О дворцовом заговоре (джен)

Доклад должен был состояться тем же вечером. Толя, которому отвели во дворце целую комнату с мягкой постелью, креслами и зеркалом, как было велено, поел, вымылся и никому, кроме молчаливого слуги, на глаза не показывался. Он не мог оторваться от картины укрытого снегом сада за окном, когда алхимик, наряженный в короткие штаны и длинную куртку, вошёл к нему.

— Вы готовы, сударь? — спросил он, оглядывая менестреля с головы до ног. — Взлохматьте волосы. Ослабьте шнуровку на куртке. Возьмите нож. И флейту.

— Нож? Здесь есть враги? — насторожился Толя.

— Нет, — вздохнул Магнус. — Это вызовет восторг у дам и девиц.

Почти бегом алхимик протащил менестреля по коридору, по лестнице, опять по коридору, остановился перед высокой двустворчатой дверью.

— Ради бога, сударь, помните, о чём я говорил вам по дороге: не упоминайте о том, что вы были у варваров, ничего к моему рассказу не добавляйте. Я сначала вас спрячу, вы выйдете по моему сигналу, всё поняли?

Магнус распахнул дверь и, не давая Толе ничего рассмотреть, толкнул его за пышную, в складках, портьеру, прошептал:

— Стойте тихо.

Менестрель послушно сжался в своём уголке, вздрагивая от осознания причастности к тайне. Потом, придерживая край портьеры, осторожно выглянул. Он увидел огромный зал с хрустальными люстрами под потолком, начищенный до блеска пол, зеркала и картины по стенам. Толя робел с каждой секундой, боясь даже представить себе величие обитающих здесь людей. Как раз в этот момент все двери одновременно открылись и в зал чинно стали заходить придворные. Не веря своим глазам, менестрель разглядывал сверкающих украшениями придворных: белолицых женщин с оголёнными плечами, в пышных, украшенных оборками и рюшами платьях, изящных мужчин в странного покроя костюмах, в ботинках с позолоченными пряжками. Он наблюдал, как все эти люди расхаживают по залу, бросая друг на друга томные взгляды. Отогнув другой край портьеры, он увидел в конце залы возвышение, на котором стояло массивное позолоченное кресло, и догадался, что это трон. Толя попал в сказочный мир, и что-то будет сейчас с ним, оборванцем в шкурах, в этом сверкании и царственном величии?

Постепенно в зале установилась тишина, придворные расположились ближе к стенам, оставив свободным пространство посередине зала. Раздался громкий голос, принадлежащий, вероятно, церемонийместеру:

— Правитель Приморской земли, Отдалённой земли и Чёрной земли, властелин Леомерии и Великой пустоши, сеньор Горного герцогства, покровитель Белого города, Рамменийских высот и Червонных пашен, наследник Серых скал и Рубинового феода со столицей в Берраме, военачальник Ста тысяч, адмирал Великого флота, предводитель одиннадцати крепостей, раб Божий и наместник Всевышнего на земле, сын короля Леона Восьмого и королевы Онисии, великий, ужасный и справедливый, Его Величество светлейший король Хаурун Первый!

Церемониймейстер умолк, и до обострившегося слуха Толи донёсся скрип растворяемых дверей в противоположном конце зала. А затем раздались шаги. Неторопливые, ровные, они пугали больше, чем всё остальное раньше. Затаив дыхание, менестрель вцепился холодными пальцами в край портьеры, не в силах оторвать взгляд от видимого ему пространства перед троном. Шаги неумолимо приближались, и когда ожидание стало невыносимым, Толя наконец увидел короля. Это был высокий плечистый юноша немногим старше менестреля, светловолосый, в небрежно наброшенной алой накидке. Он поднялся по ступеням возвышения и сел на трон. Длинная чёлка спадала ему на правый глаз, но он не откидывал её.

Король не спешил вольготно располагаться на троне, а продолжал оглядывать собравшихся, и Толя от его вида совсем оробел.

— Ну что, все мной восхищаются? Все трепещут? — вдруг спросил Хаурун звучным баритоном. По залу понеслись шепотки.

— Мы в восхищении, — нестройным хором заверили придворные.

— Хм! — произнёс кто-то совсем рядом с Толиной портьерой. — Новая игра!

— Следите лучше за собой, сударь, — порекомендовал другой голос. Толе они почему-то сразу не понравились, особенно второй, который казался опаснее.

Церемониймейстер громко объявил:

— Доклад первый. Докладчик — министр внутренних дел граф Фридрих фон Уиски.

Вперёд вышел тощий человечек с волосами, заплетёнными сзади в косичку, откланялся, в полной тишине шаркая башмаками по зеркальному полу. Король с кривой ехидной ухмылкой наконец-то откинулся в кресле:

— Ну, что там?

— Ваше Величество, на этой неделе я занимался тем, что проверял соответствие действительности положения номер две тысячи сто семьдесят пять Дворцового кодекса, в коем говорится о…

— Эй, — деловым тоном оборвал его Хаурун, — почему не трепещете?

С открытым от удивления ртом Толя повис на шторе. То, что здесь происходило, было определённо интереснее интриг в замке Таркмунда.

— Я трепещу, ваше величество, — полным ужаса голосом ответил министр, поспешно кланяясь. — Позвольте продолжать?

— Продолжайте, — велел король. — Только не слишком сильно трепещите, а то мало ли какая неприятность случится.

