#даты #литература #длиннопост
100 лет назад в Индианаполисе, в семье американцев немецкого происхождения, родился Курт Воннегут — будущий автор 14 романов, полусотни рассказов, а также эссе, пьес и т. д.
Здесь будут #цитаты в большом количестве. Такой уж Воннегут автор: его куда лучше цитировать, чем комментировать.
Просто комментарии мало что могут прибавить к сказанному им.
Как насмешливо замечал сам Воннегут, от критиков он узнал, что является автором научно-фантастической прозы, — хотя полагал, что пишет о том, что видел своими глазами. Впрочем, — добавлял он, — критики запихивают писателей в ящик с надписью «НФ», скорее всего, за знакомство с техникой. А потом используют этот ящик в качестве писсуара.
И дебютировал Воннегут антиутопией «Механическое пианино» (она же — «Утопия 14»), романом о «марше цивилизации, открывающем новые, невиданные просторы для выпуска лучших вещей, для лучшей жизни, для большого количества людей и по более низким ценам»:
— У нас в 31,7 раза больше телевизоров, чем у всего остального населения земного шара, вместе взятого!
Красота, да и только. Всю работу удалось спихнуть на машины — сначала физический труд, а затем и умственный. Человек, впрочем, тоже при деле: нужно же кому-то потрeблять производимую продукцию, в том числе духовную, да-да!
(Как в воду глядел.)
За людьми, впрочем, осталась кое-какая работа по наладке и обслуживанию самих машин, а также общее управление и администрирование. Но пробиться в счастливчики, которые что-то делают (и на что-то влияют), значит попасть в ряды элиты, и тут проводится строжайший отбор — посредством Общегосударственного Тестового Экзамена. На его результаты повлиять нельзя (ну… теоретически нельзя, скажем так), однако тем, кто остался за бортом по причине своего недостаточного IQ, предлагаются просветительные передачи, как дважды два доказывающие, что от многого знания много печали и не стоит стремиться в те сферы, где в тяжких (ох-ох) трудах изнывают верные и безотказные слуги народа. За эту область просвещения отвечает писательская специальность с шифром У-225 — «общественная информация».
Отличная формулировка, по-моему.
Восточный шах, который путешествует по земле счастливых «утопийцев», то и дело попадает впросак: его скудный словарь не в состоянии охватить все богатство оттенков западной лексики. Ему показывают рядовых граждан:
Вот ведь тупой!
От граждан переходят к солдатам. Шах радуется: это уж точно отличные рабы! Его снова поправляют, и он удивляется.
Так-то. У нас тут свобода, сознательность и права человека, а не ваш дикий Восток.
Тема «прекрасного нового мира» продолжается в романе «Сирены Титана», который в чисто сюжетном плане (космическая суета персонажей) чем-то предвосхищает Шекли и Адамса, а в плане смысловом — «Обитаемый остров» Стругацких. В частности, у Воннегута люди тоже «радиоуправляемы» — но строго в рамках конституционных принципов!
И еще в одном отношении «Сирены Титана» напоминают будущие романы Стругацких «среднего периода», когда их интересовали прежде всего не политические, а этические вопросы. Это конфликт целей и средств, вызывающий ядовитое замечание:
От этой темы — «мафия добра» против «мафии зла» — тянется ниточка к одной из самых значительных (и нетипичных) для Воннегута книг: «Мать Тьма». Ни в одном из своих произведений он не приблизится до такой степени к психологизму в манере Достоевского.
Это вымышленная автобиография американца Говарда Кэмпбелла, который в годы войны сотрудничал с нацистами, работая в отделе пропаганды. Он вспоминает об этом в израильской тюрьме, в ожидании суда.
Ирония в том, что Кэмпбелл все это время на самом деле выполнял поручения американской разведки. Мы тут можем вспомнить Штирлица, а соотечественникам Воннегута определенно вспоминался герой куперовского романа «Шпион», о подлинном лице которого был осведомлен едва ли не единственный человек — Джордж Вашингтон. И даже после войны обелить шпиона невозможно: ни одна разведка не пожелает признать, какие средства ей приходится пускать в ход и какой ценой достигать своих целей.
