Полый человек (гет)

Любой город становится чужим в сумерках, когда действительность зависает между днем и ночью.

Не отрекаются любя. Не отрекаются.

Так почему же она отреклась?

Драко поддел ногой пустой бумажный пакет из очередной маггловской забегаловки. Впервые ощущая пронзающее, режущее одиночество, он не хотел возвращаться домой. Он хотел просто вымотаться, идти вперед по городу, неважно, зачем и куда. Нащупав в левом кармане палочку, Драко выдохнул и презрительно скривил губы: в любом случае, врасплох его не застанут. Поттер не зря треплет о волне беспорядков: Кингсли понятия не имеет, как управлять сообществом. Когда нечего жрать, пойдешь и грабить. Драко не испытывал голода, но зато он великолепно понимал голод, пульсирующий в сердце. Любой голод нуждается в насыщении. Кому-то нужна еда, а кому-то — всего лишь любовь.

Драко свернул с Пикадилли и пошел по Сейнт-Джеймс-стрит в сторону парка.

На старых улочках часто встречались небольшие маггловские магазины: он шел, рассматривая странные вывески, полустертые буквы бывших владельцев. В старых магазинах всегда пахло чем-то затхлым, умершим, но знакомым. Старое всегда было безопаснее.

Драко остановился у витрины, размышляя, как пахнет внутри странного магазина с круглыми черными дисками размером с большое блюдо.

— Послушайте, мальчик,

Вам кто-то нарушил душевный покой?..

Нарушил. Истоптал. Отнял.

Странные маггловские песни. Все одинаковы. Все равны. Странное осознание истины.

Драко свернул на Чаринг-Кросс, пытаясь вспомнить, где дом Монтегю. Кажется, недалеко от Косого переулка? Да плевать на него. Прийти в дом, взять ее за руку и сказать — что?

Молчание. Пустота. Полость. Ей это уже не нужно. Она свободна.

Косой переулок был уже пуст: в сентябре здесь всегда было малолюдно. Прибыльным оставался только «Котел». Драко усмехнулся, проходя мимо магазина Фортескью: хозяин уже давно — разложившийся труп. А мороженое все так же едят, лижут, посасывают, не замечая бьющего в нос трупного запаха. Мадам Малкин тоже сдала. Дочь упекла ее в дом для престарелых. Кому нужна помешанная на шитье старая бабка. Олливандер умер недавно. Палочки теперь делают мало. И продают втридорога. В дивном новом мире все должно быть новое.

В магазине не-близнецов Уизли оказалось шумно. Душно. Приторно. И одновременно невыносимо уныло. Рыжий не-близнец с сияющим тупостью лицом раскладывал какие-то красно-зеленые свертки по полкам. Лимонного цвета занавески были покрыты дохлыми мухами. У кассы, где близнец орудовал неуклюжими ручищами, толпились дети.

Драко тихо вдохнул спертый воздух, словно проверяя: не отравлен ли он. Рядом с кассой фиолетовое пластмассовое дерево указывало в разные стороны магазина. «Блевотные батончики» — направо, «Амортенция» — налево, «карликовые пушистики» — прямо и наверх, «канареечные помадки» — справа у кассы.

Драко пошел налево. Банально. Зато честно.

В синих пузырьках томилась ненастоящая любовь. Амортенция сама по себе была поддельным чувством, а здесь ее подделывали вдвойне. Мерзко. Не купить любовь — ни за жизнь, ни за смерть, ни за горсть серебра.

— Рон!

Драко обернулся: растрепанная Грязнокровка бесцеремонно растолкала детей и оперлась локтями о прилавок.

— Я занят, Гермиона.

— Всегда.

— Я не могу бросить Джорджа, а спрос…

— Плевать мне на Джорджа и на спрос, — Грязнокровка явно отчаялась добиться счастья от этого рыжего призрака, игравшего в мертвого брата. — Пойдем домой, Рон. Я хочу домой. Я не могу метаться между тобой и работой.

Рыжий пожал плечами, продолжая раскладывать свертки.

— Иди без меня. Я здесь переночую.

Некоторое время она молча хватала ртом воздух, напоминая рыбу с волосами. Потом заметила Драко. Схватив его за предплечье, она с силой выволокла его на холодную улицу. Он не стал сопротивляться.

— Не заходи сюда больше, — она задыхалась, смотря в его серые одинокие глаза. — Только ты еще остался свободным. Убирайся отсюда.

— Асторию не видела? — он разлепил губы, думая, что лучше бы Рыжий знал, что она изменяет ему с Крамом. Любая бы изменила. — Вали ты от него, Грейнджер.

