Методика Защиты (гет)

Она идёт по платформе Хогсмида, с упоением вдыхая вечерний сумрак. Блестящие бока Хогвартс-экспресса в темноте кажутся малиновыми. Платформа на удивление пуста, но Росауре так радостно, что хочется танцевать, и она уже пускается с разворота в весёлый пляс, как кто-то окликает её… У вагона стоят мальчик и девочка, и она спешит к ним, уже зная, что дело дрянь, а ноги, секунду назад готовые шагать в стремительных па, вдруг свинцом наливаются, и каждый шаг даётся небывалым трудом, и Росауру настигает смятение: она теряет время, непростительно много времени. Когда она добирается до детей, то видит: мальчик не просто бледен — его лицо, точно придушенное, синюшное. С лиловых губ капает кровь. Росаура пытается оттереть её, но та льётся всё гуще, черней. Она упрашивает мальчика поднять взгляд, но глаза его закатились. Над ними стоит девочка, неожиданно высокая, и повторяет: «А мы вас искали, а мы вас ждали, а вы не подошли, а мы не смогли вас найти, а мы вас ждали, а вы… а вы…» Росаура оглядывается, вместо девочки над ней возвысился Дамблдор, за его спиной — мадам Помфри, мадам Трюк, Слизнорт… «А вы… а вы… Мальчик был бы давно мёртв… мальчик давно мёртв… мальчик мёртв… мёртв…» Росауру стискивает ужас. Она берёт мальчика на руки — а тот очень тяжёлый и весь будто растекается чёрной вязкой жижей, но она бежит, прижав его к груди, прочь от немилосердных слов: «Мальчик мёртв… мёртв…» Они ошибаются, ей просто нужно найти кого-то, кто сможет вылечить его. Кто-то опытней и мудрей, сильнее и храбрее, тот, чьё место она заняла по дурости… Вон он, стоит прямо на железнодорожных путях, неподвижен, словно камень, только полы тяжёлой чёрной мантии чуть вздымаются. Отчего-то Росауру влечёт к нему, хоть она до сих пор не может разглядеть его лица. Кажется, на голове его капюшон… Страх бьётся в груди, а ноги сами несут ближе, ближе, но нет, не капюшон — густые волосы до плеч, лицо — знакомое, очень суровое, но разве можно было его спутать с черепом!.. Жёлтые глаза глядят с подозрением. Она просит его о помощи, уж он-то должен, уж кто, если не он!.. Но чем ближе она к нему, тем выше его каменная фигура, и она больше не может видеть его лица. На её мольбы он говорит: «И детей Пожирателей защищать хочешь?» А в ней только бессильная злоба и сокрушительный страх. Мальчик в её объятьях — точно глыба льда. Заливаясь слезами, она кладёт его на щебень и рельсы, вновь совершенно одна, достаёт палочку, желая хоть как-то его согреть… Но родная палочка остаётся в руке бесполезной деревяшкой. Теперь не страх захватывает Росауру — ужас. Она выкрикивает заклятия, но всё без толку, и тогда мёртвый мальчик открывает глаза, а лиловые губы кривятся в надменной усмешке: «Маггловыродка».

Росаура очнулась от нестерпимой боли в груди. Мокрый холод, который касался её рук, оказался влажной наволочкой: вся подушка была залита слезами, которые всё текли и текли по щекам. Ощущение страха, обиды, бесконечной вины не спешили отступать, хоть Росаура давно уже обвела взглядом свою маленькую спальню, убедила себя, что всё это был сон, просто дурной сон, сосчитала до двадцати семи, но вскоре бросила… Она заставила себя подняться и пройтись до окна. Просто дурной сон, повторяла она, просто Слизнорт не прислал зелья без сновидений, по забывчивости, а может, обиделся на слишком откровенные расспросы… Просто… она едва сдержала отчаянный стон. Почему вы все бросили меня, хотелось кричать, почему вы все надменные, гадкие, невыносимо правильные, да будь он хоть сыном Волан-де-Морта, разве можно стоять столбом и…

Росаура спохватилась, что гневается на смутный образ, пришедший к ней в тягостном сне. Рассудить здраво, что он мог иметь общего с настоящим человеком!..

Отец серьёзно относился к снам. «Сны — это правда о нас, самая неприглядная. «Моим учителем был сон», помнишь, дорогая? На сны нельзя надеяться, их следует опасаться. Нужно стараться, чтобы их правда не претворилась в реальность». Впрочем, чего ещё было ожидать от человека, который написал диссертацию по пьесе с названием «Жизнь есть сон»⁽¹⁾, и по случаю наградил дочь именем героини этой пьесы.

И в чём же правда этого сна?

«Я просто волнуюсь из-за встречи с родителями, — сказала себе Росаура. Но тянущее беспокойство в груди не отпускало уже четверть часа. И она призналась: — А ещё я просто злюсь, что он до сих пор мне не написал».

Такое откровение поразило её саму. Какая же нелепость… Ущемлённое самолюбие порождает лютый ужас, ну надо же! Она заставила себя посмеяться, но заснуть больше так и не смогла. Часа три она вела сама с собой бессвязный разговор, уверяя себя в каких-то прописных истинах, но так и не нашла и в самом разумном доводе, который звучал голосом отца, никакого утешения. Порыв написать… кому бы то ни было… Росаура окрестила «жалким», обругала себя наивной дурой и разозлилась ещё больше.

С утра Росаура с остервенением подбирала мантию и остановилась на очень закрытой, тёмной, будто сразу — на похороны.

— Дорогуша, — посетовала ей мадам Трюк за завтраком, — не будешь кушать — станешь новым призраком, а у них там своя банда, они новичков не жалуют.

«Новичков нигде не жалуют», — чуть не огрызнулась Росаура. Но вместо того выдавила:

— Я когда волнуюсь, н-не могу.

— Глаза закрой и ешь, — обрубила Трюк. — Засеки вон две минуты, — она бросила на тарелку Росауры котлету, — чтоб за это время, — подкинула пюре и помидоры, — вся тарелка была чистая, — и добавила жирный кусок селёдки.

Росаура пыталась сопротивляться, но Трюк рявкнула:

— На старт, внимание, марш!

Чуть не плача, Росаура принялась запихивать в себя котлету.

— Жуй-жуй только тщательно, — увещевала Трюк.

Быть может, забота Трюк и придала Росауре физических сил, и по лестницам она бежала до класса вполне бодро, но волнение никуда не ушло, и теперь её мутило, а запах селёдки точно въелся под ногти.

Росауре казалось, что она готова к худшему, но она не ожидала, что первый же урок с второкурсниками-гриффиндорцами окончательно выбьет её из колеи.

Всего девять человек, но ощущение, будто класс заполонила орава обезьян. Вертлявые, непоседливые, они не могли усидеть на месте ровно дольше пары секунд. Крикливые, беспардонные, они постоянно что-то говорили, смеялись, спрашивали, а когда Росаура пыталась вслушаться в вопрос и ответить, тут же перебивали, передразнивали, чем окончательно выводили её из себя. Она пыталась призвать их к порядку — её голос, неожиданно тихий и слабый, тонул в гомоне будто не девятерых ребятишек, а толпы болельщиков на квиддичном матче. Она совсем не хотела кричать на них, но пару раз пришлось, что принесло, однако, противоположный эффект: сорванцы ещё больше раззадорились. Росаура испугалась, что будет, если она разрешит им достать палочки… Пусть некоторые не спрашивали разрешения: между двумя мальчишками уже вился дымок, но поскольку с заклятиями они ещё не были толком знакомы, палочками они дрались на маггловский манер, а именно, пытались выколоть друг другу глаза. Росаура только спохватилась, а один мальчик уже стукнул другого по лбу, и у того под дикий крик прорезались козлиные рожки… Завизжали все. А когда разглядели, что произошло — заржали. Росаура кинулась разнимать драчунов, не зная, что делать с рожками, ведь магия была неведомая — какая-то вспышка детского произвола, а не вразумительное проклятие… Хуже всего было то, что юный рогоносец, секунду назад весёлый до визгливого хохота, уже заливался слезами в три ручья, и Росаура больше всего боялась, что ему действительно очень больно. Она уже подняла палочку, но вдруг её сковал страх: вот так раз, применишь магию к ребенку, а вдруг что?.. Это «а вдруг что» засело в её сердце занозой. Но поскольку коллектив бурно отреагировал на рожки уморительным смехом, то и сама жертва вскоре забыла о слезах, а все прочие, разгадав намерения Росауры, принялись упрашивать, чтоб она оставила Майку рожки. Майк, ты как, в порядке? Майк уже был горд своим примечательным внешним видом и убедительно кивнул. Рожки он всё ощупывал, и Росаура мрачно усмехнулась: и без магии их себе открутит. Мысль, как она отпустит со своего урока ученика с рогами, конечно, нервировала, но есть ли смысл посылать его одного в Больничное крыло, когда его здоровью, кажется, ничего не угрожает? На перемене сходит.

