маг, Том! — залопотала Миртл, в первый раз на моей, да и всеобщей, памяти улыбаясь от уха до уха. — Девочки всегда о тебе говорили...

— Еще что-нибудь, Бетти? — галантно предложил я, потому что мне было неинтересно, что болтали обо мне первоклашки тридцать лет назад.

— Ой, а ты можешь сделать мне красивую прическу? — попросила Миртл, и я снова взмахнул палочкой. Миртл опять мне поверила, и ее сальные волосы вдруг стали чистыми, волнистыми и пышными и роскошно рассыпались по плечам. Надо признать, что с красивыми волосами, без безвкусных очков и без постной мины Миртл оказалась нормальной в принципе девчонкой.

— Слушай, Том, — весело и немного кокетливо спросила Миртл, подлетев к зеркалу и в очередной раз убедившись, что привидений в него не видно. — А можешь ты сделать так, чтобы я немного похудела и стала повыше? Эта мерзавка Хорнби просто обзавидуется!

— Ну уж это не так просто, — заметил я как можно более многообещающим голосом, а про себя подумал, что надо бы объяснить Лестранжам, что такое настоящая сила убеждения. — Во-первых, тебе придется немного поработать на беговой дорожке, — я подавил разбиравший меня смех и подумал, что до шутки с привидением в маггловском спортзале не додумался бы даже Долохов. — Во-вторых, тебе придется добыть для меня вот что...

16 февраля 1970 года

Если бы не Долохов с его интересной биографией, я никогда бы не узнал о бытующем среди аристократии культе личной храбрости, с точки зрения которого хоркруксы ужасны не тем, что это темная магия, а тем, что их наличие заставляет заподозрить изготовителя в трусости. Хорош бы я был потом, если бы случайно решил доверить хотя бы часть своей тайны сообразительному и романтичному пареньку из благородного семейства. Последствия могли бы быть очень неожиданными.

Поэтому, возвращаясь после лекций, с которых я тут же прогнал Долохова, пока он не развратил мне учеников, я отлично понимал, что объяснение с Беллой надо начинать не с трогательных рассказов о человеке перед лицом смерти, под которые мы с доктором Франклом выпили в Вене не один кофейничек, а совсем с другого конца.

Белла, судя по всему, проснулась незадолго до моего прихода и устроилась ждать меня в кресле в углу.

— Ну и зачем? — мрачно спросила Белла, когда я вошел и остановился перед ней.

— Например, из любопытства, — нахально ответил я, вспоминая первый курс и как мы с Эйвери настрогали серы со спичек и бухнули ее в котел с сонным зельем. «Что вы, Риддл, стоите гордый, как лорд? — спросил тогда еще молодой и веселый Слагхорн, оглядывая наши закопченные физиономии. — Даже можно сказать, как Темный Лорд». И ведь как в воду глядел!

— Лучше бы ты философским камнем заинтересовался, из любопытства, — проворчала Белла уже не так агрессивно.

— Совершенно не то, — сразу же ответил я, ожидая подобного ответа. — Философский камень предохраняет от старения и естественной смерти, но не от несчастных случаев и покушений на жизнь. Тогда как хоркруксы позволяют вернуться из посмертия в любом случае. Ты же знаешь, я всегда хожу один и лезу на рожон. А на меня многое завязано, я не могу ребят подвести.

Вероятно, это было именно то объяснение, которое было нужно, потому что Белла сразу перестала недоверчиво на меня коситься.

— Я, между прочим, позавчера за тебя по-настоящему боялась, — сказала она уже с простой человеческой обидой.

— И правильно, — отозвался я, — Долохов же объяснил, что в посмертии лучше не оставаться надолго. Хотя я виноват, конечно.

С этими словами я снял с полки чашу Хельги Хаффлпафф и передал ее Белле.

— Он поможет тебе найти меня и вернуть к жизни, — мрачно и серьезно сказал я и прибавил уже проще: — Как это сделать, он тебе обязательно расскажет, но только будь с ним построже: я в двадцать один год был тот еще повеса.

Белла даже немного растерялась: если она и знала что-то о хоркруксах, потому что наверняка прошлась по моей библиотеке, пока я спал, то она наверняка не предполагала, что они могут повесничать, клеиться и морочить девушкам головы.

— Он будет просить тебя поведать ему все твои тревоги, — предупредил я. — Будет говорить, что понимает тебя, как никто. Молить тебя воспользоваться его знаниями. А первым заклинанием, которому он тебя обманом научит, будет то, которое позволит возникнуть ему из хоркрукса в виде призрака...

— Злостная клевета! — воскликнул хоркрукс у меня в голове таким обиженным голосом, что я сразу убедился в своей правоте и поклялся себе никогда и никому не давать хоркрукс в дневнике — он у меня получился самый наглый и развязный.

— Я думаю, мне хватит тебя одного, — провокационно ответила Белла и облизнулась. — Хотя в молодости ты был, наверно, такой милый…

Хоркрукс тем временем изо всех сил пытался установить с Беллой контакт, но что-то у него не получалось, даже без моего вмешательства.

— И подумать только, — продолжала Белла, — если бы ты просто дал мне эту чашу на сохранение, я бы засунула ее в Гринготтс от греха да и забыла бы о ней лет на пятнадцать...

— Это совершенно каменное сердце, Риддл, — пожаловался мне хоркрукс. — Ты хотя бы видел ее менее неприступной?