Так же и в случае с Кэмпбеллом: кроме двух завербовавших его людей, только Рузвельт (в романе — Розенфельд) знает о его истинной роли.
Отличие от романа Купера в том, что в герое Воннегута нет ни следа идеализма или романтизации. А самое главное — он не может исполнять свою «миссию добра» отдельно от «миссии зла».
Обвинение настаивает, что пропагандист такого калибра, как Кэмпбелл, — «такой же убийца, как Гейдрих, Эйхман, Гиммлер или любой из подобных мерзавцев». И с этим трудно поспорить. Один из истовых нацистов признается, что обязан своими убеждениями именно пропаганде, которую вел Кэмпбелл: «Я понял, что почти все идеи, которые я теперь разделяю, которые позволяют мне не стыдиться моих чувств и поступков нациста, пришли не от Гитлера, не от Геббельса, не от Гиммлера, а от вас».
И сам Кэмпбелл тоже это понимает. Он размышляет, что палачи, подобные Эйхману, — скорее клиенты психушки, а вот он сам как раз из тех, кто способен различать добро и зло. Из тех, для кого создано справедливое возмездие.
Воннегут не старается деликатно обойти проблему целей и средств — и даже не подыскивает для своего героя оправданий, вроде беззаветного патриотизма, который побудил того же куперовского шпиона решиться принести на алтарь родины все, вплоть до доброго имени и чести. Судьба Кэмпбелла определяется отчасти случаем, отчасти общим складом его характера.
Единственное, что делает этого довольно заурядного человека необычным, — он не считает, будто слова «объективная необходимость» могут обелить его хотя бы в собственных глазах. И этим Кэмпбелл выгодно отличается от очень и очень многих людей, занимающих гораздо более видное положение.
Воннегута зачаровывала и пугала неразделимость добра и зла в истории человечества. И в следующем романе — «Колыбель для кошки» — эта тема возникает в связи с двумя крупнейшими феноменами цивилизации: Наука и Религия.
Один из героев романа, выдающийся физик Хонникер, всецело поглощен наукой («люди были не по его специальности»). Хонникер создает «лёд-9» — вещество, вызывающее каскадную реакцию кристаллизации воды в новую конфигурацию льда с температурой плавления 45,8°C. Образцы «льда-9» попадают в разные руки, после чего конец света остается просто вопросом времени. «Над чем бы ученые ни работали, у них все равно получается оружие».
Далее действие романа переносится в нищую республику Сан-Лоренцо, расположенную на островке в Карибском море. Республикой правит жестокий диктатор — «папа Монзано». На острове есть и свой почитаемый святой — Боконон, создавший учение любви и согласия (в его описании проступают черты движения хиппи). Несмотря на то, что «боконизм», по крайней мере формально, запрещен под страхом жестокой смерти, его тайно исповедуют все граждане Сан-Лоренцо.
Более того, под конец выясняется, что его тайно исповедует и сам диктатор. Видимое противостояние двух принципов оборачивается их парадоксальным симбиозом. Жизнь островитян остается такой же убогой, но люди уже меньше думают об этой страшной правде:
В «Колыбели для кошки» автор вводит несколько слов собственного изобретения, которые позже будут то и дело возникать в его романах и эссе. Одно из этих слов — фо́ма — обозначает утешительную ложь, которая делает жизнь человека легче, хотя не способна ничего исправить или предотвратить.
Да и что можно исправить в мире людей с перевернутыми мозгами? В лаборатории, где создается страшнейшее в истории человечества оружие, его создатели между делом обсуждают историю убийцы, повешенного в 1782 году, и возмущаются: этот мерзавец даже не раскаялся!