Но теперь Росаура приказала всем убрать палочки, совсем убрать, в портфель убрать, убрать, я сказала, мисс Крисби! И спустя пять минут добилась сносного результата. Достали тетради и чернила. Очень зря. Знала бы Росаура, к чему это приведёт, когда все разом полезли в портфели, не глядя принялись ставить полные чернильницы на трясущиеся парты… Снова визг, хохот, заляпанные мантии, а две девочки сообразили, что перманентный макияж — штука модная, и когда Росаура подбежала к ним, уже отметили друг друга боевой раскраской индейцев майя. Полностью отражает вашу суть, юные леди. Но они сочли укол за комплимент.

Росаура вцепилась в учебник как за спасательный круг. Записываем подвиды тёмных существ! В голову закралась шальная мысль, а не устроить ли наглядное представление пикси, минотавров, банши и кикимор прямо на примере учеников. Но куда там — за пять минут Росаура едва ли добилась того, чтобы у каждого в тетради появилась тема урока. Голос к тому времени она уже совсем сорвала. Это показалось ей весомой причиной, чтобы начать снимать баллы. Но ребятишек её угроза, даже приведенная в исполнение, мало напугала; особенно дерзкий мальчишка пожал плечами: старшие ребята за сложные задания набирают по двадцать баллов за урок, никто и не заметит, если профессор Вэйл поснимает хоть с каждого из них девятерых по пять баллов за дурное поведение, да и разве можно за громкий голос штрафовать серьёзней! Росаура, чтобы перевести дух, подошла к доске, желая записать нужную схему, чтоб у всех в тетрадях появилась она в точности, но тут же допустила жесточайшую ошибку: повернулась к классу спиной. Смех, нытьё, ой, а мне не видно! ком пергамента ударился в спину… Росаура испугалась, что у неё, чего вдруг, спина белая, вот они и ржут, но вскоре поняла, что двенадцатилетним балбесам повода для смеха не нужно: они просто ржут. Я, что, в стойле? Ответом было дружное ржание, блеянье и хрюканье.

Беда ещё в том, что у Росауры не было четкого плана! Она собиралась конспект с ними сделать и попрактиковаться в элементарных заклятиях, но под диктовку они не писали, а палочки были надёжно упрятаны в портфели, и упаси Боже вновь их расчехлять! Хоть с доски срисовывали, это давало краткую передышку, но как этим занять оставшийся час? Росауре казалось, что она уже вечность в этом шумном балагане, бегает от парты к парте, проверят правильность зарисованных схем, а пока она склоняется к одному ученику, на другом конце класса уже машет ей рукой следующий, и за ту минуту, пока она добирается до него, он уже от скуки успевает вылить чернила за шиворот своему соседу…

Когда прозвенел колокол, и гриффиндорцы повалили вон, даже не попрощавшись, Росаура ещё минуту стояла посреди класса, точно оглушённая. Итак, класс покинул один козлик, двое индейцев, мальчишка в насквозь промокшей мантии, ах, да, ещё была девочка, которая методично отщипывала кусочек бумаги из конца тетради и отправляла в рот… Осознав, что в таком виде они сейчас предстанут перед другим учителем, и тот ведь обязательно спросит, какого книззла… Росаура рухнула в профессорское кресло. Ей, конечно, надо было привести их всех в порядок. Убрать эти чёртовы рожки. Почистить им мантии. И не позволять той сумасшедшей кушать бумагу! Но, Господи…

Как она дожила до обеда, Росаура не помнила, а на обед снова не пошла. Котлета, которую запихнула в неё мадам Трюк, всё ещё отравляла жизнь, но с каждым часом Росауру всё больше давила паника: когда же настанет встреча с родителями Яксли? Как её позовут? А вдруг она отлучится, а за ней как раз придут? И куда идти? Что делать? Как говорить? Пятикурсников она, кажется, ещё больше напугала замогильным голосом, которым рассказывала о СОВ, и её сбивчивый рассказ явно никого не воодушевил. А с семикурсниками, с которыми было две пары подряд, и вовсе вышел провал: уж с ними-то Росаура решила поколдовать вволю, но из-за плохого самочувствия не смогла толком разъяснить, как выполнять сложнейшие чары иллюзии, а попытавшись их сотворить, потерпела полное фиаско: вместо тарелки с сочными, спелыми фруктами вышла какая-то блеклая гниль. Презрительные взгляды, которыми её наградили выпускники, точно дыру прожгли в её самолюбии. Но ещё хуже стало, когда один из студентов блестяще справился с заданием с первого раза. Росаура бы на стенку полезла, если б ноги её не подламывались от каждого шороха, каждого скрипа — чем ближе дело шло к ужину, тем больше она переживала из-за предстоящей встречи, а там уж и опасения стали закрадываться, что она на самом деле уже всё пропустила, что её не позвали, потому что уже задним числом уволили…

И тот жалкий комок нервов, который опутывал её задохшееся сердце к концу дня, болезненно вздрогнул, когда она обнаружила на столе краткую записку:

«Профессор Вэйл, зайдите, пожалуйста, в кабинет Директора после пятой пары».

Она колола ногтем онемевший палец, но боль не заглушала судорожного волнения, что холодило грудь. «Главное не споткнуться, — думала Росаура по дороге к кабинету Директора, — Господи помилуй, главное не споткнуться…» Других мыслей и в помине не было.

Пришла она последней, её уже ждали: сам Дамблдор, Слизнорт, как и обещал, а также элегантная женщина с идеальной укладкой платиновых волос, в изящной мантии глубокого индиго; её гладкое, будто фарфоровое лицо портила разве что складка у рта. А светлые глаза — презрительный взгляд, которым она наградила Росауру.

— А, вот и мисс Вэйл! — воскликнул Слизнорт, растягивая безжизненную улыбку.

Взгляд женщины так и приказывал чуть ли не в поклоне перед ней склониться, но Росаура, припомнив все матушкины наказания, стиснув зубы, вежливо кивнула Дамблдору и Слизнорту:

— Профессор Дамблдор, сэр. Профессор Слизнорт…

Росаура думала, сказать ли что ещё, но Слизнорт послал ей взгляд, и Росаура желала бы, чтобы её молчание оказалось столь же выразительным.

— Проходите, дорогая, мы вас надолго не задержим… — заговорил Слизнорт, но женщина обронила холодным резким тоном:

— Вот оно что.

— Миссис Яксли, — вновь встрял Слизнорт, — желала познакомиться с вами, мисс Вэйл…

— …как с человеком, стараниями которого её ребёнок вовремя получил необходимую помощь, — сказал Дамблдор, вроде негромко, но так, что на миг замолкли все.

Черты Слизнорта смягчились, а вот миссис Яксли вся будто окостенела в злобе.

— Мы уже говорили об этом, Дамблдор! Мой сын чуть не погиб! Ваша… стажёрка, — она презрительно покосилась на Росауру, — едет в поезде с детьми, происходит авария, кто должен о них позаботиться? Полтора часа до приезда его обхаживает старшая сестра! Почему ему не была оказана помощь прямо в поезде?

— Вам следовало сообщить особо, что ваш сын имеет серьёзные проблемы со здоровьем. То, что он подвергся опасности ещё на пути в школу — случайность. В школьную программу включены разделы, изучение которых не исключает стрессовых ситуаций. В случае Кадмуса такая трагедия могла бы произойти на любом уроке, если учитель не был бы предупреждён, а вы, — особенно подчеркнул Дамблдор, — ни о чем не предупреждали.

Миссис Яксли вытаращила свои прекрасные глаза.

— У Кадмуса нет никаких «проблем»! Как можно… — возмущение точно стало ей поперек горла. — Проблемы будут у вас! И у ваших стажёров, — она брезгливо дёрнула головой в сторону Росауры.

— Мисс Вэйл — профессор Защиты от тёмных искусств, Патриция, — негромко, но непреклонно сказал Дамблдор. — Я вынужден настаивать, чтобы моим сотрудникам выражалось подобающее уважение.

— Да что за глупости, — вдруг ухмыльнулась миссис Яксли. — Я не собираюсь выражать уважение тем, кто его ничем не заслуживает. И я бы не советовала вашей подопечной обвыкаться в профессорском звании, тем более по такому предмету.

— Назначение преподавателя на должность всецело в компетенции Директора, Патриция, — отвечал Дамблдор. — Не будем тратить время на пустые угрозы. Если вам есть, что предъявить профессору Вэйл (а лучше всего сразу мне, поскольку я отвечаю не только за компетенцию людей, занимающих преподавательский пост, но и прежде всего за жизнь и здоровье всех учеников Хогвартса), то будьте добры выразить это прямо, если желаете — в письменном виде.

