Сад голубых пионов (гет)

Чертова сухая ветка болтается прямо перед окном, и Пиона снова скашивает на нее глаза и невольно хмурится. В кабинете темно и душно, а за окном, будто фонарь светит прямиком в душу, распускается желто-зеленое лето. Пиона клонит голову набок, переводит взгляд на склонившегося над Гарри врача, меняющего стекла в ужасающих железных очках, и поджимает губы.

— Лучше или хуже? — спрашивает врач, когда Гарри молчит и смотрит на выведенные на плакате символы.

Пиона отчетливо видит, как дергаются его пальцы. Ветка снова качается перед окном, привлекая внимание и навевая воспоминания, и Пиона давит злое желание сбить ее заклинанием. Маггловский врач едва ли что-то заметит, а она тогда сможет наконец-таки выдохнуть и сосредоточиться на вновь ставшим хуже зрении Гарри. Пионе вовсе не нужно обладать поразительной проницательностью, чтобы заметить изменения в его поведении, так что она тащит его к врачу едва ли не против воли, чтобы получить новый рецепт на очки.

— Лучше, — вздыхает, сдаваясь, Гарри, и подбор продолжается.

Уже в следующем году мальчикам должно прийти приглашение в Хогвартс, а Пиона так и не может придумать, что делать со зрением Гарри, и ограничивается обыкновенными очками в круглой оправе. Они с Люциусом приходят к выводу, что все дело в чужой душе, застрявшей в его естестве, однако, что делать с этим, тоже остается загадкой. Показывать Гарри волшебным врачам Пиона и вовсе не собирается, потому что уверена, что в следующий же миг новость разнесется по всему волшебному свету.

Пиона косит глаза на врача и сжимает спрятанную в кармане плаща волшебную палочку. Она готова броситься защищать свое-чужое дитя в любое мгновение, однако опасения ее излишни. Врачу в городке, где нет ни единого мага, она платит достаточно, чтобы тот держал рот на замке и заискивающе улыбался, склоняя перед ней голову. Это всего лишь очередной осмотр, убеждает себя Пиона, и никто не собирается отбирать у нее ребенка Лили так же, как однажды отняли саму Лили.

Из клиники они выходят с новым рецептом очков и сразу же устремляются в маленькую оптику в полуподвальном помещении. Жена хозяина в очередной раз причитает, гладит Гарри по голове, и тот хмурится, но из-под руки не выныривает, послушно принимая чужие прикосновения. Он необычайно задумчив, даже кажется Пионе расстроенным, и она невзначай покупает ему сахарную вату в ближайшем ларьке.

— Мам, — Гарри поднимает на нее взгляд, и от его сурового тона нечто внутри Пионы сжимается, — тебе не обязательно со мной возиться.

От сахарной ваты он отмахивается, и Пиона просто выбрасывает ее в ближайшую урну.

— Почему?

Из горла ее вырывается единственный вопрос, и слова напрочь заканчиваются, так что остается лишь ждать от Гарри ответа. Он хмурится, но, кажется, объяснить свои мысли не может, и Пиона терпеливо ждет, застыв перед ним посреди тротуара.

— Я ведь не твой настоящий сын, — в глазах Гарри блестят искры непростительных заклинаний, и Пиона смотрит в них пристально, не моргая.

— Драко тоже не мой настоящий сын, — Пиона пожимает плечами, в последний момент не упоминая Малену.

Откровенно говоря, Пиона понятия не имеет, относится ли к этим троим одинаково, и Люциусу уже несколько раз приходилось убеждать Пиону в том, что она — хорошая мать. У нее все внутри замирает от ужаса, потому что Гарри может найти аргументы и убедить ее в собственной правоте, и оттого, наверное, Пиона даже не дышит.

— Ты зовешь его драконом, — Гарри обиженно ведет подбородком, однако это, кажется, все, что он может придумать.

Ее племяннику-сыну уже десять лет, и Пиона то и дело думает, что скоро именно он оставит ее позади.

— Хочешь, буду звать тебя так же? — Пиона насмешливо жмурится, и Гарри рассерженно мотает головой.

— Ты не понимаешь!

Он замирает с раскрытым ртом, потому что Пиона не вздрагивает, продолжает буравить его взглядом и едва ухмыляется. Злость Гарри говорит о том, что он нуждается в ней так же сильно, как и наоборот, и нечто внутри Пионы ликует.

— Тогда объясни мне, — она присаживается перед Гарри на корточки, треплет его вихрастые волосы, — почему я не должна считать тебя своим сыном.

Гарри, очевидно, теряется, плечи его вздрагивают, а глаза наполняются влагой, и Пиона давит желание прижать его к себе и закончить на этом. Вместо этого она наседает на Гарри, встряхивает его за плечи и требует хоть сколько-нибудь вразумительного ответа.

— У меня же есть настоящая мама, — несколько мгновений спустя давит из себя Гарри, скрывая глаза под бликами очков и длинной челкой.

Пиона не отвечает, что у Драко, вообще-то, тоже, еще и живая, закатывает глаза и поднимается. Она перехватывает дернувшегося Гарри за руку, притягивает к себе и зло жмурится. Прошло девять лет со смерти Лили, а она все еще сияет где-то вверху, точно рыжее летнее солнце, такое яркое, что слепит глаза.

— Хочешь ее навестить? — ответ кажется очевидным, и Пиона крепче прижимает Гарри к себе, делает глубокий вдох и чувствует, как давит внутренности болезненный спазм.

Они появляются на окраине кладбища под большой раскидистой ивой и молча, держась друг за друга, пробираются к нужной могиле. Лили встречает их серым камнем и выцветшей надписью, и Пиона взмахивает волшебной палочкой, обновляя чары. Несколько высохших цветов у надгробия рассыпаются пылью, и из земли пробиваются васильки. Голубые головки покачиваются на слабом ветру, и Пиона чувствует, как Гарри прижимается к ней, обхватывая руками за пояс.

Он не говорит ей, что именно она все детство напоминала, что Пиона для Гарри не мать, не вспоминает и другие ужасные вещи. Память, думает Пиона, странная штука, способная вычеркнуть одно и вознести совершенно другое, и приглаживает ладонями встрепанные от перемещения вихры.