Придворные в толпе тихо переговаривались, пожимали плечами, глядя на короля.

— Кхм… кхм… положения номер две тысячи сто семьдесят пять Дворцового кодекса, в коем говорится о правилах выставления дворцовых караулов, и нашёл, что караулы должны стоять во дворце всегда, за исключением тех случаев, когда их снимает любой из министров или начальник стражи.

— По каким это поводам? — голос короля зазвучал громче и взволнованнее.

Фон Уиски заглянул в лист бумаги, который держал в руке.

— Любое из этих лиц имеет право не вдаваться в объяснение причин.

— Ну мне-то можно сказать? — формулировка вопроса была неофициальной, однако тон, каким были сказаны эти слова, вовсе не располагал к непосредственности, и Толя снова отметил напряжённость, с которой держался король.

— Простите, ваше величество, в положении стоит формулировка «имеет право не вдаваться в объяснение причин», что подразумевает и королевскую особу тоже.

— М-м-м… Проклятье… — король потёр висок и отчего-то безнадёжным голосом спросил:

— А изменить?

— Ваше величество, ведь вы же знаете, что, согласно пункту восемь дробь три приложения номер двести пятьдесят шесть к параграфу тысяча триста восемьдесят пять Юридического кодекса, изданному девяносто семь лет назад королём Урио Пятым, ни один закон не может быть изменен по воле монарха, королевы-матери, регента, первого министра…

— Подите к чёрту, — приказал король.

— А? — не расслышал граф.

— К чёрту подите!

— Осмелюсь спросить...

— Я сейчас запущу в вас туфлёй и вы сразу вспомните дорогу! — пригрозил Хаурун. — Никакого восхищения, никакого трепета, никакого преклонения! Никакого… — его голос прервался.

— Ну что с ним делать? С этими его штучками? — послышался рядом с Толей все тот же недовольный голос. Второй, холодный, звучал по-прежнему спокойно, отвечающий как будто говорил сквозь зубы:

— Да ничего с ним не делать. Особенно вам.

— Опять вы, милорд, его выгораживаете! Я давно говорил, что лучше принять жёсткие меры и раз и навсегда…

— Нижайшая просьба, сударь, не лезьте в те дела, которых никогда не поймёте, — отрезал холодный голос.

Стала воцаряться тишина, и собеседники притихли.

— Доклад первого министра, герцога Люциуса фон дер Кальтехеллера о награде особо отличившихся придворных ещё не готов, так как есть сложности с кандидатурой на присуждение ежеквартальной премии, — произнёс церемониймейстер, — и потому откладывается до следующей недели. Доклад второй. Докладчик — алхимик при дворе его величества, посол по чрезвычайным делам маркиз Герберт ди Магнус.

Толя снова чуть высунулся, не забывая при этом, что рядом с ним стоят.

Магнус прошёл широким шагом, остановился перед троном.

— Ваше величество, — твёрдым и торжественным голосом начал он. — По поручению господина первого министра я побывал на северо-востоке, в землях нашего соседа, короля Таркмунда Второго, дабы лично удостовериться, что доходящие до нас слухи истинны.

Он сделал паузу.

— Ну? — спросил Хаурун.

— Язычники пришли туда весной, сожгли каждую деревню, увели в плен всех, кто мог бы им пригодиться на каторжных работах в северных лесах. Они дошли до столицы, взяли и разрушили её. Я лично видел разорённый королевский замок. Уцелевшие жители голодают, сбиваются в разбойничьи банды, грабящие друг друга. Повсюду царит нищета и невежество.

Он замолк.

— Ну и что? — равнодушно спросил Хаурун.

Магнус как будто поразился.

— Ваше величество, я умолчал о самом страшном. Таркмунд убит, его дочь, наследная принцесса, тоже.

Хаурун нагнулся вперёд; чёлка окончательно закрыла правый глаз. Голос короля зазвучал ехидно:

— Ах, да, я понял. Ничейная земля достаётся первому, кто добежал. Нужна только моя подпись, верно? Простая, так сказать, формальность…

— Над ничейной землёй требуется установить опеку, — поклонился Магнус. — Это нужно тем более, что варвары могут подступить и к нашим границам.

Хаурун презрительно фыркнул.

— А могут и не подступить, — возразил он.

— Но вы, ваше величество, лучше всё равно подпишите документ, а то мало ли что может случиться… — послышался ещё чей-то голос из толпы придворных.

Даже на таком расстоянии Толя увидел, как побелели костяшки пальцев Хауруна, когда он непроизвольно вцепился в подлокотник.

— Господа, неподходящее время, — громко и властно произнёс рядом с Толей всё тот же холодный голос, и придворные притихли. — Проблемы с владениями Таркмунда мы обсудим на заседании.

— Это будет верное решение, — произнёс алхимик. — Со своей же стороны и в подтверждение своих слов я должен показать вам свидетеля и участника трагических событий.

Он обернулся в сторону портьеры, и Толя на мгновение сжался, надеясь стать невидимым. Но судьбу свою нельзя было обмануть, и менестрель, молясь всем богам, чтобы двое собеседников не поняли, что он всё слышал, откинул портьеру. Видя его робость, Магнус подошёл к нему, и, взяв за руку, вывел и поставил перед троном. Толя слышал биение чьего-то сердца, наверное, своего. Не смея почему-то поднять глаз, он приложил руку к груди и опустился на левое колено, приветствуя короля по обычаю своей страны.