На его слова перед лицом миссис Яксли возник лист пергамента и павлинье перо.

— Итак, — брови Дамблдора чуть изогнулись, — что, по-вашему, профессор Вэйл, а точнее, я, должны были предпринять в известных обстоятельствах, не будучи заранее осведомлёнными о болезни вашего сына? Помимо того, что профессор Вэйл оказала ему первую помощь, как только представилась возможность? В поезде ехало около трёх сотен детей, все они оказались потерпевшими. Полтора часа едва ли хватило, чтобы справиться о состоянии и половины из них. Или вы намекаете, что ваш сын должен был иметь какие-то привилегии в порядке осмотра?

В колкой тишине павлинье перо качнулось перед носом миссис Яксли. Та раздражённо отмахнулась и прошипела:

— Уже сколько лет вы устраиваете из некогда уважаемой школы шапито, допускаете к обучению магии всяких отбросов наравне с теми, кто имеет на то право от рождения! А теперь и жизни их для вас на одной доске… Если не сказать хуже: всем известно, что магглу или полукровке вы с большим радением протянете руку помощи… Я бы посмотрела на вас, как бы вы распинались, если б такое случилось с отпрыском какой-нибудь магглы! Впрочем, дайте-ка угадаю, какая-нибудь маггла не пришла бы с вас спрашивать, как это делаю я! Вы, Дамблдор, намеренно спешите облагодетельствовать нищих и убогих, потому что они по гроб будут вам благодарны и уже не пикнут против вашего произвола! Но в нас ещё осталось самоуважение. Вам, Дамблдор, не простят пренебрежение кровью!

— Ещё три минуты пустых угроз, — Дамблдор сделал вид, что взглянул на часы, — боюсь, для такой роскоши мы все здесь слишком заняты, Патриция.

— Не думайте, что ваше позволение нашим детям обучаться в этой школе для нас — манна небесная. Я забираю детей!

— Патриция, это вовсе… — заговорил обеспокоенно Слизнорт, но Дамблдор невозмутимо сказал:

— Рад, что вы прислушались к моему совету, — он любезно склонил голову. — Здоровье Кадмуса не позволит ему полноценно участвовать в учебном процессе. Мы бы, конечно, приложили все усилия, чтобы обеспечить ему должные условия, но, полагаю, вы не намерены почтить нас своим доверием.

— Не намерена, — надменно отвечала миссис Яксли.

Дамблдор чуть пожал плечами. Слизнорт, однако, нервничал.

— Позвольте, Патриция, но к чему же забирать Летицию? Пусть для Кадмуса условия Хогвартса и вправду могут быть… неудобны…

— Неприемлемы, — отсекла миссис Яксли. — А вернее — тот, кто эти условия создаёт и поддерживает. Я ожидала большего, Гораций. Я…

— Я попрошу вас прислать мне заявление, что вы забираете детей, не позднее воскресенья, — сказал Дамблдор и отошёл к своему столу, где склонился над страницами толстого фолианта. — В таком случае, если Летиция и Кадмус через несколько лет будут намерены сдавать СОВ и ЖАБА, это также потребует оформления определенных документов.

Миссис Яксли не удостоила его ответом, надела шляпку с остреньким пёрышком и решительно проследовала к двери, но на пороге спохватилась и медленно обернулась, устремив на Росауру ледяной взгляд.

— Вэйл?.. — протянула миссис Яксли, будто в задумчивости. Росауре хотелось ее придушить: она знала, о чём заговорит напоследок миссис Яксли, знала, что та нарочно разыгрывает забывчивость, но… могла только вежливо ей улыбаться, пока та затачивала клинок, и вот вонзила под рёбра: — Вэйл, ну конечно. Я вспомнила. Бедная Миранда. Как жестоки бывают ошибки молодости.

У Росауры потемнело в глазах. На губах задрожало проклятье. Но раздался ясный, холодный голос Дамблдора:

— Прощайте, Патриция.

Миссис Яксли поджала губы и кивнула Слизнорту:

— Проводите меня, Гораций?

И тот последовал за ней. Росаура и не заметила, как осталась наедине с Дамблдором: глаза застлала едкая пелена, а грохот сердца гремел в ушах.

— Насколько я понимаю, до конца ужина ещё полчаса, профессор. Прошу прощения, что пришлось сорвать вас сразу после урока.

Росаура растерянно оглянулась. Дамблдор всё разглядывал книгу, но лицо его, за напускной вежливостью, застыло в угрюмой суровости.

— Ничего страшного, сэр, — сказала Росаура, а оказалось, будто прошептала: так сел у неё голос, в котором слишком явно слышались слёзы.

Дамблдор покачал головой и неожиданно поднял на Росауру печальный взгляд своих лучистых глаз.

— Увы, профессор, это страшно. Простите.

Сердце Росауры вздрогнуло, когда пришло осознание, о чём именно говорит Дамблдор и за что просит прощения… Просит прощения у неё!

Но Росаура могла только поспешно отвернуться и вымолвить, когда слёзы уже потекли за воротник:

— Это вы… простите. Сэр.

Она выбежала из кабинета Директора как последняя школьница и вот шла без разбору по тёмным сводчатым коридорам, то придерживая шаг, то вновь сбиваясь на бег, пока слёзы обиды и гнева душили её.

Но когда она чуть кубарем не полетела с винтовой лестницы, ей пришлось заставить себя чуть замедлиться, чтобы перевести дух. И в ту же секунду до неё донёсся гул чужих шагов и обеспокоенный говор:

— …на моём факультете Кадмусу ничего не угрожало бы. Вам не кажется, Патриция, что вы поторопились с решением? Если вы думали уколоть Дамблдора…

— Как бы мне ни хотелось плевать на Дамблдора, но с ним приходится считаться. О, я ничуть не сомневаюсь, на вашем факультете что Кадмусу, что Летиции было бы очень хорошо. И я уверена, что будет. В самом скором времени. Но при новом директоре. Директоре, который бы чтил традиции и радел о воспитании настоящих волшебников. При директоре, достойном доверия, — миссис Яксли выдержала паузу и заговорила ещё тише: — Ваша позиция всегда была очень мудра, Гораций. И мы все многому у вас научились. Мы все очень уважаем вас, однако… наступают времена, когда потребуется доказать лояльность. Чтобы получить достойную награду, разумеется.

Шаги прекратились, наступило молчание. На пару секунд любопытство почти заглушило кипящую обиду, и Росаура чуть не перевесилась через перила, чтобы увидеть лицо Слизнорта, но вовремя одёрнула себя, однако уже сделала неосторожный шаг — он гулко отозвался от стен, и кто-то из тех двоих ахнул, а кто-то выругался. Неожиданный ужас накрыл Росауру с головой: ей почудилось, что к ней сейчас поднимутся, раскроют и… Даже не осознав до конца, что именно услышала, Росаура чуяла, что ей несдобровать, и она, уже не скрываясь, кинулась вверх, обратно, а там по коридору опрометью, мимо мерцающих факелов, под косыми взглядами портретов, и так бежала, пока в боку не закололо, и как раз каблук предательски подломился — и Росаура грохнулась на каменный пол, чудом не опрокинув старые рыцарские латы.

Рыцарские латы вздрогнули и лязгнули забралом:

— Миледи расшиблись?

Но Росаура уже не могла отвечать. Коленку-то она расшибла, но случилось хуже: силы вовсе оставили её, а рыдания вновь захлестнули, и она так и расселась на полу, глотая слёзы, шмыгая носом, утирая грязными руками лицо, на которое лезли растрепавшиеся волосы. Что в ней клокотало? Обида, гнев, страх, унижение… всё сплелось в огромный вязкий ком, который встал поперёк горла и всё не давал вздохнуть. Ей уже было всё равно, и она привалилась к холодному рыцарскому сапогу, будто ища опоры, но в следующий миг ярость разбушевалась в ней, и со всей дури она стукнула кулаком по латам, чтобы вскрикнуть от боли и снова зайтись плачем.

— Ну так и знала.

Росаура не сразу осознала, что сокрушённый вздох был произнесён не латами и даже не залётным призраком — неподалёку остановилась странная безразмерная фигура и уходить никуда не собиралась. Росаура попыталась встать, путаясь в порванной мантии, прошептала извинения, надеясь, что странный свидетель её слабости наконец вспомнит о приличиях и уберётся восвояси, но происходило обратное: фигура, качая головой, приближалась и бормотала:

— «Припав к стальным его стопам, девица слёзы льёт», ну да, как есть.

— Это вы мне? — рассердилась Росаура.

