Диксиленд есть не что иное, как ансамблевая игра людей, не знающих нот и руководствующихся только слухом, интуицией и благими намерениями.

Расцвет марша как жанра происходит всегда и во всех случаях, когда государство и общество консолидируются вокруг общей идеи строем направиться в очередной исторический тупик.

Концерт — это конкурентное соперничество-сотрудничество солиста и оркестра, а в симфонии оркестр вполне самодостаточен, и традиционная битва инь и ян происходит на тематическом уровне.

Струнный квартет по своей сути, форме и смыслу является симфонией, но написанной не маслом по холсту, а выполненной в технике офорта.
Нет-нет, давайте про деньги не будем. Квартет, конечно же, более бюджетное решение, чем симфонический оркестр, но мы сейчас не об этом.

Каденция — эпизод, в котором солист показывает свое мастерство в одиночестве, когда оркестр сидит тихо и предоставляет солисту возможность полностью распоясаться. Это импровизационный фрагмент практически в финале, когда уже все написанное композитором исполнено и солисту осталось лишь показать публике, на что он способен, когда ему не мешает ни оркестр, ни дирижер. Композиционно каденция выглядит как беспорядочные попытки все-таки вырулить к тому месту произведения, которое предоставляет возможность наконец все это завершить. То есть до некоторой степени напоминает путь Моисея по Синайской пустыне в поисках Земли обетованной или не менее поразительную траекторию движения Спартака по Апеннинскому полуострову в попытке выйти к морю.
И это всегда отдельное развлечение для дирижера, который в момент окончания каденции должен запустить оркестр. Она, конечно же, выписана у него в партитуре. Но как вы помните, каденция — это демонстрация возможностей солиста (нет, конечно же, каденция подводит еще и философские итоги произведения в целом, но дирижера и оркестр волнует не это). Проблема в том, что традиции импровизации в этом случае позволяют солисту играть еще более неровно, чем он это делает обычно, поэтому зачастую для дирижера бывает совершенно неочевидно, куда именно в данный момент нелегкая занесла солиста.
Каденции, как правило, заканчиваются трелью или пассажем, который своим завершением дает сигнал к вступлению оркестра. Насколько внятен будет этот сигнал — вопрос в первую очередь к солисту. Дирижер не просто должен вздрогнуть, но и успеть показать вступление оркестру. А музыканты тоже люди, и у них время реакции зависит от множества факторов…

Одна из самых ярких и приятных эмоций для человека — радость узнавания. Может быть, именно по этой причине преступники возвращаются на место преступления, где их столь же радостно встречают сыщики.
Судя по всему, это довольно глубокая базовая прошивка, связанная и с возвращением наших далеких предков в родной ареал обитания, и с системой распознавания «свой / чужой»… Это чувство внутреннего комфорта, возникающее всякий раз, когда подсознание обнаруживает что-то уже знакомое.
Именно поэтому ребенок так радуется многократному, доводящему родителей до исступления, повторению сказки про крота, ежика или козлика, именно поэтому, став уже взрослым, он в пятидесятый раз ставит один и тот же трек из плейлиста, наконец, именно поэтому в музыке так распространена повторяемость музыкального материала.
И если мы говорим об академических жанрах, то репризная форма, а именно повтор в конце той музыки, что была в начале — это простейший и основной способ ответа на ожидания человеческой психики.
Возьмите любое произведение — хоть «Похороны куклы», хоть «Итальянскую польку» Рахманинова, хоть «Марш Радецкого» или любую часть любой симфонии эпохи классицизма — и ваше подсознание получит ответ на свои самые сокровенные ожидания в виде репризной формы той или иной степени сложности.
Вообще говоря, любая музыкальная форма — это ответ на ожидания подсознания. Более того, все, что делает человек, является ответом на ожидания подсознания, и лишь потом, когда уже все было сделано, он пытается объяснить сам себе, что, зачем, а главное, как именно это было сделано. В мире искусства такие люди называются искусствоведами, а в музыкальном мире — музыкальными теоретиками.

Это жуткая языческая история со всеми свойственными любому древнему эпосу особенностями: глубоким аморализмом, подвигами, лишенными как здравого смысла, так и адекватной мотивации, кровожадностью, расчлененкой и общей невнятностью поэтической конструкции.