Два других придуманных писателем слова обозначают истинную и ложную формы объединения. Первое из них, карасс, — группа людей, неведомо для себя служащих исполнению некого Промысла. Второй — ложный — тип объединения Воннегут назвал гранфаллоном. Гранфаллонами для него в равной степени являются и всевозможные клубы, и профессиональные объединения, и партии, и особенно — «любые нации в любом месте в любое время». Следовательно, каждый человек знает все гранфаллоны, к которым принадлежит, — но ничего не знает о своих карассах.
Двусмысленные реплики Воннегута временами позволяют слову автора как бы просвечивать сквозь слово персонажа. Например, в той же лаборатории, где разрабатывается оружие тотального уничтожения, случайная гостья кокетничает: она ничего в этом не понимает, она столько пропустила в школе!
Стоит отметить, что «Колыбель для кошки» Воннегут писал в начале 1960-х, когда энтузиазм от научных достижений как раз был на подъеме. Писатель не отрицает огромные возможности науки (он и сам имел техническое образование) — просто обозначает их границы:
В романе «Дай вам бог здоровья, мистер Розуотер, или Не мечите бисера перед свиньями» Воннегут сделал довольно горькое замечание о судьбе тех «очень редких в наше время индивидов, которые, даже достигнув биологической зрелости, все-таки еще по-детски пытаются любить ближнего и помогать ему». Им грозит «самаратрофия» (неологизм, произведенный автором от евангельского «доброго самаритянина») — «подавление всем сознанием пациента излишне громкого голоса совести».
У Воннегута много «сквозных» героев, которые кочуют из одной книги в другую. Мистер Розуотер тоже относится к их числу — в следующем романе Воннегута он замечает: абсолютно все, что надо знать о жизни, есть в книге «Братья Карамазовы» писателя Достоевского. — Но теперь и этого мало, — добавляет он.
Этим романом стала «Бойня № 5, или Крестовый поход детей», самая знаменитая книга Воннегута, написанная по личным впечатлениям автора — бывшего солдата второй мировой войны. «Бойня № 5» окончательно обеспечила писателю репутацию «черного юмориста».
Чтобы проникнуться содержанием понятия «черный юмор», хватит одного примера. В романе описана бомбардировка Дрездена авиацией союзников — уничтожение города и 135 тысяч мирных жителей, не имевшее ни малейшего военного смысла. А в финале на развалинах Дрездена расстреливают за мародерство пожилого пленного, который выносит из руин старый чайник.
В начале романа автор-повествователь, который выступает как действующее лицо, с подчеркнутым простодушием (это фирменный стиль Воннегута) замечает:
Только и всего. Пара пустяков, в самом деле. Вот только слов что-то не хватает.
И всякий раз после описания очередной дикой и нелепой смерти (а как-то так получается, что все смерти здесь — дикие и нелепые) рассказчик приговаривает:
— Вот такие дела.
Центральный персонаж книги — американский солдат Билли Пилигрим, робкий и апатичный юноша. У него был прототип из сослуживцев Воннегута, но очевидно, что во многом Билли является еще одной «проекцией» впечатлений самого автора.
«Бойня № 5» при беглом взгляде может тоже показаться романом фантастическим, хотя бы наполовину: Билли похищают инопланетяне с планеты Тральфамадор, он совершает невероятные прыжки по времени, и т. д. Но ПТСР — это меньшее, что может предложить человеческая психика в качестве реакции на то, что творят люди вполне разумные и вменяемые.
После войны Билли вроде бы вписывается в мирную жизнь, находит себе работу, женится; у него рождается сын. Идут годы. На стене кабинета Билли висит в рамочке знаменитое утешительное изречение:
В одном из эпизодов романа между повествователем и режиссером происходит такой диалог:
«Бойня № 5» была занесена в США в список «вредных книг» и изымалась из библиотек.
Как говорил Воннегут — вот такие дела.