— Да так, сама себе, — хмыкнула фигура и вышла под багряный свет факела. — Нет пророка в своём отечестве.

Лицо разглядеть было сложно, хотя бы потому, что большую его часть закрывали огромные переливчатые очки, мелко вьющиеся волосы точно дыбом стояли, спадали на лоб, а ворох разноцветного, будто цыганского тряпья, так укутывал всю фигуру неожиданной собеседницы, то невозможно было бы сказать, полна она или худа, пряма или сгорблена. Но больше всего сбивал с толку голос: приглушенный, но с неожиданным повизгиванием на кончиках фраз, нарочито потусторонний, с придыханием.

— Я не хотела вас тревожить, — сказала Росаура, тщетно пытаясь утереть лицо.

— Так распорядилась судьба, — сообщил потусторонний голос.

— Да меня просто… ноги понесли…

— Блуждания в лабиринте минотавра. Ариадна потеряла свой клубок…

Росаура подумала, а не ударилась ли она об латы ещё и головой. И тут вздрогнула: к ней потянулась крючковатая рука, стиснула локоть, пучеглазое лицо приблизилось…

— Да где же рыцарь, почто оставил девицу на растерзание завистникам-волкам! Отправился вершить свои подвиги? Ему-то пристало, но куда хуже яд сомнений, что разъедает неискушённое сердце, о, я вижу… я чую!.. Как не быть сомнениям, неужто позабыл, забросил, коль не пишет!..

В стёклах очков отражалось бледное, растерянное лицо Росауры, и она призналась сама себе:

— Не пишет, — и сама подивилась тоске, что вырвалась с этим вздохом. Тут же спохватилась, досадуя на откровение: — То есть… Да какое вам… Да как вы…

— Холодное чтение, дорогуша.

Росаура невольно оглянулась: было ощущение, будто эту фразу произнес кто-то третий, так буднично она прозвучала. Однако в тёмном коридоре, не считая ржавых рыцарских лат, замерли лишь они вдвоём.

— Пронимает, да? — поинтересовалась всё тем же, совершенно человеческим голосом незнакомка. Вмиг вскинула руки с широкими рукавами и провыла: — У-у я чую, чу-ую!.. — и снова без кривляний: — Я тренируюсь.

— Т-тренируетесь?.. — выдавила Росаура.

— Впечатление важнее сути, вот что надо понимать, — пожала плечами незнакомка. — Тем более, когда в суть никто вникнуть и не пытается. Ленивые задницы. Приходят, думают, чаёк попить. Им моё мастерство ни к чему, они мой предмет выбирают, чтобы лишних полтора часа подрыхнуть. А мне-то что? У кого есть дар, тот ещё прибежит. А так — главное чтобы не выпендривались. Поэтому самой приходится… Сначала ты работаешь на репутацию, а потом репутация работает на тебя, вот что я скажу. А ты, я смотрю, совсем с этим не заморачиваешься. Зря!

Росаура могла только изумлённо таращиться на свою странную собеседницу. И к своему удивлению поняла, что та на самом деле совсем не старая, а очень даже молодая, просто за копной светлых волос, что в полумраке казались чуть ли не седыми, за громадными очками не разглядеть было с первого раза проницательных глаз и упругих щёк в лёгком румянце.

— Выглядишь как школьница, — продолжала та. — Бегаешь как школьница. Запинаешься как школьница. И ревёшь как школьница. Чего удивляться, что ученики тебя не уважают?

Росаура наконец вырвала локоть, но её тут же похлопали по плечу:

— Не обижайся, ну чего ты, я ж сама кровью и потом… Мне ещё с середины года пришлось начинать, а это мама не горюй, сама понимаешь… Ух, как они меня заедали, пиявки проклятущие, вот и пришлось над имиджем подумать, а знала бы ты, как в этих тряпках жарко! Зато я в них вон, — прицокнув языком, она показала на ржавые латы и звонко посмеялась, — как в броне!

Росаура устало стиснула голову.

— Ох, я всё болтаю… Ну, посидишь безвылазно в своём кабинете полгода, я на тебя посмотрю. Да ты совсем бледненькая. А ну пошли. Пошли, пошли!

И странная женщина повела Росауру за локоть, точно непослушного ребёнка. При каждом шаге бусы на её груди и браслеты на тонких запястьях позвякивали, да и ходила она, по-старушечьи пришаркивая, но весьма резво, и Росаура, несмотря на сломанный каблук и слабость в ногах, едва поспевала за ней. Самой Росауре было так паршиво, что ей было уже всё равно, кто её ведёт, и куда. Вот тебе и «постоянная бдительность», достойная профессора Защиты от тёмных искусств…

Вскоре они оказались в круглой башенке, где не было ничего, кроме скамей у стен. Росаура уже думала опуститься на одну из них, но раздался свист — и блеснуло белым. В потолке башенки открылся люк и свесилась веревочная лестница, будто сплетенная из серебра.

— Да, тоже «фишка», — ухмыльнулась загадочная проводница. — Полезли?

И проворно, будто и не сковывали её движения пёстрые тряпки, она взобралась по лесенке. Росаура, ведомая то ли безнадёжностью, то ли безотчётным доверием, полезла следом, куда более неуклюже, но страх сорваться хоть сколько-то отрезвил её, и когда она вылезла из люка, то ахнула:

— Это… кабинет Прорицаний!

Узнать его было непросто, тем более Росаура бросила Прорицания после пятого курса: некогда светлый, холодный класс преобразился, оброс мягкой мебелью, подушками, коврами не только на полу, но и на стенах, окна завесили плотные шторы, переливающиеся при дуновении ветра, а на низких столиках разместились причудливые полупрозрачные сферы, на книжных полках — странные фигурки, с потолка свешивались пучки трав, ловцы снов, расшитые золотой нитью ткани с загадочными изображениями. Воздух стоял спёртый, напоенный благовониями, в нишах мерцали круглые свечи.

— Туфли сними, пожалуйтса, — попросила её хозяйка этого чудного места, и Росаура с удовольствием окунула ноги в пушистый ковёр.

— Да это какой-то Бугор Фей! — воскликнула Росаура. — А вы…

— Сивилла. Это такое имя, да. Моя бабка предвидела мою судьбу, что до конца моих дней сидеть мне в этой чёртовой башне со стадом бабуинов. Преподаватель Прорицаний, вот оно как, нравится вам оно или нет, но чему быть, того не миновать, и эти… Да садись, пожалуйста! Вот, пей, я покрепче заварила…

Росауру усадили на мягкий пуф, руки согрела широкая чашка, и первый глоток очень горячего травяного варева заставил её закашляться.

— Пей-пей!

Росаура невольно рассмеялась, слишком уж это напомнило «жуй-жуй» мадам Трюк за завтраком.

— Вы очень любезны, — сказала Росаура.

— Да брось, — отмахнулась Сивилла, устраиваясь на соседнем пуфе по-турецки с длинной трубкой в руках, из которой вился радужный дымок. — Нам, новичкам, надо держаться вместе. А то все эти старые мымры только и знают, что погоняют. А старики и того хуже, строят из себя папочек, а потом как прилетит… Ты пей, не обращай внимания. То есть, я говорю, болтать люблю, но не с кем, поэтому меня чутка нести может. Ты, конечно, тоже сейчас пойдешь, будешь у виска крутить…

— Я не… — Росаура глотнула ещё и в упор поглядела на Сивиллу, собираясь с мыслями: — Я, не скрою, в замешательстве, но я очень признательна за вашу заботу. Я была не в духе. Да, кстати, меня…

— Да знаю я, кто ты. И давай на ты.

Росаура пожала плечами и отпила ещё. Ей не очень нравилась навязчивость новой знакомой, но она боялась представить, как осталась бы наедине с самой собой в тёмной спальне, униженная и оскорблённая, даже без Афины — та улетела с письмом к отцу и до сих пор не вернулась. С каждым глотком в голове прояснялось, а вот чувства будто притуплялись. Странный эффект, но пока что Росауру всё устраивало.

— Значит, ты уже полгода тут? — спросила она у Сивиллы.

— С прошлой зимы. И всё лето тут проторчала.

— Меня это ободряет, — призналась Росаура. — Что молодая учительница способна продержаться тут целых полгода. Я была уверена, что меня уже сегодня вышвырнут.

Сивилла тяжело вздохнула и сняла свои стеркозьи очки. Без них её глаза оказались совсем небольшими, внимательными и очень уставшими.