Цитирование великих — общепринятая форма перекладывания ответственности. В Средние века, если автор хотел быть как минимум услышанным, а как максимум не желал быть сожженным на костре, он предварял изложение своих мыслей формулой «а вот Аристотель на эту тему…». В более поздние времена этот достаточно универсальный подход воплощался в модификацию типа «как сказал на XXV съезде тов. Брежнев…»

Вообще-то музыка разворачивается во времени. Это ее чрезвычайно важное, я бы сказал, сущностное свойство. Вы можете пробежаться по Третьяковской галерее и посмотреть быстренько так пару картин Врубеля, вскользь отметить соответствие сюжету «Явления Христа народу», пересчитать богатырей на картине Васнецова, на бегу посочувствовать Ивану Грозному и сыну его Ивану и втопить к выходу.
Вы можете посвятить три часа своего времени посещению Лувра, потратив полтора часа из них на поиски Джоконды и еще полтора часа на поиски выхода, по пути чисто случайно увидев еще немало шедевров.
Вы можете в Прадо чрезвычайно тезисно, я бы сказал, в режиме мультипликации, увидеть полотна и офорты Гойи, потому что у вас всего час на весь музей. Но зато при этом чрезвычайно любопытно наблюдать, как от зала к залу портится характер у Франсиско Гойи. Причем чем меньше у тебя времени, тем быстрее ты идешь по залам и тем нагляднее, прямо у тебя на глазах, нарастает мизантропия дона Франсиско. (Хотя это не мизантропия, а, вероятно, мудрость — и в какой-то степени проблемы со здоровьем.)
Но вы не можете вот так бегом послушать, скажем, десяток симфоний Малера или опер Пуччини.
Хотя в случае с 4’33’’ Кейджа я бы не был столь категоричен.

Культовое произведение Джона Кейджа 4’33’’.
Исключительно глубокомысленное произведение в трех частях. Собственно, оно представляет собой именно 4 минуты 33 секунды полной тишины — отсюда и название. Причем исполнять его можно на чем угодно — хоть на рояле, хоть симфоническим оркестром с хором, хоть на ультразвуковом свистке Гальтона, потому что его все равно не слышно.
Сам Джон Кейдж говорил, что на создание этого произведения, премьера которого состоялась 29 августа 1952 года, его вдохновили абсолютно белые полотна, выставленные Робертом Раушенбергом несколькими годами раньше:

Хотя я бы в качестве источника вспомнил «Черный квадрат» Казимира Малевича…
А то и пошел бы дальше, пока не уперся бы в «Траурный марш для похорон великого глухого» Альфонса Алле, написанный в 1897 году и представлявший собой лист нотной бумаги без единой ноты. На слух это произведение, пожалуй, непросто отличить от хита Джона Кейджа, написанного полвека спустя.
Впрочем, Альфонс Алле обошел и автора концептуального «Черного квадрата», написав за 33 года до появления этого исторического полотна картину под названием «Битва негров в темной пещере глубокой ночью», отличающуюся от сокровища из Третьяковской галереи лишь пропорциями:

Правда, в отличие от вышеупомянутых классиков, художник А. Алле был всего лишь мастером художественного стёба.

«Запоминается последняя фраза».
(Макс Отто фон Штирлиц)
Это Штирлиц еще ничего не говорил о музыкальной фразе. Той самой, что болтается в мозгу в буфере оперативной памяти. Длиной примерно 10–15 секунд и повторяющейся в фоновом подсознательном режиме, пока ты ее оттуда не вышибешь. А чем? Разве что другой фразой. И то не сразу.
А ведь это уже на грани эхолалии. То есть то, что в случае неконтролируемого многократного повторения слов считается патологией, которая наблюдается при целом наборе психических заболеваний, в музыке считается нормой. Пусть и не из приятных.
Я вас утешил?