— Уизли. — Грязнокровка лучше подохнет, как рыба на суше, но не бросит этого безнадежного призрака. — Мне некогда знать, где твоя Астория.

— Как поживает Крам? — лениво сощурился Драко.

Грязнокровка не покраснела. Не побледнела — спокойно осталась сама собой.

— С переменным успехом, знаешь ли.

— Канцеляризмы. Вот в чем твоя беда, Грейнджер — сплошные канцеляризмы, — Драко пошел к Лютному переулку. Здесь больше ничем не торговали, и дома, теснившиеся по сторонам, смотрелись еще более уныло, чем раньше. «Горбин и Бэнкс» работали в Кардиффе, под прикрытием Министерства. До чего можно опуститься.

Хотелось есть — но чисто. Золото оттягивало карман. Придется тратить.

Ее нужно найти. Только где?

В «Единороге» не осталось пустых столов, ведь новоявленные золотые аристократы подобострастно повторяли за Поттером. Драко поморщился от ударившего в нос вкусного запаха жареной курицы. Золотой мальчик помахал ему рукой из-за дальнего столика. В этом взмахе даже чувствовалась какая-то радость. Идиот.

— Пить будешь? Я закажу пирог с лососем, — Джинни вздернула нос. Рыжие волосы неприятно лезли в грязную тарелку с остатками растерзанных креветок.

— Иди к черту, — посоветовал Драко, раскрывая меню. — Я буду виски. И горячее.

Джинни фыркнула и махнула рукой официанту. Поттер поправил сползшие на потный нос очки и тяжело вздохнул. Драко посмотрел на него исподлобья: что у них сегодня? Секс? Только ужин? Секс и ужин? Ужин и нотации?

Официант услужливо склонился над их столиком.

— Вы снова не с ними, мистер Малфой?

— Да. Мне кофе и тыквенный пирог.

Джинни приподняла выщипанные брови. Или их просто сдуло ветром. На квиддичном поле такие безжалостные ветра.

— Ты хотел виски.

— Ты глуховата, жена героя. — Драко откинулся на спинку стула и подмигнул Золотому мальчику. Небольшая мужская поддержка. Поттер снова поправил очки.

— Я так рада, что мы выбрались посидеть, — Джинни провела рукой по его гладко выбритой щеке. — Я так тебя люблю, Гарри.

Он устало смотрел в ее лицо и сияющие глаза, потом негромко ответил:

— Я тоже люблю тебя, Джинни.

Какая приятная ложь, пожалуй, такую и не встретишь в этом призрачном городе, покрытом бурым туманом. Драко это развеселило. Он смеялся, булькая горлом, несколько неловких минут, потом резко поднялся и ушел. Как только принесли заказ.

Где она может быть? В доме Монтегю.

Бесцельно ходить по Лондонским улицам — вот и все. Искать ее, зная, где она. Так нелепо.

Полые люди всегда нелепы. Чучела неуклюжи.

Нигде нет счастья. Ни у кого. Если у всех его нет, так зачем его хотеть?

— Эй, Малфой, — на узкой улице его дернули за рукав. — Стой. Женщина нужна?

Он остановился, разглядывая ее лицо. Непривычно накрашено и странно довольно.

— Патил. — с ней же Поттер ходил на Святочный бал. — Одна или вдвоем?

Парвати откинула густые волосы назад. В ее черных глазах промелькнула ярость.

— Одна. Падма замуж вышла. За Макмилана. Знать меня не хочет. Так тебе женщина нужна?

Драко отрицательно мотнул головой, чувствуя, как тошнота подступает к горлу.

Камни, камни, камни. Нет воды нигде.

— Я ищу девушку. Пару галеонов хочешь?

Парвати обиженно вскинула голову. Ее горбатый восточный нос показался свиным пятачком.

— Я работаю честно, Малфой. Это ты всеобщая шлюха, продающаяся за деньги.

Драко пожал плечами. Полый. Из него выжали все эмоции, всю воду, всю силу. Он искал ее, хотя знал, где она. Потеряна. Ходить по улицам. Ходить.

И он ходил. Он искал счастье, которому можно было бы завидовать. Он видел многих.

Одинокую седую МакГонагалл, выходившую из «Котла». Финнигана с семьей — его жена несколько месяцев изменяла ему с Томасом. Бездетного Слизнорта, уныло жующего вялые губы. Лаванду Браун под руку со слизеринцем — вполне счастливым. Разумеется, откуда ему знать, что Рыжий завален письмами в розовых сердечках, от которых разит дешевыми духами?