— О да, — поддразнил его я. — Это называется обаяние — исключительное свойство зрелых мужчин.

— А эта ужасная идея с Гринготтсом, над которой она, по-моему, до сих пор думает, — продолжал сокрушаться хоркрукс. — Я-то надеялся, что меня в любом случае поселят на подоконнике девичьей спальни... Я буду блистать своими антикварными гранями, меня будут заботливо протирать нежные руки...

И в этот момент по улыбке Беллы я понял, что хотя хоркрукс считает, что он не смог установить с ней контакт, она прекрасно его слышит.

— Долохову ты, между прочим, отдал кольцо, — упрекнула меня Белла. — Кольцо можно всегда иметь при себе. А эту громадину... Можно я раскатаю его в лист и нарежу себе браслетов?

— Я осознал все свои ошибки, — тут же запричитал хоркрукс. — Риддл, не отдавай меня, я тебе все твои задачки про передачу магии посчитаю. Я просто не говорил из вредности, но из существования сети между хоркруксами есть одна занятная лемма…

Я взглядом показал Белле на бумагу и перо, и мы уселись слушать первую в истории магии покаянную исповедь хоркрукса.

24 февраля 1970 года

За прошедшие выходные я окончательно восстановил свои силы и даже снова взялся за работу, и потому, спеша по коридору второго этажа к своей лаборатории в Тайной Комнате, я был немало раздосадован, натолкнувшись на Флитвика.

— Постойте, Риддл, — окликнул меня Флитвик. — Мне нужно с вами поговорить по личному делу.

— Боже мой, Флитвик… — невежливо начал я, предполагая, что Флитвик опять станет просить помощи в своих амурных делах, но взволнованный Флитвик замахал на меня руками.

— Это касается вовсе не меня, — заверил меня Флитвик и вдруг самодовольно улыбнулся. — Знаете, я позавчера видел в Лондоне одного вашего одноклассника, и он навел меня на прекрасную идею. После того, как я сказал ей, что вся моя сила в бороде…

Я тут же догадался, кто был этот одноклассник и что послужило литературным прототипом предложенной им мистификации, и мне стало весело: наверняка Долохов утаил от Флитвика, что в творении славянского гения о тех, чья сила в бороде, также сказано:

Он только немощный мучитель

Прелестной пленницы своей.

Вокруг нее он молча бродит,

Клянет жестокий жребий свой...

— Это касается вас, коллега, — продолжал Флитвик и тем самым вновь привлек мое внимание. — Видите ли, эти оригиналы из оргкомитета Турнира выдумали, что второе задание будет состоять в том, что у участников похитят то, что им дороже всего на свете, спрячут это на дне озера под охраной речного народа и дадут им шестьдесят минут, чтобы вернуть себе похищенное.

— Это ценная информация, Флитвик, — искренне сказал я. — Большое спасибо.

Но Флитвик спешил сообщить мне о содержании второго задания вовсе не потому, что желал обеспечить родной школе сокрушительную победу в Турнире не совсем честными методами.

— Риддл, ну подумайте сами, — сказал Флитвик, видимо раздосадованный моей непонятливостью. — Что вашей невесте дороже всего на свете?

— Моей кому? — тут же картинно возмутился я.

— Право, Риддл, — взмахнул руками Флитвик. — О вашем романе, извините, знают даже первоклашки. А вчера мне пришлось наложить взыскание на младшую Блэк, потому что она весь урок болтала с подружками о том, что она наденет на вашу с Беллой свадьбу…

— Вы говорили о втором задании на Турнире, — напомнил я, чтобы сбить Флитвика с темы.

— Я говорил о вашей ангельской скромности, Риддл, — отозвался Флитвик, который словно нарочно взялся говорить мне дерзости. — В озере пришлось бы прятать вас, погрузив вас в сон, и вы только представьте себе, что об этом напишет «Парижский прорицатель»…

— Разве о «моем романе» еще не знают в Париже? — язвительно спросил я, чтобы скрыть возмущение, которое охватило меня, когда я представил себе сцену, которая могла бы разыграться через неделю. — Или, может, безвестная учительница французского уже пишет про меня клеветнический опус в семи томах?

— Риддл, вам должно было быть не до шуток, — строго сказал Флитвик. — Только что Слагхорн пригласил к себе меня и Минерву и предположил, что если мы навалимся на вас втроем, мы сможем вас скрутить. Но я решил, что я должен вам все рассказать, в благодарность за вашу помощь на прошлой неделе…

— Послушайте, — неожиданно для самого себя полюбопытствовал я, потому что я, вероятно, слишком долго водился с Эйвери и Долоховым, и мне было до шуток в любую минуту. — А что вам предстоит прятать в случае с Дамблдором?

Но Флитвик не успел ответить на мой вопрос, потому что Дамблдор уже спешил к нам по коридору собственной персоной. На Дамблдоре была какая-то невозможная феска, а бороду свою он зачем-то продел в кольцо — вероятно, все это должно было символизировать то, что он вышел на тропу войны.

— Вы уже знаете, Риддл? — спросил меня Дамблдор, и я кивнул, в сотый раз удивившись тому, откуда все-таки Дамблдору всегда все известно. — Это черт знает что! Возмутительное вмешательство в личную жизнь! Честное слово, в кои-то веки меня всерьез обуревает желание выступить с вами одним фронтом!