Так что одним из авторских alter ego становится сквозной персонаж — писатель Килгор Траут. Его не желают ни издавать, ни читать: истории Траута абсурдны, пессимистичны и циничны; но действительность тем не менее ухитряется обставить их по всем пунктам. В романе «Завтрак для чемпионов, или Прощай, черный понедельник» серия разрозненных кадров, персонажей, историй пропущена через призму остранения — прием, заостряющий абсурдность. В намеренно наивной манере (и даже в сопровождении примитивных картинок), мимо идеологических «интерпретаций», рассказывается о вещах больших и малых:
• о человеческой расе, обожающей своих детей и оставляющей им в наследство загаженную, разграбленную планету;
• о потомках морских пиратов, похваляющихся тем, что они в 1492 году «открыли» материк, где уже жили миллионы людей, уничтожили этих людей и стали для всего мира факелом свободы;
• о рандомном художнике, которому заплатили 50 000 долларов «за то, что он налепил кусок желтой ленты на кусок зеленого холста»;
• о рандомной учительнице английского, которая ставила ребятам плохие отметки, «когда они не умели разговаривать как английские аристократы перед первой мировой войной», —
и так далее, и тому подобное. «Двоемыслие» (как назвал этот феномен Оруэлл) прививается человеку с первых шагов в жизни — и вовсе не является, по мнению Воннегута, некой исключительной прерогативой тоталитарного «социализма»:
В фарсовом романе «Балаган, или Конец одиночеству» (от которого всего один шаг до будущих постмодернистских гротесков Саши Соколова) герой резюмирует:
Еще одну больную тему Воннегут затронул в романе «Рецидивист» (он же «Тюремная птаха») — язвительном разоблачении демагогии насчет «общенародной собственности» и «свободного предпринимательства». Неизвестно почему, но растет исключительно благосостояние миллионеров, которые становятся миллиардерами, да и федеральное правительство себя не забывает: бюрократия, она, знаете ли, дорого обходится, а «новейшие виды вооружения» — и того дороже. А куда же мы без них — мировой порядок надо поддерживать или нет? То-то и оно.
Интонация — в точности как у Лескова в «Левше»…
Действие романа «Малый не промах» происходит в городе с «обобщенным» названием Мидлэнд-Сити (как бы «город посреди земли»). Два происшествия, отделенные большим промежутком времени, несопоставимые по масштабам и последствиям, сцепляются прихотливо петляющим сюжетом — и сверхзадачей автора.
Это роман об отношениях случая и закономерности, вины и ответственности.
С одной стороны — мальчишка, по безалаберности случайно убивший беременную женщину, и его непутевый отец, который когда-то поддержал юного Адольфа Гитлера (тогда еще неудачливого начинающего художника).
С другой стороны — военные, которые используют захолустный городишко для испытания нейтронного оружия, и правительство, деловито торгующее урановыми отходами: если что-то можно продать, это нужно продать!
Этот небесспорный вывод делает из своего печального опыта бывший мальчишка.
А правительство?
Конечно, оно тоже делает выводы! Обезлюдевший город, по которому теперь бродят туристы, в посрамление скептикам показывают в кинохронике: пусть все видят, что нейтронная бомба совершенно безобидна! А президент находит, что в опустевших так кстати домах будет очень удобно разместить иммигрантов — дешевую рабочую силу:
Свой вариант экологической антиутопии Воннегут дал в романе «Галапагосы». Это гротескная история группы людей, которые оказались выброшенными на остров после кораблекрушения — и убереглись от охватившей мир вирусной инфекции, сделавшей всех людей бесплодными.
Выжившая группка островитян со временем эволюционировала, превратившись в ластоногих существ, — впрочем, по мнению автора, ласты уж всяко полезнее человечеству, чем пресловутый «большой мозг», обладающий печальной склонностью обманывать своих владельцев. Мнения руководят поступками людей не меньше, чем реальные факты, «будучи при этом подвержены таким внезапным изменениям, которых факты претерпевать не в состоянии». И до сих пор человеческий мозг безусловно преуспел только в изобретении разнообразных путей самоуничтожения.