Никто не счастлив.

Только Блейз, которому плевать на людей. Но не всем повезло родиться Блейзами. Только Блейзу. Какой же бред…

Драко прошел вдоль набережной, смотря на покачивающие в холодной воде, подернутой туманом, разноцветные листья.

Слишком много лиц. Пустота. Хотелось спрятаться, зарыться в собственную бесцветную солому и уснуть. Как медведь, до весны. А еще лучше — до счастья. Есть ведь такое время года.

Он добрел до Гайд — парка и сел на скамью с потрескавшейся белой краской. Тихо шумела листва в кронах. Никого. Воробьи деловито сновали по гравию в поисках намеренно упавших крошек.

Драко закрыл лицо руками и тяжело выдохнул в ладони.

Если бы превратиться в статую. Не в Нельсона — на нем слишком много дерьма, а во что-нибудь неприметное, но непременно малфоевское. Что устроит всех. Где-нибудь на углу.

Подальше от других статуй, чтобы только тишина вокруг — и одиночество.

— Почему дядя плачет? — детский шепот неприятно вырвал его из раздумий.

— Дядя не плачет, а устал, — звонкий женский голос разбил тишину. — Сэр, с вами все в порядке?

Драко кивнул, не отнимая рук от лица. К черту, к черту.

— Дядя плачет, — упрямо заявил детский голос.

Драко посмотрел на него сквозь щель между пальцами и криво улыбнулся. Светловолосый мальчик теребил лошадку в пухлых руках. Вот такого же мальчика убила Паркинсон. Она никогда не любила вопросы и детей. А как иначе познать мир? Не ошибкой — только вопросом.

— Я устал.

Женщина села рядом с ним на скамью и сочувственно вздохнула, заправляя за ухо выбившуюся прядь темных волос. Она была молода, похожа на Асторию своей хрупкостью и странной неземной легкостью. И светилась изнутри. Ее темно-коричневое пальто было в каких-то белых каплях.

— У вас опустошенный голос.

— Я не пустой. Я полый, — отозвался Драко, рассматривая ребенка. Он бы не вынес убийства. Откуда в ней столько жестокости?

Женщина склонила голову набок, с интересом смотря на него.

— Тем лучше для вас, — заметила она негромко. Ветер зашелестел листвой клена. — Заполните себя кем-нибудь. Вы ведь ждете ее.

— Кого? — отрешенно спросил он, глядя на землю. Холодно. Пусто. Где она?

— Вашу девушку, — женщина поправила ребенку шапочку.

— У меня ее нет.

— Значит, будет.

— Вы счастливы? — голос прозвучал резко. Если счастья нет, жизнь бессмысленна. Тогда остается уехать. Навсегда. Прочь. От туманного вечного города и Золотой паутины Поттера. — Ну?

— Очень, — женщина покраснела, словно вспомнив о чем-то, поднялась и взяла ребенка за руку. — Я очень счастлива. Поверьте. Всего доброго, сэр, и да храни вас Господь. Нам пора ужинать, да и папа нас заждался. Au revoir!

Драко провел руками по влажным волосам. Потом снова закрыл лицо руками. Значит, есть. Нужно было идти. Искать. Но он больше не мог. Он всю жизнь ошибался. Всю жизнь опаздывал. Он был чучелом, и одновременно — оторванным листком, который жаждал прилипнуть к теплой щеке. Сил больше не осталось.

Сидеть. Сидеть. Превращаться в статую.

Тишина. Ветер. Холод. Сырость. Одиночество.

Безбожно.

А магглы умели быть счастливыми — в этом неуютном городе, под туманом, в дожде, в камне.

Если в нем умрет Малфой, то кто останется?

Безвременье.

И ветер.

* * *

Он заметил ее не сразу, приняв за статую, которую давно разбили.

Она стояла выпрямившись, слегка приподнявшись на цыпочках, обхватив плечи, и вся ее худая фигура и выдавала напряжение, словно она изо всех сил вслушивалась в вечернюю тишину. Выражение лица оставалось скрыто под широкими полями серой шляпы.

Драко протянул руку и коснулся ее плеча. Просто проверить, что она — призрак.

Не бывает.

В его саду, на ступенях его дома?

Не бывает.