Все знают, что Иоганн Штраус-отец — основоположник знаменитой музыкальной династии.
По профессии он вообще-то был переплетчиком, но неплохо играл на скрипке.
А в возрасте 20 лет Иоганн обосновался в кабачке «У красного петуха» и женился на дочке трактирщика Анне Штрайм.
У них родился сын, который так и вошел в историю под именем Иоганн Штраус-сын.
Потом были другие дети: Йозеф, Анна, Терезия, Эдуард...
Девочки никак не засветились в истории музыки, а вот мальчикам, несмотря на активнейшее сопротивление отца и даже прямой запрет обучать их игре на скрипке, мать дала музыкальное образование. Она же записала первый композиторский опыт юного Иоганна: вальс «Первая мысль», сочиненный будущим «королем вальса» в возрасте около шести лет. Разумеется, это опус из серии «мама умиляется». Тем не менее сам этот факт уверенно говорит о целенаправленных интересах как мамы, так и сына.
И вообще Анна Штраус, урожденная Штрайм, до конца своих дней активно участвовала в делах всех своих мальчиков.
Следующий сын, Йозеф, стал инженером-строителем и архитектором. Но когда к 1853 году оказалось, что Иоганн Штраус (разумеется, сын) набрал халтур больше, чем может осилить, на семейном совете было решено, что уж как-нибудь продирижировать оркестром сможет даже инженер. И Йозеф стал подменять брата на тех площадках, до которых Иоганн не успевал добраться. Именно с тех пор и существует традиция, согласно которой в афишах не указывают имя Штрауса, о котором идет речь. Так, «дирижирует Штраус» или «исполняется музыка Штрауса».
Строго говоря, мой сарказм по поводу инженера за дирижерским пультом в данном случае не совсем уместен. Йозеф был прекрасным музыкантом. По крайней мере, знаменитую «Польку пиццикато» приписывают именно ему. Или как минимум в соавторстве со старшим братом.
А интонации из его вальса «Данаиды» использованы в качестве тематического зерна в шикарнейшем и знаменитейшем вальсе Рихарда Штрауса (это совершенно другой Штраус, как говорится, даже не однофамилец) из оперы «Кавалер розы».
Младшему брату, Эдуарду, была уготована дипломатическая карьера. Но жизнь так сложилась, что и ему пришлось встать за дирижерский пульт «Венской капеллы Штрауса» в 1861 году. Там он и остался.
Его сын, еще один Иоганн Штраус, продолжил семейный бизнес, гастролируя с оркестром по Европе практически до начала Второй мировой войны.
Последняя на данный момент представительница музыкальной династии Штраусов — Нита Штраус, бас-гитаристка из группы Элиса Купера и педагог, проводящий мастер-классы по всему миру.
…А вот теперь вернемся к основоположнику династии, сидящему в своем кабачке.
Практически через дорогу от дома Иоганна Штрауса-отца жила очаровательная Эмилия Трампуш, по некоторым данным модистка, по некоторым — хозяйка мельницы…
Замнем деликатные моменты, но, в общем, «по ту сторону дороги» у Иоганна Штрауса-отца рождались дети даже с большей интенсивностью, чем по эту. Три мальчика и пять девочек.
И что же? В музыкальном смысле — ничего. Ноль.
Так чьи гены сработали на «правильной» стороне дороги? Иоганна Штрауса-отца или дочери трактирщика Анны Штрайм?
Или все-таки с детьми надо заниматься?

Популярнейшая и всеми любимая музыка Джоаккино Россини, до того как в 1816 году стала увертюрой к опере «Севильский цирюльник», успела побывать увертюрой к «Аврелиану в Пальмире» в 1813 году и к «Елизавете, королеве Английской» в 1815-м. Конечно, к этому можно отнестись с пониманием, делая поправки на тогдашние легкомысленные традиции, но, вероятнее всего, Россини делал ставку на то, что премьеры опер происходили в разных городах — «Аврелиан» в Милане, «Елизавета» в Неаполе, а «Севильский» в Риме. Отсутствие мультимедийных средств связи делало посещение оперы практически единственным способом с ней ознакомиться, а статьи музыкальных критиков в прессе не позволяли в необходимой степени сопоставить музыку разных опер великого мелодиста.

Отдельный узкопрофессиональный кошмар — это услышать внутри себя или из какого-нибудь радио знакомое произведение. Ты его тысячу раз играл, помнишь о нем всё: технические проблемы, особенности, вплоть до расположения нотного текста на странице, пальчики шевелятся сами, даже помнишь, в каком месте обычно киксует труба, но что это такое — хоть убейте. И не можешь успокоиться, пока кто-нибудь не подскажет, что это за произведение. Независимо от того, «Танец маленьких лебедей» Чайковского это или «История солдата» Стравинского.

На всех благостных картинках, изображающих преимущества того света перед этим, показаны ангелы с трубами и арфами. Почти нет скрипачей и виолончелистов. А в изображениях рая полностью отсутствуют дирижеры. Конечно, ансамбль арфисток в количестве 72 штук даже за очень хорошее поведение — безусловный перебор, но что-то ангельское в этих существах есть. (Мужчина-арфист в России почему-то воспринимается с неприязненным удивлением.)

Обобщая жизненный опыт, можно твердо сказать, что если во время спектакля в оркестровой яме вы услышали соло группы альтов или бас-кларнета, можно с большой степенью уверенности предположить, что кто-то из действующих лиц до антракта не доживет.