Так что ласты для человечества — хотя бы небольшая гарантия безопасности:
Название романа «Синяя Борода» отсылает к знаменитой сказке, но убитых жен там нет. Хотя есть тайна, хранящаяся в закрытом сарае. И принадлежит она художнику, потому что герой этой книги — друг Джексона Поллока, художник-экспрессионист.
Так к прежнему спектру своих тем Воннегут подключает тему искусства.
И у художника, и у писателя есть свои тайны: то, что становится основой их творчества, его излучающим импульсом. Для Воннегута, как и для его героя, и для всех мужчин из его окружения, таким опытом стала сначала Великая Депрессия, а потом — война («по одной войне в каждые руки»). Едкий — в типично воннегутовской манере — парадокс об «информационном обществе»:
Да и сама грань между войной и миром начинает как-то расплываться. Своим глазом художника воннегутовский герой оценивает АЭС:
Человека осваивает и подчиняет себе реальность, после чего средства освоения и подчинения начинают энергично вытеснять его из этой самой реальности. В романе «Фокус-покус» этот мотив иронически заострен параллелью между колледжем и находящейся прямо напротив него тюрьмой. Тюрьма, кстати, вполне современная, гуманная — даже с телевизорами. И уже мало чем отличается от мира вовне:
Я, — скромно замечает рассказчик, — не собираюсь предлагать реформы или перестройки. Я считаю, что любая форма правления — «это то, что сегодня решают делать люди, которым принадлежат все деньги: в трезвом или в пьяном виде, в своем уме или вовсе без ума».
Как выразился Воннегут в одном интервью, — если вы верите, что политические лидеры в своих действиях руководствуются состраданием к невзгодам собственного народа, — «можете сделать символом нашей политики Санта-Клауса».
Так может быть, вовсе не человек является конечной целью эволюции? Возможно, люди — просто промежуточное средство, позволяющее обеспечить суровые и жесткие условия для естественного отбора, скажем, микробам? Выведется в результате такого отбора какая-нибудь сверхустойчивая форма космических микробов, которые будут способны обитать за пределами Земли, — вот она-то и станет венцом творения. Для ускорения процесса надо только «делать еще более эффективное оружие при помощи Физики и Химии». С этим у человечества тоже не заржавело!
Последний роман Воннегута — «Времетрясение» — при поверхностном взгляде, опять же, может показаться «таймтрэвелом» или некой версией «Дня сурка». Но автор, как обычно, использует фантастику только как средство привлечь внимание к нашей повседневной реальности и ее законам.
13 февраля 2001-го года происходит хронокатаклизм, в результате чего весь мир отброшен в 17 февраля 1991-го. Следующие десять лет человечество вынуждено переживать повторно, полностью осознавая это повторение, но без возможности что-либо изменить. А потом всех снова, как выражается автор, «накрыло свободой воли».
«День сурка», прекрасно известный любителям кино, показывал, как герой в итоге делает правильные выводы и меняет свое отношение к людям и стиль жизни. Нравоучительный посыл, так сказать.
А во «Времетрясении» весь сложносплетенный нелинейный сюжет подводит к мысли, которая формулируется только в одном-единственном месте, в двух фразах. Впрочем, не будь этих фраз, смысл романа остался бы тот же самый:
Проще говоря, катастрофа на самом деле ничего не меняет в нашей жизни: и до нее, и после нее люди бесконечно наступают на те же самые грабли.
Зачем им в таком случае свобода воли?
Уже упомянутый сквозной персонаж Воннегута, писатель Килгор Траут, действующий также и в этом романе, называет вторую мировую войну «второй неудачной попыткой западной цивилизации покончить с собой».
В целом картина складывается малоутешительная. Возможно, за счет того, что Курт Воннегут не предлагает готовых рецептов спасения. Впрочем, вокруг полным-полно желающих поделиться собственными рецептами — слушают их или нет, но дела наши идут как обычно. Как шли всегда.
Ну и зачем в таком случае суетиться с писательством? — спрашивает сам себя Воннегут.