— Вот говорят, между Сциллой и Харибдой, — усмехнулась она горько, — но в школьной жизни кроме детишек-каннибалов и коршунов-коллег есть ещё одна сторона — родители, — Сивилла ещё разок вздохнула. — Приходить в середине года — то ещё удовольствие, скажу тебе. Столько возбухали… Там ведь до экзаменов этих паршивых рукой подать, а они меня месяца два только на прочность проверяли. К Прорицаниям, конечно, всегда отношение как к какой-то туфте, ну, собака лает, караван идёт, бездарных в разы больше, чем тех, в ком есть хотя бы искра дарования, а уж поистине даровитых раз два и обчёлся, но надо ж было так случиться, что именно в прошлом году на ЖАБА по Прорицаниям аж пять человек набралось! А я откуда знаю, как их готовить? Я сама эти экзамены, к слову, не сдавала. Меня после четвертого курса на домашнее обучение забрали. Но это так, ты только никому. Впрочем, всем и так наплевать. Я для них была слабачкой, теперь — сумасшедшая, и уж лучше второе, чем первое.

— Рассуждаешь ты очень здраво.

— Нет пророка в своём отечестве! — повторила Сивилла и грустно рассмеялась. — Ещё будешь? — кивнула она на пустую чашку. Росаура согласилась и сказала:

— А как с учениками сладить, я не знаю… Это какой-то кошмар. Я просто… — ей воздуха не хватило, чтобы выразить всё своё возмущение, но одного понимающего взгляда Сивиллы было достаточно, чтобы осознать: есть человек, который полностью её понимает, какое же это счастье! — У мадам Трюк хоть свисток есть…

— Мадам Трюк! — фыркнула Сивилла. — Да ты её видела, это ж мужик в юбке. Как и Макгонагалл, стерва эта. Да и Стебль туда же. И всем им сколько? Вот-вот. А дети, скажу тебе, не могут воспринимать всерьёз человека, который выглядит моложе их родителей.

— Вот ты и наряжаешься ведьмой из «Макбета»?

— А тут уж выбирай, либо наряжайся, либо через пару лет сама станешь такой ведьмой.

— Что-то я сомневаюсь, что протяну тут хоть пару лет, — скорее в шутку сказала Росаура, но на миг ей почудилось, будто в глазах Сивиллы мелькнула подлинная тревога. — Нет, правда, — Росаура покачала головой. — Я поторопилась. Я ведь ничего не могу. Дамблдор меня сегодня перед той образиной так выгораживал, а на самом-то деле я совершенно никчёмная. Не могу учить детей, не могу их урезонить, даже защитить их не могу. Один урок с младшекурсниками — и я уже на стенку лезу, а это первые дни! И больнее всего оттого, что я-то возомнила, будто я им фея-крёстная, сейчас прилечу, будем вместе расширять горизонты познания и всё такое… Будем делать вместе что-то замечательное, а на деле… я держусь только тем, что учебник им диктую! И… им как будто ничего не надо. Младшие приходят подурачиться, старшим лишь бы экзамен сдать… Я в школе так обижалась, когда учитель кричал, для меня это казалось чем-то неприемлемым, но сейчас я уже несколько раз кричала, потому что не могла понять, а как ещё?.. И от этого больнее всего, что мне приходится быть жёсткой, когда я хотела бы быть доброй… Но самое страшное другое. У Дамблдора из-за меня проблемы, но ещё хуже, что дети могут пострадать, уже пострадали, из-за меня!

Росаура не заметила, как на воспалённых глазах вновь выступили слёзы. И что она вздумала — разоткровенничалась тут с едва знакомой чудачкой, которая заманила её к себе и вот опаивает чёрт знает чем, а на утро, быть может, побежит сплетни распускать, чтоб уж окончательно её добить… Росаура решительно отставила чашку.

— Извини, я, пожалуй, пойду…

И тут поняла, что молчание висит над ними уже довольно долго, а Сивилла замерла, недвижима, устремив потемневший взгляд в одну точку, и только разноцветный дымок чуть вьётся с кончика трубки в длинны тонких пальцах, унизанных кольцами. И пальцы те будто окостенели.

Росауре стало не по себе.

— Сивилла?..

— Я вот что тебе скажу, — вдруг заговорила Сивилла, не совершив ни единого движения, не подняв взгляда, только губы её чуть шевелились, а в голосе послышалось то потустороннее придыхание. — Если уйдёшь сейчас… а тебя ведь никто не неволит, — добавила она будто про себя со странной горечью, — то больше ты к детям не вернёшься, и пусто будет тебе на сердце до конца твоих дней.

Слова эти прозвучали неожиданно жёстко, и голос прорицательницы сделался сухим и резким, что Росаура вздрогнула от такой перемены.

— А если останешься, то жестоко поплатишься, но уж не опомнишься, другие по тебе поплачутся.

Миг дрожала меж ними испуганная тишина. И тут Сивилла вздрогнула, вся расслабилась, глубоко вздохнула, как человек, который надолго задерживал дыхание, и с улыбкой оглянулась на обомлевшую Росауру:

— Да, извини, ты что-то говорила? Меня иногда как-то отключает, у меня это с детства, а я тут ещё проветриваю редко… — и она, крякнув, поднялась и пошла открыть окошко. — Ой, знаешь, старайся проще к их выходкам относиться. Они тебя сейчас на прочность проверяют, главное не показывай, что тебя это сильно трогает. Меня знаешь, сколько раз до слёз доводили? Меня за столом ещё к Макгонагалл подсадили, и она каждый раз увидит, что у меня глаза на мокром месте, и всё язвит, ну, дескать, что вам там такого привиделось, Сивилла, быть может, нам тоже пора достать носовые платки?.. И я вообще перестала ходить в Большой Зал, много чести. Мне эльф сюда всё приносит. Ты сама-то не ужинала, наверно?

Росаура мотнула головой. Натянула улыбку.

— Спасибо, я уже… Я, наверное, пойду. У меня завтра старшие курсы, а я уже так провалилась сегодня без плана, что… Надо подготовиться. Правда, спасибо.

Сивилла с сожалением поджала губы.

— Ну, ты заходи, если что, я-то почти не вылезаю, но поболтать жуть как хочется…

— Да, — охотно согласилась Росаура, ведь как ни крути, а беседа с Сивиллой принесла ей краткое облегчение, если не считать того странного эпизода и сухих слов… — Но только, подожди, как ты оказалась в том коридоре, если не вылезаешь отсюда?

— О, — хмыкнула Сивилла, напуская на себя загадочный вид, и после того, что Росаура успела увидеть, особенно явно бросалось в глаза, как нарочиты ужимки прорицательницы, когда она стремилась придать себе таинственности. — Звёзды нашептали мне, что сегодня благоприятные обстоятельства для обретения душевной собеседницы. Судьба благоволит мне после девяти месяцев одиночества, я не могла упустить шанс!

Росаура вполне искренне улыбнулась, распрощалась, но когда уже совершила несколько боязливых шагов по верёвочной лестнице, расслышала смутное:

— А прежде чем сетовать на исправность почты, следует её хорошенько проверять…

Росаура добралась до своего кабинета под недовольные шепотки портретов, которые уже приготовились спать: казалось, она совсем немного времени провела в башне Прорицаний, но на самом деле уже перевалило за отбой. Странное знакомство скорее воодушевляло, чем смущало, и хоть немного подбадривало в конце этого ужасного дня.

А ведь с ней можно было бы обсудить сон, подумалось Росауре. Она, конечно, чудная, но рассуждает трезво, пусть и припадочная. Впрочем, я понимаю её желание запереться в башне и света белого не видеть…

И тут в окно постучалась Афина. Росаура чуть не с криком встретила сову, желая задушить её в объятьях.

Отец как всегда читал между строк. Как бы Росаура ни пыталась произвести впечатление, что у неё всё замечательно, отец разгадал — потому что, видит Бог, сам через такое проходил, — как ей тяжело в первые дни. Однако совет его заставил Росауру долго смотреть на лист бумаги в недоумении:

«…Я только прошу тебя, девочка моя, не руби с плеча. В таких серьёзных делах, за которые ты взялась, ни в коей мере нельзя полагаться исключительно на свои собственные силы. В лучшем случае это будет глупо, в худшем — опасно».

Росаура перечитывала эти строки и хмурилась почти что в раздражении.

— На кого же мне полагаться, папа, — сквозь зубы процедила она, — на учеников, что ли, которые меня живьём съесть хотят, да и друг дружку заодно? А может, на Слизнорта или мадам Трюк с её котлетами? Или на эту чудачку?

Росаура редко злилась на советы отца, но не раз они приводили её в замешательство. Она не была столь глупа, чтобы их отвергать без рассуждения, но понимала, что некоторые из них не взять и рассуждением — отец призывал её к мудрости, которую сам обрёл лишь с опытом. Росаура допускала, что через какое-то время искренне согласится с отцом, но сейчас ей меньше всего хотелось ломать голову над его туманными советами, хотелось услышать, что наоборот, она умница, у неё уже есть всё, что нужно, она твёрдо стоит на ногах, а временные трудности ей ни по чём…

Но так её ободряла мать.