Астория медленно подняла на него глаза. Он сразу узнал их — ее глаза. Преданные, любящие, зовущие. Она вдруг стала тяжелой, осязаемой, цельной. Очерченной, а не схематичной. Мягкие, расплывчатые линии наброска стали черными, совсем четкими. И он вдруг понял, что сдерживало ее все их проведенные ночи. Он сам. Его нелюбовь. Его отрицание ее. Их обоих, их — как единого целого. Потому что она сама и была его любовью. Признать это тогда он не мог. Тогда это было глупо и унизительно, потому что в его душе было только безразличие, а в голове — бесцветная солома.

Драко протянул руку и коснулся ее щеки.

— Астория.

Она поколебалась мгновение, пристально глядя в его глаза, и, подняв руку, нежно коснулась его ладони.

— Драко.

Он смотрел, как трепещется под ветром небесно-голубая лента на ее шляпе. Тонкие черты ее лица казались особенно нежными и трогательными в сумерках. Зачем он ушел от нее?

И почему она отреклась от него?

И снова осень. Снова они встретились в осени.

Астория смотрела в его глаза: просто, не свысока, изучая выражение его лица, словно пытаясь найти какой-то ответ на незаданный вопрос. Потом она отпустила его пальцы и тихо сказала:

— Пойдем.

Драко пошел вслед за ней, не отрывая взгляд от худеньких выпрямленных плеч. Все вокруг стало размытым, и только фигура Астории оставалась четкой, вырезанной из темного мрамора.

Потом он поравнялся с ней и заглянул в ее лицо. Она смотрела перед собой, плотно сжав тонкие губы, которые нестерпимо хотелось поцеловать. И Драко взял ее за плечи, оставил и повернул к себе.

— Пожалуйста, не надо, — Астория отвернула голову, уклоняясь от поцелуя, и в ее синих глазах он прочел какую-то странную обреченность. Он не знал, что сделать, чтобы она принадлежала только ему. Он не знал, как снова сделать ее своей.

— Будь со мной, — произнес он тихо, взяв ее за руку.

Астория взглянула на него из-под полы шляпки. Молчание. Удивленное молчание, словно она ожидала от него чего-то другого.

Потом присела на старые, заржавевшие качели и обхватила пальцами железные цепи.

Драко вдруг опустился на колени перед ней. Она принадлежит Монтегю. Как она только живет с этим пузатым мерзавцем? Чужая женщина всегда манит.

Только Асторию он любил.

— Ты знаешь, что мир разноцветный? — тихо спросила она и провела ладонью по его волосам. Драко вздрогнул. — Ты просто должен захотеть увидеть.

— Ты нужна мне.

— Я так долго мечтала о том, что ты скажешь мне это, — Астория убрала руку. — Я была всего лишь незаметной девочкой с известной фамилией и красивой сестрой. И я никому не была нужна.

— Я читал твой дневник.

Она вздрогнула и вскинула голову.

— Это низко.

— Да, — Драко сжал губы. — Разве я могу поступать по-другому? Думаешь, я умею?

Ты же уверена, что я люблю только себя.

Астория отрицательно покачала головой.

— Ты тогда бы не нашел меня. Но ты меня искал.

— Зачем ты вышла за него?

— За кого?

— Будь милосердной хотя бы, — Драко поцеловал ее колено. — Как Поттер.

Астория закрыла глаза и подняла голову, вдыхая тяжелый, ароматный воздух осени. В тишине едва слышно шумел ветер в пожелтевших кронах деревьев. Вечер уже наступил. Холод, почти ледяной, заставлял листья обреченно трепетать, сворачивать рыжие края.

Темно-желтые, янтарные окна дома не грели, даже не манили к себе, только равнодушно смотрели в вечер.

— Я люблю тебя, — произнесла Астория сквозь зубы, выдавливая слова, разбивая в осколки гордость. Гордость, оставшуюся от Гордыни. Осколки не ранили. Они таяли в крови. — И я свободна. Дафна тебе солгала.

Драко некоторое время сидел неподвижно, смотря на ее маленькие гладкие колени, не закрытые коротким пальто. Потом поднялся.

Ее синие глаза были закрыты. Ее бледно-розовые губы оказались едва теплыми. И ее белые от холода пальцы с отчаянной силой сжали его запястья.

* * *

Полый человек огляделся по сторонам: мир оказался разноцветным. Полый человек знал, что такое быть предателем. Что значит презирать себя. Что значит быть трусом. Полый человек был каждым из них. Он был всем — с мешками золота в сейфе Гринготтса, и ничем — с неумением жертвовать и отдавать, он был набит соломой предрассудков, высокомерия и навязанных мнений. Он был игрушкой и легкой добычей.

Себя — в другом.

the End