Горло вновь перехватило, но Росаура понудила себя к действию: она составит чёртов план уроков, пусть это будет стоит ей бессонной ночи.

В злом энтузиазме, с которым она разложила перед собой листы пергамента, она закусила удила. Поверх пергамента выстлались учебники, развёрнутые на оглавлении, отдельный лист пополняли заклятия и темы, которые казались ей особенно важными. И если к трём часам ночи примерная программа для младших курсов хоть как-то стала выстраиваться в голове и на бумаге, то что делать со старшими, особенно с выпускниками, Росаура до сих пор не могла понять. Беда была в том, что учебника для старших курсов не полагалось: предполагался упор на практику с повторением и углублением всей учебной программы перед выпускным экзаменом, а книги (уже не учебные, а скорее научные труды) чаще рекомендовались для прочтения как дополнительная литература. И здесь Росаура откровенно плавала.

А там уж и всё вокруг поплыло: от усталости, переживаний и недоедания. Еле дотащившись до кровати, Росаруа всё равно не желала проваливаться в сон. Она, честно сказать, боялась. И вот заставила себя полезть в чемодан, чтобы выудить пару книг по углублённому курсу Защиты, и хоть на их основании состряпать что-то для завтрашних занятий…

На глаза ей попался конверт плотной тёмной бумаги. Тот самый, который Фрэнк Лонгботтом исподтишка передал ей в поезде. Она успела совершенно забыть о нём!

В нетерпении надорвав бумагу, Росаура ахнула. У неё в руках оказались сшитые нитками листы с многочисленными пометками, написанные то от руки, то отпечатанные разным шрифтом, но в них прослеживалось стройное деление на разделы и подразделы, а текст то и дело сопровождали схемы заклятий. Встречались рецепты зелий, описания ядовитых растений, был даже раздел, близкий к Астрономии, об ориентировании на местности. Росаура чувствовала, что у неё дрожит подбородок.

Скримджер всё-таки передал ей свои наработки.

...ни в коей мере нельзя полагаться исключительно на свои собственные силы...

Росаура счастливо улыбалась. Уж не молитвами ли отца!..

Да и ничего себе, наработки! Это ведь конспекты с курсов подготовки мракоборцев. Детальный план, в котором, конечно, предстояло разобраться, облегчить его, несколько сузить, но…

Росаура чуть не плакала. Она вскочила, схватилась за перо, кусочек пергамента, и полились неровные строки:

«Спасибо, спасибо тебе, ты просто меня спас!»

Ей хотелось смеяться, мысль неслась во весь опор, сбивчивая, торопливая, пока её всю целиком захватывала волна горячего восторга, и сердце колотилось неистово…

Афина обеспокоенно ухала, переминаясь с лапы на лапу.

— Нет, ты только подумай! — воскликнула Росаура. — Ведь как он рисковал! Это же секретно, это даже из Министерства выносить нельзя!..

Афина, если можно так выразиться, фыркнула: «Бумажки тебе какие-то прислал, а она уже на седьмом небе, ну-ну».

— Да что ты понимаешь! Я без этого как без рук! Теперь я хоть знаю, что делать с этими старшекурсниками… А я ведь ещё злилась, что он мне не пишет, а сама-то…

Прощальные слова Сивиллы всплыли в голове: «А прежде чем сетовать на исправность почты, следует её хорошенько проверять…» Росаура рассмеялась и с всхлипом повалилась на кровать.

* * *

Но отправить письмо ей удалось только в субботу. В вечер пятницы Афина оказалась непреклонна: когда Росаура попыталась примотать к её лапке послание для Скримджера, сова возмущённо ухнула.

— Как это, ты не хочешь! — воскликнула Росаура.

«В такую даль летать только ради твоего отца буду», — сурово отвечал взгляд совы.

— Хорошо, тогда занесёшь два письма.

Но впервые Росаура не знала, что написать отцу. Конечно, нужно что-то про учеников, но пока она могла бы лишь жаловаться, а к чему отцу её нытьё? Но и совсем завираться ей не хотелось. В голову не шли даже мало-мальски забавные происшествия, которые могли бы отца развеселить. Едва ли бы он стал смеяться над рогатым мальчишкой, правда.

Так ничего и не придумав, Росаура хоть выспалась, и в удивлении обнаружила, что наступила суббота. Она провела «в строю» всего-то три дня, а казалось, что батрачит уже год. Ей хотелось просто валяться в постели, и наконец-то проснулся аппетит: съела бы слона. Но когда в кабинет раздался робкий стук, Росаура поняла, что план придётся пересмотреть.

На пороге стояла Энни. Коса её вновь вся растрепалась, и Росаура снова подумала, что её, должно быть, не переплетали несколько дней. Энни смущённо потупила глаза.

— Простите, профессор…

— Энни, ну конечно! Мы идём с тобой в совятню! Ты написала письмо родителям?

Энни неловко пожала плечами и протянула Росауре листок бумаги, по которому расползлись косые строчки.

— Да что ты, мне необязательно знать, что ты пишешь, это ведь личное. А конверт мы сейчас сделаем.

Росаура приманила чистый лист, коснулась его палочкой, и тот сам сложился в плотный конверт. Она нарочно делала всё медленно, на глазах у Энни, надеясь, что так волшебство перестанет пугать её.

Энни, однако, не спешила убрать письмо в волшебный конверт.

— А вы можете… мама просто сердится, если я ошибки делаю, а я не знаю…

Росаура с улыбкой взяла письмо.

«Дорогая мама, я приехала в школу. Тут очень большой замок, я пока ещё теряюсь иногда, но все дети нормальные, здесь нет сумасшедших. У меня комната в подземелье, за окнами не небо, а вода, потому что рядом с замком есть большое озеро. Говорят, там живёт большой кальмар, но я его ещё не видела. Уроки интересные, учителя хорошие, но самая добрая профессор Вэйл. У неё красивые волосы и она очень молодая. Еда очень вкусная, каша не подгорелая. Тут очень хорошо, мамочка, я по тебе скучаю. Передавай привет Джиму, Тиму и Лиззи, а ещё мистеру Крейну».

У Росауры забилось сердце, на лице невольно возникла улыбка.

— Тут почти нет ошибок, — сказала она Энни, — ты, правда, хочешь, чтобы я их исправила? Может, и так сойдёт?

— Нет, мама будет сердиться.

Росаура исправила ошибки, и Энни села за парту, чтобы переписать письмо. Пока она корпела над каждой буквой, пытаясь сделать строки хоть чуточку прямыми, Росаура успела переодеться, и теперь думала, как бы ей успеть всё же позавтракать. Но, в конце концов, разве это так важно, когда тут сидит ребёнок, который думает, что она — самая добрая учительница?..

— А Джим, Тим и Лиззи, это твои братья и сестра?

— Ну… да, — с заминкой ответила Энни. — Они ещё маленькие, ну как бы… У них мистер Крейн папа.

Росаура закусила губу, но всё же сказала:

— Наверное, скучают по тебе! Ты можешь отправить им что-нибудь волшебное, например, карточку от шоколадной лягушки или какие-нибудь сладости…

Энни нахмурилась. Качнула головой.

— Лиззи, может, скучает… Но она совсем маленькая, ничего не понимает. Грудничок. Я ей цветы собирала в колыбельку, они несколько недель не вяли. Но маме это не нравилось. И мистеру Крейну тоже. Он меня от Лиззи отгоняет. Вообще, мама обрадовалась, когда профессор Мак… Макгонагалл сказала, что мне надо в эту школу.

— Конечно! Эта школа — самое место для…

— Для таких, как я. Мама сказала, что это для сумасшедших. Мистер Крейн уже давно говорит, что меня надо отправить туда, где сумасшедшие, но мама меня просто к мистеру Хоупу водила, он врач. И он давал всякие таблетки. Мистер Крейн говорит, что надо их больше мне давать. А мама просто не любит, когда у меня… ну… когда я делаю… фокусы. И не любит, когда это видят Тим и Джим, хотя Тиму нравится, а Джим вот дразнится очень. А мистер Крейн ругается, если заметит. Очень кричит. Он один раз так раскричался, что бегал за мной с ремнём, а я от него бежала и вдруг на дереве оказалась. Сама собой как бы. И мама тоже решила, что меня надо куда-то девать, потому что Лиззи растёт, и ей не нужно всего этого видеть. А потом как раз пришла профессор Макгонагалл и сказала, что здесь всё бесплатно, для таких, как я, и мама сразу согласилась.

Росауру всю трясло от гнева, но добил её будничный тон и спокойный взгляд Энни, будто рассказывала она о поездке на пикник.

— Энни, ты не сумасшедшая, — проговорила Росаура, сжав кулаки. — Твои родители просто не понимают, что ты волшебница. Для них это слово из детских сказок. Им трудно поверить, что такие чудеса случаются. Со временем они поймут, что это большое счастье, что ты такая особенная.

— Мистер Хоуп тоже говорил, что я с особенностями, — задумчиво протянула Энни. — С особенностями развития. И поэтому надо пить таблетки.

— Тебе не надо таблетки, Энни. Мистер Хоуп тоже не понимал, что ты волшебница.

— Ну, мистер Хоуп очень умный. У него столько книг в кабинете! Вряд ли он чего-то не понимает…

— Даже очень умные люди могут ошибаться. А ты главное знай, что с тобой всё хорошо. Мой папа тоже маггл. То есть, он не волшебник. Но он… он знает, что волшебство есть. И хочешь, я открою тебе тайну?

В глазах Энни блеснул интерес. Росаура хитро улыбнулась.

— Мой папа понял, что волшебство существует ещё до того, как познакомился с моей мамой-волшебницей! Он у меня учёный, тоже профессор, и он очень много читал старинных книг. И когда он все их прочитал, он понял, что это всё правда. Что есть колдуны, ведьмы, а потом начал внимательно присматриваться к миру вокруг себя и вскоре заметил всякие странности, которые подтверждали его догадки. И когда он увидел мою маму, он сразу понял, что она… особенная. Как ты. Как я. И это его ничуть не напугало. Наоборот, он захотел с ней познакомиться. Подошёл к ней и сказал, да вы, мисс, ведьма! А она не обиделась — только испугалась, чем же она себя выдала. Ведь мы должны хранить наш мир в тайне. Но мой папа её полюбил, поэтому он в эту тайну проник.

На бледных губах Энни расцвела заворожённая улыбка.

— Но это, конечно, не значит, что надо быть учёным, чтобы признать существование магии! — рассмеялась Росаура. — Просто нужно сердце, открытое для неизведанного. И даже необъяснимого.

Энни чуть нахмурилась.

— А если у человека нет сердца? Он никогда не поймёт?

— У каждого человека есть сердце, Энни, — чуть дрогнувшим голосом сказала Росаура.

— У мистера Крейна нету, — сказала Энни серьёзно.

— Думаю, он просто боится того, чего не понимает. А многим взрослым людям ещё и стыдно становится, когда они чего-то боятся, вот они и начинают злиться. На самом деле, они злятся на самих себя.

Но Энни покачала головой.

— Я знаю, что у него нету.

Росаура вздохнула, потрепала её по плечу, и вместе они направились в совятню. Энни заметно расслабилась и даже разговорилась. Росаура расспрашивала её про то, как удалось ей обжиться в слизеринских подземельях, про первые занятия с другими профессорами, а Энни отвечала всё бойче, но ещё охотней слушала рассказы самой Росауры. Вместе с тем, Росаура знакомила Энни с замком, а когда они вышли на свежий воздух, то сказала:

— Погляди, как же красиво вокруг! Тебе ещё столько всего предстоит исследовать! Сейчас листья станут опадать, осенью особенно красиво гулять вдоль озера.

— А правда, что там кальмар?

— Да, огромный такой, но на зиму он в спячку ложится, а вот весной и летом особенно любит на поверхности плавать, брюшко греть.

Энни рассмеялась. Смех у неё был робкий и тихий, но очень ласковый.

В совятне их встретил характерный запах и мерное посапывание сотни сов.

— Днём они предпочитают спать, конечно, но они приучены специально, чтобы отнести письмо в любое время суток. Убедись, что ты верно написала адрес и выбери любую, лучше побольше, ведь лететь не близко. Да, ты захватила угощенье?

Ещё полчаса они выбирали сову. Поначалу недовольные, бурые, белые, пёстрые, они с воодушевлением ластились к рукам Энни, стоило ей достать лакомство. Росаура решила и здесь пойти от наглядности: сама выбрала сову и снарядила её в полёт.

— …и привязываем письмо к лапке. Не туго, но крепко.

Энни по простоте душевной взглянула на адрес на письме Росауры. И от этого невинного детского любопытства Росауру вдруг бросило в жар, и нелепым движением она перевернула конверт, задним числом понимая, как глупо выглядит. А Энни, уже приласканная, спросила:

— Это для вашего папы?

— Н-не совсем, — Росаура улыбнулась, чувствуя, как пылают её щёки. И тут слова сами побежали с языка, нелепые, невнятные, но очень настойчивые: — Для моего… друга. Он… у него очень тяжёлая работа. А у нас тут так спокойно. Надо… передать привет, чтобы как-то… всем было радостно.

— А ваш друг, он волшебник?

— Да. Очень… хороший волшебник.

Энни насупила брови.

— А волшебники живут не только в Хогвартсе?

— Хогвартс — это только школа, — улыбнулась Росаура. — Волшебники живут по всей Британии. Вообще, по всему миру, просто очень хорошо скрываются. Быть может, и в твоём родном городе есть волшебники, просто ты не знала.

— А кем работают волшебники? И зачем волшебникам вообще работать? Мистер Крейн говорит, что он горбатится как вол, чтобы денег хватало, ещё и на меня, а разве волшебники не могут всё… ну… наколдовать? У вас же вот еда так сама собой появляется, зачем тогда…

— Еда появляется на тарелках с помощью волшебства, но на самом деле ее готовят на кухне. Далеко не всего можно добиться магией, — и Росаура с внутренней улыбкой вспомнила шутки отца о «волшебниках с ограниченными возможностями». — Магия, конечно, даёт нам много сил, но всё-таки не делает нас всесильными.

— И зачем она тогда? — Энни выглядела обескураженной.

«Юный философ», — улыбнулась Росаура.

— А зачем разным людям даются разные таланты? Зачем кто-то от рождения имеет прекрасный слух, кто-то — голос, а кто-то, например, прекрасно готовит?

Энни пожала плечами.

— Наверное, таким людям надо становиться музыкантами. Ну или поваром, — и Энни хихикнула.

— А у нас с тобой дар волшебства. И работать волшебнику можно много где. Я вот, видишь, работаю в Хогвартсе.

— А я думала, вы тут живёте…

Энни уже так осмелела, что пустила сову усесться к ней на локоть. Наконец, обе птицы выпорхнули из совятни в добрый путь.

— Ой, — опомнилась Энни, — а мама не испугается совы?..

— Ей придётся привыкнуть. Ведь теперь это единственный способ поддерживать связь.

Но Росауре отчего-то стало грустно от собственных слов.

И будто в ответ на невысказанные, неосмысленные даже терзания, уже под вечер произошло то, чего Росаура страшилась… и вместе с тем так желала.

Она сидела в своём кабинете за книгой, спиной к камину, когда угли в нём зашипели. От неожиданности Росаура чуть не упала с кресла, а камин весь будто пульсировал синим, и она вспомнила, что наложила на него чары по настоянию Крауча: никто не мог бы выйти с ней на связь без её на то произволения. Отчего-то Росаура решила, что это сам Крауч, и поспешно сдёрнула синюю завесу, но тут же изумлённо ахнула:

— Мама!..

В мягком пламени камина возникло лицо матери. Как всегда безупречное, ясное, ничуть не скажешь, что матери было уже за сорок. Светлые волосы уложены в модную стрижку, отливают глянцем, розовые губы раздвинуты в улыбке, но самое главное, прекрасные голубые глаза, они сияют подлинной радостью.

— Здравствуй, дорогая моя! — воскликнула мама. — К тебе просто так не пробиться. Ну и сажи я наглоталась…

— Извини, — пролепетала Росаура, — это дополнительная защита. Но как ты вообще…

— Ах, думаешь, это проблема, получить сеанс каминной связи с любимой дочерью? — мама улыбалась своей неотразимой улыбкой. — Я тебя не отвлекаю, дорогая?

— Нет-нет, что ты… — Росаура неловко опустилась на пол перед камином, но мама тут же воскликнула:

— Ну зачем на пол-то садиться, тебе совсем мантию не жалко!

Росаура поспешно вскочила. Но смотреть на маму сверху вниз было совсем неловко, и она наколдовала себе шёлковую подушку, самого любимого мамой сиреневого оттенка, на которую и присела.

— Впрочем, — говорила тем временем мама, — такую мантию и не должно быть жалко. Ей только пол подметай. Сразу видно, учительский прикид.

— Мам…

— Всё закрыто, как у монашки.

— А для кого мне здесь…

— Женщина, моя дорогая, всегда должна чувствовать себя на высоте.

— Ну да, хоть в рыболовную сеть её заверни, — пробубнила Росаура любимую присказку матери.

— Но не в саван же! — сокрушалась мама и снова оглядела её придирчивым взглядом. — Как-то ты горбиться стала, лапочка.

Росаура представила, будто палку проглотить пришлось, но спина, кажется, прямее не стала — только что-то встало поперёк горла.

— А ты получила мою посылку? — выдавила Росаура.

— Посылку? Не-ет… Ой, ты что-то мне переправила? — мама расцвела в улыбке, и Росаура не могла не улыбаться в ответ. — Милая, как это приятно, с нетерпением буду ждать!

— Папа отправил по обычной почте.

Улыбка мамы чуть увяла, она приподняла брови:

— Экстравагантно.

— Зато надёжно. Совам такой долгий перелёт ни к чему.

— Ну конечно, — в голосе матери послышался лёд, — я-то подожду.

Росаура содрогнулась, но спросила:

— Так откуда ты узнала, что я теперь в Хогвартсе?

— А, мне Патриция рассказала.

— Что?..

Росаура не заметила, как поднялась с подушки.

— Знаешь, есть более быстрые способы связи, нежели маггловская почта, — сказала мама, точно ничего не заметив.

— Ты… ты общалась с миссис Яксли?

— Ну да, — отвечала мама. — Её сын должен был на первый курс поступить, но Дамблдор там у вас снова начудил. Совсем уже ничего не соображает со своими симпатиями. Неужели он не понимает, как это важно — заботиться об учениках? Всё-таки, Яксли, — и так грубить!.. Патриция правильно делает, что забирает своих детей из Хогвартса. Если бы такое случилось, когда ты там училась, я бы тоже тебя забрала.

— Что — «такое», мама? — Росаура впилась ногтем в палец. — Ты знаешь, что на поезд напали боггарты? Все дети были перепуганы. А миссис Яксли устроила скандал…

— Миссис Яксли я полностью понимаю как мать! — воскликнула мама. — Или ты сомневаешься, Росаура, что я бы за тебя глотку порвала, случись что с тобой похожее?

— Из Италии-то оно сподручней.

Росаура прикусила язык, и ледяная волна страха, стыда и горечи окатила её с ног до головы, хоть мать не произнесла ни звука. Но именно молчание её, холодное надменное молчание и было хуже всего.

— Вот как, — произнесла мать, и голубые глаза её сузились и потемнели. — Судишь мать.

— Мама, я…

— Конечно, тебе-то в твои годы видней, что к чему. Это ведь не твой мир разрушился. Не твоя семья от тебя отреклась. Не твои подруги перестали с тобой общаться.

— Мама…

— Наверное, ты думаешь, что я здесь на солнышке загораю. И вообще живу припеваючи. Но не проходит и дня, — голос мамы задрожал, — как я думаю о тебе. О том, что ты там одна, а всё так неспокойно. А вы должны быть здесь. Ты, и твой отец, мы должны были уехать вместе. И не было бы этих недомолвок. Что, он не нашёл бы места себе в Италии, да тут в каждом городе университет! А ты, что, не доучилась бы заочно? Да и к чему этот диплом, с твоими способностями ты нашла бы себе любую работу… Я просто не понимаю, — в голосе матери звенели слёзы, — не понимаю, почему это вы отказались уехать вместе, а виноватой ты считаешь меня!

У Росауры уже щипало в глазах.

— Мама, ну я не это хотела… Я же теперь в Хогвартсе, мама, тут Дамблдор, где может быть более безопасно!

Мать горько усмехнулась.

— Не смеши меня. Дамблдору недолго осталось. Конечно, Хогвартс незыблем, но кто придёт в него, Росаура? Хотя, быть может, с покровительством Слизнорта тебя там не тронут... Держись его ближе, Росаура...

— Мама, я...

— А, снова твой взгляд. Я схожу с ума от беспокойства, а ты считаешь меня предательницей! И что хуже, думаешь, будто тебя я учу чему-то скверному. Но я пытаюсь хоть как-то защитить тебя, Росаура! Ты отказалась уехать со мной и теперь думаешь, что Хогвартс тебя защитит, но это не так. Думаешь, вслед за Патрицией они все заберут своих детей, и всё успокоится? Им слишком важен Хогвартс. Они потребуют его себе в первую очередь.

— Дамблдор...

— Да кто он тебе? Почему ему ты доверяешь больше, чем собственной матери? Что он сделал тебе? Дал тебе должность, к которой ты не готова, должность, которая привязывает тебя к стране, из которой тебе нужно бежать? Он прекрасно знает твоё положение...

— Моё и сотен других полукровок и магглорожденных, — холодно сказала Росаура.

— Но вряд ли у сотен других есть возможность позаботиться о себе и о своем отце, — столь же холодно отвечала мать. — Он остался в стране из-за твоего упрямства. Если бы ты согласилась ехать со мной, он бы не сомневался, — мать подавила гнев, и в голосе её раздалась мольба: — Росаура, сейчас совсем иное положение, нежели четыре года назад. Ты не представляешь, насколько всё держится на волоске. А что последует дальше... никто толком и представить не может. Мне кажется, — мать понизила голос до дрожащего шёпота, — они и сами боятся. Росаура, милая, прошу, прислушайся ко мне. Я могу всё устроить. Портал... Помнишь мистера Флинта, он занимает высокий пост в Департаменте транспорта, он сможет всё сделать, если я попрошу. Договориться ещё можно, главное действовать быстро. Хоть завтра!

Росаура замерла. В глазах матери будто плескалось бездонное море.

— Но... Папа не сможет воспользоваться порталом.

Мать молчала. Всякий раз, когда она молчала, это было страшнее всего.

— Росаура...

— Нет.

— Послушай меня!

— Нет!

— Кого ты из себя строишь! Пока ты мозолишь им глаза, твой отец в опасности! Если ты уедешь, зачем он будет им нужен! Подумай уже головой! В Министерстве ты бы ещё затерялась, но ты вышла в Хогвартс, о тебе теперь все знают от детей! И ты уже успела разозлить...

— Твою лучшую подружку? — огрызнулась Росаура.

Даже в искрах пламени было видно, как побледнела мать.

— Вижу, ты презираешь меня. Нет-нет, не убеждай меня. Хватит с меня твоего лицемерия. Каждый раз прикидываешься послушной девочкой, а потом... Отец для тебя мудрец и герой, Дамблдор — первый защитник, а я — перебежчица...

— Я не презираю… Мама, я просто… я не понимаю, почему ты общаешься с этой… когда она… когда она ненавидит нас всех! Разве ты не лицемеришь? Они тебя, как ты сама сказала, предали, а ты все равно к ним подлизываешься!

— Ты что орёшь! — ахнула мать. А Росаура едва опомнилась, что и вправду сорвалась на мать в крике. — Да ты помешанная, ты посмотри на себя! Думаешь, такая взрослая, что можешь бросаться оскорблениями? Или возомнила, что ты герой, сопротивленец? Тебе никогда не хватало здравомыслия, это ещё профессор Слизнорт отвечал, но… Да, я поддерживаю с ними связь, потому что так могу защитить тебя. Могу договориться! И личные симпатии тут ни к чему. Взрослые люди, Росаура, умеют отделять зёрна от плевел…

— И папа — плевела?!

И Росаура зарыдала. Как так выходило, уже сколько раз, что при матери её захлёстывали рыдания, когда она не в силах была разделить боль, обиду, стыд, гнев, страх и горечь, а вместе с тем — неуёмное, алчное желание добиться материнской ласки, увидеть в её прекрасных глазах одобрение, а лучше — удостоится прикосновения, исполненного нежностью, на которую была способна только она, её мать.

Вот и сейчас, она ненавидела прежде всего себя за глупый гнев, за неосторожные слова, которые вновь оттолкнули её от матери. Стоило маме появиться, как в Росауре всё потянулось к ней, всё отозвалось на её улыбку, и разве нельзя было бы забыть об обиде, преступить через гордость, лишь бы хоть в этот раз всё прошло благополучно?..

Но сделанного не воротишь. Угли в пустом камине давно уже почти потухли, пока Росаура рыдала на полу, вцепившись в шёлковую подушку.

Афина кружила рядом и озабоченно ухала, но Росауре было всё равно. Снова она всё испортила. Каждый раз она до глубины души поражалась, насколько же привязана к матери, пусть они расходились слишком во многом: взглядах, склонностях, манерах, круге общения… Росауре казалось, что она достаточно выросла, чтобы не слепо обижаться на мать, а понимать её, видеть слабости, прощать… Но что-то шло не так, и соседство жгучей обиды с нестерпимым желанием материнской любви изводило Росауру жестоко.

Афина вновь призывно ухнула. Росаура отняла опухшее лицо от подушки и увидела, что в окно настойчиво стучится взъерошенная незнакомая сова.

---

1) пьеса испанского драматурга Педро Кальдерона, 1635 г.

Вернуться к тексту